***
Ярослав кажется взволнованным. Саша с ним, но не похоже, что это взаимно. – У тебя появилась идея для концерта? – спрашивает, гадая по выражению лица. – А? Но он напрочь забыл, что в общем-то совсем недавно думал о концертах. Как и о том, что когда-либо горел этим. Сольники, сюжетные арки – все это так далеко в прошлом, что уже и не вспомнишь. Сперва бы найти эту девушку. Если он попросит о встрече, она ведь не станет отказываться, правильно? – Нет, я… – тянет он, находясь больше в себе, чем в реальности. – А как ты смотришь на идею сбежать? – Что? – Просто взять и уйти. Вырвать оператор, пропасть со всех радаров – это же так просто! И что он там не может понять? Люди пропадают каждый день и никто их не ищет. Никому они никогда и не были нужны, чтобы их искали. Саша выглядит так, словно боится об этом вспоминать. – Ты до сих пор думаешь об этом? В его взгляде привычная серьезность. – Я просто хочу нормальных отношений. Как у всех. – Мы никогда не сможем быть, как все, но- – Будем лучше! – восклицает Ярослав. – Почему нет? – Ты же знаешь, что происходит с теми, у кого отключен оператор! – Вообще-то мы не знаем. О них нет никакой информации, хотя такие случаи точно были. – И как ты думаешь, почему? Да их просто казнили, вот и все. Ты так сильно хочешь умереть? – А если мы не умрем? Если таких просто депортируют, и они живут себе дальше? Если предположить, что в системе есть прорехи, которыми можно воспользоваться… Исход событий не может идти в одиночку, всегда есть выбор между плохой и хорошей концовкой. Раз никто ничего не знает, возможно, истина страшнее казни, ведь последовательность "выход из игры-депортация" приведет к восстанию и забастовкам. И тогда правду скрывают, чтобы себя обезопасить. Саша не отвечает. Он вовсе не пытается что-то обдумать, скорее посвящает минуту молчания чему-то своему, очень далекому. – Слушай, ты просто беспокоишься из-за какой-то херни. – наконец говорит он. – Это пройдет. По сути же ничего не случилось. – Ты правда не понимаешь? – но он не позволяет сказать и слова против. – Среди моих есть механик, она точно что-то знает! – Да с чего ты взял, что она тебе все расскажет? – Короче, я хочу ее найти. – Ты меня даже не слышишь! У Саши, похоже, опускаются руки. С выражением безысходности на лице он смотрит в одну точку. – Зачем так сложно? Достаточно выключить свет и надеть наушники – вот и все. Он обреченно говорит тише. Когда докричаться невозможно – остается шептать. Остается верить и надеяться, что слова его достигнут. – И что, мы всю жизнь так будем? Почему мы вообще должны прятаться? Сашины слова звучат как долгосрочное решение, но мешают собственные чувства. Находиться с ним наедине, желать вслушиваться в дыхание и ловить прозрачное сердцебиение, но слышать, как музыка перекрывает все вокруг – кощунство. Он так не сможет. Что делать, если так хочется быть человеком? Пускай со своими странностями, но все-таки человеком. – Я не хочу. – Ладно, хорошо. – сдается Саша. – Я поддержу тебя, но подожди пару дней. Только два дня, ладно? Ярослав скрещивает руки на груди и выдыхает. Прожить еще несколько ночей, должно быть, не так трудно. Ничуть не труднее всех предыдущих. Но и не легче тоже. – Я не хочу тебя потерять. – Саша озвучивает то, что он изначально не должен был услышать. – Все наладится. – Ты сам-то в это веришь? – Я знаю, что так будет. Жизнь превратилась в череду колебаний от «все прекрасно» до «надо что-то делать». Маятник застыл на последней, крайней позиции, когда жажда перемен и свободы достигает пика. – Два дня. Только ради тебя. – обещает Ярослав. И думает, что это странно – останавливаться ради него. Ведь все по той же причине он хочет продолжать двигаться дальше. Исключительно для Саши, чтобы иметь возможность быть рядом. Чтобы все было как у людей.***
В очередное холодное утро они снова могут выйти на улицу вместе. Им обоим лень уходить далеко, поэтому садятся на лавку во дворе. А вдруг все так и продолжится? Тайком бродить по городу каждое свободное утро, прятаться от всех в каких-то закоулках и никогда не говорить о том, что на самом деле думаешь. Только писать. Оставлять немые слова на бумаге, когда о чувствах хочется кричать. И никогда так и не вспомнить, что всего несколько дней назад эта перспектива казалась мечтой. Проводить с ним время и оставаться незамеченными – мечта?.. В такую рань на площадке перед домом уже во всю играют дети. Все бы хорошо, но сквозь их шапки просвечивают огни операторов. Зрелище одновременно и тревожное, и беспощадно унылое. Не осталось ни одного человека без паразита внутри. И вряд ли в ближайшее время такой появится. – Что, если ничего не изменится? – озвучивает Ярослав. – Мы умрем, а мир продолжит жить… вот так. Саша словно задумался о чем-то, и одновременно ни о чем. Взгляд еще живой, даже если он ничего не выражает. Кто знает, может, в будущем, на медицинских атласах и в школьных учебниках биологии человек станет единым целым с оператором. Больше не паразит, но часть тебя. И в какой момент это произойдет? – А ведь за детьми будущее. – продолжает он, не получив ответа. – Мне кажется, – наконец говорит Саша. – Что нет никакого будущего. У нас точно нет, а вот у кого-нибудь другого… Горечь проникает под кожу, отравляет внутренности и стискивает плоть. И почему он против его идеи? Сбежали, и были бы счастливы. Не то, что сейчас – сидеть и смотреть, как погибает мир. – Любовь – это смерть, а? – вдруг выдает Ярослав. – Похоже на то. Хочется лечь Саше на плечо. Забыть обо всем и просто обниматься. В его руках наверняка спокойнее. Может, так удастся спрятаться от целого мира. А ведь мир не всегда был таким. Саше было всего 13 лет, когда это началось. – Когда-то было по-другому, да? – Я уже в этом сомневаюсь. Накрывает ощущением, что воспоминания со временем стираются. С одной стороны – это хорошо, а с другой – прошлое начинает казаться просто сном. Всего лишь размытый мираж, который рассеется, если к нему не обращаться. И вот ты уже сам не веришь, что однажды жил в других условиях, общался с другими людьми и знал то, чего сейчас не можешь вспомнить. – Ярик, когда нас поймают, – неожиданно начинает Саша, но прерывается. – Не поймают. Мы не сделали ничего плохого. – Когда нас поймают, – повторил он настойчивей. – Обещай не предавать меня. Знаю, будет сложно, тяжело… больно, но, пожалуйста. Я хочу сохранить то единственное, что у нас осталось. И о чем он думает? Жаль, никто кроме него не знает. – Верь мне, никто нас не остановит. – оживает Ярослав. – У нас с тобой есть еще очень, очень много. Я не позволю никому лезть в нашу личную жизнь. Ни властям, ни богу, клянусь. Саша молчит и, кажется, не очень-то верит в то, что он говорит. – Я никогда тебя не предам, слышишь? Никто меня не заставит. – Ладно. – Все будет нормально. – обещает Ярослав. – Мы будем жить, не важно, что случится.***
На работе Саша читает: Утром мне очень хотелось лечь тебе на плечо. И печально пишет ответ: Чем больше мы это обсуждаем, тем хуже мне становится. Я не говорю тебе перестать, просто высказываюсь. Похоже, ему уже все равно на то, что случится дальше. Ярослав понимает, что не сможет вытерпеть еще сутки. Да, обещал подождать. Да, но… Саше ведь это тоже поможет. У них будет как минимум три дня после побега. Сбросить груз с плеч каменной мантией и скрыться где-то в мегаполисе – такой план. Даже если Саша прав, то три дня абсолютной свободы того стоят. Правда же? Это достойная плата за возможность быть с ним. Чтобы засыпать и просыпаться вместе, а потом целый день сидеть дома. Столько нужно ему рассказать… Не изложить на бумаге, а выразить мысль, донести эмоции – облегчить душу, в конце концов. И всего на несколько дней ощутить свою полноценность и безнаказанность за нее. А Саша наконец снова начнет улыбаться. Не по заказу, а просто так. Он ведь совсем другой. Настоящий. Ярослав отдает ему записку: Знаю. Все наладится, люблю тебя. Писать об этом уже не сложно, но паранойя никак не оставляет в покое. Он стоит так близко к Саше, что сдержаться и не обнять все труднее. Между ними прозрачная стена, ощутимая только на глубине сознания. Желание крепчает и вместе с ним растет невидимая преграда. Но все пройдет, стоит выключить свет. Иногда его интересует, а смог бы он отличить Сашу от другого человека в темноте. Странный вопрос. Кому же еще там быть? Он его и по тени узнает. Но тень в кромешном мраке не лучший ориентир, а ни на что другое он полагаться не в силах. Он не узнает его руки, потому что касался их всего пару раз. Он не вспомнит, какие на вкус его губы. Вместо него в памяти сохранилась тьма, страх только за себя и стыд за эгоизм. Никто не знает, как поведет себя, стоя одной ногой в могиле. А ведь обычно борются за любовь, стремятся защищать и забывают о себе.