Дрянь

      Женский крик кинжалом прорезает предрассветное марево и вырывает Одноглазого принца из его сна, наполненного грозовым небом и чёрными сладкими волнами. Эймонду кажется, что этот отчаянный вопль часть того кошмара, в котором запах крови, драконьей кожи и дождя слились воедино. Он практически ощущает присутствие где-то поблизости тени убитого мальчика.       Однако же когда он всматривается в привычное убранство своих покоев, то никого не видит. Служанка права — призраков не существует. Это лишь порождение его больной фантазии, не более.       Эймонд вздыхает полной грудью, все еще ощущая приятную истому в теле. Наконец-то он смог уснуть… Пусть всего несколько часов, пусть с кошмарами, но все же теперь мысли не растекаются в голове, точно топлёное масло.       На бледном лице принца играет легкая улыбка, в душе царит подобие умиротворения, но все это ровно до тех пор, пока не раздаётся настойчивый стук в двери. Тревожные вести остервенело жаждут добраться и до младшенького принца. Сир Аррик Каргилл топчется на пороге, не решаясь зайти в комнаты.       — Мой принц, — говорит он, и по одному его тону становится понятно, что это не праздный визит. — Ваша мать требует вас.       — В чем дело? — хрипло спрашивает Эймонд, немедля отбрасывая одеяло. В голове зарождается вереница догадок, и все они пропитаны предвкушением. Ноги путаются в ткани штанов, ремешки дублета никак не желают застегиваться. Кажется, он одевается целую вечность.       — Вы сами все увидите, — качает головой гвардеец. — Мне велено привести вас.       — Эйгон? — тут же догадываться принц. Все происходит точь в точь, как после смерти отца. Тихий сговор. Нужно не допустить паники. Нужно короновать другого сына.       — Мне велено привести вас, — настойчиво повторяет сир Аррик, опуская голову.       Они идут через мрачные коридоры замка, выходят во внутренний двор и тут же натыкаются на свору придворных. Пир продолжался всю ночь и час волка застал их во хмелю. У некоторых в руках все ещё наполненные кубки и пиалы с фруктовым льдом.       С каждой минутой тревога все нарастает. Эймонд буквально затылком ощущает эти жалостливые взгляды, что сопровождают его все время пути. Леди прикрывают рты ладошками и перешептываются друг с другом. Среди этого шёпота принц отчётливо различает слова: «так юн… траур… бедная королева».       Все это просто болтовня, но от сочетания имени сестры вместе с горестными соболезнованиями хочется вырвать гнусные языки. Как смеют они обсуждать Хелейну?! Как вообще смеют влезать в их семейные дела?       На подступах к Башне десницы он замечает, как двое слуг выносят чье-то тело, укрытое с ног до головы белой простыней. Багровые пятна распускаются на белоснежном хлопке точно бутоны роз, и Эймонд не может отвести от них взгляда. К горлу подступает потаенный страх, мешает дышать, заставляет цепенеть от догадки…       — Кто это? — ему самому собственный голос кажется вороньим карканьем. Он с замиранием сердца ждёт, что гвардеец назовёт имя его сестры…       — Служанка, милорд, — отвечает тот с абсолютным безразличием, и от этого даже воздух кажется слаще, чем мгновение назад.       Эймонд не успевает отвести глаза, когда из-под простыни соскальзывает рука мёртвой девушки. Пальчики у неё тонкие, от запястья к локтю тянутся несколько голубоватых венок под молочно-прозрачной кожей. Телосложение… Рост. Он готов поклясться, что именно эту руку он вчера целовал в полубреду.       Куда она ушла после того, как покинула его покои?       — Рыжеволосая? — кивает он на удаляющиеся носилки, но гвардеец лишь пожимает плечами. Этого ему неизвестно.       Эймонд взбегает по ступеням, стараясь смотреть только под ноги. Даже если и она, что с того? «Главное, что не Хелейна», — убеждает он себя.       — Это должна была быть я, — первое, что слышит он из уст сестры, когда оказывается в покоях.       Она сидит в объятиях матери, как тряпичная кукла. На его памяти не было ещё такого случая, чтобы Хелейна искала чужих прикосновений. Но сейчас та словно и не замечает, как мейстер накладывает мазь на порезы, как служанка стирает кровь с её ладоней, а Алисента обнимает за плечи.       В комнатах стоит густой запах железа. У дверей ещё одно тело, спрятанное под покрывалом. На пушистых квохорских коврах влажные пятна крови…       — Что произошло? — тут же спрашивает он, уже представляя, как больно будет узнать о смерти старшего брата и как сладко надеть его корону… И то и другое — чистая правда.       — Кровь и Сыр, вот что, — отвечает королева-мать, и из глаз её струятся потоки слез. — Так они называли друг друга, когда убивали Джейхейриса.       — Джейхейриса… — эхом повторяет Хелейна и судорожно выдыхает. Губы у его сестры дрожат, пальцы перебирают бусины на порванном рукаве платья.       Этого он не ожидал. В глубине души пускает корни ядовитое разочарование. Послание прозрачно, как колодезная вода: вчера они пировали за упокой сына Чёрной королевы, сегодня Рейнира будет пировать за упокой сына Зелёного короля, а виной всему — он, Эймонд. Это не за Джейхейрисом должны были прийти убийцы, не за Хелейной и даже не за Эйгоном. Это он всему виной, но Неведомый вновь побрезговал забирать его в свои Чертоги.       — Я была одна в своих покоях, хотела помолиться и лечь спать… — продолжает Алисента, по-детски беспомощно глядя на сына. — Они постучали в дверь, и я думала, что это служанка… А потом они напали на меня! Связали…       Его мать зажимает рот рукой, чтобы из горла не вырвался вопль ужаса. Каково это понимать, что в любую секунду в твою спальню войдут дочь и внуки, а затем их наверняка убьют? И ты не можешь повлиять на это, не можешь ничего сделать.       — Сколько их было? — Эймонд не слышит и не понимает собственных слов. Кровь оглушающе стучит в ушах, в виски точно бьют молотом.       — Трое, — сжав семиконечную звезду на груди, отвечает Алисента. — Двое мужчин и девушка, это она привела их в замок. Один из наёмников воткнул ей нож в горло, прежде чем сбежать.       — Как она выглядела? — вопрос срывается с губ прежде, чем он успевает себя одернуть.       «Глупе-е-ец, — ругает он себя. — Какая сейчас разница? И сотня мёртвых служанок не стоит капли крови Дракона».       Но Алисента будто бы и не замечает его смятения, перед глазами её стоит туман воспоминаний. Мейстер силой вкладывает в её руки плошку макового молока и заставляет выпить.       — Я не видела, — говорит Алисента между глотками. — Они набросили мне на голову мешок и задушили Талию. Я слышала, как оборвалось её дыхание, когда они затянули узел. А потом приказали Хелейне выбрать одного сына, да побыстрее. А иначе они бы… Джейхейру…       — Кровь и сыр, креветка и мышь, — вяло шепчет Хелейна. Её глубокие синие глаза прожигают брата насквозь, она словно умоляет задать ей правильный вопрос, чтобы она могла дать ему правильный ответ.       Мейстер и слуги предусмотрительно отходят подальше, слишком уж страшное у младшего принца сейчас лицо. Эймонд облизывает пересохшие губы и подходит к сестре, опускаясь перед ней на колени. Берет её руки в свои, ощущая, как холодна кожа сестры, точно это из неё выпустили всю кровь. Массивные перстни на их переплетённых пальцах переливаются зелёным и золотым в лучах яркого солнца.       — Ты их видела? — мягко спрашивает он. — Сможешь узнать, если увидишь вновь?       — Она одевала детей по утрам, — его сестра говорит с придыханием, будто бы рассказывает древнюю балладу. — Каждое утро. Другой похож на медведя, такого страшного и большого медведя. Его лапы по локоть в крови, его глаза ядовитые обсидианы. А тот… Он держал мне голову, чтобы я не отворачивалась, и пах склепом. У него на коже красный коготь. Вот тут, на руке. Кровавый крюк.       — Я отрежу их головы и принесу к твоим ногам, сестра.       — Головы… — шепчет Хелейна, а по щеке её скатывается крошечная слезинка. — И ещё дочь чудовища, сестра чудовища. Я слышу её имя.       — Тогда назови мне его, — умоляет Эймонд, но взгляд Зелёной королевы мутнеет, сознание прячется под маской равнодушия и его бедная прекрасная сестра замыкается в своём мире.       Одноглазый принц не замечает стоящего в углу Лариса Стронга. Тот притаился в тени, наблюдая за семейной драмой, как зритель на балаганном представлении. На эту пьесу у него место в первом ряду и приглашение за кулисы. Мастер над шептунами делает шаг вперёд, подволакивая свою немощную ногу и останавливаясь за правым плечом леди Алисенты.       — Жесточайшее нападение. Низкое, — сочувственно воркует он, еле сдерживая улыбку. — Только самое чёрное сердце способно заставить мать выбирать из двух своих детей. Убить ребёнка, забрать его голову. Одним ударом они убили наследника престола и устранили драконью всадницу. Очень подло, очень.       Эймонд слышит укоряющие слова Колченогого, видит на его лице скорбь, даже одет он уже в траурное, но… От него разит фальшью. Глубоко-глубоко в этой мерзкой душонке теплится восхищение. Ларис Стронг готов аплодировать Рейнире за этот ход. Для него это игра, в которой очередное действие противника оказалось удивительно мощным.       — Лорд Стронг будет полезен, — объясняет Алисента, замечая холодный блеск в глазу сына. Она упрямо сжимает зубы, так что лицо становится похожим на застывшую маску, находит в себе силы подняться на ноги, не скрывая синяков и ссадин на шее. — Найдите мне убийц! Найдите мне их семьи и приведите сюда! Прямо на это самое место, — тонкий палец указывает на багровое пятно под ногами. — Я хочу умыться в их крови. И я умоюсь.       Эймонд видел её такой всего один раз, там, на Дрифтмарке, вот только сейчас его мать не собирается отступать или извиняться. В ней плещется тёмная первородная ярость.       — Я найду, — тихо обещает он, уже зная, что вырежет полгорода, если потребуется. Виновники не смогут прятаться вечно, а ему не стоит терять время.       Эймонд уже собирается покинуть покои, когда Ларис Стронг склоняется в низком поклоне.       — Мы приложим все усилия, миледи. Будьте уверены, я и принц Эймонд найдём убийц вашего внука, где бы они не прятались, — он замирает в поклоне, ждёт, когда королева-мать протянет ему руку для поцелуя, вот только жест этот не кажется почтительным, скорее наоборот. Алисента на мгновение прикрывает глаза, а затем позволяет калеке коснуться губами тыльной стороны руки — аванс для заключения сделки.       Ларис Стронг расплывается в льстивой улыбке.       Алисента вырывает руку и тут же прячет её в длинных парчовых рукавах.       Эймонда передёргивает от странного ощущения гадливости. Ему неприятна сама мысль, что придётся терпеть этого скользкого калеку рядом, однако предвкушение возмездия затмевает все остальные чувства.       — Первым делом, милорд, я осмелился бы посоветовать вам допросить слуг, — Ларис Стронг спешит за ним следом, когда они покидают Башню десницы. Трость, на рукояти которой красуется светлячок, отбивает чёткий ритм в такт шагов. — Знатным господам подслушивать не позволяет воспитание, в то время как слуги такой проблемой не обременены. Кто была эта девушка, с кем общалась, кто отдал ей приказ.       Эймонд резко поворачивается к нему, пригвождая взглядом к стене:       — Первым делом я велю закрыть все ворота в городе, чтобы Кровь и Сыр не успели сбежать.       — Мудрое решение, — покорно кивает Колченогий. — Но, рискну предположить, что новый десница уже озаботился этим вопросом. Сир Кристон первый узнал о случившемся. Это он обеспечил безопасность выжившим принцу и принцессе, а затем послал за мейстером и мной, дабы я мог утешить Её милость.       — Где он теперь? — жёстко прерывает его Эймонд, испытывая острое чувство досады от того, что этот уродец знает больше, чем он сам.       — В покоях короля, полагаю, — снисходительно продолжает тот. — Не исключено, что убийцы все ещё в стенах замка, выжидают, когда смогут нанести ещё один удар.       Сам себя Эйгон защитить, разумеется, не в состоянии. Вчера Кэт покинула его покои незадолго до полуночи, и в это время король все ещё был в Малом чертоге, вливая в себя все вина, до которых мог дотянуться. Пока он пожирал каплунов под хохот придворных и пение менестрелей, его детей убивали.       Нет. Не на того Боги надели корону.       Они идут по зелёной лужайке, усыпанной шелковыми лентами и увядшими розами. Удивительно, но жизнь замка идёт своим чередом: щебечут птицы, из кухонных дымоходов лениво ползёт сизый дым, пажи таскают вёдра воды для своих господ. Картина до того привычная, что зубы сводит. Хочется внести хаос в жизни этих людей, оставшихся живыми и здоровыми в то время, как голова Джейхейриса переходит из рук в руки по трущобам.       — Соберите мне всех слуг.       — Мудрое решение, — повторят Ларис, как будто бы не он сам советовал сделать это. — Как только выясним, кого из них недосчитались в замке, то поймём, сколько людей было замешано в заговоре. А затем отправим глашатаев в город — пусть люди знают, сколько золотых можно получить, указав нам на заговорщиков. Если они не успели сбежать из столицы, то непременно попадут к нам в руки.       «А затем я сдеру с них шкуру. Дюйм за дюймом», — обещает себе Эймонд, но вслух говорит совершенно другое:       — Пока я буду допрашивать слуг, вы возьмёте отряд из шести стражников и обыщете их покои, — Эймонд уверен, что если одна из служанок была в сговоре, то и любая другая может оказаться предательницей. — Мужские и женские, общие и личные, покои кастеляна и старшей служанки. Вы залезете в каждый угол, под каждую подушку, и если хоть одна деталь покажется вам подозрительной…       Ларис складывает руки на трости в замок, постукивая пальцем по крылу деревянного светлячка. Лицо его обращено к розоватому солнцу, в голове складываются планы, крутятся идеи, однако ни единое слово принца не ускользает от его слуха.       — В этом вы, конечно, правы, — наконец выдыхает он. — Но делать все это нужно тайно, дабы не напугать оставшихся леди и лордов. Блокада Глотки Веларионами и так сильно подорвала веру подданных Его величества в свою безопасность. Теперь ещё и это, под самым носом гвардейцев и в самый разгар пира. Боюсь, если мы начнём охотиться на предателей столь громко, то многие предпочтут уехать в свои земли немедля. А нам ни к чему сеять смуту в их умах.       С языка Эймонда уже практически срывается язвительное замечание о трусах и подлецах, когда над замком разносится пронзительный женских визг, а затем звон разбившейся посуды. Звук этот столь неожиданный и резкий, что птицы стайками слетают с веток деревьев, оставляя после себя метель из пуха и перьев. Грачи испуганно каркают, пока остальная челядь спешит в прачечную на истошный крик.       Эймонд на одном духу взбегает по ступеням в маленькую пристройку, где развешаны чистые простыни и одеяла. Ларис Стронг ковыляет вслед за ним, но, конечно же, отстаёт уже на первой ступеньке. Принц расталкивает пажей и прачек, сожалея, что не успел прихватить с собой кинжал, но когда, наконец, оказывается в сушильне, взору его предстаёт страшная картина.       В длинной комнате стоит удушающий запах благовонных масел лимона, мяты и лаванды, белоснежные простыни легко подрагивают от порывов ветра, плетеные корзины выстроились покосившимися башенками у стены. А в самом центре, в луже засохшей крови, лежит труп стражника. Голова его наполовину отрублена, так что виднеются позвонки.       Та прачка, что первая вошла в комнату, тут же выбегает прочь, и Эймонд слышит, как её выташнивает на лужайку. Остальные, как загипнотизированные, не могут отвести взгляд от страшной раны на теле покойника. Никто этого ещё не знает, но стражник лишь первый из шести несчастных, которым не посчастливилось столкнуться с наемниками. В течение следующих нескольких дней отыщут и остальные тела, разбросанные то тут, то там по закуткам Красного замка.

***

      Позади Эймонда стоит отряд золотых плащей в полном боевом облачении — цепные псы на коротком поводке. А рядом не меньше полусотни служанок и слуг. Головы у всех опущены вниз, они по-настоящему напуганы. Пока челядь собирали для допроса, один из младших пажей наткнулся на очередной труп. Конюха заметили в одном из стойл конюшни, присыпанного соломой и комьями навоза. Шея у бедняги была проткнута, точно стальным веретеном — не меньше дюжины колотых ударов в гортань. Кровь и Сыр выстилали свой путь покойниками, как хлебными крошками. И Эймонд надеется, что эти хлебные крошки приведут его прямиком к убийцам.       — Сейчас вы внимательно посмотрите друг на друга, — приказывает Эймонд, и при звуке его голоса несколько девушек вздрагивают. — Вы хорошо подумаете, а потом скажете мне, скольких слуг не хватает. Кого сегодня нет в замке?       Белые чепцы вертятся в разные стороны — слуги переглядываются, загибают пальцы, их губы беззвучно отсчитывают нужное число.       — Ч-четверых. М-милорд, — первая подаёт голос та, которую назначили его личной служанкой. Как её там? Греттен, Этта? — Их всех… Убили, милорд?       — Кого не хватает? — продолжает он, не утруждая себя очевидным ответом на глупейший вопрос.       Девушка оборачивается, ещё раз всматривается в лица подруг, а затем уверенно перечисляет:       — Дианы, Мэри, Сэма — пажа Его милости Гвейна, и…       Он знает, чье имя прозвучит последним, но все равно не может сдержать судороги. Уголок губы дёргается на последнем слове: «Кэт». Ей не стоило ходить по замку в одиночестве. Ей лучше было остаться в его покоях.       — Очень хорошо, — скупо хвалит он. — Теперь каждый из вас подумает, кто из этих людей покидал замок или разговаривал с незнакомыми людьми.       — Мы все разговаривали, милорд! — девчонка отрывисто машет рукой, будто предлагая ему самому взглянуть в окно. — Вчера и менестрели были, и шуты. Крысолов тоже. Всех впервые видели.       Дьявол разбери эти пиры и праздники. Замок действительно был до отказа заполнен отребьем, что понабрали в его честь. Он делает знак рукой и седобородый капитан золотых плащей, сир Лютор Ларджент, согласно кивает. Как только они закончат здесь, будет отдан приказ арестовать всех певцов и музыкантов.       — А кто подбирал лицедеев для вчерашнего дня? — принц вновь задаёт вопрос, хотя и сам толком не понимает, для чего.       — Обычно этим Мойра занималась, но сейчас… Понимаете, она пропала с неделю назад.       — Кто подбирал людей? — теряя терпение, повторяет он. Ну что за глупая курица!       — Кастелян замка и… — девчонка съеживается под его напором. — И я. Но Мойра пропала, а замену ей ещё не назначили, я просто хотела помочь.       Эймонд раздумывает, а не арестовать ли и её заодно, просто для того, чтобы соображать она начала побыстрее и не тратила его время.       — А крысолов? — вдруг вспоминает он. Его он видел всего один раз и издалека, но даже тогда этот дохляк не показался ему опасным. — Как зовут?       Девчонка открывает и закрывает рот, хватая воздух, как рыба, выброшенная на берег. Он вновь оглядывается, верно, лелея надежду, что тот сам будет объясняться с жутковатым принцем. Но крысолова нигде нет. Странно, но все утро его никак не могут отыскать…       — Я не знаю.       — Где он сейчас?       — Не знаю, Ваша милость.       — Кто его нанял?       — Я не знаю, милорд.       Эймонд сдерживает порыв ухватить Греттен-Этту-или-как-ее-там за шею и сжимать пальцы, пока та не начнёт отвечать на его вопросы правильно. Его раздражает это абсолютное незнание, в представлении принца даже последний нищий обязан бросить все свои силы на поимку обидчиков королевской семьи. Ему даже в голову не приходит, что Хелейна Таргариен, Алисента Хайтауэр и маленький Джейхейрис никогда не станут важны для простых людей так же, как для него.       — Его позвал кастелян замка, мой принц. Я сам видел, — замечает капитан стражи, задумчиво поглаживая бороду. — С него и спрос.       — Крысолова найти, кастеляна допросить, — ни на секунду не задумавшись, вершит их судьбы Эймонд. — Всех сбежавших — отыскать и привести ко мне. Просто так люди не исчезают, а уж тем более не исчезают бесследно. Хоть из-под земли мне их достаньте, ясно?       Эймонд знает, что есть только два варианта: либо они замешаны в заговоре и попрятались в Блошином Конце, либо уже все мертвы и их тела спрятаны в тёмных закутках Красного замка. И тот и другой вариант подразумевает, что жизнь этих людей подошла к концу.       Наглый девичий голосок, серые глаза и аромат мяты. Ей стоило остаться в его покоях. Он глубоко и медленно вздыхает.       — Если наткнетесь на ещё одно тело, кричать вы не будете, — объявляет он всём слугам, а те только жмутся друг к другу поплотнее. — Позовёте стражу, и те отнесут убитого в обитель Молчаливых Сестёр. Никаких воплей и паники, и убереги вас Семеро попытаться покинуть замок.       Его приказ услышан и понят. Челядь возвращается к своим привычным обязанностям, расползается муравьиными дорожками по лестницам и коридорам, пока сам Эймонд стоит в оцепенении. От него ждут дальнейших распоряжений, будто бы он сам знает, что делает. Но ни один учитель истории или философии не учил его, как действовать, если убийцы, нанятые сукой-сестрой, отрубают голову твоему племяннику.       Спасение приходит, откуда не ждали, его личная служанка вдруг порывисто оборачивается и, словно боясь передумать, быстро подходит. Шёпот её вкрадчивый, но быстрый:       — Ваша милость, я уверена, что Мойра никуда не сбегала. Ей просто некуда было бежать, она всю жизнь служит тут, — девушка подходит к нему доверительно близко. — Я уверена, что её убили, понимаете? Месяц назад умерла Лина. А теперь это. Все началось, когда в замок пришла новенькая. Она сразу показалась мне странной, вечно уходила куда-то по ночам.       Эймонд ощущает её горячее дыхание на щеке, девушка прильнула к самому его уху, и он еле сдерживается, чтобы не отстраниться. Слишком многое стали позволять себе слуги в последнее время. Вот только пахнет от нее чем-то мыльным, совсем не похожим на мяту.       — Имя? — только и спрашивает он, и та отвечает с заискивающей улыбкой:       — Кэт.       В глубине души он знал этот ответ.       Она действительно оказывалась на виду слишком часто для простой дочери рыбака: на Малом совете, в покоях короля и в его собственной постели. Могла оказаться и в Башне десницы, а значит теперь наверняка лежит на холодном камне погребальных комнат.       Довольная Греттен-Этта-или-нечто-похожее коротко кланяется, ожидая похвалы, но Эймонд лишь холодно смотрит на неё сверху вниз. Завистливая льстивая девка. Ещё вчера он видел, с каким недовольством она меняла воду для умывания, а вот уже, посмотрите-ка, душевно улыбается, глядя ему в лицо.       — Ты хорошо её знала? — спрашивает он, желая посмотреть, какова будет её реакция. И девчонка охотно лезет в мышеловку — кривится, всем своим видом выражая презрение:       — Я бы с такой, как она по доброй воле ни в жизнь бы не заговорила!       Что ж, он оттягивал этот момент так долго, как только было возможно. И вовсе не в том дело, что ему не хотелось видеть перерезанное горло, которое вчера он покрывал поцелуями. И не в том, что при мысли о покойниках у него кровь стыла в жилах. И, разумеется, не в том, что он просто не хотел верить в предательство Кэт. Просто были дела поважнее. Именно так.       Он отпускает стражников, прежде чем заходит в септу. Огни свечей подрагивают от лёгкого сквозняка, капли воска стекают на алтарь, застывая кривыми кляксами. Безголовое тело Джейхейриса уже укутали в саван, но мальчик оказывается настолько мал, что его почти не видно из-за обилия огарков и благовоний. Он лежит в полнейшей тишине и одиночестве, обласканный лишь взглядами божественных каменных изваяний. Балерион охраняет его вечный сон.       Эймонд проходит дальше, вглубь, туда где солнце ещё не успело разогнать прохладу. Молчаливые Сестры оборачиваются, когда слышат звук его шагов, но, конечно же, ничего не говорят, возвращаясь к очередному покойнику. Все это место пропитано камфорой и ладаном — истинным запахом Неведомого.       Перед ним предстаёт пять тел:       Джайлс Белгрейв — накрыт собственным белым плащом.       Стражник, чью голову ловко приштопали обратно к взлёту плеча.       Служанка матери — Талия, с посиневшими губами и шеей. Верёвку уже срезали, но след виден отчётливо.       Конюх. Эймонд помнит, как тот седлал для них лошадей.       И она, укрытая тонким саваном, так что выпирают только подбородок, маленькие грудки и изгиб колен. Сомнений быть не может, он изучил её тело достаточно хорошо, чтобы узнать.       — Покажите мне ее лицо, — голос принца спокоен, с лёгким послевкусием сожалений.       Одна из Молчаливых Сестер бесшумно подходит к каменному столу, вопрошающе глядя на гостя их обители. Эту? Лицо этой служанки желает увидеть Его милость?       — Да, — кивает Эймонд.       Эймонд рассматривает скобу с семиконечной звездой на спине женщины, пока та откидывает покров с лица усопшей. Словно через силу, принц опускает взгляд и видит…       Абсолютно незнакомое бледное лицо, с острыми, проступившими от смерти, скулами. Это не лицо дочери рыбака! В чертогах Неведомого лежит совершенно другая служанка, со светло-русыми тонкими волосами и перерезанным горлом. На вид ей лет шестнадцать, почти девочка, с худым неоформившимся телом. Он резко подаётся вперёд, желая убедиться в своей правоте. Все верно, не Кэт!       Приглядевшись, он понимает, что рана на девичьем горле не резанная, а, скорее, колотая. Точь в точь такая же, как у конюха: несколько мелких царапин и одна глубокая — пронзившая вену. Молчаливые Сестры уже смыли кровь, и теперь можно рассмотреть увечья получше.       Он берёт свечу, полностью отбрасывает саван и скрупулезно изучает все повреждения. На ладонях у девушки полузажившие рубцы от порезов, несколько желтоватых синяков на щиколотках, но в остальном… Она как будто бы не сопротивлялась убийцам. Доверяла.       Облачённые в серое женщины смотрят на него со смесью негодования и укора, когда Эймонд подходит к телу конюха и сравнивает проколы на гортани. Они оказываются практически идентичными, разве что конюх, в отличие от девушки, сопротивлялся. Рана от этого глубже, удар нанесён грязно.       Следующей настаёт черед Талии. Вот она-то как раз сопротивлялась: запястья распухли от синяков, на лице след от удара, но отчего-то её задушили. При наличии меча куда проще пустить в ход его, это куда эффективнее, однако убийцы предпочли заморочиться.       Стражника из прачечной он уже видел, но все равно подходит и смотрит ряд ровных швов, уже наложенных прислужницами Неведомого. Вот этого точно убили мечом. Ударили наотмашь, так что голова практически повисла на ошмётках сухожилий. То же самое сделали с сиром Джайлсом Белгрейвом и Джейхейрисом.       Мысли о рыжей дочери рыбака все ещё витают где-то на периферии сознания, но Эймонд отмахивается от них, как от назойливой мухи. В голове выстраивается чёткое понимание: нож, меч и веревка. Три орудия, два человека. Пока он тонет в своих домыслах, в покойницкую вносят ещё одно тело. Всхлипывая и утирая глаза рукавами, слуги ставят небольшие носилки на стол, перекладывают тело невысокого паренька и читают над ним простецкую молитву.       — Жизнь наша как пламя свечи. Дунул ветер, и нет ее. До смерти на этом свете всегда недалеко, — бормочут они себе под нос, пока Молчаливые Сестры степенно раздевают покойника.       В арочном своде Эймонд видит скрюченную тень и на секунду сердце заходится от праведного страха. Неужели это снова бастард, которого он убил?! Но нет. Тень делает шаг вперёд, и в свете свечей Эймонд видит трость с рукоятью-светлячком.       — Нашли в одном из тайных проходов, Ваша милость, — поясняет Ларис Стронг. — Пажа вашего дяди задушили и припрятали в одном из тоннелей. Не боялись, что мы найдем. А мы вот нашли. Думаю, именно так они проникли в Башню десницы.       Эймонд помнит, что мальчишку звали Сэм. Из четырёх пропавших слуг осталось ещё трое, среди которых будет и наглая служанка с серыми глазами.       — Раз, два, три, — тихо отсчитывает Колченогий, вскинув мизинец. — Три орудия убийства. Как странно, верно, Ваша милость?       Догадался он быстро, не то что сам Эймонд. От этого внутри зарождается недоброе ощущение, будто бы Ларис Стронг знает обо всём заранее. Молитвенный шёпот слуг становится настойчивее, проникая в череп раскаленными иглами и вызывая волны раздражения.       — Упоко-о-о-ой Матерь своё дитя, позабо-о-о-оться о его душе, не оста-а-авь блуждать в холодной тьме.       — Крысолова нашли? — меняет тему принц. — Хочу допросить его.       — Увы, Ваша милость, — скорбно качает головой собеседник. — Боюсь, с этим человеком не все так просто. Видите ли, несколько дней назад в замке заметили, что крысы расплодились слишком обильно. И сир Кристон велел найти крысолова, чтобы пиры в вашу честь ничем не были омрачены. А при обыске в покоях слуг мы нашли сломанную клетку. На ней следы крысиного помёта и серая шерсть. Рядом с той же кроватью мы нашли кошель с монетами, связку ключей и вот это, — он протягивает руку, являя взору костяной гребень с четырьмя заточенными зубцами, пятый же зубец сломан под корень.       Ларис Стронг подходит к телу конюха, мизинцем касается восьми круглых ранок на шее и расплывается в улыбке.       — На этой кровати спала служанка, которую назначили в услужение вам, милорд. Не думаю, что это совпадение.       — Арестовать, — холодно решает Эймонд, приглядываясь к грифу гребня. Он уверен, что уже видел его, вот только где?       — Я бы рискнул посоветовать Вашей милости обдумать это решение, — лениво продолжает королевский шпион, даже не глядя на принца. — Служанка не сбежала, а, значит, у неё есть и другие задания. Давайте посмотрим, что она будет делать дальше, и, возможно, сможем выйти на след Крови и Сыра.       Это предложение вызывает в Эймонде жаркую волну ярости. Все тревоги, которые грызли его на протяжении нескольких дней, вырываются вспышкой гнева. Руки мелко трясутся, зрачок в глазу расширяется настолько, что небесная голубизна совершенно исчезает.       — Подождать, пока ещё одного моего племянника не убьют?! — шипит он, от чего все присутствующие разом отшатываются от него как от огня. — Или мою мать, или Эйгона? Может это вас стоит вразумить калёным железом, а, Стронг?       — Как вам будет угодно, — спокойно отвечает Ларис, но Эймонд знает, что страх уже разросся в его жалком увечном теле.       — Мне угодно арестовать всех причастных! Кастеляна, крысолова, эту шлюху. А вам угодно выполнять мои приказы!       На этом неповиновение чахнет и уже к полудню Эймонд наслаждается мольбами кастеляна замка, растянутого на дыбе. Тот признается и в найме крысолова, которого до сих пор ищут по всему замку, и в краже казённых монет, выданных на покупку яблок, и в том, что в детстве подглядывал за своей мамашей. Не признается только в предательстве, клянясь всеми Богами, что это затея служанки. Той самой, что метила на должность повыше — как-там-её-Эттель. Ну разумеется, своя шкура ему дороже, пусть уж лучше обвинят её, а его оставят в покое, залечивать свои вывихнутые суставы.       Говорит он убедительно, так что просвет милосердия мелькает на лице Одноглазого принца, ведь он все-таки не монстр. Пожалуй, пока ещё не монстр. А затем наступает черед и Эттель. В камере её пахнет плесенью и дерьмом, и девушка выглядит противоестественно со своими невинными глазками в этом гиблом месте. Эймонд знает, что худшие пороки вершат именно такие невинные овечки.       — Крысолов уже во всём сознался, можешь мне не лгать, — лжёт принц. — Под твоей кроватью нашли и клетку, и деньги, и даже орудие убийства. Неужели ты осмелилась предать своих господ за горсть грошей?       Девушка ещё не успела нареветься вдоволь, а потому голос ее дрожит, когда та решается ответить:       — Я клянусь жизнью, что непричастна к случившемуся! Прошу, поверьте мне, я не знаю, откуда это в моих вещах!       Слезы ее катятся по щекам и капают на запятнанный фартук, как спелые виноградины с ветки. Его это раздражает. Вся она его раздражает!       — Это ты притащила крыс во дворец! Это ты наняла крысолова! Это ты виновата в измене!       Девка поочерёдно заламывает руки, валяется в его ногах и умоляет о пощаде, однако же признание так и не слетает с её губ.       — Меня оклеветали, милорд, — блеет она. — Меня подставили!       Эймонд даже на мгновение верит, пока не демонстрирует ей тряпичный кошель, из которого на пол сыплются одиннадцать мелких монет. Вот тогда-то на лице Эттель и вспыхивает узнавание, а Эймонд ловит его, как рыбу на крючок. Она знает, откуда деньги. Он выжмет из неё признание, даже если придётся сломать каждую кость.       — Откуда это? — он подталкивает носком сапога медяк, так что тот катится к подолу её платья.       — Это… — она кусает губы в попытке придумать правдоподобную ложь. — Это не моё. Дианы. Ей на хранение дали, мы просто развлекались. Это так, пустяки.       Бедная Эттель даже не подозревает, что упоминанием Дианы все больше и больше закапывает сама себя в могилу.       «Значит, ты её погубила, а затем украла деньги», — убеждается принц.       «Значит, это Диана меня погубила и подсунула деньги», — думает девушка, не зная, что та уже давно не дышит.       И тогда признания выплескиваются на Эймонда обильным потоком: они спорили на убийство в Штормовом Пределе, это все Диана придумала, она хотела отомстить королю, он взял её силой, крысолов наверняка был с ней в сговоре, они любезничали в кладовых. Да-да, она сама видела их вместе. Кэт? Стерва, но работящая, а вот Диана — дрянь. Крысолов. Ужасный человек, грубый и нахальный, это все он. Как выглядел? Да как все, худой, только воняло от него. Ах да, у него на руке ещё было красное родимое пятно. В виде крюка.       В виде крюка… Теперь сомнений не остаётся совершенно — крысолов и есть Сыр.       Девчонку он так и оставляет в стылых подземельях, спеша рассказать обо всём брату, дяде и деду. Сир Кристон Коль тоже внимательно выслушивает его отчёт, но когда дело доходит до вынесения наказания, играет в мягкосердечие.       — Мы поймаем его! — говорит дорнийский гвардеец самую глупейшую глупость. — День, два, месяц, но обещаю — убийца будет наказан.       Эймонд не верит своим ушам. Какой к чертям месяц? Он сам готов спалить весь город только ради того, чтобы Кровь и Сыр подохли в этом кострище уже сегодня!       Но сир Отто поддерживает решение, а вместе с ним и его верный сын, Гвейн Хайтауэр. Кажется, что все остаются довольны таким исходом, один только Эймонд — кровожадный стервятник в стае мудрых воронов. И тут он встречается взглядом с братом.       Пожалуй, это будет единственный день, когда их желания сходятся. Внутри Эйгона клокочет бессильная ярость, подогреваемая вином и чувством вины, от чего Эймонд мгновенно догадывается, что последует далее.       — Убить каждого крысолова в городе, — жёстко обрывает король все договорённости своей семьи. — Серебро тому, кто принесёт их головы, золото тому, кто укажет, где прячется ублюдок.       Наступает тяжёлое молчание. Никто не верит, что Эйгон, вот этот обленившийся принц и никчёмный король решится на такую жестокость. Хайтауэры принимаются отговаривать его, десница в ужасе глядит на юного монарха, но любые аргументы разбиваются о его холодные и чёткие слова:       — Вы сами надели корону мне на голову, так что извольте выполнять волю своего короля беспрекословно.       К вечеру сир Тиланд Ланнистер уже отсчитывает несколько серебряных драконов отребью из Блошиного Конца. Головы крысоловов, мужчин и женщин насаживают на пики вокруг Твердыни Мейгора, и Эймонд не уверен, сделано ли это ради отрады королевских глаз или же в качестве извинений перед Хелейной. Он видит, что стыд перед сестрой и женой приносит Эйгону больше боли, чем потеря наследника. Это странно, это очередная форма извращённой фантазии, но все же Одноглазый принц с одобрением воспринимает эту попытку брата искупить вину. Вот только Хелейна этого даже не замечает, замыкаясь в себе и отказываясь есть, пить и спать, точь в точь, как совсем недавно это было и с самим Эймондом. На похороны Джейхейриса она тоже не является, так что маленький принц горит на погребальном костре в окружении отца, бабушки и дяди.       Сизый сладковатый пепел кружевом вьется во внутреннем дворе замка, поднимаясь к самым высоким башням и растворяясь в звёздном небе.

***

      Эймонд прикрывает глаз и разум его окутывает милостивым туманом. Он не спит, но и не бодрствует, скорее это похоже на полубред. Домыслы о будущем и обрывки прошлого переплетаются с его тревогой, вырождаясь в горячечные видения. Ему кажется, что он слышит плач сестры. Тот перерастает в драконий рёв, обретает форму и предстаёт перед ним двумя мальчишескими фигурами: одна — безголовая, другая — безглазая. Эймонд чувствует, что готов провалиться в эту тьму, но по телу пробегают судороги. Сердце заходится в бешеном ритме.       «Эймонд», — шепчут губы отрубленной головы.       «Дядя…», — безглазый простирает к нему руки, и на бледных ладонях блестят два глазных яблока.       «Ваша милость», — доносится до него третий нежный голос.       Кэт предстаёт перед его взором обнажённая, а лёгкий аромат мяты окутывает её с ног до головы. Он знает, что это не по-настоящему. Знает, что служанка, ласково льнущая к нему — это просто сон, но останавливаться он не хочет. Чувствует её губы на своих губах. Она целует его осторожно, точно пробуя на вкус спелый плод. На языке остаётся пряный вкус морской соли с лёгкой горчинкой. Проворные руки скользят по его телу, гладят, ласкают.       — Кэ-э-эт, — выдыхает он, не в силах развеять этот морок. — Как тебя зовут?       Она — призрак, она — наваждение, но как же сладко ощущать её жар. Во сне девушка обхватывает его член рукой и погружает в себя, набирая размеренный, но безупречно ускоряющийся темп. Каждое её движение отзывается влагой и ещё большим возбуждением, ещё большей остротой ощущений. Кэт мягко прикусывает и тянет его нижнюю губу, наслаждаясь почти незаметной ответной дрожью, прошедшей по его рукам.       — Вы знаете, Ваша милость, — улыбается она, и вокруг её головы появляется ярко-красный ореол света. Рыжие волосы пронизаны тёплыми лучами. На ощупь её кожа похожа на самых дорогой бархат. — Вы уже знаете.       Эймонд ласкает её пальцами, двигаясь в том ритме, который держит их обоих на грани, когда она останавливается и перехватывает его ладони, прижимая к постели над его головой. Он издает глухой стон, чувствуя, как ее ногти впиваются в кожу. Из-под её ноготков на серебряные пряди скатываются несколько кровавых капель. Девушка крепко удерживает его и жадно ловит каждую эмоцию на лице, не прекращая вращать бедрами. Заставляет его показать, насколько ему приятно.       — Как думаешь, ты бы смогла убить? — спрашивает он её во сне с такой нежностью, будто признается в любви.       — Да, Ваша милость, — постанывает она, запрокидывая голову и закусывая губу. — Я бы смогла убить своего племянника.       Её движения на нём всё резче, ожесточённей, пальцы на запястьях словно собираются оставить вмятины. Эймонд слышит звуки влажного соприкосновения их тел вперемешку с его собственными тихими стонами. Кэт беспощадно сжимается вокруг его члена — упоительное, забытое ощущение наполненности разносит мелкие конвульсии по телу.       Эймонд просыпается прежде, чем успевает кончить. Он не вздрагивает, не всматривается в темноту. Нет. Он так и останется лежать с закрытыми глазами, пока в голове набатом стучит осознание. Он ведь потерял всего один глаз, так как он мог быть так слеп?       «Я могла бы убить своего племянника», — сказала она в их последнюю встречу.       Вот только он ничего не говорил ей про Люцериса. Тогда откуда девчонка могла знать, что речь шла именно о нем?       Он так и лежит до самого рассвета, перебирая в памяти их последний разговор. Ему кажется, нет, он совершенно точно уверен, что упускает нечто очень важное. Как будто смотрит на разбитый витраж, не в силах собрать всё в одну картинку.       Эймонд встаёт с постели, едва только солнце принимается царапать лучами холодное небо. Из окна видно, как стражники насаживают на пики все новые и новые головы крысоловов, так что теперь сухой ров похож на цветочное поле. Только вот вместо бутонов в нём — человеческие затылки.       Эйгон созывает Малый совет ещё до завтрака, так что лордам и сирам приходится волей-неволей терпеть мрачное настроение короля. Никто не ждёт бывшую королеву Алисенту за столом, однако она тоже входит в зал. Синяки проступают на её лице, и она не прячет их, наоборот — несёт как самую редкую драгоценность. Эйгон же выглядит жалко: лицо его посерело от бессонной ночи, полного раздумий и арборского вина, под глазами залегли глубокие тени. Даже корона теперь кажется не царской регалией, а колючим венцом. Эймонд уверен, что ему она пошла бы больше. Его шея способна вынести эту тяжесть, не ломаясь под гнётом обстоятельств.       Малый совет начинается с подсчета понесённых убытков — слишком много серебра за ночь перекочевало в руки убийц и нахлебников из Блошиного Конца. Никто даже не задумывается о том, какие потери понесли семьи убитых, серебро нынче дороже чужой жизни.       Отчего-то принц ждёт, что вино им подаст рыжая служанка с хитрым, как у лисицы, взглядом, но в зал Малого совета входит совершенно обычная девушка. Лицо у неё столь чопорное и постное, что впору лепить надгробие. Она явно даже не вникает в суть разговора лордов, сосредоточившись на штофе и кубках.       — …меня не интересуют затраты! — доносится голос Эйгона. — Платить будете за каждую голову, каждому простолюдину, это не обсуждается, сир Ланнистер.       Эймонд видит, как по лицу мастера рад монетой расползается кислая мина. Что-что, а королевское золото Ланнистер бережёт, как девица свою девственность, вот только на месть Таргариены скупиться не собираются.       — Что выяснили про второго? — спрашивает король, глядя на сира Гвейна — новоявленного члена золотых плащей.       — Мне доложили, что прозвище это носил один из бывших городских стражников, — отчитывается тот, поигрывая кубком вина. — Его прогнали за убийство одной шлюхи из трущоб, и более никто с ним общения не имел. По описанию подходит. Ищем, племянник.       Эйгон сжимает кулаки так, что перстни до боли впиваются в пальцы. По щекам разливается румянец, не то от гнева, не то от выпитого вина.       — Вы забываетесь, дядюшка, — проталкивает он слова между сжатым яростью горлом.       — Изволь обращаться к королю «Ваше величество», как подобает, — вторит Алисента, тоже недовольная промедлением брата, и оттого вставшая на сторону более решительного сына.       — К завтрашнему вечеру ублюдок должен быть в казематах, а иначе на твоей должности тебя заменит Эймонд.       Сам Эймонд такой перспективе не рад. Городская стража должна оставаться в городе, а в его планы входит посетить Харренхолл и Порочного принца.       — Есть новости от Талли? — меняет тему Алисента, не желая более поднимать болезненные вопросы. — Они вывесили знамёна?       — Они заперлись в Риверране и не высунут носу до конца войны, — качает головой Отто. — Что хорошо, потому что к принцессе они тоже не примкнут.       — Их знаменосцев можно убедить, — очень тихо добавляет Ларис Стронг. Сидит он полубоком, опершись подбородком на сцепленные пальцы и поглядывая на новенькую невзрачную служанку. — Как и знаменосцев Тиреллов. Жаль только, Грейджои сглупили.       От его голоса у Одноглазого принца по спине бегут мурашки. Колченогий — не простой человек, он как паразит. Проникает незаметно, подтачивает силы, а бороться с ним бессмысленно.       Тиланд Ланнистер тоже это ощущает и каждый раз словно выступает в противовес мастеру над шептунами, проверяя грани своих возможностей:       — Если слухи правдивы, то из всех Грейджоев при Глотке состоят только сестры Красного Кракена. Их корабли видели на Ступенях, а вот флот с запада ни за что не успел бы обогнуть континент. Бабы, что них взять? Бояться их не стоит.       Эйгон всеми силами старается сосредоточиться на разговоре, однако же выпитое утром вино никак не даёт уследить за цепочкой доводов. Ему, как и брату, хочется одного — сесть на дракона и сжечь всех предателей. Этой ночью простая неприязнь к старшей сестре переросла в обиду, затем в жажду мести, а после укоренилась жгучей ненавистью.       Когда Эймонд собирается сказать, что даже женщины могут стать серьёзной проблемой, если у этих женщин есть корабли и команда, Малый совет прерывает мейстер Орвиль. Лицо у того покрылось испариной от бега, мейстерская цепь сбилась на одно плечо.       — Ваше величество! — без предисловий начинает он. — Вы должны прочесть, это не может ждать!       В руке у него маленькая записка, сложенная треугольником на тирошийский манер. Все с тревогой наблюдают, как Эйгон выхватывает записку из рук старика, как по бледному лицу короля пробегает хмурая тень, а затем как уголки губ его ползут вверх. Улыбаясь, Эйгон Таргариен бережно складывает записку обратно в треугольник, оглаживает бумагу пальцами.       — Что там написано? — первым не выдерживает Эймонд, пристально глядя на брата.       — Триархия не смогла снять осаду с Черноводной, они проиграли сражение.       — Тогда почему ты улыбаешься? — испуганно спрашивает Алисента, решив, видимо, что сын тронулся умом.       Но Эйгон только отпивает из кубка внушительный глоток вина и блаженно вздыхает:       — Они убили Рейниру.