***
Этот случай, словно прорванная плотина, положил начало череде отвратительных новостей. Тем же днём, не успели ещё придворные обсудить найденный труп пропавшей две недели назад служанки, как Красный замок громом поражает ещё одно событие: Джекейриса Велариона короновали на Дрифтмарке. Сообщает об этом Отто Хайтауэр на заседании Малого совета, едва только успевают закрыть двери. На вопрос, откуда он знает, тот отвечает очень просто — лорды сами поставили в известность о том, кому принесли присягу. Тайны тут нет. — Они короновали бастарда! — не унимается королева-мать. Она ещё могла сочувствовать подруге детства, которую обвела вокруг пальца, но ублюдок Харвина Стронга вызывает в ней только отвращение. — Это ошибка, такого просто не может быть! Они присягают незаконнорожденному выблядку узурпаторши! Эйгона поражает скорее не сам факт коронации — видят Боги, Рейнира наплодила наследников с запасом, но то, что лорды приняли его племянника. Как могут они избрать себе государем Джекейриса псевдо-Велариона, хотя вот же, есть чистейший представитель Таргариенов — он сам. — Стало быть, в Вестеросе теперь два короля? — он не может сдержать горькой усмешки. — Это временно, — отмахивается Гвейн Хайтауэр. — На их стороне лишь два великих дома, в то время как на нашей три, а помимо этого ещё и полная поддержка Цитадели. Резонно. Собравшиеся лорды согласно кивают, высказывают предложения по политическим союзам, перечисляют фамилии и дома, о которых Эйгон даже не слышал. Он не совсем понимает, почему Бракены точно выступят на их стороне, раз уж Блэквуды избрали уродливое, разделенное на четыре части знамя Черных. Ему невдомек, с какой стати Баклеры и Феллы из Штормовых земель отказались подчиниться приказу сюзерена и перешли на сторону Веларионов. Он не хочет верить слухам о том, что в битве при Глотке видели не меньше десяти кораблей с чёрными парусами и флагами Красного Кракена. Между бывшим десницей и нынешним разгорается жаркий спор о том, стоит ли переманить Арренов на свою сторону золотом или же обрушить на Орлиное Гнездо всю мощь драконов. Малый совет незримо делится на две части, одна из которых выступает на стороне сира Отто, и Эйгон мысленно нарекает их предателями и трусами, а вторая половина вторит воинственным призывам Кристона Коля. В споре не участвуют лишь два человека: Ларис Стронг и принц Эймонд, но это просто удачное стечение обстоятельств — оба все ещё в подземельях, заняты мясницким делом дознавателей. Они-то, пожалуй, сейчас получают больше удовольствия, нежели маленький чистокровный марионеточный монарх. Острой иглой проскальзывает мысль — членам Малого совета на самом деле нет дела до мнения короля. Жаркая волна негодования накрывает Эйгона с головой. — Хватит! — от его удара ладонью по столу подпрыгивают кубки с вином. Пальцы ушибленной руки немеют, но Эйгон не подаёт виду. — Закончилось время договоров и присяг. Если они хотят войны, то получат её. Молчание собравшихся красноречиво звенит в ушах. Лица у всех такие, будто скворец в золоченой клетке, которому положено только петь, вдруг заговорил. — Мои племянники и дядя повинны в государственной измене, и я обрушу на них пламя и кровь, — продолжает Эйгон. Тихой медью звенит в его словах явственный отзвук угрозы. — Мы ждали слишком долго. Больше этого не будет. Я хочу, чтобы их лишили всех прав! Я хочу, чтобы их взяли под стражу! Я хочу, чтобы они были мертвы! — Вот именно, — с победным блеском в глазах вторит ему верный гвардеец. — Вам не пристало просить ваших лордов о поддержке подобно нищему, что клянчит милостыню. Вы законный король Вестероса, и те, кто отрицают сие, — изменники. Им давно пора узнать цену вероломства. — Соберите мне армию как можно быстрее, — звучит приказ. — Дадим бой до того, как войска Долины объединятся с северными дикарями. Сир Отто и прочие советники долго переглядываются со значительным видом, прежде чем рекомендовать Его величеству — опять же, с соблюдением всех правил политеса и этикетных тонкостей — не раскатывать губу. Собрать армию, подготовить провизию, вооружить тысячи человек — дело долгое. Надобно запастись терпением. Одно дело сесть на дракона и дать бой в небе: с Тессарион, Пламенной Мечтой и Вхагар у них есть шанс, но совсем другое перебросить войско. — Я лично этим займусь, — елейно обещает сир Кристон. Сразу понятно, что у него собственные счёты с сиром Отто, как, собственно, и с Деймоном Таргариеном, и сейчас у него появилась возможность отрубить две головы одним взмахом меча. — Считаю, что нам нужно вернуть две части казны обратно в столицу. Пусть одна четверть остаётся в Браавосе, но две другие должны послужить нуждам государства. Накормим город и войска, купим у Триархии корабли. Нет лучшего намордника, чем звонкая монета! — Это хороший план, — восхищается леди Алисента. О, Боги, да она впервые пошла против собственного отца! Животрепещуще. «Это кошмарный план», — думает Эйгон. — «Ланнистеры ни за что не вернут нам золото, а та часть, что отправлена в Старомест, уже наверняка потрачена на экипировку Дейрона и его войска». Однако идти против единственного союзника он не собирается, а потому лишь согласно кивает — да, да, нужно вернуть казну обратно в Королевскую Гавань. Сир Тиланд делает вид, что совершенно не против. Ну а к чему спорить, если все уже и так решено? Золото? Да он прямо сейчас отправит ворона в родные края, пускай разворачивают процессию обратно. Ещё и свои гроши присоединят, надобно помогать королю в тяжёлые времена! Нрав у этого льва просто прелесть — диковинная смесь прожженного цинизма и искреннего благодушия. Эйгон не замечает нотку раздражения среди заверений благосклонности. На этом заседание Малого совета заканчивается. Раскол среди ближайших союзников ширится, но, по правде сказать, Эйгону все равно. Если его дед и дядя не способны отойти в сторону и позволить ему стать достойным правителем — это их собственная проблема. Пройдут года, и они узнают, что Эйгон способен стать лучше. Пройдут года, и Эйгона будут именовать Достойным. Ночь настигает замок как гончая зайца, пожирая своей тьмой смертных и расставляя все на свои места. Чёрные вороны взмывают к небу, отягощенные срочными посланиями. В казематах исходит кровью наёмник — заслужил. Младший принц принимает ванну, сетуя на то, как глупа и нерасторопна его служанка — вода окрашивается розовым после дня, проведённого на допросах. Хромой калека покидает замок через потайные ходы, пока его хозяйка читает перед сном молитву за молитвой. Эйгон допивает арборское золотое, вспоминая, насколько приятны были на ощупь мягкие рыжие локоны и как мило улыбалась его пропавшая дворцовая кошечка. Он позволяет себе эту слабость, полагая, что сочувствие простолюдинам — признак хорошего короля. Сегодня он наконец-то будет спать крепко, не просыпаясь в холодном поту и не ощущая присутствие призрака обезглавленного сына. С этого дня все пойдёт по-другому.***
Увы. Следующая скверная новость не заставляет себя ждать. Ворон в Утёс Кастерли, ворон обратно, и вот уже к вечеру выясняется, что ни о какой четверти казны лорд Ланнистпорта знать не знает. Что значит, гонец не доехал? И обоза с золотом не было?! Мистика какая-то. По растерянному лицу сира Тиланда, сразу понятно — не врёт. Ему неловко говорить о том, что четверть казны пропала на просторах Западных земель, так и не доехав до львиных лордов. История скользкая и мутная, как мокрота. Они же сами отправляли сундуки золота в сопровождении сотни латников, путь был проложен через все дружественные дома, вот только сразу после Хаммерхола их след теряется. Лорд Кордвайнер принял на постой вооружённый отряд, утром те отбыли по Золотой дороге на запад, а вот в Глубокой Норе их так и не дождались… Весь отряд пропал тихо, без единого намёка на разбойников или предательство. В Утёсе Кастерли решили, что казна до сих пор в столице, а в столице решили, что казна уже в надёжных недрах родовых владений Ланнистеров. — Клянусь, я не имею к пропаже никакого отношения! — умоляет сир Тиланд, но другие лорды боятся его поддерживать. Тут ведь как: казну разделить предложил он? Он. Дорога, по которой шёл отряд, была под защитой его семьи? Его. Обещали ли Ланнистеры сохранить золото? Обещали. А значит и ответственность лежит полностью на нём. Возмещайте, сударь. Очень скоро по замку начинают гулять шуточки о том, какие эти львы ловкачи, обокрали самого короля, а с них взятки гладки. Сир Тиланд успевает проткнуть мечом двух-трёх рыцарей поязыкастей, возмещая оскорбления кровью, но терпение его не безгранично. Он настаивает, что смыть позор сможет только если лично вернёт каждую монетку в королевские закрома. Ему нужно немедленно ехать! Обшарить каждую канаву, чтобы доказать, что пропажа — дело рук не его семьи. Все это время Эйгон занят иным вопросом. Его брат Дейрон написал, что войска выдвигаются со дня на день, и что четверть казны отправится обратно в столицу под надёжной защитой трехтысячной армии. Это несколько сглаживает всеобщее недовольство, ведь несмотря на крупную растрату, денег все еще вполне хватает. Но затем сир Ланнистер заявляет, что собирается покинуть Красный замок на рассвете и отправиться навстречу своему войску, а по пути будет искать следы таинственным образом испарившегося золота. «Тут попахивает предательством», — чует король, но вслух эту мысль высказать не может, нельзя ему терять западное войско. И вот тут-то в игру вступает всезнающий мастер над шептунами. — Удивительное дело… — словно невзначай нашептывает он на ухо королю. — Казны нет, армии пока тоже нет. А единственный залог клятвы пытается покинуть Ваше величество в столь неспокойные времена. Я ведь уже говорил вам, мой король, что в замке явно есть чужие уши. Уж не достопочтенный ли сир продаёт решения Малого совета по цене один дракон за слово? Ларис Стронг ему никогда не нравился. Эйгон представляет себе, что у него в сообщниках — смертельно опасная змея: будешь гадать, с тобой она или против, — прогадаешь, ибо очень скоро на собственном горьком опыте убедишься: она сама за себя. Лариса Стронга лучше на всякий случай убить, чем дожидаться, когда он воспользуется случаем убить тебя. Но ему доверяет матушка, а на стороне сира Тиланда не осталось больше никого, так что чаша весов опускается не в его пользу. Ланнистера и его свиту запирают в изысканных покоях, потчуют лучшим вином и снедью, присылают самую симпатичную прислугу, однако выпускать отказываются. Проходит день, второй, и вроде бы все устаканивается. Вестей с Дрифтмарка нет: король Джекейрис, Первый своего имени, затаился на острове, как мышь. Тессарион спешит в отчий дом на подмогу. Убийца принца Джейхейриса мучается на дыбе и лишается одного пальца за другим, одного зуба за другим, одного сухожилия за другим. Доспехи и оружие куют денно и нощно, а Эйгону представляют полированный шлем с влитой в него короной Завоевателя. Восхитительно, аж дух захватывает. Эйгон чувствует себя настоящим воином из древних легенд. Той же ночью он поднимает бокал за своё здоровье, салютуя серебряному зеркалу в полный рост, что стоит в королевских покоях. А уже к следующему вечеру это самое зеркало лежит на полу, искореженное и искромсанное валирийской сталью в порыве ярости. Ублюдок Джекейрис, как оказалось, не сидел сложа руки все это время. Когда в ворота замка вошёл избитый и израненный латник, никто даже не признал в нём королевского посланца. Рыцарь вонял, как последний нищий, и прихрамывал на одну ногу. Из всего отряда, отправленного для передачи золота в Железный банк, выжил он один. — Они налетели на нас у Девичьего Пруда, — заикаясь, признался бедолага. — Три дракона и дюжины две конницы. Да, это были Караксес, Мелеис и Вермакс, уж не знаю как, но они устроили нам западню. Всех пожгли, даже сундуки с монетами. Я видел месиво из золота и человеческой плоти. Случилось это много дней назад, сразу после полнолуния, но рассказать о случившемся было некому. Единственный человек, ставший свидетелем резни, шел до столицы едва ли не пешком, побираясь по городкам и крепостям, как межевой рыцарь. Уже половина казны пропала. Очень, очень, очень неудачно получилось. Эйгон второй раз за свою жизнь ощущает столь жгучую, всепоглощающую ярость. Ему хочется обвинить в этой осечке хоть кого-нибудь. Под горячую руку попадает и дядя, и дед, это они оттягивали до последнего войну. Под горячую руку попадают даже служанки и пажи: пошли вон, безмозглые тупицы! И, наконец, под горячую руку попадает сир Тиланд. Кто, как не он придумал, а затем продал Чёрным их денежный план? Предатель! Когда с уст короля уже готов сорваться приказ о казни, на его плечо неожиданно ложится чья-то тяжёлая рука. — Это не он, — жёстко заявляет Эймонд, без капли страха глядя брату в глаза. — Идём. Ты должен кое-что услышать.***
В тюрьме стоит запах мочи, прелой соломы и страха. Эдакая горьковато-кислая вонь, что исходит от каждого убийцы, ведомого в самую глубину казематов — туда, где с тщательной точностью расставлены пыточные механизмы. Дыба, стол с кожаными ремнями, щипцы и пилы разной величины, гробик с острыми длинными спицами. Эйгон никогда тут не бывал, так что смотрит на все одновременно с праведным ужасом и любопытством. А вот Одноглазый принц, кажется, чувствует себя здесь, как рыба в воде. Идёт уверенно и быстро, лавирует между лестницами и решётками, не смущаясь ни запаха, ни тусклого света. Когда его вводят в самый дальний закуток подземелий, и лазурно-голубые глаза короля привыкают к полумраку, перед ним предстаёт жуткое видение. Вот это не может быть живым человеком… Лоскуты кожи, кровь, белые кости… Однако оно ещё дышит. — Убийца твоего сына, — знакомит их Эймонд. — Кровь. Поздоровайся с гостем, ублюдок. Последние слова предназначены арестанту, и когда эта груда, состоящая из обрубков и мяса поднимает голову, смотрит на них мутными глазами, к горлу Эйгона подступает желчь. — Зачем я здесь? — слышит он собственный шепот. — Чтобы послушать его признания. Шпионы в замке действительно были, вот только это не Ланнистеры. При одном воспоминании о своей клятве самолично выколоть наемнику глаза, к горлу короля подступает желчь. Нет, даже ради мести он на такое не готов. — Он скажет под пытками все, что пожелаешь. Даже про то что Рок на Валирию наслал. Стоит ли верить всему… — Мне он сказал правду, поверь, брат, — ухмыляется Эймонд, а затем носком сапога поддевает цепь, и Кровь тут же выгибается от боли. — Рассказывай. Поведай нам, как все было. — Нас было четверо… — при выдохе на губах наёмника появляется кровавые пузыри. — Я, Сыр и ещё две девки. Одна настоящая служанка, а к другой было велено обращаться «леди». Знатная, значит. — Кем велено? — холодно спрашивает Эймонд, направляя признание в нужно русло. — Шлюхой. Бледной Пиявкой. Мисарией. Она сказала, что в замке есть грязная работёнка и велела слушать приказы этой… Леди Савиан. Братья переглядываются. Савиан Грейджой — это имя им знакомо, вот только как девка умудрилась проникнуть в замок? По лицу принца пробегает болезненная судорога, точно он знает ответ на этот безмолвный вопрос. Знает, вот только сам себе признаться в этом не может. — Дальше, — жёсткий приказ Эймонда бьёт плетью. — Дальше… Она как-то смогла протащить крысолова в замок, слыхал, крыс принесла, — кровавая слюна стекает по подбородку на грязную шею пленника. — Потом впустила меня. Та девка, служанка которая, видать обиду на короля затаила, потому что сама вызвалась участвовать. Рассказала, что да как, когда детей в Твердыню поведут. Мы её с собой взяли, а она истерить начала, как только мы голову с плеч мальчишке сняли. Тряслась, рыдала. Выдала бы нас. Ну тогда леди её и заколола. Гребешком таким, в шею тык, и девка там и померла. — Как «леди» выглядела? — сам задаёт вопрос Эйгон. Голова у него идёт кругом от жестоких подробностей. — Сука мелкая. Все время в плаще была, одни глаза торчали. И пока мы с королевой болтали, молчала как немая, — кривится наёмник. — А до этого дерзила, командовать пыжилась. Я и её прибить хотел, да только Пиявка ещё не заплатила. План был какой: вчетвером вошли, вчетвером вышли, да служанка там лежать и осталась, а леди намекнула мне, что неплохо бы и от Сыра избавиться. Мол, сдаст. Ну я ему сталь в брюхо и вогнал, можете поискать, он в тайном проходе до сих пор лежит. — А сама она куда направилась после того, как вы вышли из замка? — А я не говорил, что она вышла. Осталась. Сказала, у неё ещё тут дельце есть, так что среди ваших до сих пор прячется. Деньги я получил и собирался принцу Деймону голову передать, он небось ещё серебра подкинет. — Передал? — с издёвкой улыбается Одноглазый принц. Он явно горд своей работой. Целое полотно из порезов, ожогов и синяков, которое он словно художник трепетно наносил на тело ненавистного убийцы племянника. Эйгону тоже впору радоваться, он ведь и сам жаждал такой кары для продажного сукиного сына, вот только радости отчего-то нет. Он смотрит на этот искалеченный кусок мяса и желает одного — больше никогда в жизни не видеть подобных зверств. Надо, наконец, смириться и признать: ему противна мысль о пытках, он не хочет внушать страх, он хочет, чтобы все это побыстрее закончилось. — Убей его, — невнятно, точно пьяный, приказывает король. От этих слов по лицу Крови бегут слезы благодарности, а вот лицо Эймонда, наоборот, темнеет. — Он ещё не получил по заслугам, — напоминает он, и голос его похож на утробный рык. — Получил, — остаётся непреклонным король. — Это приказ. Убей. Спорить с братом Эймонд ещё мог себе позволить, но спорить с королём — уже измена. Так что ему не остаётся ничего другого, кроме как побороть свою гордость и разочарование, а затем даровать пленнику последнюю милость. Кинжал, которым Одноглазый принц однажды пытался взыскать с племянника долг, входит Крови в солнечное сплетение. Смерть наступает быстро, хотя самому Эйгону кажется, что секунды растянулись на долгий век. Вид изувеченного тела наверняка ещё вернётся к нему в мареве ночных кошмаров. И ровно в тот момент, когда нож с хлюпаньем покидает тело, когда Эйгон готов броситься прочь из темниц на свежий воздух, до ушей братьев доносится звон колокола. На Королевскую Гавань напали. Увидев в звёздном небе черные силуэты трёх драконов, Эйгон уже знает, что это Мелеис, Караксес и Вермакс. На счету каждая минута, перед лицом опасности младший и старший братья отбрасывают все разногласия и принимают решение немедленно выезжать к Драконьему Логову. Седлайте коней! Принесите доспехи и меч! Вдвоём они смогут защитить город и семью, но в первую очередь нужно убедиться, что их мать и Хелейна с детьми будут в безопасности. Если хоть одна из них попадёт в руки к Деймону, тот велит немедленно их убить, пусть даже после этого окажется убитым сам. Таковы извечные мотивы Порочного принца: уничтожить, даже ценой своей жизни. На пути к Башне десницы и Твердыне Мейгора король и принц видят, как отлаженно рассредотачиваются замковые стражники. Отряд на крепостных стенах, отряд на барбакан, отряд к воротам. На дорнийские скорпионы накладывают первый снаряд, целятся, выпускают, а затем все по новой. Драконы в небе выпускают столбы пламени в тщетных попытках дотянуться до солдат. — ТАМ! — внезапно выкрикивает один из стражников, что стоит у восточной стены. — В заливе! Эйгон всматривается в ночную темноту и замечает, что рукой тот указывает куда-то вдаль, к горизонту. А едва только остальные оборачиваются в сторону Черноводной, как по отряду проносится взволнованный ропот. — Корабли, мой король! Десятки кораблей! — кричит Гвейн Хайтауэр, стоя на одной из башен с развевающимся флагом золотого дракона. — Запереть все городские ворота, — отдаёт свой первый в жизни боевой приказ Эйгон. Перед глазами мелькают люди. Рыцари и лорды спешат в оружейную, чтобы тоже встать под знамёна истинного Таргариена. Подобрав юбки, леди стайками бегут к тронному залу, дабы перенести все страхи вместе. В этой суматохе нет времени на поклоны и льстивые речи, никто даже не обращает внимания, когда к королю подходит человек с тростью и что-то вкрадчиво объясняет ему и его брату. В тихом шепоте можно различить только отдельные слова — «королева», «спрятана», «тайный ход» и «разделиться». Некоторые с высоты башен замечают, что сир Кристон выводит королеву-мать и детей в сторону тронного зала. Сир Тарбек и сир Уотерс спешат к Твердыне Мейгора, чтобы, видать, защитить королеву Хелейну. А вот защищать короля удостоился чести сир Аррик Каргилл. В руках у гвардейца ножны из валирийской стали и чёрный плащ, в который тут же облачается Его величество. В суматохе никто не видит, куда они направились после. Вот только оба были на виду, а спустя миг их уже и след простыл. Посреди внутреннего двора одиноко остаётся стоять Колченогий. Тайная тропа, проложенная Эйгоном ещё много лет назад, дабы ускользать от стражников в объятия бордельных шлюх, теперь оказывается едва ли не благословением Богов. Час летучей мыши окутал дворцовые коридоры сумраком, но юноша с серебряными волосами идёт уверенно. Уверенно и быстро — ему следует поторопиться. Всполохи драконьего огня высвечивают бледное лицо каждый раз, когда король в плаще проходит мимо высоких окон. Свет, тень, свет. Колокола отбивают в такт его сердцу. Во внутреннем дворе слышно, как испуганно перекрикиваются слуги, а их паническим крикам вторят уверенные басовитые голоса стражников. Все это пустое. Сейчас для него главное — покинуть замок и добраться до Солнечного Огня. Удивительно, но единственный человек, о котором он переживает, это Хелейна — жена-сестра, которая никогда не любила его, впрочем, он платил ей тем же, однако в глубине души зудит чувство беспокойства. Младшая сестра совсем одна в Твердыне Мейгора, напугана, не знает, куда спрятаться, а он улепетывает прочь в сопровождении верного гвардейца. Нужно обязательно вернуться к ней. Вернуться и позаботиться о том, чтобы она всегда была в безопасности и не нуждалась даже в шёлковых нитях для вышивания. Пусть себе болтает глупости и милуется с ползучими тварями, пусть презирает его и дальше, лишь бы жила. Аррик Каргилл натягивает на голову капюшон, как будто их могут узнать в городе по его неприметному лицу, а не по сребровласой шевелюре короля. Нужно только добраться до Драконьего Логова, а там оседлать своего дракона, вот тогда у них будет шанс на победу… Интересно, матушка ещё жива или её уже схватили? Коридоры пусты — вся стража там, на барбакане и крепостных стенах, так что идут они в полнейшей тишине, и только эхо шагов разносится под высокими сводами замка. Эйгон готов костьми лечь, лишь бы спасти их. Так странно, он никогда раньше не испытывал желания пожертвовать собой ради семьи и подданных. Это ли не признак чести и верности? Возможно, Семеро просто испытывали его все это время? Много лет спустя он будет рассказывать внукам о том, как покинул свою опочивальню, прокрался через трущобы и дал бой гнилой ветви их фамильного древа. Он расскажет о всех скитаниях, выпавших на его долю, о смелости и вере в победу, о девушке-лекаре, что залатает его раны, о лодочнике, что укрыл его и переправил в безопасное место. Целая история, длиной в жизнь. Или нет. Ведь путь им уже преграждает тоненькая тень. Эйгон не сразу узнаёт её. Это она и не она одновременно. Все то же остренькое личико, с россыпью веснушек и серым дерзким взглядом, вот только нет больше ни чепца, ни белого фартука. Длинные темно-рыжие волосы, в которых позвякивают медные бусины, спутаны от морского ветра. На груди красуется чёрный кракен, на пальцах обилие безвкусных перстней, светло-серый сюртук подвязан чёрным кушаком, а на поясе висит оружие. Лезвия спрятаны по всему телу: за голенищем сапог, топорик на бедре оттеняет остроконечную изогнутую саблю, больше похожую на тесак. На белой рубахе капли крови, и Эйгон уверен, что это не её кровь, а тех несчастных, которым не посчастливилось встать у девушки на пути. — Кэт, — зачем-то констатирует он. «Кэт-кэт-кэт…», — передразнивает его эхо. — Ну, почти, — соглашается девушка, постукивая ноготками по стене. «Почти-почти-почти…». По правое плечо от неё появляется ещё один человек — точная копия того гвардейца, что стоит за спиной короля. Эррик и Аррик Каргиллы выглядят зеркальным отражением друг друга. Белые плащи, филигранные латы, даже в глазах один и тот же жёсткий блеск. — Как в кошмарном сне, да? — посмеивается Кэт и доверительно подмигивает королю. — С этими близнецами всегда так, аж жуть берёт. Это не Кэт. Та была серебряной иглой, а эта девка — заточенное лезвие меж его рёбер. Злобный двойник. В голове мелькают все их встречи и разговоры, во время которых он, о, дурак, выбалтывал информацию. «Уверяю вас, Ваша милость, в замке явно есть чужие уши», — предупреждал Ларис Стронг, а Эйгон только отмахивался от его слов. — Двуличная дрянь, — выплёвывает он, когда дар речи вновь возвращается. «Дрянь-дрянь-дрянь...». Кэт ошеломлена: — К чему такие грубости? Королю не пристало так разговаривать с леди! — её пальчик скользит от плеча к локтю, демонстрируя кровавое пятно на сюртуке. — Вот вашему деду я такое позволяла, конечно. Но сами понимаете, смерть — дело неприятное, можно допустить пару вольностей. — Ты заплатишь за своё предательство, — Эйгон и сам не понимает, как способен говорить столь спокойно и уверенно. — Я лично отрублю тебе голову, покрою её золотом и насажу на один из мечей моего трона. До скончания веков потомки будут видеть, как Таргариены поступают с такими шлюхами, как ты. Оба гвардейца одновременно делают шаг вперёд и принимают боевую стойку. Медленно, очень медленно скользит по девичьим губам снисходительная и всепонимающая улыбка. Острые зубки проступают над нижней губой. Кэт склоняет голову на бок, тяжко вздыхает, а потом, повернувшись к своему спутнику, говорит: — Пастухам — ужин, а овечке — вертел. Четыре руки одновременно ложатся на эфесы четырёх мечей.