Элиас
— О том лете, что в песне. Если уж ты не занят. Это было единственным, что пришло на ум в ту секунду, когда загорелась призрачная надежда на то, что не все еще потеряно, что раз у Симона нет никаких планов, можно хоть что-то исправить. Хотя бы попытаться. Элиас боялся услышать ответ. Вариантов было много, они растекались по его венам — шея, руки, задняя сторона бедра — он весь состоял из: «Что?», «Какое тебе дело?», «Смеешься, что ли?», «Все же, мне нужно идти». Почему он молчит так долго? — Зачем? — спросил он спустя время. Тоже, видимо, перебирал варианты. Спасибо, что остановился на самом безобидном. — Я хочу понять, что случилось. Вчера вечером, — а точнее ночью, потому что он не спал, — я думал, вдруг что-то можно сделать, вот и решил спросить. Чтобы разобраться. — Сделать с чем? С клипом? — С ситуацией в целом. Возможно, если я пойму тебя, нам будет легче сработаться. Он и правда это сказал? «Сработаться» — ему не послышалось? Зачем, зачем, Элиас, это же равносильно тому, что добровольно себя обезоружить. Ну вот, он знает, что будет дальше, сейчас Симон начнет атаковать его, заточит это «сработаться» под себя и воткнет ему прямо в горло, а, проворачивая острие, будет приговаривать: «Сработаемся-не сработаемся, что за игры, определись уже. Хотя поздно, поезд ушел, Элиас, твоя кровь — на моих руках, под рукавами моего желтого свитера, и он уже красный, он красный, а для тебя — все уже поздно». — Хорошо, — вместо этого произнес Симон. И… улыбнулся? — Хорошо? — не верил Элиас. — Да, хорошо, давай попробуем. У меня и выбора-то нет, если не считать зависание в пустом номере за вариант. Ну так что, с чего начнем? Элиасу до сих пор было трудно поверить в то, что у Симона нет никаких планов на новогоднюю ночь. Хорошо, даже если он тут никого не знает, ему же проще простого разузнать о звездных вечеринках, которые обязательно будут проводиться сегодня не только в Канаде, но и по всему миру. Он в жизни не поверит, что его никуда не позвали, если только… Если только он сам не хочет. Завороженный, Элиас наблюдал, как Симон прошел к сердцу студии и снял пожелтевшую от времени простыню со стульев. Он чувствовал себя в студии так комфортно, и Элиасу хоть это и нравилось, но в то же время казалось очень странным. Клара всегда говорила, что здесь слишком пусто, слишком нелюдимо и холодно — не из-за температуры воздуха, конечно, а из-за отсутствия тепла, которое любому помещению обычно дарят всякие мелочи, постеры, да даже банально перекинутая через спинку кресла толстовка. Но в его студии не было ничего, кроме камеры, Клариной техники, двух стульев, на которые он никогда не садился, и стоящего в углу накрытого тенью рояля, также покоящегося под тяжелой простыней. Посмотрев на него сейчас, Элиас понял, что под этой старой тканью на рояль он был мало похож, больше на груду неразобранных коробок. И слава богу. — Ты не против? — почти испугано спросил Симон, садясь на один из стульев. Тонкие прутики, образующие удобную спинку, выглядывали из-за его спины, вырисовывая до невозможности красивые тени на его щеках, его руках, везде. И почему он видит это впервые? — Конечно нет, присаживайся, — Элиас подошел к нему и сел рядом. Видимо, слишком близко, потому что Симон привстал и отодвинул свой стул на полметра. Элиасу стало неловко. Как-то все это неправильно, хоть и красиво до невозможности — эти тени… вот бы снять что-нибудь прямо сейчас, пока так красиво. Нет. Тогда все снова пойдет по одному месту, потому что сначала нужно во всем разобраться, ведь без понимания, а желательно взаимопонимания, ничего хорошего не выйдет. Но сидеть вот так вот — друг напротив друга — это больше было похоже на допрос, причем чуть ли не насильный, а никак не на непринужденный разговор, на который он рассчитывал, который прокручивал в голове всю ночь. — Слушай, Симон, — начал он, — раз мы оба сегодня не заняты, может нам, не знаю, сходить куда-нибудь? — В смысле? — он захлопал глазами в полном непонимании. Тени, что отбрасывали его длинные ресницы, рисовали на едва выступающих щеках, словно те представлялись холстом. Пейзаж — тонкие-тонкие деревья, юные и такие хрупкие — ну почему, почему он видит это всего лишь через свои глаза, свои бесполезные глаза, а не через объектив! Почему не снимает это на камеру, как же красиво, какие же были бы кадры… — В смысле чтобы не сидеть здесь, тебе вряд ли будет комфортно. — Мне комфортно. Здесь, в этой студии, мне более чем комфортно. Но если ты хочешь, не знаю, поесть или… — Да, я голодный. Непонимание, что выражал Симон, обрело еще более яркие оттенки. Элиас осознавал, что ведет себя странно, но что еще делать? Клара была права, он слишком давно ни с кем не общался. Ситуация, если смотреть на нее со стороны, довела бы ее до истеричного смеха на пару часов и не меньше — Симон пришел, они почти разругались, потом Элиас заорал на всю студию, а после того, как они, вроде как, к чему-то пришли, едва Симон сел, готовый к разговору, он тут же предложил ему уйти. Вместе, конечно, но все равно странно. — Ну, — Симон поправил волосы, — окей, можем сходить поесть. — Здесь неподалеку есть очень уютный ресторан, раньше я часто туда ходил. Он чуть ли не добавил: «С Кларой», но осекся. — Окей. До ресторана они шли молча, если не считать голос Симона, периодически записывающий голосовые. Элиас старался их не слушать, но это была задача со звездочкой, поэтому он решил рассортировать их в своей голове — одно он отправил маме, два — в какой-то групповой чат, еще одно… подруге? Наверное, да. Сортировал он их не по содержанию, а по тембру его голоса — как будто три разных человека отправляли эти короткие послания. А с ним говорил четвертый. — Вот тот столик, — кивнул Элиас встретившему их официанту. — У окна? Еще один кивок. Симон, казалось, был где-то не здесь, он просто следовал за Элиасом, не разглядывая ни интерьер, ни людей вокруг, ничего. Когда они повесили куртки и сели, Элиас спросил: — Все в порядке? — Угу, — чуть слышно ответил Симон, уткнувшись в меню. Капюшон его худи частично закрывал лицо. Не в порядке, убедился Элиас. Он снова сделал что-то не так. Как всегда, как же надоело наступать на эти грабли, почему он никогда их не видит? — Здесь очень вкусная паста с… — Одну секунду. Симон схватил телефон и ушел. Это произошло так быстро. Он ненавидит пасту? Ненавидит его? Что происходит? Он вернулся спустя пару минут и снова принялся изучать меню. Даже со стороны было видно, что он не мог сосредоточиться ни на одном названии, ни на одной строчке. — Какая паста? — спросил Симон, — Извини, я тебя перебил, нужно было ответить кое-кому. — С креветками, сейчас скажу, — Элиас водил пальцем по меню в поисках нужного названия, — вот она! Тальятелле. — Мне тогда ее, — сказал Симон. Это прозвучало больше как «спасибо». Он действительно не мог сосредоточиться на меню. Подошел официант — все тот же, что их встретил. Симон скрестил руки, уткнулся подбородком в грудь и посмотрел на Элиаса из-под нависшего капюшона и кудрявой челки. Он не мог разобрать, что именно он хотел сказать этим взглядом, но он точно пытался что-то до него донести. — Нам, пожалуйста, две пасты тальятелле и облепихово-лимонный чай. — Две чашки? — Да, две. Про чай он у Симона решил даже не спрашивать, он выглядел так, что согласился бы выпить даже яду, лишь бы не вылезать из-под колпака. Когда официант отошел, Элиас, немного пораздумав, все же решился задать вопрос: — Я что-то сделал не так? Рывок головой — резкий, твердый, как выстрел.Симон
Симон и не думал вводить Элиаса в курс дела, но теперь, когда он выглядел таким обеспокоенным… если он ему не расскажет, то все и правда будет выглядеть так, будто это он что-то сделал, а это было совсем не так, совсем. Меньше всего во всей этой отвратительной ситуации Симону хотелось поставить чужого человека в такое положение, где он бы чувствовал себя виноватым по отношению к нему. Он прикусил обе щеки, образуя во рту вакуум, и вытянул губы вперед. Говорить или не говорить? Весы, возникшие у него перед глазами, скакали с бешеной скоростью. С одной стороны, с другой стороны, что, если сказать, а что, если нет, есть ли ему вообще до этого дело или ему плевать, но если плевать, почему бы тогда он переживает? — Помнишь, как мои фанаты, — от осекся. Почему-то называть людей, которым так нравилась его музыка, фанатами, всегда казалось неправильным, но он не знал, как еще можно было их называть, чтобы с первого раза быть понятым, — как они пришли тогда к студии? — Да, конечно, — Элиас подался вперед, положив руки на стол, — и я хотел извиниться за это. Человек, который ведет мой инстаграм, как ты, наверное, видел, отметил тебя на том фото и… — Нет-нет, — замотал головой Симон, — ты здесь ни при чем. Сомневаюсь, что кто-то видел твои сторис. В твиттере появился один… фан-аккаунт, — он сглотнул, прежде чем продолжить. — Может, воды? — Элиас кивнул на стеклянную бутылку в середине стола. Симон кивнул. Элиас потянулся к бутылке, но то же самое сделал и Симон. Их пальцы соприкоснулись, и рука Симона отдернулась так быстро, будто в нее ударила молния. — Извини, — сказал он, — я просто на нервах. Элиас налил воды в оба стакана, один пододвинул к Симону. Он выпил его весь — казалось, для этого потребовался лишь один глоток. — Так вот, — продолжил он, — этот аккаунт называется @issimonagodor, я так думаю в конце по задумке должен стоять знак вопроса. — Симон — бог или нет, серьезно? — Это еще цветочки, — отмахнулся он, — бывает и похуже. Но проблема не в названии. Проблема в том, что он пишет. Мейв показала мне его твиты только сегодня, точнее считай только что. Ты слышал, что я записывал голосовые, но так как я говорил на шведском, вряд ли понял, о чем, так вот: выяснилось, что именно этот странный аккаунт опубликовал информацию о местонахождении студии. — Наверное, он просто увидел мои сторис? — Нет, в том и дело, что нет. Его твит был опубликован на час раньше. Что-то в духе: «Хей, канадские фанаты, хотите попытать удачу сегодня и встретиться с Симоном? У меня есть секретная информация», а дальше адрес. — Погоди, но ты же сказал, что вообще нигде не писал о том, что прилетишь в Торонто, разве нет? — В этом и суть. И я просто… Симон схватился за голову. Ему так хотелось поговорить об этом с живым человеком, а не с экраном телефона, высказать все вслух, а не посредством набора букв в сообщении, но… Элиас? Кто он, чего от него можно ожидать? Хорошо, не так: что он может с этой информацией сделать, если рассматривать наихудший вариант развития событий? Слить в сеть? Ну, здесь ничего особо личного-то и нет, он и сам не прочь бы выступить с заявлением о преследовании, если они договорятся об этом с Мейв. Издеваться над ним? Тогда он просто встанет и уйдет, он смирился с тем, что клипа не будет, еще двое суток назад. Но было еще кое-что. Что, если это он — @issimonagodor? Сначала адрес студии, теперь эта чушь с рестораном, про которую он ему еще не рассказал, да и зачем, если он и есть @issimonagodor. Его кнопочный телефон — на деле прикрытие, и довольно неплохое, ведь первым оправданием, что пришло на ум после мысли о том, что он может оказаться тем самым сталкером, было как раз — нет же, у него допотопный мобильник. И Симон выбрал замолчать. Он прикусил обе губы, заставляя себя не говорить больше ни слова на эту тему и быть по-осторожнее с другими. Только что делать теперь с тем, что он пообещал ему рассказать «о том лете»? Если он @issimonagodor, а в этом Симон уже был почти полностью уверен, то он просто вытянет из него информацию об их отношениях с Маркусом и пиши пропало, даже представить страшно, какими будут последствия для Мейв и их идиотского контракта с идиотом Маркусом. Боже, если бы не этот контракт, если бы не этот гребанный контракт! Если бы не контракт, Симон уже давно рассказал обо всем, что произошло, потому что какого черта их продолжают шипперить во всех возможных соцсетях, какого черта его фанаты — теперь и фанаты Маркуса, какого черта, какого черта?! — Я понимаю, если ты не хочешь сейчас об этом говорить. И если вообще никогда не захочешь. Все в порядке, мы можем просто поесть в тишине, хорошо? — внезапно прервал поток его мыслей голос Элиаса. Симон поднял на него глаза — неужели это его натуральный цвет волос, как они вообще могут быть настолько белоснежными? — и попытался найти в них подтверждение только что выдвинутой собственным подсознанием теории. Но он не нашел в них ничего, кроме непонятно откуда взявшегося… понимания? Его глаза — светло-карие, медовые — как будто говорили: «Я был там, на твоем месте. Я понимаю». Но он же не был, никогда не был. В любом случае, даже если его слова были лишь одним из манипулитативных приемов, которых он, по воле судьбы, на себе уже испытал немало, плюс в них все же был — время. Он дал понять, что не будет давить с вопросами, поэтому они и правда могут просто посидеть и поесть в тишине, а потом он скажет, что все же согласился пойти на одну из вечеринок, уведомления от которых уже так надоели выскакивать на экране, а завтра улетит, просто улетит отсюда куда подальше. Но вот только размышления о том, что @issimonagodor сидит прямо перед ним, отвлекли его от главной проблемы, которая свалилась на него, как только они переступили порог ресторана — @issimonagodor опубликовал новый твит, а в нем — адрес. Сколько пройдет времени перед тем, как сюда нагрянут поклонники? Десять минут, час, полтора? Они успеют поесть?Элиас
Элиас пожалел о том, что они заказали тальятелле, едва вдохнув ее сладковатый запах. Как интересно устроена наша память — его сердце не подпрыгнуло, когда они вошли сюда, дыхание не остановилось, стоило сесть за столик, за которым они провели столько времени с Кларой. Даже то, что Симон сидел на ее месте, на Кларином священном месте, ничуть не разозлило его и не тронуло. Но этот запах, он готов был в нем утонуть, готов был сам стать им, и ничего больше не нужно, не важно. Он вспомнил, как пришел сюда с Кларой впервые. Как она, сев за стол, смахнула волосы с шеи — невинный мимолетный жест, но как же красиво они переливались в лучах закатного солнца, как блестели, как звали его руки к себе. Как будто это было в другой жизни. Или не было никогда вовсе. Он взял вилку, нанизал на нее креветку и намотал пару макарон, не сводя глаз с Симона и убеждаясь в том, что он на него не смотрит. Как только он поднял глаза — вероятно, он сделал это из-за того, что почувствовал на себе пристальный взгляд, — Элиас поднес вилку ко рту. Симон не стал его разглядывать и принялся есть. Удостоверившись, что он больше него не смотрит, Элиас опустил вилку, на которой все также была и креветка, и макароны, обратно в тарелку. — Даже попробовать не хочешь? А сказал вкусная, — прожевав, спросил Симон, — и правда ведь вкусно. — Да я что-то не очень хорошо себя чувствую, — увильнул Элиас. — М, окей. Через пять минут он добавил: — От того, что ты будешь пожирать ее глазами, чувство голода никуда не денется. Вроде как ты сказал, что хочешь есть, мы же поэтому сюда пришли? — Я, наверное, попрошу завернуть с собой. И снова: — М, окей. Симон ел очень быстро — если бы они были не в ресторане, не на людях, Элиас готов был поклясться, он бы взял тарелку в руки и расправился бы с ней за пару секунд. Сначала это показалось странным, но с другой стороны — может, он просто так ест? Все, что произошло дальше — в тот миг, когда Элиас наблюдал за Симоном — казалось ожившим кошмаром. Самым страшным, но самым, как бы то ни было, ожидаемым. Элиас сидел, левым плечом прислонившись к окну. Краем глаза он заметил внезапное шевеление за окном. Неестественное, суетливое. Кто-то подошел очень близко. С этим кем-то их разделяло только тонкое, до невозможности прозрачное стекло. Элиас отскочил от окна, стул пошатнулся, и он едва удержал равновесие, чтобы с грохотом не завалиться на пол. Симон — его взгляд метнулся к нему тут же — надел очки, а его лицо теперь почти полностью скрылось под капюшоном. — Сука, — выругался он, — пошли отсюда. Он старался звучать резко, но голос его дрожал. Элиас вскочил и отбежал вглубь зала, подальше от окон. Оглянувшись, он убедился, что стоит в слепой зоне. Симон что-то показал ему рукой, и, не особо поняв, что именно, Элиас решил остановиться на варианте о том, что это значило «подожди». Симон подошел к официанту, расплатился, а потом сказал еще что-то, указав на их столик. Казалось, что сердце вот-вот разобьется о ребра, еще немного и оно превратится в никчемное кровавое месиво. Он моргнул, и Симон уже стоял перед ним: — Нам нужно отсюда выйти, — он отодвинул очки, и теперь Элиасу было видно то, чего он никак не ожидал — страх в его карих глазах. Хрупкий, живой. — Я… не могу, — больше всего на свете Элиас боялся потерять свой голос сейчас, только бы не в этой ситуации. Услышав собственные слова, он почувствовал небольшое облегчение, но хватило его лишь на пару самых коротких в его жизни секунд. — Как это не можешь? — Я просто… Симон, откуда они? Откуда столько? — Я не знаю, — он снова надел очки, — похоже на какую-то злую шутку. — Ты иди, — сдавлено произнес Элиас, — а я останусь тут, подожду, пока они уйдут. — Но я… — заметался Симон. Подошел официант и отдал ему крафтовый пакет с логотипом ресторана. — Спасибо, — сказал он. И, предвкушая вопрос Элиаса, добавил, — это твоя паста. Может, все же вместе выйдем? — Симон, я правда не… могу, — голос начал его покидать. Боже, как вовремя! Симон сделал глубокий вдох. Его руки тряслись так сильно, что шуршание пакета, бесспорно, слышали все сидящие в зале. И тут он сказал: — Пожалуйста. Это «пожалуйста» влетело в уши Элиаса подобно цунами. Каким-то образом оно смогло перевесить все беспокойство, весь страх, захлестнувший его с головой. Он откашлялся: — Ты можешь дать мне очки? — полушепотом. Это было эгоистично. Он знал это, знал, произнося каждую букву, выдыхая каждый негромкий звук. Конечно, он не отдаст очки, они нужны ему самому, он прячется за ними, как за щитом, он… — Держи. Не раздумывая снял их и протянул Элиасу. Элиас надел их, они проскочили за куртками и направились к выходу. За дверью было так шумно, словно в ресторане обедала Мадонна, а не Симон Эрикссон. Может, и правда Мадонна, а они не заметили? — Так, сейчас быстро выходим, — Симон, держа пакет, застегивал куртку. Элиас протянул руку, чтобы забрать его, но он уже справился, — и в такси. — Такси? — Да, я вызвал. Нам буквально семь метров пройти, ладно? — Хорошо. — Только не задерживайся, окей? Что бы они не спрашивали, я очень прошу тебя, не говори им ничего. Если бы Симон только знал, что он — последний человек на Земле, которого нужно о подобном просить. Но Элиас понимал — он — медийная личность, многие не упустили бы возможность похайпиться за его счет, рассказать папарацци о том, что завтра он улетает в Швецию, так как они не сработались, а почему не сработались, так потому что с песней что-то не то, не чувствует он ее больше. Видя, как неестественно дергается его тело, как скачет голос, как бегают глаза, Элиас понял: для него происходящее точно также было ожившим кошмарным сном. Симон потянулся к двери, но Элиас опередил его и вышел первым. Он закрыл лицо ладонью и обернулся — Симон был четко за ним, держась за края капюшона обеими руками. Всего семь метров, семь метров. — Симон! Симон! Как продвигаются съемки нового клипа? — Вас давно не видели с Маркусом, у вас все хорошо? — Маркус говорил о вас во вчерашнем интервью, вы его смотрели? — Хотите прокомментировать? — Без комментариев! — прокричал Симон. Его слова были слышны только Элиасу. — С кем вы будете праздновать Новый год? Или решили сегодня поработать? — Маркус сказал, что на Рождество вы были вместе, вы хорошо провели время? Одна из камер зацепилась за куртку, Элиас рывком одернул ее, чтобы протиснуться дальше, и услышал характерный грохот. Он обернулся, но не чтобы посмотреть на камеру, а чтобы убедиться, что Симон все еще идет за ним. Передвигаться получалось лишь крохотными шагами — семь метров в такой толпе превращались в семь миль. Микрофон оказался прямо перед лицом Элиаса, он почти врезался ему в подбородок. Мужчина с усами и в ярко-красной, почти ослепляющей кепке, теперь полностью перегородил им дорогу: — Элиас, поделитесь с нами своими впечатлениями о работе с Симоном. Откуда им, черт возьми, известно его имя? Элиас открыл рот, чтобы повторить слова Симона: «Без комментариев», но не смог произнести ни звука. Стоящая рядом с «красной кепкой» женщина уронила микрофон-петличку и сделала шаг вправо, чтобы попытаться ее поднять. Элиас потянулся к руке Симона, чтобы проскочить между ними вместе, но вспомнил, как он отреагировал на их случайное касание, когда они оба потянулись за водой, и поэтому вместо запястья схватился за ручку пакета. Он кивнул Симону, и они протиснулись дальше. Машина — красный рено — была уже совсем близко. — Вы встречаетесь с Маркусом, Симон? — Или это пиар? — Симон! — Мистер Эрикссон! — Симон! Они наконец приблизились к машине. Элиас открыл дверь и жестом попросил Симона залезть в укрытие первым, а затем последовал за ним. Они наконец спасены. Неужели это и правда были всего семь метров? Водитель переспросил адрес студии. Симон ответил: — Да, все верно. И побыстрее, пожалуйста. Папарацци все еще были повсюду — они стучали в окна, перегораживали дорогу, микрофоны, вспышки — повсюду, повсюду, повсюду. — Это просто кошмар, — сказал Симон, когда они отъехали, — что за черт?! Элиас прочистил горло и снял очки: — Как это вообще возможно? Нет, я понимаю, что ты популярен, я просто… — Нет, Элиас, я не настолько популярен. За этим стоит нечто большее, их как будто специально сюда нагнали… — Как будто им заплатили? Ты это хочешь сказать? — Я не знаю, но… да. Такого не могло случиться, не со мной. Я спокойно гулял по центру сегодня несколько часов, да и это же Канада, на меня бы даже в Швеции так не налетели. — Думаешь, это может быть как-то связано с тем аккаунтом?Симон
Он не знал, что ответить. Всего каких-то пятнадцать минут назад он почти убедил себя в том, что это был Элиас, но сейчас, после того, как он себя повел, после того, как провел его к машине, как схватился за этот пакет, как почти каждый шаг убеждался в том, что он не отстает… может ли сумасшедший сталкер вести себя подобным образом? И да, и нет. Вероятно, он просто хочет втереться ему в доверие. А может?.. Симон вспомнил, как он отпрянул от окна, как будто оно загорелось, едва заметив камеры. Вспомнил его растерянный взгляд и еле слышный голос, когда он попросил его пойти вместе. Была не была — выбор нужно делать сейчас. Либо верить ему, либо нет. И пускай он ошибется, пускай снова наступит на эти грабли — это будут его грабли. — Когда мы зашли в ресторан, он опубликовал адрес в ту же секунду. Я отходил звонить Мейв, спрашивал, могу ли выложить сторис с просьбой уважать мое личное пространство и не размещать информацию о моем местонахождении, но она сказала, что это лишь привлечет больше внимания. — Как он мог узнать, куда мы пошли? Он что, следит за тобой? — Я не знаю, Элиас, не знаю. Это безумие. Мейв звонит мне, Сара звонит, мама, Аюб, но я пока… поставил на беззвучный. Мне надо прийти в себя. Сказав это, Симон ожидал, что Элиас спросит, кто такие Сара и Аюб, что хочет сказать ему мама — но он лишь понимающе кивнул и отвернулся к окну. А еще он не задал ни одного вопроса про Маркуса, хоть и слышал все, что говорили журналисты. Ничего не спросил. Симон был до невозможности ему за это благодарен. — Прости меня, пожалуйста, — сказал Симон. — Симон, тебе не за что извиняться. В этой ситуации ты — жертва, а не причина. — Да какая разница, из-за меня ты… Он замолчал. Что — ты? Словил паническую атаку, испугался, чуть не свалился со стула, что? — Не из-за тебя, а из-за этого урода в твиттере, хорошо? — он посмотрел на него, — Но тебе стоило сказать мне сразу. Сказать, что ты боишься того, что вот-вот может случиться, и мы бы вышли, хорошо? Я очень надеюсь, что следующего раза не будет, но, пожалуйста, если что — просто скажи мне. Так будет лучше. — Ладно. Он точно не @issimonagodor.