***
Утро у дворцовой челяди не задалось с самого начала. Едва забрезжил рассвет, как по коридорам разнёсся пронзительный девичий визг. Одна из служанок леди Хайтауэр проснулась пораньше, чтобы порадовать свою госпожу яблочным пирогом, который та очень любит. Яблоки, разумеется, должны быть свежими, кислыми и… зелёными. Как раз те, что привезли накануне пира. Кэт прямо-таки представляет себе эту жуткую сцену: вот кастелян отпирает замок в кладовые, любезно предлагая даме войти первой, вот служанка спускается по ступенькам, пока пламя лампады подрагивает от сквозняка, и вот она видит… Должно быть, все девушки боятся крыс, раз уж верещат так пронзительно, когда один из зверьков прыгает им на голову. Что же будет, если такие нежные создания случайно увидят труп? — Я до сих пор чувствую, как она путается в моих волосах… — хныкала девушка, когда на крик сбежались и остальные слуги. Кэт только глаза закатывает. Ну куснула бы она тебя пару раз, так меньше подлизываться будешь. Спать по ночам надо, а не по кладовым разгуливать. Но остальные пажи и служанки сочувственно утешают несчастную, с любопытством заглядывая друг другу через головы. Девушки, что помоложе, взвизгивают каждый раз, когда из холодных недр погребов выбегает очередная крыса, виляя своим белесым хвостиком. Брюхо она набила себе отборными деликатесами. После того как король Эйгон объявил празднества в честь своего младшего брата, кладовые буквально ломились от пентошийских сыров, дорнийских апельсинов, свиных грудинок и засахаренных цветов. Вслед за крысой выбегает повар с метлой наперевес и явным желанием прикончить вредную тварь метким шлепком. — Демоны вас раздери! — орёт он так, что щекастое откормленное лицо покрывается багровыми пятнами гнева. — Всю морковь пожрали! Солонина теперь только на выброс! А вино… Вино! Кэт отступает назад, опасаясь что здоровяк заденет метлой и ее, но тот и не планирует догонять крысу. Слишком уж та проворна, даже несмотря на то, что её чёрное брюшко раздулось, как барабан. — Хитрая зверюга… — Кэт задумчиво провожает взглядом крысу, откусывая от дряблого яблока, которое она успела стащить с кухни. — Вино испоганили! — словно не слыша её, сокрушается повар. На заляпанном фартуке распускаются новые бутоны винных пятен. — Из Ланниспорта дюжину бочек прислали, а эти… — тут он запускает метлой в убегающую крысу, но, разумеется, промахивается. — Две бочки прогрызли… В них и утонули от жадности. Лорд Тиланд с меня шкуру спустит. — Таким вином только крыс и поить, — хихикает Кэт, желая утешить беднягу, однако сказанная ею шутка не достигает своей цели. Повар окидывает взглядом нерадивых служанок и мгновенно принимает прежний угрожающий вид. — Ты чего тут трешься? Что, своих дел нет? — рычит он и грузно разворачивается обратно к кладовым, откуда уже доносится очередной писк и чья-то непотребная ругань. — Чего вы все тут забыли?! А ну, марш обратно, полы мыть и бельё разносить. «Я бы эту метлу тебе в задницу засунула», — думает Кэт, но вместо этого только улыбается и разводит руками: — Так, я от короля, — в голосе её слышится сожаление, мол, что поделать, Его Величество желает — придётся выполнять. — Омлет с грибами приказал подать и вино. Арборское, а не эту мочу из Утеса. — Леди Алисента требует молока с мёдом и пирог с яблоками, — вторит ей другая служанка. — Лорд Стронг велел принести сыр, — вклинивается ещё одна, после чего на повара обрушивается и остальной перечень вельможных пожеланий. Утро совсем раннее, печи и очаги только-только разогрели, а вот повара застряли в погребах вместе с кастеляном. Выбрасывают порченные продукты, шугают грызунов и подсчитывают убытки. Но лорды и леди ждать не привыкли. Им нет дела до того, что замковые запасы подверглись злостному нападению. Они ждут свои вина, отсчитывая и запоминая каждую секунду промедления. Когда очередная крыса выпрыгивает прямиком под ноги молодым девушкам, те мгновенно вжимаются в стены, зажимая рты ладошками. Вслед за крысой тянется мокрый винный след — счастливица спаслась от утопления и теперь улепетывает от поварского башмака. — И откуда только они взялись? — сама себя спрашивает Эттель, спокойно глядя на красные следы мелких лапок. Самообладания девушка не теряет, ей не пристало устраивать истерики. Если к концу недели не вернётся Мойра — новой старшей служанкой станет именно она, а потому девушка стремится даже в такой мелочи показать свой авторитет. Все остальные — трусихи, а вот она — молодец. Кэт внимательно наблюдает за ней, словно прицениваясь. Слишком уж у Эттель длинный язык… — Не знаю, — говорит она. — Но где бы они не прятались, может и Мойру стоит поискать там же? — Не говори глупостей! — отмахивается Эттель, как от неразумного ребёнка. — В бочке Мойру искать полезем? От хитрой улыбки на лице рыжей служанки появляются очаровательные ямочки. — Конечно нет, — успевает ответить она, прежде чем очередная крыса пробегает мимо, едва не задев длинным хвостом подол простенького платья. В коридоре раздаётся очередной хор девичьих визгов. Но вскоре крысиная эпопея заканчивается так же быстро, как и началась. Повара оставляют кастеляна и стюарда замка разбираться с потерями в одиночестве и возвращаются в кухонные чертоги. А служанкам и пажам остаётся только терпеливо ждать, когда на их серебряные подносы поставят исходящие паром блюда. Лица у всех сонливые, по чертогам то и дело прокатывается эпидемия зевков. Кэт сидит на мешке с мукой, лениво покачивая туфелькой в такт никому неизвестной мелодии, и прислушивается к размеренному постукиванию сковородок и ножей за стенкой. — Принц Эймонд будет недоволен, — вдруг замечает Эттель и вздыхает так скорбно, что Кэт даже хочется утешить её. После того как прогнали пажа-воришку, именно ей приходится прислуживать Одноглазому принцу. «Какая честь», — поначалу хвасталась та. «Какой кошмар», — стали слышать от неё уже на следующий день. Чаще всего по утрам, когда принц Эймонд высказывал Эттель какая она нерасторопная. Для него камин всегда был плохо вычищен, простыни застелены криво, а еда, какой бы горячей она не была, всегда оставалась остывшей. — Хочешь, я отнесу ему еду? — сжалившись, спрашивает маленький паж сира Отто. — Хочу! — тут же хватается за предложение Эттель, и Кэт прячет улыбку, наслаждаясь выражением вспыхнувшей надежды на лице служанки. Особенно приятно видеть, как эта надежда угаснет. — Я просто так предложил, — смущённо отвечает мальчик. — На самом деле я не собирался к нему идти. Нет, ну просто блаженство ощущать благоухание чужого отчаяния! День становится все лучше и лучше. — Я слышала, что он вернулся из Штормового Предела весь в крови, — как бы ненароком замечает Кэт. Слова становятся первой каплей перед ливнем, и остальные служанки уже готовы заверить девушку, что она совершенно не права. Да и откуда ей знать, это ведь именно они видели принца вчера вечером, когда тот шел в свои покои. — Да вовсе не в крови… — тихо поправляет Эттель. Восхитительно. Тема открыта и закреплена, осталось только ждать досужих сплетен. Кэт подпирает подбородок кулачком, выказывая живой интерес к беседе. — Не-е-е-ет, кровь была, — заверяет паж. — Он первым делом к королеве-матери направился, я все видел. — Молчи уж! — ехидно отвечает Тея. — Вот именно, что к моей госпоже направился, а не к сиру Отто. Тебе-то откуда знать? Не было крови, только вода. Его милость насквозь промокший был. — Нам потом ковры чистить весь вечер пришлось! — поддакивает Эсси. — А мне воду греть для ванны, — жалуется Эттель. Диана сидит тихо, как мышка. В войне домыслов не участвует, смотрит только в пол и все мнёт и мнёт свой фартук забинтованными руками. — Король упоминал, что его брат ранен, — Кэт подбрасывает новых дров в этот костер. — Уж он-то точно в курсе, что случилось. — А ты ему больше верь! — смеётся паж, мгновенно меняя свои показания. — Ничего не ранен, крови-то не было. Злой только был… Орал на всех. Кэт округляет глаза и кивает, делая вид что верит россказням мальчишки. Вот же страх! Одноглазый девственник разбушевался. — Ну что за чушь ты несёшь… — кривится Эттель. — Не было такого, хотя лучше бы кричал! — Лучше бы кричал, — поддакивает Эсси, а Эттель, недовольно взглянув на неё, продолжает: — Я когда его увидела, думала сам Неведомый ко мне нагрянул, уж до того у него взгляд страшный был. Лицо бледное, синий камушек в глазу сверкает, а волосы как у утопленника. Все спутались и паклями висят. Точь в точь призрак Мейгора! Диана по-прежнему смотрит в пол. Губы у девушки искусаны в кровь. — Так что, лорд Баратеон ему отказал, выходит? — голосок у неё тоненький. Едва слышный. — Да как не отказать, он ведь старшей королевской дочери присягал! — зловещим шёпотом отвечает паж. — Ты дурак?! Нет, ну ты дурак? — всплескивает руками Тея, отчего её накрахмаленный чепец съезжает набок. Девушка напоминает нахохлившуюся гусыню. — Если бы олений лорд отказал, то пиры бы не закатывали! Несколько кухонных мальчишек пробегают мимо, отлавливая очередную крысу, и на мгновение разговор прерывается. По чертогам разливается запах подгорелого, а следом летит и басовитая поварская ругань. Из кухни выкатывается глянцевое зелёное яблоко, и Кэт останавливает его носком туфельки. — Может убил кого? — подкидывает она идею, заговорщически понижая голос. Диана бледнеет пуще прежнего, кажется, что ещё немного и её стошнит. — Точно убил, — соглашается Эсси. — А кого? — Может… Хм… — Кэт наслаждается этой игрой, но пора бы подходить к самой сути. Не просто же так она рот открыла. — Саму Рейниру? Никто не отвечает. Все боятся даже предположить подобное, неужели первая кровь действительно пролита? У Таргариенов в ходу семейные убийства, уж не мог ли младший принц действительно убить сестру? На убийцу родичей падёт проклятие Богов, оттого и вид у принца, как у покойника… — Да не-е-ет… — первая нарушает тишину Эттель. Девушка выдавливает из себя неестественный смех, но глаза остаются испуганными. — Быть того не может… Что Рейнире делать в Штормовом Пределе? — Конечно! — немедленно соглашается Кэт. — Конечно нéчего, чего это я… Но а вдруг? На этот раз присутствующие разжевывают идею подольше. Строят теории, взвешивают все доводы, пока в головах их складывается преступный пазл. У каждого уже появилась собственная идея насчёт случившегося, и каждый уверен в своей правоте. А Кэт остаётся только довести этот котел до кипения. — Побьемся об заклад? — неуверенно предлагает она, пристально рассматривая лица собеседников. — По грошу… Просто ради любопытства. — Ставлю на то, что убил сестру! — первым принимается шарить по карманам паж, а девушки смущённо переглядываются. Грешно спорить на такое, Боги подобным порокам не благоволят, но как же удачно — Кэт нет дела до мнения Семерых. — Ставлю, что Баратеон отказал, — говорит Эсси. — Повышаю. Ставлю два на то, что отказал и поплатился за это головой. Теперь в Штормовом Пределе правит леди Кассандра, — решается Эттель, а Тея презрительно фыркает: — Ну и дурочки же вы. Прежде чем деньги ставить, нужно научиться фактам в лицо смотреть, — девушка выуживает три медяка, демонстрируя свою ставку подругам. — Ставлю три на то, что помолвка заключена. Но у Баратеонов уже пребывал Джекейрис или Деймон. И принцам пришлось биться на драконах за благосклонность лорда Борроса. Кэт даже рот открывает от восхищения — до чего хороша история! Либо Тея действительно умна не по годам, либо фантазия у девчонки работает что надо! Ей придётся повысить ставку, но проиграть она не боится. Кэт отгибает уже четыре пальца: — Ставлю на то, что помолвка заключена. Но принц встретился со своим племянником Люцерисом и решил вернуть давний должок. Теперь у Рейниры всего четыре сына. Все, кроме Дианы, ударяют по рукам, уже предвкушая, как монетки будут славно позвякивать в их карманах. Однако затея это рискованная, если кто-нибудь из лордов прослышит о такой забаве — всех пятерых высекут. — Диана тоже должна поставить, — деловито вскидывает свои рыжие брови Кэт. — Так мы точно будем знать, что ты нас не сдашь. — Я тебя не сдам! — тут же испуганно вскакивает на ноги младшая служанка. «Конечно, не сдашь», — Кэт даже не сомневается в этом. Ей точно известно, что нет способа обезопасить себя лучше, чем заставить участвовать в заговоре всех. — Просто поставь грош на любое из наших предположений, — успокаивает девушку Тея. — Делов-то. — Я не хочу. — Тогда будешь хранителем монет, — с издёвкой настаивает Кэт. От стального блеска в серых глазах у Дианы мурашки по спине бегут. — Ты ведь такая честная и преданная. Никогда никого не обманешь. Девушка облизывает пересохшие губы, пока остальные выжидающе смотрят на неё сверху вниз. Голоса на кухне становятся отчётливее — все блюда готовы, ещё мгновение и в крохотный чертог зайдёт повар. — Хорошо, — выпаливает Диана. По лицу её пробегает судорога, когда одиннадцать медных монет уютно устраиваются в её маленькой ладошке. Несколько поварят выносят миски с пирогами, омлетами, сыром и луковыми соленьями. Чертог наполняется тёплым паром и аппетитными запахами. Хлебная корочка хрустит под девичьими пальцами. Наконец-то то лорды и леди дождались свой завтрак! Служанки торопливо выставляют всю снедь на подносы и расходятся в разные стороны. Кэт уже предвкушает влажные королевские поцелуи на своей шее. Перед глазами мелькают грязные картины прошлой ночи. Сверху, снизу... Аппетиты у короля почти такие же хорошие, как у нее. Маски заготовлены: если у покоев стоит сир-дорниец, то придётся стать серой молью, если сир-любитель лошадей, то смешливой кокеткой, если сир-близнец, то чопорной молчуньей. — Доброго утреца, милейший господин, — улыбается кокетка-Кэт, и едва за ней закрываются двери, как маска меняется на «услужливую дуру». В покоях молодого короля темным-темно. Девушка на ощупь пробирается к тяжёлым шторам и взмахом руки впускает ослепительно-сочный солнечный свет. Эйгон капризно морщится, когда его прелестное личико щекочут тёплые блики. — Ты бессердечна… — в его сонном голосе слышится укор. Юноша зарывается носом в подушки и с головой укрывается одеялом. — Такая рань. — Его величество прекрасно знает, что сердце у меня есть. Если не верите, проверьте сами. Служанка подходит к широкой постели, берёт руку Эйгона в свою и прикладывает к левой груди. Усеянные перстнями пальцы тут же слегка сжимаются на мягком полушарии. Практически машинально. Такие уж у него рефлексы. — Полагаю, мое платье вам мешает? — Кэт уже готова стянуть ненужную одежду, однако Эйгон её останавливает. — Не сейчас, — он лениво потягивается. — Этим утром у меня дела поважнее. Этим утром у него дела поважнее… Должно быть мир перевернулся с ног на голову и сейчас дождь пойдёт снизу вверх, раз уж Эйгон Таргариен отказываться трахнуть девушку. Она ведь уже взбила молоко, ему оставалось только собрать сливки. Кэт чувствует как по телу разливается смесь из разочарования и гнева. — Дела, милорд? — невинно хлопает она ресницами. — Но ведь по утрам так полезны физические упражнения. — Я все думал над твоими словами, — он откидывает одеяло, нисколько не смущаясь своей наготы. — Мой дед действительно слишком много на себя взял. Она такого уж точно не говорила. Слишком рискованно служанкам заводить подобные темы, но король, по-видимому, слышит только то, что хочет слышать сам. — М-м-м, — без особого интереса пожимает плечами Кэт. Все её внимание сосредоточено на идеально-округлой королевской заднице, когда Эйгон шествует к столу нагишом. — Да? — Да! — торжественно объявляет тот. — Упрёки в сторону моего брата стали последней каплей. В моём Малом совете есть более верные люди, чем Отто Хайтауэр. Настало время донести эту мысль и до него самого. — М-м-м-м, — неопределённо тянет служанка. Столько много слов, и ни одного правильного решения. — Хочу немедленно объявить обо всём моим подданным! — продолжает Эйгон, подкидывая красную виноградину вверх и тут же ловя её ртом. — Все должны узнать моё решение. Чего застыла, кошечка? Помоги мне одеться! Утро у служанки действительно не задалось — она впервые за все время покидает покои Эйгона с острым чувством неудовлетворённости. А ведь так хорошо все шло. И чего это ему взбрело в голову участвовать в политических делах? Как-то не вовремя он распробовал власть на вкус… Чего доброго попортит все её планы. Прежде, чем Кэт успевает добраться до кухонных чертогов, её перехватывают взлохмаченный кастелян замка и хранитель ключей. Лица у обоих лоснятся от пота, редкие бакенбарды прилипли к вислым щекам. — Свечи привезли! — со всей серьёзностью объясняют они, как будто это должно о чем-то сказать Кэт. Хоть свечи, хоть бычьи яйца, ей-то какое дело. Ее в кухнях уже ждет парная каша. — Очень красивые, — одобрительно кивает девушка, готовая при первой же возможности распрощаться с мужчинами. Завтрак сам себя не съест. Однако тяжёлая кастелянова рука мягко разворачивает её обратно. — Отнеси в Септу, красавица, — увещевает тот. — Две телеги привезли, а складывать некуда. Вот Эттель в Великий Чертог понесла, я схожу к мейстеру Орвилю, ему часть сразу оставлю. — А я пойду к Его величеству ковры чистить, — на одном дыхании продолжает Кэт. — Столько дел, столько дел. Сама не знаю, как все успеть. — А у меня пара апельсинов в закромах завалялась, — намекает этот милейший улыбчивый господин, и Кэт мгновенно меняет траекторию разговора. Прячет свои коготки, превращаясь в послушного котёнка. — Куда, говорите, отнести? В руки ей суют колючую плетеную корзину, в корзине не меньше трёх дюжен белых сальных свечей. Пахнет от них свиным жиром, но за сладкие фрукты Кэт готова потерпеть временные неудобства. Когда она заходит в королевскую молельню, руки уже дрожат от напряжения. Чёрный драконий череп приветствует Кэт непоколебимым молчанием, густые тени душат своим негостепримством. В этой гробовой тишине сбившиеся девичье дыхание разлетается гулким эхом. Омерзительное местечко, надо сказать. Никто её не встречает: ни единой септы или септона не вышли ей навстречу, так что Кэт просто разжимает руки и тяжёлая корзина падает на пол, поднимая тучу серой пыли. Её попросили отнести и она отнесла, остальное — не её чертова проблема. Залюбовавшись матовыми отблесками на чёрной кости, служанка подкрадывается все ближе и ближе к алтарю. Склоняет голову набок, внимательно осматривает череп. Это же сколько денег можно выторговать за такую громадину! Она даже знает пару пиратских рынков, на которых ей сторгуют неплохой такой замок или деревеньку за этакую редкость. Драконья кость ценится у ювелиров и лекарей. А за один острый клык лиссенийские жрецы мать собственную продадут. А ведь тут никого нет. Девушка алчно облизывает губы, раздумывая, как бы подобраться поближе. Она бы и весь череп утащила, если бы хватило сил. — Балерион, — раздаётся вдруг спокойный мужской голос и Кэт тут же замирает, разыскивая глазами источник звука. — Последний дракон, видевший Валирию. Принца Эймонда она замечает не сразу. Кто бы мог подумать, что тот рассядется прямо на полу, укрывшись в тени колонны. И выглядит он, мягко сказать, сомнительно. Скулы заострились, алебастровая белизна кожи превратилась в трупную бледность. Этой породе страдания ни к лицу. Того и гляди растеряет все своё высокомерие. — Ваша милость, — кланяется Кэт, ругая себя за то, что не сбежала с молельни вовремя. Незачем ей лишний раз мозолить одноглазому мальчишке глаза. Глаз. Экая ирония. — И снова ты, — устало выдыхает принц. — Признайся, ты за мной шпионишь. — Я свечи принесла, хотела септам отдать, — девушка кивает в сторону алтарных огарков, добрая половина из которых вот-вот потухнет. — М-м-м, — равнодушно тянет Эймонд, откидывая голову назад и упираясь затылком в холодную колонну. — Я их прогнал. И септонов тоже. Принц выглядит каким-то разбитым. Даже во взгляде больше не горит тот едкий огонь, которым он пылал всего несколько дней назад. Угасает. Угасает, прямо как сальная свечка. Она знает почему. Она понимает, что его тревожит. Но ей восхитительно все равно. Эти юные лорды, что мнят себя свирепыми рыцарями, даже убивать толком не умеют. Когда она пожаловалась отцу на то, что стала убийцей — тот влепил ей оплеуху и приказал подобрать сопли. И правильно сделал, надо думать. — Я слышала, вам пожаловали рыцарские шпоры. — Кэт обходит алтарный камень и запрыгивает на него, так что мощная пасть Балериона оказывается прямо над её макушкой. Протяни руку вверх и можно ухватиться за острые зубы. — Поздравляю, милорд. Такая радость. — Я отказался. — О-о-о-о, как недальновидно, милорд, — цокает языком девушка. — Рыцарям королевской крови шпоры куют из золота. Ну, остаётся довольствоваться пиром в вашу честь. Что предпочтете, барашка или каплуна? Кэт кажется, что при одном упоминании мясных разнообразий его тут же стошнит. Эймонд и сам не до конца понимает причины, однако каждый раз, как он кладёт пищу в рот, желудок подступает к горлу, а во рту разливается медный вкус крови. — Будут ещё бычьи сердца, — продолжает перечислять девушка. — И к ним два соуса: шафрановый и луковый. С луковым вкуснее, поверьте. Эймонд поражен её глупой болтовнёй. Неужели есть хоть один человек на свете, который не заметил того, что он сотворил? Принц уже ощутил волну материнского отвращения после того как вернулся из Штормового Предела. Даже Хелейна, милая Хелейна, отвернулась от него. Пройдёт ещё пара лун и каждый в королевстве назовёт его Убийцей Родичей. И будет прав, это ведь он убил мальчишку. Не специально, но убил. Развязал войну, позарившись на минутное ощущение власти и ужаса в глазах племянника. — …яблоки с изюмом не берите, их битыми привезли. — Ты веришь в призраков? — неожиданно спрашивает Эймонд. Кэт вспоминает, что уже не единожды отвечала на этот вопрос. Какими бы разными не были эти Таргариены, говорят они все равно одинаковыми фразами. — Нет, — честно признается она. — Если они и существуют, то я ни разу их не видела. — А я каждую ночь вижу. — То, что вы их видите, не означает, что они действительно существуют, — хмыкает девушка. Будь она дома, то ни за что бы не взглянула на эту страдалицу, но сейчас находит в этом некую экзотику. Чувствительный мальчик — редкое лакомство. — Вам бы поспать, милорд. Хорошенько поесть. «Тебе бы женщину», — про себя добавляет она. Нет на свете лучшего лекарства чем вкусный эль, добрый топор и сладость голого тела. — Как у тебя все просто, — мрачно усмехается Эймонд и собирается ещё что-то добавить, однако тут же замолкает. Прислушивается. Рука принца непроизвольно тянется к бедру, нащупывая меч, но меча-то с собой у него и нет. В тёмных коридорах определенно кто-то стоит. Наблюдает за ними. Эймонд, кажется, даже слышит дыхание незнакомца. — У-у-у-у… — зловеще шепчет Кэт. — Может самое время мне поверить в призраков? Вот только принцу совсем не весело. В темноте он различает мальчишеский силуэт с копной чёрных непослушных волос. Люцерис вернулся забрать долг. Кэт бодро спрыгивает на пол и смело шагает прямо в темноту, а крысиная стая стремительно разбегается из-под её ног, жалобно попискивая и оставляя длинные борозды на пыльном полу. — Ох, не-ет, — с притворным сочувствием вздыхает служанка. — Я распугала всех шпионов. Они следят за вами! Немедленно зовите дознавателей! И, наконец-то на изнуренном лице принца появляется проблеск веселья. Нет больше в его взгляде меланхолии, нет и прежней ярости. О, Семеро, его даже не раздражает присутствие наглой девушки! — И палача, — подыгрывает он. — Повесим мерзких предателей на площади! Пойду накручу шнурки для виселиц. А он даже улыбаться умеет, оказывается! Кэт хитро прищуривается и нарочито медленно подходит к принцу. Опускается на колени. Эймонд способен сейчас разглядеть каждую чёрную крапинку в её серых глазах, пересчитать все веснушки на остреньком личике. — Жаль, что не призраки, — шепчет она. — Так люблю страшные истории. Эймонд вдыхает невесомый запах мяты, ощущает её тёплое дыхание на своих губах и прикрывает глаз от удовольствия… Ещё каких то полдюйма и… — Ты страх потеряла? — презрение в голосе принца окатывает Кэт, как ушат ледяной воды. Девушка непонимающе молчит. Если он шутить изволит, то шутка вышла не смешная. Она вновь тянется губами к его губам. — Ты просто служанка, — Эймонд чеканит каждое слово. — Пошла вон. «Ах ты сукин сын…», — Кэт чувствует, как к щекам стремительно приливает кровь. И вовсе это не от смущения. Будь она чуть менее умна, то исправила бы эту ровную линию носа лбом. Оторвала бы девственные яйца. — «Гордость взыграла? Ничего, время у меня ещё есть». — Как прикажете, милорд, — приторно-мягко соглашается девушка и рывком поднимается на ноги. В кармане мёртвым грузом лежит костяной гребень, но Кэт знает, что использовать его пока рано. — И разберитесь с этими крысами! — кричит он ей в спину. — Пока я тебя не приказал повесить. — Слушаюсь, милорд! Кэт отпинывает с дороги корзину, белые свечи рассыпаются по всему полу. Уже через час она передаёт приказ Эттель, та сообщает кастеляну замка, тот рассказывает обо всём стюарду, и вот так, звено за звеном слова принца Эймонда доходят до нового десницы. На груди сира-дорница отныне сияет цепь из переплетенных золотых рук, и Кристон Коль отдаёт первое своё распоряжение: — Приведите крысолова!***
С приходом нового рассвета замок окутывает атмосферой радостной истерии. Улыбки знатных леди сверкают похлеще столового серебра, парчовые подолы платьев подметают полы, жемчуга и изумруды оттягивают точеные шейки. Ну а как хороши лорды и рыцари! Облачившись в камзолы своих гербовых цветов, они щеголяют по дворцовым коридорам точь в точь, как петухи перед курами. От пестроты красок рябит в глазах. На одну только перламутровую пуговку этих господ можно откормить целую крестьянскую семью. — Шутов пригласили! — щебечут дамы, прикрывая губки веерами. — Три бочки арборского, четыре дорнийского! — предвкушают юные сиры. — Лебедей целиком запекли! — Ах, только взгляните на эти розы! — хихикают дети во главе с маленькой принцессой Джейхейрой. — Полы намыть, свечи расставить, посуду отполировать, камины натопить, — перечисляет стюард, глядя на унылые лица слуг. — Гобелены развесить, лавок побольше принесите. Сначала подаем супы, затем сыры, потом барашков и оленину, а после... Кэт слушает наставления вполуха, краем глаза поглядывает на внутренний двор: карлик-шут избрал своей жертвой сира Ланнистера. Ходит вслед за ним и повторяет каждое движение молодого льва, передразнивая гневными гримасами. Всем остальным смешно, они рады, что избежали подобной участи, и раздвоенный шутовской колпак все быстрее наполняется мелкими монетами. Диана тоже исподтишка наблюдает за этой сценой. Кэт впервые замечает, как на лице девчонки расцветает подобие улыбки, однако кастелян немедленно одергивает её: — Ты и ты, — он тычет пальцем, указывая на Диану и Тею. — Нужно принести на кухню ещё чеснок, имбирь, горчичное семя, гвоздику и мёд. Диана покорно кивает, а вот Тея подобной кротостью не отличается. Девушка выгибает дугой свои тёмные брови и скрещивает на груди руки. — Вот уж нет, — заявляет она. — Пока в кладовых крысы бегают, я туда и ногой не ступлю. Мне вчерашнего хватило, отправьте кого-нибудь другого. Служанки согласно кивают, и в этот момент, точно он только и ждал приглашения, из-за плеча кастеляна выныривает высокий прыщавый юноша. На голове у него подвязан засаленный шерстяной койф, в руках длинная палка, на конце которой заостренный крючок. Выпятив свою цыплячью грудь, он приобнимает Тею за плечи, от чего девушка морщит носик. Воняет он этого незнакомца плесневелым сыром. — Милейшая моя леди, — сладко поёт юноша. — Я — лучший крысолов во всей столице, поверьте, рядом со мной вы в полной безопасности! Смело следуйте за мной и ничего не бойтесь. Кэт усмехается, глядя на его рыцарские потуги. Только слепой, глухой и безносый способен поверить этому несуразному юнцу, однако гарпун в его руках выглядит действительно угрожающе. Незаметно одна его рука оказывается на бедре Теи, пока вторая шарит по спине Дианы. Он мягко подталкивает служанок в сторону, ведёт к кладовым, весело рассказывая им какую-то шутку: — А вы знаете историю про Повара-Крысу? Нет, миледи? Какое упущение, так послушайте же. Как-то давным-давно в Твердыню Ночи прибыли андальский король и его сын… Кэт искренне сочувствует обеим — мало того что с мелкими тварями поздороваются, так ещё и слушать глупую болтовню этого слизняка придётся. А уж языком потрепать он любит. — А тебе очаги вычистить, — даёт указания кастелян, размахивая руками, как опахалами. — А тебе канделябры, а вам четверым гобелены повесить, ты на кухне помогай, ты букеты поставь. Как закончите, принимайтесь за полы. И Кэт обреченно вздыхает. Это только для высокородных пир в радость, а дворцовым слугам только лишней мороки на голову. В то время, как она счищает пыль со шпалер, чихая так, что вот-вот выкашляет лёгкие, из внутреннего двора раздаются взрывы хохота и весёлые голоса менестрелей. Им вторит то скрипка, то флейта, то лютня, и музыка разносится над Красным замком освежающим радостным потоком. Порой служанки взвизгивают, отскакивая от крысиного гнезда, и тогда в коридорах незамедлительно оказывается крысолов. Каждый раз он появляется именно в нужное время и в нужном месте, размахивая своим острым крюком и нанизывая на него крысиные тушки, точно на вертел. «Рассказать вам шутку, милейшая? — спрашивает тот каждый раз. — Заходят в кабак три лорда: Старк, Мартелл и Ланнистер…». Когда день близится к вечеру, Кэт только только успевает взяться за метлу, смахивая в ведро гранатовые шкурки, оливковые косточки и увядшие цветы, оставшиеся после утончённых леди. Беседки и галереи опустели, в Великом Чертоге уже расставили столы и лавки, господа отправились освежиться в свои покои. Одна только леди Хайтауэр, вдовствующая королева-мать, медленно шествует мимо розовых кустов в окружении своих фрейлин. Вот она-то и осталась единственной, кого не коснулось своим перстом праздничное настроение. На лице женщины читается отчужденное безразличие к происходящему. В отличие от всех остальных, она знает, что празднуют они не помолвку младшего сына с леди Баратеон. Они празднуют убийство. Устраивают пиры в честь чужих похорон. Кэт упирается подбородком о черенок метлы и всматривается в плавные движения Алисенты. На пир та, конечно же, не пойдет. Сейчас прогуляется в саду, затем велит подать ужин, а потом усядется за вышивание и будет до самой ночи ждать своих внуков. Кэт выучила распорядок дня бывшей королевы наизусть. В час летучей мыши в Башню десницы поднимутся Хелейна Таргариен и трое её детей, поцелуют любимую бабушку на сон грядущий, а затем разойдутся по своим покоям. — Рассказать вам шутку, миледи? — раздаётся за спиной девушки вкрадчивый шёпот. Крысолов подобрался к ней совсем бесшумно. По-звериному мягко. Девушка в ответ только хмыкает, продолжая смотреть в сторону зелёного платья на фоне зелёных кустов. — Жил-был один король. И люто он ненавидел своих племянников, так что даже радовался, когда один из них отправился к Богам, — начал свою песнь юноша. — Вот только не учёл он, что и у него самого есть дядюшка, который люто его ненавидит. — Я помню эту шутку, — прерывает его Кэт, блаженно вдыхая аромат поздних цветов. — И знаю, чем она заканчивается. Пир начинается раньше, чем планировалось. Гости уже под хмелем: громко обсуждают своих лошадей, сбор урожая и рыцарские турниры. Ни у одного не возникает и мысли упомянуть блокаду Черноводной или, упаси Семеро, Чёрную принцессу. Шуты жонглируют цветными мячиками, слуги жонглируют увесистыми блюдами с жаркое. Факиры глотают огонь, лорды и леди глотают дорнийское и арборское. Эйгон уже пьян, десница Коль лишь изредка отпивает крошечный глоточек воды. Во всём соблюдена идеальная пропорция. Кэт обходит королевский стол с кувшином, полным ледяного вина. Один в один, как на Малом совете, вот только сейчас тут нет отца и дочери Хайтауэр. Алисента игнорирует праздник, Отто не приглашён на него. Первый гром в безоблачном монаршем небе. — …да, жаль только старину Бисбери. Его бы пыл, да в правильное русло, — говорит один из рыцарей. Лицом он схож с вдовствующей королевой. Сир Тиланд вдруг разражается лающим смехом, едва не сбив рукавом собственный кубок. Кэт вовремя отпрыгивает в сторону. — Во-о-от такая бабища, — мужчина расставляет руки на всю длину. — Два раза наш порт грабила, гадина! А вот сестрица её по южным землям рыщет. У Креветки вместо руки, говорят, топорик, а на плече рыжий ворон сидит. И орёт во всю глотку: «Намотать кишки на мачту!» «Глупость какая, — думает Кэт. — Вороны рыжими не бывают». Даже лорд Стронг сегодня непривычно разговорчив. Втолковывает что-то королю, пока Эйгон всем своим видом демонстрирует полнейшее безразличие. — …уверяю вас, Ваша милость, в замке явно есть уши, — шепчет Колченогий, в то время как Кэт наполняет его кубок. По лицу Эйгона пробегает тень недовольства. Он пришёл праздновать, а не паучьи сплетни выслушивать. Воткнуть бы острую рыбью кость ему в горло, чтоб заткнулся хоть на мгновение. — Где мой брат? — резко меняет он тему, оборачиваясь к служанке. Кэт все понимает. Этот Ларис Стронг и её напрягает — слишком уж цепкий у того глаз на предателей. — Я не знаю, мой король, — девушка незаметно касается коленом его колена, желая хоть немного отвлечь от дурных мыслей. — Найди его! Не хочу больше смотреть, как он чахнет, пусть празднует вместе со всеми! — жестко приказывает Эйгон, но затем все же смягчается. — Ночью придёшь в мои покои. — Разумеется, — кивает Кэт, прекрасно осознавая, что не придёт в королевские покои больше никогда. Ей даже жаль, ведь перина там такая мягкая, прямо как облако. Покидая Великий Чертог, Кэт ещё успевает отметить, что в зале собрались почти все Белые плащи. Не хватает только одного. Не повезло сиру Джайлсу Белгрейву — этой ночью он не будет пить и есть вместе с остальными. Очень, очень, очень неудачно получилось. Боги не слишком-то ему благоволят. После шумного застолья тишина пустых коридоров кажется оглушительной. Стражи у двери нет. Она раздумывает — стучать или нет? Если постучать, то можно нарваться на отказ, а ведь удостовериться все равно нужно. Дверь открывается с протяжным скрипом. — Вон! — в лицо тут же ударяет приказ принца, но Кэт не обращает на это внимания. Сцепляет руки за спиной, рассматривает аскетичное убранство комнаты. И ждёт. Принц сидит за столом, безвольно откинув голову на спинку жёсткого стула. Единственный глаз закрыт, дублет плотно застегнут под самый кадык, и веет от него невыразимой усталостью. Даже если весь мир будет гореть, он так и не соизволит поднять свой зад. — Король желает вас видеть на пиру, — холодно объявляет Кэт, и Эймонд весь сжимается, как от ноющей боли. — Да исчезнешь ты или нет? — мученически вздыхает он, узнав служанку по голосу. — Не хочу никого видеть. Пошла прочь. — Приказы Его величества не обсуждаются, — напоминает она, делая один осторожный шаг. — Мой брат прекрасно обойдётся и без меня. Скажи, что меня в покоях нет. — Я не умею врать, — врёт Кэт. — Пожалуйста. «Мотает тебя, конечно, как флюгель… — думает она, пока в голове складывается заманчивый план. — Злой, добрый, подозрительный… Пожалуй, с этим можно поработать». Видит Утонувший Бог, она могла бы обойтись и одним братом! Простой отказ она бы стерпела, пренебрежение — нет. Ведь чем больше трепыхается рыбка, тем приятнее наматывать её на удочку. — Какой пир без главного виновника? — пожимает плечами служанка и делает ещё один шаг. — Лордам ведь надо пить за чье-то здоровье. На тонких губах принца появляется горькая усмешка. Кэт не понимает смысла фразы, когда он отвечает ей на валирийском. В отличие от старшей сестры, способностей к языкам девушка не унаследовала, а потому улавливает лишь обрывки тихого бормотания. Что-то про кости и танцы. — Да вы пьяны! — вдруг догадывается она. А ведь и вправду надрался. В воздухе витает слабый виноградный аромат с примесью дурманящих трав. — Это сонное вино, — зачем-то объясняет Эймонд. Он не спит уже третьи сутки, от чего в глазах у него нещадно режет, а разум покрывается тягучей мутью. — Сонное вино пьют только калеки и немощные, — замечает Кэт. — Хороший эль поможет вам куда лучше. — Как думаешь, ты бы смогла убить? — перебивает её Эймонд. Он так и не размыкает век, когда слышит её лёгкие шаги и скрип стула. Знает только, что служанка в край обнаглела и уселась рядом с ним, как у себя дома. Но у него нет ни желания, ни сил снова ругаться. Кэт ставит острые локотки на стол, вертится на неудобном стуле, желая устроиться помягче, и рассматривает угловатые черты лица Одноглазого принца. — Да, Ваша милость, — после минутного раздумья отвечает она. — Я бы смогла убить своего племянника. Эймонду приятен её тихий голос. Он был уверен, что девчонка ужаснется вопросу, однако та совсем не удивлена. — У тебя есть племянник? — хмыкает он. — А говорила, что только мать. — Про братьев и сестёр вы не спрашивали, — парирует девушка. В голове принца вертится очень важная мысль, но он все никак не может её поймать. Ему кажется, что что-то не так в её фразе. Какая-то мелкая деталь. Или же у него совершенно помутился рассудок и он потихоньку сходит с ума. — М-м-м, — принц нехотя приоткрывает веко, встречаясь с пристальным взглядом серых глаз. — И что, убила бы без сожалений? Кэт действительно становится его жаль. Совсем немного. Было время, когда и у неё возникали моральные дилеммы, но все это можно решить одной затрещиной. Хотя сейчас с ним надо бы помягче. Любого мужчину можно подкупить лаской и правильными словами. — Вы слишком строги к себе, — наконец решается она. И это не ложь, Кэт действительно верит в то, что говорит. — В конце концов ведь всегда побеждает тот, у кого тише совесть. Великие победы куются великими жертвами. — Моя мать так не считает. Служанка только улыбается на это. Улыбается так, что Эймонда пробивает странной смесью жути и возбуждения одновременно. — В отличие от сотни других лордов, — напоминает она. — Сходите, послушайте, как они восхваляют вашу доблесть. Эймонд не возражает, когда девушка протягивает ему руку. Никуда идти он не собирается, но принцу хочется ощутить, какова её кожа на ощупь. Раньше подобных слабостей он себе не позволял. Он — не Эйгон. Для него мир не заканчивается между женских ног, но сейчас воля его ослабевает. — Я хочу тишины, — выдыхает он, когда пальцы их соприкасаются. — Мне пойти прочь? — из вежливости уточняет Кэт. — Нет. Нет! «Нет» на один вопрос подразумевает «Да» на другой, который ни один из них не рискует произнести вслух. Девушка первая встаёт из-за стола и мягко, чтобы не спугнуть, утягивает Одноглазого принца за собой. Самое главное не торопиться, мало ли что взбредёт ему в голову. Кэт собирается посмаковать это стыдливое блюдо как следует, а потому ведёт его к кровати медленно… Сама привстает на носочки, чтобы дотянуться губами до его губ. Первое время поцелуй почти невинный, оба неподвижны, однако и от этого по телу растекаются яркие горячие разряды молний. Постепенно им становится мало, напряжение разрастается, заставляя приоткрывать рот, проскальзывать языком вдоль чужих губ, и получать ответные ласки, сближаясь всё сильнее, всё неотвратимее… Кэт осмеливается запустить руки в его волосы, ниспадающие по плечам. На ощупь те казались непозволительно мягкими, настолько, что она чувствует мимолетную зависть. Приподняв пальцами его подборок, девушка вынуждает подставить шею для ласки. Кончик языка ведет влажную дорожку от основания подбородка почти до яремной впадины. Именно тогда с его губ срывается первый стон. Сладкая мелодия, почти такая же сладкая, как звук бушующих волн. Оттянув напоследок слегка спутавшиеся волосы, она опускает руки чуть ниже: упирается в твердую мужскую грудь, вынуждая Одноглазого принца опуститься на кровать. Раздеть его оказывается легче лёгкого — девичьи пальцы проворно расстегивают пряжки ремней, мелкую шнуровку на рубахе и штанах. Кожа у него такая светлая, такая тонкая. Сожми слишком сильно и проступит кровоподтёк. Она зачарованно скользит взглядом по росчерку острых ключиц и трогательно выпирающим косточкам на плечах, смотрит, как под кожей перекатываются литые мышцы: — Все ещё хотите заковать меня в кандалы, мой принц? — от её тихого шёпота у Эймонда по телу пробегает горячая волна. — Может быть и я не откажусь. — Я хочу увидеть тебя без платья, — без тени волнения отвечает принц. Он сам помогает ей с тесьмой чепца на затылке, осторожно освобождая каждый рыжий волосок из тугих узлов. Когда по плечам распадаются медные локоны, серые прислужьи одежды кажутся ему ещё уродливее. — Я сама, — девушка смеётся над его нелепыми попытками стянуть с неё платье и заставляет откинуться на подушки. Дюйм за дюймом ткань обнажает её маленькое тело с хрупкими косточками. Сердце гулко бьется о ребра, и Кэт ощущает, как воздух вокруг нее внезапно становится горячее и гуще. Эймонда пробирает дрожь, он приподнимается на локтях и неотрывно следит за девушкой. Представляет, как она исследовала бы его разгоряченное тело своими руками, как бы тепло её ладоней контрастировала с его холодом. Как Кэт спускалась бы поцелуями всë ниже по напряжённому животу... Моментально испаряется и контроль, и вся его уверенность, и притворное спокойствие, когда девушка седлает его бедра и чувственно раскачивается, так что горячая влажность её тела трется о член. Он смотрит внимательно и голодно: как трепещут длинные светлые ресницы, горит румянец на бледных щеках и беззвучно двигаются припухшие губы. Закатное солнце высвечивает её силуэт, окрашивая кожу и рыжие длинные волосы девушки алым. Ослепительно-алым, так что Эймонд взгляда оторвать не может от её обнажённого тела. Она ни капли не стыдится, наоборот, выгибается в спине, подставляя маленькую грудь с острыми сосками неумелым рукам принца. Ему хочется прижаться к ложбинке между грудей губами, зажать между костяшками затвердевшие соски, но он отказывает себе в желании — Эймонд вообще не уверен, что подобное приносит удовольствие. Да, бордельные шлюхи вытворяли разное. Но сейчас-то он не в грязном борделе. Эта девушка кажется ему слишком ласковой и хрупкой. Ему не хочется причинять ей боль. — Вы слишком напряжены, — Кэт сама кладёт его руки на свои бёдра. — Не забывайте дышать, я ведь не жилы из вас тяну. С каждым предложением она поднимает и опускает бёдра, скользя по затвердевшему члену. Льнет к нему, накрывает ртом сосок и чуть прикусывает, играет с твердой горошиной кончиком языка. Принц если не девственник, то явно и не искушённый грешник. Не то чтобы ей жаль, даже в подобной нежности есть своё очарование. Особенно когда он смотрит на неё вот так. — Ты боишься меня? — низким голосом спрашивает он, перехватывает руку, лежащую у него на животе, подносит к своим губам и оставляет на каждой костяшке по долгому поцелую. — Нет, — неожиданно для самой себя ласково отвечает Кэт. Она хотела съязвить, подколоть теми угрозами, что он расточал на каждом углу, но отчего-то не решается. Она обхватывает ладонью зажатый между их телами член и касается большим пальцем головки, обводя ее по кругу. Какое же восхитительно-сладкое выражение агонии на его лице в это момент. Одновременно целует Эймонда за ухом, скользит губами по линии челюсти и оставляет влажный след на выступающем кадыке. И тут же, неотвратимо, с медлительностью, похожей на пытку, девушка опускается, погружая твёрдую плоть принца в себя. Каждая венка чувствуется столь отчетливо, что Кэт не сдерживает прерывистого вздоха, когда опускается до конца. Движения ее плавные — в самый раз, чтобы раздразнить так, что каждый толчок ощущается как глоток воздуха. Эймонд выгибается, с губ срывается первый стон — сладкий, дрожащий, словно ощущений слишком много, словно они переполняют. Кажется, что все происходит не с ним. Что кто-то другой чувствует обволакивающую влажность там, внизу. Что это всего лишь ожившая фантазия… Она доводит его до грани, но отступает, не закончив дело. Стоит наслаждению немного схлынуть, как девчонка продолжает свою пытку. Она раз за разом доводит до грани, но не позволяет ее переступить. Единственный глаз Эймонда становится совершенно диким, и даже сквозь пелену похоти Кэт кажется, что он готов ее придушить, но почему-то до сих пор сдерживается. На его руках проступают вены, пальцы, вцепившиеся в её бедра, мелко дрожат, а сам он шумно втягивает носом воздух и низко рычит на выдохе. Кэт покрывает рваными поцелуями его усталое лицо и утыкается лбом в мужское плечо: дыхание ощущается на коже пламенными поцелуями. Эймонд с силой прижимает девушку к себе, надавливает на поясницу, заставляя прогнуться и прижаться к нему ещё теснее. Он движется сильнее, резче, размашистее, удерживая ее одной рукой за бедра, чтобы сделать проникновения с каждым разом как можно глубже, дополняет ее громкие стоны своими — тихими и хриплыми, со сбившимся дыханием и запредельным пульсом. Им обоим жарко, так что на коже выступает испарина. Кэт буквально горит, и под температурой ее тела Эймонд плавится, становится податливым и гибким, готовым подстроиться специально под нее. Ему больше не стыдно. Он больше не смущается. Эймонд хочет отыметь её так, чтобы девочка умоляла его не останавливаться. Это слишком. Слишком приятно и слишком невыносимо. Совершенно иначе, нежели с той шлюхой на Шелковой улице. Сколько времени он потерял, довольствуясь собственными фантазиями, когда реальность оказалась куда упоительнее. Оргазм погребает их под собой волной из разноцветных пятен и бессвязных обрывков мыслей, а затем откатывается, оставляя после себя сожаление, что все уже кончилось. В глазах Кэт темнеет, тело пробирает ошеломительная волна удовольствия, лишает голоса и всех мыслей одновременно. В голове пусто, как никогда раньше. Девушка слышит тяжёлый вздох Эймонда где-то у себя в волосах и с сожалением распутывает объятия, опуская руки и чуть заметно отстраняясь. — Обычно после этого спится крепче, — меланхолично произносит служанка, как бы невзначай касаясь серебристых волос. Ей самой хочется продлить это миг хоть на чуточку подольше. Но дела не ждут. Опаздывать ей сегодня никак нельзя. — Ты... — Эймонду тяжелее сказать это, чем подумать. — Ты... Если хочешь... Ты можешь остаться. Кэт хитро улыбается и передразнивает его же собственными словами: — Я же просто служанка, нет? Он и не отрицает этого. Да, служанка, и в любви признаваться он не собирается, но глубоко внутри уже зародилось смутное чувство... благодарности. Она оказалась рядом, когда он был уязвим. И он все ещё уязвим, а девчонка не просто не ударила ещё сильнее, но и проявила чуткость. — Служанка,— улыбается он в ответ. — Тогда мне пора отправляться обратно. Прислуживать, — девушка бережно затягивает шнуровку на платье и принимается заплетать рыжие пряди в косу. Эймонд до сих пор ощущает их мягкость на своём лице. И сам он пахнет ей — лёгкий аромат мяты и тёплого юного тела отпечатался на коже. — Пора, — согласно кивает принц, а девушка даже покрывается лёгким румянцем от его пристального взгляда. — Тогда прощайте, милорд? «Это вряд ли», — думает про себя Эймонд, уверенный, что завтра они слова случайно столкнутся в одном из многочисленных коридоров замка. Закатное солнце золотит ее волосы и лицо, солнечная пыль теряется в длинных ресницах. Напоследок Кэт ещё раз оборачивается, такая невесомая и сияющая. И именно такой Эймонд будет вспоминать её последующие дни.