Slippery Slope

      Джозеф не мог не подметить, что странно давать своему заклятому врагу собственный адрес. В голове уже были представлены все возможные сценарии, которые будут повлечены этим действом: разбитые яйца на окне и туалетная бумага на деревьях. Заметки, наклеенные на его машину, или, что ещё хуже, граффити. А может быть, стоит подумать, что он будет делать в том маловероятном случае, если получит адрес Цезаря. Несмотря на это, он рад, что держит свой мотоцикл в гараже. Джостар, вероятно, предъявит обвинение в убийстве, если Цезарь хотя бы прикоснется к нему. Он ждет, пока Цезарь ответит на его самонадеянность. Ничего. Джозеф искренне осознает свою нетерпеливость, но раздражение, размываясь внутри, тает, оставляя за собой глубокую пустоту. Что, если Цезарь упорно влек его на протяжении всех искусно выверенных фраз телефонного разговора? Цеппели сказал, что у него нет никакого намерения покупать что-либо Джозефу, пока они ранее переписывались. Действительно ли глупая шутка о подушках изменила мнение Цезаря? Джозефу хотелось бы перестать думать. Перестать думать, по крайней мере, об этом. Но он не может, поэтому сидит у окна рядом с входной дверью и смотрит на улицу. Он стоит так минут десять, впившись ногтями в серые спортивные штаны, пока в поле зрения не попадает мимо проезжающий незнакомый серебристый седан. Возможно, он повернул за угол и проехал дальше по улице, ведь затем он снова оказался впереди и припарковался возле кирпичной лестницы, которая вела к его дому. ДжоДжо ждет еще немного, чтобы убедиться, что из машины выходит его личный дьявол. Водительская дверь открывается, и из машины высовывается светлая макушка. Это Цезарь. Безошибочно. Джозеф встречает его снаружи, по пути его обдувает теплый воздух. Может, ему стоило одеться во что-то более подобающе, а не в пижаму. Цезарь обходит свою машину и выходит на тротуар, и первое, что замечает в нем Джозеф, — это его волосы. Он подстригся в неуловимый период между текущим моментом и постепенным угасанием прошлого лета. Джозеф отчетливо помнит, что волосы Цезаря в последний раз, когда он его видел, были гораздо кефалевыми; волосы на затылке падали ему на плечи. Теперь же они покоятся прямо над ними. Его челка по-прежнему падает ему на лицо, а остальные волосы всё так же уложены, будто он зачесал их назад рукой и позволил воздуху сделать остальную работу. Другими словами, он выглядит идеально и намеренно неряшливо, но при этом каким-то образом сохраняет иллюзию непринужденной небрежности. В отличии от него, волосы Джозефа никогда не выглядят намеренно растрепанными, они просто растрепаны. Постоянная челка на виске является достаточным доказательством. Джозеф ненавидит это. Он ненавидит то, как выглядит Цезарь перед походом в магазин. Кто одевается для гребаной поездки в магазин? Видимо, Цеппели привлекает внимание своей элегантной внешностью. Его ухоженная прическа идеально смотрится на фоне белой рубашки с расстегнутыми пуговицами, вместе с темно-синими джинсами. Рукава закатаны до локтей, придавая образу небрежную нотку в стиле. Подвеска довершает все это. Просто какая-то серебряная цепочка с подвешенным крестиком, задевающая светлые волосы на груди. На его лице нет прыщей и пятен, за исключением вездесущих розоватых родимых пятен в форме полумесяцев, украшающих его высокие скулы. Рука в синем гипсе чуть выше локтя покоится на перевязи, и, несмотря на это, он все еще выглядит так, будто уже на готове трахнуть несуществующую жену Джозефа. — Так он себя ведёт, — решает Джостар. На переносице красуются солнцезащитные очки, в то время как блондин безмолвно распахивает дверь своего автомобиля. ДжоДжо очень не нравится, что он вышел на улицу в спортивных штанах, уступая Цеппели в одежде. — Ты действительно не лгал о том, что у тебя сломана рука, — наконец говорит брюнет, как будто это подходящее приветствие между ними двумя. Однако соответствующего приветствия нет. Если только Джозеф не захочет холодно отнестись и к Цезарю. Блондин поворачивается к нему, строя максимально, в подобной ситуации, высокомерную рожу. Бровь приподнялась, подвергая сомнению его заявление. — Зачем мне врать? — Джостар пожимает плечами. На заднем сиденье видно две сумки и два непрозрачных пакета, в которых, как предполагает Джозеф, находятся остальные запрошенные предметы. Тот собирается дотянуться до них, пользуясь приоткрытой дверью автомобиля, но чья-то рука останавливает его, прижимая кисть Джостара к его же груди. Джозеф делает шаг назад и смотрит на Цезаря, который наконец сдвигает тёмные очки на макушку. Его полуприкрытые глаза с пронзительным оттенком зеленого всегда видят Джозефа насквозь. — Ты собираешься мне платить или нет? — Его голос вживую раздражает гораздо больше. — Да. Очевидно, — пока говорит, ДжоДжо достает бумажник. — Сколько я тебе должен? Цезарь смотрит то на Джостара, то на его потёртый бумажник, который явно видал лучшие дни, и отворачивается. Снова опускает солнцезащитные очки, прикрывая глаза. — …Забудь об этом. Просто бери. — — Забудь об этом? — повторяет Джозеф, словно пробуя на вкус фразу, брошенную Цеппели. — Что ты имеешь в виду под словами "забудь об этом"? Забудь о том, чтобы заплатить тебе? Ты передумал? — Цезарь прислоняется к пассажирской двери и не смотрит в сторону Джозефа. Он вытаскивает что-то из кармана — телефон. Он игнорирует его. Это должно быть ловкий трюк, верно? Блондин собирается обвинить его в краже, как только Джостар выгрузит весь купленный алкоголь? Может быть, он собирается затолкать ДжоДжо на заднее сиденье и похитить его, когда тот нагнётся, чтобы вытащить все пакеты. Или, что еще хуже, Цеппели скажет ему, что он должен ему услугу в будущем. — Цезарь, ты уверен? Мне нужно услышать, как ты это говоришь, чувак. — Цезарь до сих пор игнорирует его присутствие, но, как минимум, в этот раз откликается. — Да, я уверен. — — Допустим… но почему? Если тебе не нужны деньги, так чего же ты хочешь вообще? — — Ты в любом случае ничего не можешь дать, — язвит Цезарь, и Джозеф думает, что он должен чувствовать себя оскорбленным, но он слишком сбит с толку, чтобы обижаться. — Это для Сьюз, да? — — Сьюзи… так вы действительно родственники получается? — — Ага. Тогда все в порядке. — Цезарь отмахивается рукой, как будто отказывается от предполагаемого гонорара в семьдесят пять долларов. Джозеф этого не понимает и, возможно, никогда не поймет, потому что он единственный ребенок, у которого нет двоюродных родственников. Ему нужно больше ясности. — …По-о-отому что… это для Сюзи? — Да, именно. — Его «Four Lokos» не для Сьюзи, но, возможно, Цезарь этого не помнит, поэтому Джозеф не собирается ему напоминать. Если он раздает бесплатную выпивку ради кузена, то пусть будет так. Джостар сначала начинает с двух случаев. Цезарь не пытается помочь всё вытащить, и ДжоДжо не ожидает от него доли помощи со сломанной рукой. Он уже притащил его сюда. Джозеф мог бы легко выполнить остальную тяжелую работу. Не то чтобы Цезарь не мог одной рукой — у него мускулистые руки, как у Джозефа. Хотя он, вероятно, не сможет поднять столько же, сколько брюнет. Просто в целом. Джостар заносит пакеты в дом и ставит их возле двери. Корица тоже ждет рядом, очевидно, желая, чтобы Джозеф вывел ее на улицу. Она мяукает ему и трется своей треугольной мордочкой о свежий целлофан, который теперь находится на ее уровне. ДжоДжо говорит ей, что она может выйти на улицу позже, потому что он хочет, чтобы Цезарь ушел как можно скорее, и если его кошка сбежит, это неизбежно продлит его пребывание. Брюнет снова выходит на улицу и хватает оставшиеся две сумки с заднего сиденья Цезаря, когда Цеппели наконец снова что-то говорит: — Значит, ты лучший друг Сюзи, и она не упомянула, что ее двоюродный брат попал в автокатастрофу? — — Ты хочешь, чтобы она только и делала, что говорила о тебе? — Джозеф закрывает перед ним дверцу машины, и блондин закатывает глаза. — Ладно, да, она говорила об этом, но не упомянула, что это был ты. Знаешь, у нее есть пара двоюродных братьев и сестер кроме тебя. — Джозеф может только представить себе мертвые глаза Цезаря за солнцезащитными очками, ведь ответ его быстрый и презрительный: — Ну, блять, они все мои братья и сестры. — Он явно забыл, как это работает. Джостар сдерживает насмешливый смешок. — Да… сколько их у тебя еще раз? Типа, восемнадцать? — Четыре… — он замолкает, добавляя: — по ощущениям, восемнадцать. — — Да-а, только если приблизительно. — — А у тебя есть…? — Джозеф снова смотрит на дом, затем на Цеппели. — Не, только я. — — Ой. — Блондин кладет ладонь на бедро, повторяя. — Ой. Джозеф Одинокая Звезда. — Он посмеивается над собственной шуткой. Джозеф фыркает: — Неа. Я вполне этим довольствуюсь. — лжет он. — Да ты что. — Блондин выбрал ту самую интонацию, будто уже знает, что Джостар врет, и по этой причине Джозеф избегает зрительного контакта. Он просто утвердительно мычит. — Ну… я поверю тебе на слово. Я был единственным ребенком… три года. — — Ты помнишь что-нибудь из того времени? — Цезарь качает головой. — Нет. Такое ощущение, что я начал вспоминать вещи только после того, как в моей семье стали появляться братья и сёстры. — Брюнет глупо усмехается. У него смешанные чувства по поводу такого разговора с Цезарем. Смеяться вместе с ним - это что-то новое. — И что, здесь только ты и твои родители? Или родитель. Может, опекуны? — Хотел бы Джозеф спросить, почему его это так волнует. Почему это важно. Он почти начинает спорить, но потом вспоминает, что Цезарь только что купил ему спиртного на семьдесят пять долларов и просит нулевую оплату, поэтому меньшее, что он может сделать, — это терпеть вопросы этого человека. Он не обязан отвечать честно. — Что-то вроде того. — Цезарь задумчиво мычит: — Наверное, будет приятно, если ты приведёшь сюда людей. Не нужно будет беспокоиться о том, что ещё четыре человека помоложе заметят тебя с кем-то и зададут миллион вопросов. — Джозеф бросает взгляд в сторону, где находится блондин: — Ага. Это просто. — — Не скрывай этого. — — Неа. — Цезарь снова смотрит на него. Его губы кривятся в самодовольной ухмылке, как будто он кот, заманивающий Джостара с ложным чувством безопасности, только для того, чтобы через секунду шлепнуть его лапами, с полна выпустив когти. — Вряд ли ты однажды окажешься в ситуации, где тебе просто придется быть. ДжоДжо хмурится. Он без особых усилий перекладывает пакеты в одну руку. — Откуда ты знаешь? — — Назовём это интуицией. — Цезарь наконец отталкивается от своей машины, как будто собирается уйти после того, как попытался оскорбить сексуальную жизнь Джозефа в лицо. — В особенности твои волосы. — Он протягивает руку и ерошит пряди брюнета, и хмурый взгляд Джозефа только усиливается. Он игнорирует приятное ощущение руки на его голове лишь потому, что это рука Цезаря Цеппели. Цезарь мотивируется не столько желанием доставить Джостару удовольствие, сколько стремлением произвести впечатление снисходительным придурком. — И то, как ты себя ведешь. — Блондин, словно последний аккорд, произносит наиболее раздражающее высказывание. — Ты никогда не прикасался к женщине. — Не бей его. Не бей его. Не делай этого ради Сьюзи. — Ты будешь удивлён, — невозмутимо говорит ДжоДжо. — Твоя мать не в счёт. — Джозеф сжимает руку в кулак, пока Цезарь обходит машину с другой стороны. Он наблюдает за каждым его движением, и создается впечатление, что Цеппели делает все намеренно медленно, чтобы еще больше разозлить его, потому что тот знает, что Джостар ничего не может сказать по этому поводу. Не сейчас, не тогда, когда брюнет держит в руках пакеты с бутылкой спиртного, которую ему бесплатно отдал Цезарь. Так вот почему он позволил ему не платить. Ему хочется смотреть, как мучается Джозеф, и по его ухмылки видно, что Цезарь получает от этого удовольствие. Гребаный садист. — Ты придёшь? — спрашивает ДжоДжо так резко, что Цезарь просто моргает на вопрос Джозефа с неизменной улыбкой. — На вечеринку, — поясняет он, — к Сьюзи. — — Возможно, — протягивает Цеппели. — Но я так не думаю. На протяжении текущей недели мои встречи с тобой достигли своего предела, и я предпочёл бы не видеть тебя до нашей следующей встречи на работе. — Джозеф кивает, полностью понимая его доводы. — Почему? — Блондин смотрит на него сверху вниз сквозь тёмные очки. — Почему ты хочешь, чтобы я был там? — ДжоДжо предсказуемо морщится. — Зачем мне когда-либо хотеть, чтобы ты где-то поблизости находился со мной, а? — — Я задаю тот же вопрос. — — Так да или нет? Мне нужно знать, стоит ли мне избегать тебя. — Цезарь пожимает плечами, открывая водительскую дверь. — Может быть. — Цеппели забирается внутрь, закрывая за собой дверь. В целом, прощаться не обязательно. Джозеф к тому времени не смотрит, как тот собирается наконец-то уехать. Он сосредотачивается на том, чтобы вернуться внутрь и игнорировать любые уловки блондина, чтобы разозлить его, потому что они работают слишком хорошо на него. ДжоДжо нужно думать о чем-то другом, например о своем коте. Это даже похоже на причину, по которой Корица считается его животным эмоциональной поддержки. Джостар запирает за собой дверь и уносит остаток алкоголя на кухню. По крайней мере, есть что-то положительное от его взаимодействия с блондином. Теперь у него есть алкоголь для Сьюзи, и он не несет никакой нагрузки денежных трат: только его потрёпанные нервы. Однако это не меняет того, насколько он раздражен. А раздражение сопровождается довольно давящим на самоконтроль желанием выбить дерьмо из Цезаря. Вместо того, чтобы расходовать свою энергию впустую, лучше уж прибраться в комнате, поскольку ранее он навел тот еще беспорядок во время поиска спрятанной бутылки с алкоголем. Он был дома уже полтора дня с момента прибытия; нельзя же так безуспешно продолжать избегать уборки. Джозеф вытирает тонкий слой пыли со стеклянной поверхности проигрывателя. Просмотр его записей — хороший способ успокоиться. Следуя золотому правилу многозадачности, можно насладиться музыкой во время выполнения домашних обязанностей. У Джостара есть тонна старых пластинок его покойного дедушки, которые еще предстоит разобрать. ДжоДжо следует разобраться с разбросанной повсюду одеждой, но сейчас ему больше интересна стопка пластинок. Корица с той самой неповторимой грации кошки проходит в комнату Джозефа в то время, пока он пристально изучает содержимое коробок, запах которых соответствует их потертому, ветхому виду. Она пробирается между одеждой, брошенной на пол, словно сквозь заросли минного поля. Осторожно, чтобы не наступить ни на одну из вещей, кошка запрыгивает на кровать Джостара и ложится на одну из двух его подушек. ДжоДжо не обращает на нее внимания. Вместо этого он находит пластинку хитов 80-х, решая ее послушать. Если она действительно будет достаточно выдающаяся, возможно, будет украшать стену Джозефа вместе с другими его любимыми виниловыми пластинками. Брюнет раскрывает плотные шторы, чтобы впустить в комнату остаток дневного света. Жалюзи тоже открываются, и Корица сразу находит окно более привлекательным, чем подушки Джозефа. Она громко мяукает, запрыгивая наверх, каким-то образом балансируя на подоконнике, который обязательно нужно почистить. Какую бы услугу по уборке почти пустующего дома Лиза ни оказывала, очевидно, она не уделяет должного внимания комнате Джозефа, поскольку она выглядит точно так, как он оставил ее прошлым летом, без пыли, чемоданов и коробок с вещами из его общежития. Джостар приступает к не любимой работе. Вне зависимости от того, насколько сильно ему хотелось разместить свою одежду в комод, он аккуратно укладывает ее, преобразуя каждую в форму квадрата или прямоугольника, чтобы потом было намного проще найти нужный предмет. Это занимает гораздо больше времени, чем предполагалось, потому что теперь он перебирает оставленную одежду и примеряет ее. ДжоДжо включает праздничные гирляндами, которые, по сути, являются старыми нитями уличных рождественских гирлянд, ни разу не украшавшими улицы, но создающими особую атмосферу. Он принимает несколько поз перед зеркалом в полный рост в одном наряде, а затем ему приходит в голову блестящая идея выбрать что-нибудь, что надеть на вечеринку Сьюзи в эту пятницу. А это, между прочим, через два дня. Подготовиться не помешало бы. Кроме того, эйфория от того, что он выглядит сексуально и надевает давно забытую одежду, позволяет ему отвлечься от того послевкусия встречи со стервозным Цезарем. Как он смеет обвинять Джозефа в том, что он никогда не трахался? Никогда не прикасаться к женщине. Что за глупостью по своей сути можно предположить, что его интересует лишь внимание женщин. Джозеф поворачивается к своей кошке. — Что думаешь насчёт этого, Корица? — Она поворачивает голову при упоминании своего имени. — Слишком распутно? — Ответа не следует. Очевидно, она же кошка. Джозеф продолжает. — Знаю. — Его пальцы играют с потрепанным краем укороченного топа Pink Floyd, который свободно висит у него на торсе. Тоже без рукавов. Продолжает задираться выше при каждом движении, обнажая живот и, если он сделает более неосторожное движение, грудь. — Не-е, это уже слишком. Сьюзи убьёт меня за то, что я затмил её на её собственной вечеринке, если мои соски продолжат выскальзывать. Возможно, мне следует что-то менее открытое выбрать. — Корица издает звук, больше похожий на чириканье, чем на мяуканье, и Джостар соглашается с ней, хотя та снова смотрит в окно и, вероятно, видит снаружи что-то более интересное. — Нет, ты всё-таки права. — ДжоДжо подходит и гладит кошку по голове, а она устраивает драматичное представление, потираясь мордочкой об его руку. — Это шорты, которые слишком велики. А как насчет джинсов? С высокой талией? С низкой талией? — Джозеф осматривает пол в поисках своей любимой пары джинсов и гладит Корицу. Шорты — это перебор. Они слишком тесно облегают промежность, и брюнету не хочется выглядеть так, будто он отчаянно нуждается во внимании, даже если так оно и есть. Они мало что оставляют воображению с их трехдюймовым внутренним швом, и хотя Джозефу, возможно, хочется, чтобы на него пристально смотрели, он бы предпочел, чтобы взгляды не были сосредоточены у него на паху. А вот его задница — это совсем другая история. Джостар поднимает джинсы с пола и снимает шорты, чтобы переодеться. Они ниже талии, обнажая его восхитительный живот и небольшую дорожку волос, ведущую прямиком к нижнему белью. Пояс его боксеров едва выглядывает из-под них, и это достаточно дрянно, распутно и скучно для Джозефа. Сюзи не может злиться на него за то, что он так хорошо выглядит, хотя для него это обычный наряд. Ей повезло, что он не надел стринги и не затянул их лямки на талию. Он мог бы приберечь этот вариант для другого раза. Комната Джозефа выглядит хуже, чем когда он начал "убираться", но теперь он расслабился, и это все, что имеет значение. Он откладывает эту одежду в сторону и снова находит свои спортивные штаны, чтобы устроиться поудобнее и, возможно, заняться чем-нибудь, прежде чем он неизбежно отвлечется на что-то еще, что найдет в своей спальне.