Симон
Выходя из машины, Симон замедлил шаг и начал оглядываться по сторонам. Заметив это, Элиас сказал: — Эй, все в порядке, но если они поехали за нами, стоит поторопиться. Симон посмотрел на него с удивлением, как будто вдруг забыл, что в такси они ехали вместе. Он был слишком глубоко в себе, и голос Элиаса привел его в чувство: — Спасибо, — внезапно вырвалось у него. — Ты уже это говорил. Ну же, идем. Симон кивнул: — Да, конечно, но… не думаю, что они поехали за нами. Они вошли в здание. Симон сразу направился к лестнице, но Элиас остановился у… консьержа? Оба раза, что Симон приходил в студию, он молнией проскакивал сразу к лестнице — наверное, поэтому сейчас он видел его впервые. Он остановился на третьей ступеньке, развернувшись к Элиасу. — Да, — улыбался он, — она прелесть, знаю. — И вы с ней… — начал голос, обладатель которого был скрыт от глаз Симона за окошком кабинки. — Нет, — перебил его Элиас, — нет, — он замотал головой. — Что ж, жаль-жаль. Передавайте привет. — Обязательно. Элиас нагнал Симона и, проскочив мимо него, пояснил: — Клара заходила, пока нас не было. Они вошли в студию, и Симон протянул Элиасу пакет: — Я забыл, что у тебя тут разогреть это негде, — сказал он, — но, в любом случае, держи. — Спасибо, Симон. И нет, разогреть есть где: на первом этаже за соседней дверью кофейня, там меня знают, поэтому я, как бы так сказать… — Пользуешься своими привилегиями? — ухмыльнулся Симон. Выражение лица Элиаса вдруг резко изменилось. Что он сказал не так? Сделал? — Нет, — ответил он, — только микроволновкой. — Это оттуда ты мне тогда кофе принес? Очень вкусный. Очень, — попытался исправить ситуацию Симон. — Да, оттуда. Повисло молчание. Элиас прошел к окнам и посмотрел вниз. Симон, скрестив руки за спиной, переминался с ногу на ногу. — Слушай, — он ненавидел эти неловкие паузы, — я, пожалуй, поеду. Это все из-за него. Из-за него в день их знакомства все пошло по одному месту, он был слишком уставшим, плохо выложился, весь на нервах. Он не остался, чтобы убедиться, что с Элиасом все в порядке, и просто ушел. А сегодня, боже, сегодня у него снова появилась надежда на то, что все будет в порядке — ведь Элиас сам предложил попробовать понять его и его песню, и даже… починил его очки, хотя совершенно не обязан был это делать, а он? Что он? Снова все испортил. Ничего удивительного, в этом и в музыке он действительно мастер своего дела. Он видел реакцию Элиаса на папарацци, и причиной, что бы он ни говорил, был он и только он — да, может, лишь косвенно, но это сделал его одержимый фанат, они пришли за ним, а Элиас был рядом и попал под раздачу — за что, зачем? И это он еще не знает о том, что за пару мгновений до произошедшего Симон на полном серьезе рассматривал его кандидатуру на личность этого проклятого фейка из твиттера. И после этого всего он посмел подняться с ним в студию, посмел шутить с ним, как ни в чем ни бывало — господи, почему он никогда не может вовремя заткнуться! Элиас обернулся слишком резко, стоило Симону договорить: — Поедешь? Почему? — Ну, мне нужно поговорить с Мейв и остальными, а то телефон уже, наверное, разорвался. А потом собрать вещи и купить билет. Возможно, получится улететь уже сегодня вечером. — Симон, но я… — Элиас отвернулся от окна и медленно подошел к нему. Его лицо было почти полностью в тени, а волосы, обрамленные солнечным светом, светились так, будто они сами и были солнцем, — Я думал, мы можем попробовать… — И я очень тебе за это благодарен, — не дал ему договорить Симон, — но вряд ли что-то из этого выйдет. Мы не… не совпадаем… не знаю, даже, как сказать, на психологическом уровне, ты же и сам видишь.Элиас
— Что ты имеешь в виду? — Я тебя раздражаю, — плечи его дернулись, — и это нормально, я веду себя так, что… — Эй-эй-эй, Симон, Симон, — Элиас поднял руки, чтобы положить ему на плечи, но осекся, вспомнив, как он может на это отреагировать, — почему ты так думаешь? Я сделал что-то не так? Я имею в виду не в первый день, в первый день я и правда перегнул палку, я спрашиваю про сейчас. — Ты? — вытаращил глаза Симон, — Ты-то уж точно ничего не сделал. Ни в первый день, ни сейчас. — Симон, я был мудаком при нашей первой встрече. Я предвзято отнесся к тебе и вел себя как всезнайка, это не «ничего». — Ты имел все основания на то, чтобы вести себя подобным образом. Я вынудил тебя — своей усталостью, своим пением. Элиас не знал, что сказать. Слова Симона настолько его шокировали, настолько… обезоружили. Симон был так неправ, он словно видел ситуацию через кривое зеркало — да как вообще он пришел к подобным выводам? Или, может, все дело в отсутствии навыков коммуникации у Элиаса — неужели он ведет себя так, что Симону могло показаться, что он его раздражает? Элиас стал прокручивать в голове весь сегодняшний день — с утра и до этого рокового момента — где, в какой момент он мог заставить его так думать, каким словом, каким жестом? Как ему забрать эту ошибку назад, что сделать? — Это нормально, — Симон направился к выходу, — я вечно все порчу. До свидания, Элиас. — Стой, пожалуйста, — взмолил он, — подожди хотя бы секунду! Симон остановился, пара темно-карих глаз вопросительно уставилась на него. — Ты обещал рассказать о том лете, — это была последняя попытка. Последняя надежда на то, что он задержится здесь еще хотя бы немного. — Да что о нем говорить, — вздохнул Симон, — я провел волшебное лето с человеком, которому доверял на все сто процентов, а потом узнал, что все было ложью. Вообще все — весь он — от макушки до пят, вот и все. Ничего сверхъестественного. До свидания. И он ушел, оставив Элиаса — безмолвного, растерянного — и оставив студию, которая всем своим существом — от каждой камеры до рояля, о существовании которого он даже не успел узнать, кричала — не уходи.Симон
Придя в номер, Симон схватился за подушку и, сжав ее до боли в костяшках, кричал в нее, пока не заболело горло. Только не это, не снова — это жжение в груди — пожирающее, воющее — только не оно. Чувство вины, чувство ничтожности, чувство мнепридетсярассказатьвсемчтоясноваоблажался, только не оно. Это было невыносимо. Хотелось отключиться, ничего и никогда больше не чувствовать. Хотелось убежать, никогда больше не включать телефон и не слышать своего имени. Хотелось, чтобы легкие устали дышать и оставили его в покое. Чтобы все исчезло, и он — в первую, самую первую очередь. Как будто из другого измерения до него донесся стук в дверь. Симон подошел к зеркалу, бросив негромкое: «Минуту!». Увидев свое отражение, он понял, что все это время плакал. — Кто это? — спросил он, подойдя к двери, — Уборка мне сейчас не… — Мистер Эрикссон, Вам звонят, — донесся женский голос. Он открыл дверь и увидел перед собой девушку в фирменной форме отеля. — Кто звонит? — он вытер слезы, почувствовав на себе ее взгляд. — Это… Ваша сестра, — ей стало неловко, что она застала его в таком состоянии, — она позвонила на ресепшн, сказала, что беспокоится и не может до Вас дозвониться. — Я ей сейчас перезвоню, спасибо. Он уже принялся закрывать дверь, как услышал: — С Вами все в порядке? — Нет, — сдавлено произнес он, — но спасибо. Оставшись снова наедине с самим собой, Симон сделал глубокий вдох — настолько глубокий, что легкие, казалось, вот-вот лопнут, и направился в душ. Он включил холодную воду и встал под тонкие ледяные струйки в одежде, запрокинув голову. Он простоял так около трех минут, и, когда тело начало содрогаться, стянул с себя насквозь мокрые футболку и джинсы, а затем изменил температуру воды на теплую. Он принял душ, умылся, и только тогда собрался с силами, чтобы взять в руки телефон и отключить спасительный режим «не беспокоить».18 пропущенных от Сары.
12 от мамы.
10 от Мейв.
32 от… Элиаса?
В сообщения заходить он побоялся, и поэтому, чтобы больше не видеть экран телефона, позвонил Саре. Ладно, не только поэтому. — Алло, — произнес он, заранее зная, что она сейчас начнет… — Симон! Ты что, Симон, что случилось, ты где, что произошло?! — кричать. — Я в номере, ничего не произошло, — протянул он. — Что у тебя с голосом? Что случилось? — Сорвал. Сара, все правда в порядке, я просто приехал и уснул, прости. — Уснул?! После того ада, что устроили тебе папарацци, ты поехал в номер и уснул? Симон зачем ты мне врешь? Это же ты, я тебя знаю. — Значит, плохо ты меня знаешь, — выпалил он. Сделал ей больно, как всегда. Или себе? — Не пугай нас так, — умоляла она, — пожалуйста, не пугай так, мы до тебя шесть часов не могли дозвониться. — Шесть? Как это — шесть? От момента случившегося до того, как он вернулся в отель, прошел максимум час. Он что, проплакал пять часов? — Видимо, ты и правда крепко вырубился, — успокоилась Сара. И тут он понял. — У вас уже… — У нас уже 2024. Осознав это, ему стало еще в миллиард раз хуже, хоть и казалось, что хуже уже было некуда. Он испортил им Новый год — маме и Саре, наверное, и Мейв тоже — каким же надо быть эгоистом, каким ничтожеством, чтобы сделать подобное! — Сара, я… Он не знал, что сказать. Не придумали еще таких слов, что способны выразить, как сильно и искренне ему было жаль. — Милый, привет, — раздался мамин голос. Нужно как-то собраться, как-то закончить этот разговор. Дышать становилось все тяжелее. Он подошел к окну и открыл его. Легче не стало ни на грамм. — Hola, — поздоровался он по-испански. — Мы так волновались! — Простите меня, я просто… вся эта тема с папарацци, я свалился без сил, я… — Все хорошо, милый, не нужно ничего объяснять, мы все и так понимаем, — он прямо видел, как она кивнула Саре, а та вздернула брови, — такой стресс, уму непостижимо! Ты уже говорил с Мейв? — Еще нет. — Обязательно набери ей, ладно? Но лучше уж завтра. Для нее лучше, потому что она сейчас в загородном доме с друзьями, а для тебя — потому что разговор не из простых, а ты и так весь измотан. Если хочешь, мы напишем ей, что с тобой все в порядке? — Да, было бы супер. Мама… а почему разговор не из простых? — Они пытаются выяснить, кто стоит за тем аккаунтом и как он получает о тебе… столько информации. — Было что-то еще? После ресторана? — И да, и нет. Снова — адрес студии, а с час назад — отеля. Но не волнуйся, Мейв и команда позаботились о том, чтобы… — Чтобы что? Как они могут контролировать происходящее в Канаде? — Симон, они… очень стараются, не злись. — Прости, — снова повторил он. Он хотел сказать, что прилетит завтра, но сил на то, чтобы объяснить причину, не нашел в себе даже немного. Они распрощались, и он снова схватился за подушку — она была все еще мокрой от слез. Перед тем, как продолжить плакать, он отправил сообщение:пн, 31 дек., 19:04
все в порядке
Элиас
Пятью часами ранее Элиас расхаживал из стороны в сторону, слизывая кровь, не перестающую идти из совранной кутикулы на указательном пальце. Солоноватый привкус не давал ему уйти в себя окончательно, а мысли его кричали так громко, что, казалось, их было слышно даже за дверью: «Думай, думай, черт!». Когда выход наконец нарисовался в его подсознании, наконец замаячил перед глазами, наконец нашелся — Элиас зарычал и швырнул телефон в другой конец студии. Он делал так часто, знал, что с телефоном ничего не случится, но в этот раз надеялся на чудо — что поднимет его и поймет, что больше он никогда не включится. Но он все также работал, все также хранил в памяти номер Клары. Этот телефон — его брат близнец, не иначе — потрепанный, старомодный, отчаянно неубиваемый и никогда не способный забыть десять цифр, что имею силу вызвать ее голос, как по взмаху волшебной палочки. Это было эгоистично. Жестоко. Неправильно. Снова эгоистично. Но он не видел другого варианта, не видел его нигде — ни в своей голове, ни за пределами студии, нигде. Только Клара может ему помочь, только Клара, только она. И вообще, Рауль сказал, что она заходила в студию, пока их не было — соответсвенно, совсем недавно — значит, она еще вся в работе, значит, еще не отмечает праздник с точно-не-Никаласом, ведь это же Клара, она всегда работает до последнего. Верно же? — Здравствуй, — ответила она после двух коротких гудков, — чем обязана? — она пыталась скрыть удивление, рвущееся через каждую произнесенную буквы. — Привет, Клара, — Элиас зажмурил глаза, не желая открывать их до самого конца разговора, — сильно отвлекаю? — Да нет, я сейчас еду загород, а ехать мне, — он знал, что она наклонила голову вправо и проверила экран навигатора, — еще минуты сорок две с половиной. Так что — я вся… я вся — внимание! — Это Симон. — Симон Эрикссон, это не твоя песня, не сработаемся, ведь я такой крутой и вообще лучше всех знаю, что да как — этот бедняга Симон? — Ты знаешь, что он. — Я знаю, что он. Что успело стрястись? Элиас в подробностях рассказал ей обо всем — от очков до случившегося в ресторане и после — в студии. — Ты точно его не трогал? — первым делом уточнила она. — Точно. — Точно-точно? Просто после того, что ты рассказал про воду и то, как резко он одернул руку, я бы могла выдвинуть теорию о том, что ты, липучий засранец, все же схватил его за руку и напугал до чертиков. — Клара, я его не трогал, клянусь, даже когда мы убегали от папарацци, я взялся за пакет, что он нес в руках, а не за запястье. — Хорошо-хорошо, я попробую в это поверить, хоть это довольно сложно. Он понимал, что она имела в виду, ведь Клара была единственным человеком, кто знал его так хорошо. Было время, когда он буквально часа не мог выдержать без объятий, он был зависим от прикосновений больше, чем когда-либо существовавший наркоман от каких-либо существовавших наркотиков. До сих пор был зависим. Это чувство никуда не ушло, оно даже не спало где-то глубоко внутри — оно съедало его заживо, сдирало кожу, оголяя кости, молящие о контакте. — Что именно он сказал? — Он сказал, что вечно все портит, и что мы с ним не совпадаем… секунду, я сейчас вспомню… на психологическом уровне! Можешь себе представить? Я делал все, чтобы ему было максимально комфортно со мной сегодня, я… — О боже! — воскликнула Клара. — Что? — Да какой-то безумный выскочил прямо на дорогу, черт! Забей, продолжай. Клара, ругающаяся на все и вся за рулем. Он удивился ее сдержанности — его Клара не успокоилась бы, пока не перебрала бы все до единого матерные выражения на английском, французском, а потом еще немного на испанском. А тут только «черт», и дальше — «забей, продолжай», уже совершенно спокойным и ровным тоном. Что этот точно-не-Никалас с ней сделал? — Я попытался донести до него, что он-то как раз ни в чем и не виноват, что я повел себя как мудак в первый день, что… — Не как мудак, я бы не так это обозвала, — цокнула Клара, — мудаки не смешные, а твое поведение, — она снова расхохоталась, также, как и вчера, — это просто умора, боже, почему меня там не было? — Клара! — Извини. Слушаю. — Да нечего больше слушать, он просто ушел, убежденный в том, что он во всем виноват, и что мое поведение тогда было вызвано его плохим пением и усталостью. Он поехал собирать вещи и улетает обратно в Швецию, вот и все, — выпалил он на одном дыхании. — Ничего не понимаю, — заключила Клара, — ей богу, ни-че-го. — Что же мне делать? — сдался Элиас. — Ну, тут, на самом деле, два варианта. Я надеюсь, что только два. Первый — и он самый адекватный — заключается в том, что он просто перестрессовал и устал, и сил у него на тебя больше не было. А второй, — она вздохнула, — в том, что у него такие же беды с башкой, как и у тебя, ну, не такие же, но ты меня понял. А здесь я, как ты знаешь, абсолютно бессильна. — Черт. — Да, именно. Черт. Ты знаешь, где он остановился? — Нет. — Ну, тогда остается только звонить, писать, что еще можно. — Да что же я ему скажу? Он не хочет меня слушать, все слова, что я говорю, он как будто пропускает через какую-то извращенную мясорубку и слышит наоборот. — Придумай что-нибудь, хотя бы попытайся. Главное, не бездействуй. Если не получится, будешь хотя бы знать, что сделал все, что было в твоих силах. Если не получится… что не получится? Он уже четко дал понять, что уезжает. Но зачем-то Элиас же позвонил Кларе, зачем-то же рассказал обо всем? — Ладно, — кивнул он, — спасибо. — Да за что? От меня толку не больше, чем от твоего поцелуя на День Влюбленных в прошлом году. Она все еще была его Кларой. Не в том смысле, что принадлежала ему, конечно же нет, но она была той самой Кларой, что когда-то полюбила его, что когда-то смешила его до слез. Кем бы ни был этот точно-не-Никалас, он никогда не будет ее достоин. Никто и никогда в этом мире не будет достоин Клары Виктории Кейсман. После разговора с Кларой, Элиас сел на один из стульев, что так внезапно сегодня Симон вернул к жизни, и принялся думать. Он просидел так несколько часов, пока идея — сумасшедшая, почти безнадежная — не загорелась внутри него, распространившись по всему телу мгновенно, подобно лесному пожару. И в ту секунду, когда он почти принялся воплощать ее в жизнь, зазвонил телефон. Менеджер Симона. — Здравствуйте, мистер Муньос, это… — Мейв, да-да, я помню. — Вы, случайно, не знаете, где сейчас Симон? — Нет, что-то случилось? — Вроде того. Не знаю, мы просто… после того, что было в ресторане, он куда-то провалился, никак не можем с ним связаться. — Вы знаете, в каком он отеле? — Элиас и не заметил, как вскочил со стула и уже стоял у двери. — Если бы. В этот раз он все бронировал сам, и я просто… позвоните, если что-то узнаете, ладно? — Да, Мейв, конечно, я… И она бросила трубку.