***
Воскресенье — выходной день Чуи, а это значит, что он всё равно тащит свою задницу в КМ в шесть утра. С тех пор, как он закончил школу в апреле прошлого года, он добавил три часовых тренировки для начинающих, параллельно работая в продуктовом магазине, где он заполняет полки, но теперь, когда он, видимо, разозлил некоторых из своих спонсоров, ему придётся искать другой источник дохода. Альбатрос недавно рассказал ему о посещении западного ресторана, где официанты получают чаевые. Может, ему стоит устроиться туда. Несмотря на то, что большинство занятий Юан проходят позже, она просыпается в то же время, чтобы успеть сделать все свои дела с утра, что абсурдно, но в то же время удобно. Чуя проспал бы все свои будильники, если бы не она. И иногда, когда у неё нет более важных дел, она сопровождает его в КМ. Первые ученики приходят в девять, и у него остается три свободных часа, которые он тратит на тренировки, за вычетом разминки. Если Хельсинки и преподал ему какой-то урок, так это то, что ему это необходимо. Не только потому, что он должен выступить лучше, чем когда-либо, чтобы преодолеть предубеждения, которые могут иметь против него некоторые судьи, но и потому, что он забыл. Это был всего лишь один момент, когда он отвлёкся во время произвольной программы. Крошечный промах в концентрации. Двадцать секунд в программе, которая длится четыре минуты, — это не то, что он может себе позволить. Его тело должно знать каждый шаг хореографии, как будто это вторая натура, и он должен выполнять их даже в полусонном состоянии. Всё, что меньше этого, равносильно провалу. Юан снова и снова снимает на камеру его тренировки. Просмотр видеозаписей позволяет ему уловить ошибки, которые он не замечает в самый ответственный момент. К тому же, когда он тренируется вне льда и в одиночестве, ему очень помогают наглядные пособия. Всё хорошо, пока Юан не настаивает на съёмках нескольких коротких роликов, чтобы обновить его страницы в социальных сетях. — Уже достаточно, — мямлит Чуя, подъезжая к Юан после того, как она попросила прыгнуть тройной лутц в третий, блять, раз. — Но эти видео выглядят стрёмно. — Чего? — Они попали в кадр, — Юан указывает головой на остальных фигуристов на льду. — И? — И это выглядит не так хорошо, как могло бы! — Кого это волнует? — Эм, твоих фанатов? — Мои фанаты, — ему приходится сдерживать раздражение, когда называет их так. — …не будут возражать присутствию других людей в видео. — Может быть, но они будут более благодарны, если мы дадим им качественный контент, — говорит она и потирает кончики большого и безымянного пальцев, отчего брови Чуи поднимаются в замешательстве. Она закатывает глаза. — Деньги, тупица. С тех пор как ты дал интервью, они безумно раздули твою страницу по сбору средств. — Подожди. Реально? — Чуя моргает. Вздыхая, Юан что-то нажимает на своем телефоне, прежде чем показать ему экран. От цифр у него чуть глаза из черепа не выскочили. — Святое дерьмо, этого хватит на, типа, два сезона. Ему стоит устроиться на работу. — Точняк. Теперь-то ты хочешь показать им немного благодарности, или будешь продолжать выпендриваться? Через час они делают перерыв. После похода в туалет Юан оказывается у торгового автомата, рассеянно поедая Сникерс и поглядывая на телевизор. Если бы он ещё не знал, что на утро назначено произвольное катание Дазая, небольшая толпа подростков, которых привлекло его выступление, указала бы ему на это. Он останавливается только для того, чтобы ткнуть сестру в руку, но при этом совершает ошибку, в миллионный раз бросая взгляд на его прокат. Его кривая обучения, должно быть, представляет собой прямую, мать её, линию. — Не хватило высоты, — говорит комментатор с заметным содроганием в голосе после того, как Дазай спотыкается на приземлении в четверном сальхове, спасаясь от падения рукой на льду, но при этом он держит себя в руках так легко, что ошибка выглядит как часть его хореографии. Чуя ненавидит этого ублюдка, но не настолько, чтобы оторвать взгляд от экрана телевизора. И хотя в прошлом Дазай всегда катался под эмоциональную музыку — ведь никто лучше него не умеет превратить личные страдания в экстравагантную демонстрацию мастерства и шоу — в этом году он выбрал El Tango de Roxanne, саундтрек к Мулен Руж, драматическое танго с некоторым… эротическим подтекстом. Чуя не был уверен, чего ожидать, особенно после того, как Дазай заставил его посмотреть фильм вместе с ним. Трагедии он делать умеет, но изображать взлёты и падения страстного любовного романа? Для парня, который никогда не проявлял даже намёка на интерес к чему-либо, связанному с романтикой или другими людьми, это выглядело несколько необычно. Что ж, его можно поправить. Дазай, конечно, целуется так, словно его кто-то заинтересовал — не то чтобы Чуя думал, что это имеет какое-то отношение к его исполнению песни. Дазай выбрал свою тему еще в июне. За несколько месяцев до того, как всё произошло. Эти две вещи никак не связаны между собой, за исключением того, что обе застали Чую врасплох. Дазай использует наводящую на размышления музыку с той же неистовой ловкостью, с какой он использует рискованные прыжковые комбинации. — Просто сенсационный флип! — восхищается комментатор, и Чуя не может не закатить глаза. Это правда. Но все ещё раздражает. — Я хочу от него детей, — бросает одна из девочек-подростков, которые вместо разминки смотрят в экран и визжат в ладони. — Он такой… — Ты опоздала, — фыркает её подруга. — Я не против побыть любовницей хотя бы раз. — О боже. К чёрту новые лезвия, тебе стоит сначала купить себе самоуважение. — Заткнись. Ты его видела? — Видела, и его талант не компенсирует того, что он мудак. — Ты просто завидуешь, что не можешь так прыгать. — Тс. Не все начинают кататься в три года, — два года и пять месяцев, точнее. Пустой звук. — И, по крайней мере, я могу вести приличный разговор с людьми, как нормальный человек. Чуя тоже хмурится: да, Дазай — задница, но это не намеренно, не специально — ну, разве что, если речь идет о Мори. Он просто устроен по-другому, и ему недостаточно заботы, чтобы изменить себя, чтобы другие чувствовали себя комфортнее. Это ведь не преступление, верно? Впрочем, Чую не волнует, что о нем думают. Дазай, наверное, никогда бы не позволил ему жить спокойно, если бы узнал, что Чуя защищает его честь в его отсутствие. — Вау, идеально. Идеальный четверной тулуп! — телевизионный комментатор вновь привлекает внимание Чуи к Дазаю, и его чёртов идеальный тулуп заставляет Чую схватить руку Юан и оттащить в сторону. — О, я сойду с ума, если он выиграет только из-за того интервью. Впрочем, что он сказал по этому поводу? Чуя засунул руки в карманы толстовки. Ничего особенного. Взгляд, которым смотрит на него Юан, громкий и обвиняющий, хотя это чистая правда. Ну, в основном. Тот факт, что они разделили один глупый и бессмысленный поцелуй, не имеет никакого отношения к её вопросу. Это было просто для того, чтобы помочь Дазаю справиться с его сексуальным кризисом. Одолжение. — Ты открылся, сделал несколько серьёзных заголовков, получил за это минус, а Дазай ничего не сказал по этому поводу? — У нас обоих есть дела поважнее, чем обсуждать мои жизненные неудачи. Его сестра тяжело вздохнула. — Держу пари, он втайне рад, этот змей. Знаешь что? Надо бы проболтаться, что ему тоже нравятся чуваки. Взгляд Чуи дёрнулся в сторону, чтобы нахмуриться. — Эй. — Что? — Юан пожимает плечами, как будто его реакция слишком драматична. Это не так. Для неё это может быть шуткой, но если учесть, что Дазай, скорее всего, не на 100% честен, то это выведет его на чистую воду. — Это были бы просто слухи. — Неважно. Это дерьмово. — Проиграть из-за гомофобных судей — тоже нечестно. Холодный кулак хватает его сердце и сжимает его до боли, и не только потому, что они вернулись на каток. Юан реалистична: дав это интервью, он значительно ухудшил свои шансы на золото в будущем. Она это знает. Он это знает. Как и все остальные. И всё же. Неприятно слышать, как это произносят так небрежно, словно вероятность его успеха так же маловероятна, как жара в ноябре. Уставившись на лёд, Чуя слабо покачал головой, скорее для себя, чем для сестры. В конце концов, это его ноги должны нести его. Неважно, что никто больше не верит в него. — Значит, я не проиграю.***
Руки вверх. Вниз. Прижаты к груди. И опять— Нет. Чуя перестаёт хмуриться, когда музыка в его ушах возобновляет свой темп, но его движения замирают. Именно эта часть хореографии — всегда эта — ставит его в тупик. Какого чёрта… Пара рук внезапно ложится на его талию, и он так сильно пугается, что испускает недостойный вопль, отпрыгивая в сторону. Сжимая грудь, он поворачивается, и выражение его лица стремительно превращается в оскал. — Какого хуя, чем ты думаешь, когда подкрадываешься так?! — шипит он, доставая наушники. — Я чуть не схватил ебучий сердечный приступ! Дурацкая улыбка Дазая становится только больше, потому что, конечно, это Дазай. Только у него хватило бы наглости подкрасться к Чуе. — Это, конечно, звучит как сердечный приступ. — Да, хорошо! — Чуя гневно жестикулирует в его сторону; его пульс всё ещё бьется слишком быстро, чтобы сформировать связные предложения. — Не делай этого, придурок. Ты же знаешь, я тренируюсь в наушниках. И что ты вообще здесь делаешь? Я думал, ты вернёшься завтра. Дазай закончил свои соревнования в США вчера — он занял второе место, всего на несколько очков отстав от Достоевского — но обычно они улетают обратно на следующее утро, а учитывая, что он был в Штатах, он ещё не должен был вернуться в Йокогаму. Тем не менее, вот он, лениво пожимает плечами в сторону Чуи и катается по кругу вокруг него. — Не, я заставил Мори забронировать рейс на тот же вечер. — И первое, что ты сделал — пришёл в КМ? — Чуя следует за ним и с подозрением хмуриться. Даже он не нашел бы в себе сил тащить свою задницу на каток после 11 с лишним часов, проведённых в самолете. Так какого чёрта Дазай так поступил? — Джетлаг, — Дазай отвечает оживлённой улыбкой, прежде чем остановиться слишком глубоко в его личном пространстве, чтобы направить на него острый взгляд с высоты. — Неужели этот наркоман в области фигурного катания хочет прочитать мне лекцию? — Заткнись, — бросает Чуя, делая пару шагов назад. — Хм… — то ли Дазай не понял намёка, то ли притворился, что не понял, и потащился за ним, пока их колени не столкнулись. — Не думаю, что стану. Выдохнув, Чуя отпихивает его с дороги и разворачивается. Встряхивает напряжёнными плечами. Поправляет воротник. — Неважно. Не мешай мне. Я должен был разобраться с этим дерьмом до Парижа. Огромная ошибка. Первое правило, когда ты имеешь дело с Дазаем Осаму: никогда не оборачивайся к нему спиной. Чуя вспоминает об этом, стиснув зубы, как только Дазай обхватывает его шею своими нелепо длинными руками. Удушающий захват, замаскированный под объятия. — Но я не беспокоил Чую всю неделю! Мне нужно многое наверстать. — Эй! Отпусти меня, ты…! — Чуя отмахивается от него или пытается это сделать, но это заставляет Дазая прижаться ещё ближе. Он меняет тактику и использует свою вооружённую ногу. С удивлённым возгласом Дазай отпускает его и отступает назад. — Плохая собака! — Я не твоя чёртова собака! — Тогда почему ты носишь ошейник? — Не потому, что я твоя чёртова собака! — Это ничего не объясняет, ты к… ай! — Дазай уклоняется от его удара с удручающей лёгкостью, с наслаждением закладывая руки за спину и отскакивая назад, переходя с одного лезвия к другому. — Ну и ну. Чуя сегодня не в настроении, да? — Я серьёзно, — огрызается Чуя, предупреждающе указывая пальцем в его сторону. — Съеби. — Насколько серьёзно? — Очень серьёзно. — Да? Чуя поджимает губы, чтобы не отвечать — всё, что он говорит, ещё больше раззадоривает ублюдка, — поэтому он просто смотрит на него. В одной из приёмных семей была кошка Сакура, которая ему нравилась, и хотя она была очень милой, время от времени у неё случались странные приступы гиперактивности, когда она вела себя как одержимая, отскакивала от стен и рычала. Иногда она даже пыталась наброситься на него, и Чуя всегда выставлял руку и смотрел на неё, позволяя ей снова поцарапать руку. Сейчас он чувствует себя в таком же патовом положении с Дазаем, что иронично, учитывая, как часто Дазай любит называть его животным. Ноздри Чуи раздуваются, когда Дазай делает шаг вперёд. — Не надо. — Чего не надо? — спрашивает ублюдок, притворяясь невинным. — Я что, не могу свободно двигаться? — Ты знаешь, что. — Я действительно не знаю. Они ломаются одновременно. Дазай делает выпад вперёд, Чуя разворачивается, пульс бьётся в ушах, и он мчится по льду с темпом, который, наверное, может сравниться с темпом конькобежцев. Не стоит и говорить, что какое-то время ему не удаётся ничего сделать. К тому времени, когда Дазай наконец сжигает всю свою раздражающую избыточную энергию и перестаёт его донимать, Чуя уже не может сосредоточиться. Часть его души хочет закончить с этим и присоединиться к Дазаю, который отдыхает на трибунах. Другая часть, послушная, не желает терять ни секунды времени на льду, поэтому он игнорирует свою быстро угасающую концентрацию и заставляет своё тело повторять каждый шаг своей произвольной программы снова и снова, независимо от того, сколько раз он оступится или упадёт. (Часто. Слишком часто.) Не помогает и то, что он не раз ловил на себе взгляд Дазая. Не помогает и то, что он чувствует на себе жар взгляда Дазая, даже если стоит лицом в другую сторону. Это не так уж и странно. Обычно их ночные занятия — это только тренировка для Чуи, а не для Дазая, который будет делать здесь практически всё, что угодно, кроме катания, в том числе и приставать к нему на расстоянии. Чуя привык к этому. Должен был привыкнуть. Но сегодня это пиздец как отвлекает. — Ты можешь перестать? — в какой-то момент он срывается, впиваясь ногтями в лёд после того, как споткнулся в десятый раз. — Ты продолжаешь падать. — Потому что ты, идиот, отвлекаешь меня! — Это как отвернуться от крушения поезда. Вскарабкавшись на ноги, Чуя снимает правую перчатку и бросает её в ублюдка. Он попадает ему прямо в лицо. Дазай смеётся, и, как бы ни нравился Чуе этот звук, он вызывает у него желание ударить его. — Ладно, ладно, — говорит Дазай, вероятно, чувствуя, что нить его терпения находится в опасной близости от того, чтобы оборваться. — Я пойду куплю себе напиток, а ты пока… — Дазай имитирует акт падения рукой, прежде чем покинуть каток. Тишина, которую он оставляет после себя, должна приносить облегчение. Вместо этого Чуя прижимается лбом ко льду в отчаянной попытке остудить нервы. Может быть, Коё была права, и давление, ожидания и груз обязанностей всё-таки задели его за живое. Ему требуется несколько минут, чтобы снова встать, но как только он это делает, в груди становится легче. Немного. Не настолько, чтобы не упасть, но достаточно, чтобы встать, не устраивая истерик. Видимо, настолько, чтобы не заметить возвращения Дазая, пока тот не появляется в поле его зрения и не прижимает его к бортам катка, заставляя Чую яростно моргать. — Какого ты творишь? — Я собираюсь поцеловать тебя, — объявляет Дазай, и, если это только возможно, мышцы Чуи напрягаются ещё сильнее. — Ты сойдёшь с ума в своём нынешнем темпе, а секс должен помогать бороться со стрессом… — А? — … ну, или подобие секса, — Дазай задумчиво наклонил голову. — Ты понимаешь, о чём я. Наверное, мне бы это тоже пошло на пользу. Люди говорят, что это постоянно расслабляет, верно? Мне бы тоже не помешало. Кроме того, мы уже целовались, и поправь меня, если я ошибаюсь, но я бы сказал, что это был достойный поцелуй. Я бы не отказался сделать это снова. И мы уже столько всего делали, так что имеет смысл попробовать и это. Так что я собираюсь поцеловать тебя, и если ты не хочешь, то, возможно, тебе стоит сказать что-нибудь или оттолкнуть меня, а я сделаю вид, что ничего этого не говорил. Лицо Чуи уже полностью перекошено в гримасе, к тому времени, как Дазай всё-таки делает паузу, чтобы перевести дыхание, но он молчит. После некоторого молчания Дазай сужает глаза и прищуривается. — Почему ты ничего не говоришь? — Потому что… ты сказал мне сказать что-то, если я этого не хочу? — Чуя хрипит в ответ, смущённый тем, что ему приходится объяснять правила, которые установил сам Дазай, и, возможно, немного смущённый тем, что вообще согласился на это. Все отношения с Дазаем — это соревнование, и это похоже на очередной матч, только он не уверен: признание того, что он не прочь поцеловать глупое лицо Дазая, означает проигрыш или победу? Что-то подсказывает Чуе, что и сам Дазай не знает ответа. — О… — недоумение идиота сменяется удивлением, а затем медленной, но горячей улыбкой, от которой Чую охватывает непреодолимое желание отвести взгляд. Это было бы равносильно побегу, а он не чёртов трус. — О. Чуя положил одну руку на бедро, а другую жёстко дёрнул в сторону Дазая. — Ага, о. Теперь, может, продолжишь или как? — Как романтично, — сухо комментирует Дазай. — Романтика тут ни причём, — Чуя поднимает подбородок, чтобы взглянуть на него, но замирает, когда Дазай подносит кончики пальцев к его челюсти со знающим блеском во взгляде. Этот ублюдок точно знает, что делает. — Как ты и сказал. Речь идёт о снятии напряжения. А у него много напряжения. У них обоих. А ещё Чуя — восемнадцатилетний парень, у которого очень мало времени, но очень высокое либидо и предложение Дазая, так что почему бы и нет, верно? — Верно. Снимаем напряжение, — Дазай кивает, явно получая удовольствие, но не настолько, чтобы что-то делать. Ленивый ублюдок, даже здесь. Чуя нетерпеливо выдохнул, вцепился рукой в воротник флисовой куртки Дазая и потянул его вниз. Только Дазай, видимо, в последний момент догадался об этом, потому что их рты ударяются чаще, чем встречаются. Чуя морщится в поцелуй. Слишком много силы и слишком много зубов, чтобы назвать это так, но он отказывается отступать первым. Он не сдаётся, даже если это означает терпеть дерьмовые попытки Дазая раскрутиться. Чуя хватает его за щёки, чтобы изменить темп. Чего он не ожидает, так это того, что в ответ Дазай дёрнет его за хвост так грубо, что тот вздохнёт. Не от удовольствия! — Какого чёрта? — шипит он. То, как Дазай смотрит на него с неподдельным изумлением, заставляет его ещё сильнее нахмуриться. — Тебе не нравится, когда тебя дёргают за волосы? — Это не… ты почти выдернул их из моей головы! — Ну, Чуя целуется так агрессивно, что я предположил, что ему это понравится. — Просто не надо предполагать. Господи… — Он проводит рукой по волосам, которые пульсируют от тупой боли, и хмыкает. Он лишь наполовину раздражён тем, насколько забавна эта ситуация. И это тоже радует. — Чёрт, ты ужасен в этом. Глаза Дазая расширились, и он наморщил нос. — Я иду в ногу с тобой. Значит, это ты плохой. — Я никогда не просил тебя… — Чуя прерывает себя вздохом. — Знаешь что? К чёрту это. Просто… ладно. Не обращая внимания на обиженную гримасу Дазая, он опускает руки ему на плечи и поднимает на него взгляд. Всё, что ему нужно сделать, — это наклониться вперёд, сократить расстояние и поцеловать Дазая с той же лёгкостью и любопытством, с какой он целовал других людей в прошлом — иногда требуется некоторое время, чтобы узнать темп другого человека, например, чтобы привыкнуть к музыке, под которую он катается, но это не ракетостроение — и всё же он медлит, его мужество заикается. Это смехотворно. Прыжки, которые они ежедневно выполняют, настолько сложны, что одно неудачное падение может раскроить им череп. Что такое какие-то чёртовы поцелуи по сравнению с этим? С этими словами Чуя закрывает глаза и наклоняется вперёд. Губы Дазая на этот раз мягче, они намеренно медленно двигаются к нему, так медленно, что Чуя издаёт звук нетерпения. Но так лучше. Меньше силы. Ещё больше ощущений. Ладони Дазая находят его лицо, а прикосновение больших пальцев к коже вызывает мягкую дрожь, которая ползёт по затылку. Наклонившись к нему, Чуя обхватывает его шею руками, чтобы прижать к себе. Сердце колотится в груди, когда тело Дазая прижимается к нему, придавливая его к борту катка. Нужно немного поэкспериментировать, чтобы найти ритм. Чуя любит более быстрый темп, а Дазай предпочитает не торопиться, наращивая каждый поцелуй с таким напряжением, чтобы грудная клетка лопнула от него. Вместе они встречаются где-то посередине, пока осторожное исследование не превращается в соревнование. Затем Чуя наклоняет голову в сторону, и от нового угла наклона пальцы его ног загибаются внутрь коньков. Затем Дазай проводит языком по его нижней губе. Затем рот Чуи приоткрывается. Тогда в животе начинает шевелиться что-то тёплое и приятное. Он отстранился, чтобы перевести дух, и с облегчением увидел, что Дазай так же взволнован, его зрачки огромны настолько, что затмевают любой цвет, а грудь опускается и поднимается так сильно, что можно подумать, будто он выходит с катка после выступления. — Итак, — начинает Чуя, в тот момент, когда Дазай говорит: — Здесь очень жарко. Ему и правда очень жарко, хотя он и не катался. Тем не менее, он не может не ухмыляться. Редкое проявление нервозности Дазая слишком забавно, чтобы не смаковать его, как дорогое карбоне. — Я слышал, что снятие одежды может помочь. — Вау, ничего себе, правда? — судя по всему, Дазай вновь в состоянии быть самым раздражающим человеком на планете, раз Чуе приходится подавлять желание первым делом ударить его по голени лезвием. — Вот так новость. — Да, это секрет. Никому не говори, — говорит Чуя, не скрывая сарказма, и поднимает пальцы к молнии на куртке Дазая. Дазай позволяет ему. — Я думаю, — кадык Дазая подрагивает, когда он сглатывает. — Нам стоит переместиться куда-нибудь ещё. Они оказываются в раздевалке, Дазай прижимается спиной к дивану, а Чуя обхватывает его бёдра, их рты сомкнуты вместе. Если на катке и так было жарко, то здесь — просто сауна. Чуя уже сбросил толстовку и коньки, но его кровь продолжает гореть с каждым неистовым поцелуем, которые они крадут друг у друга. Кожа Дазая, когда он наконец просовывает руку под рубашку, становится горячей, а пальцы, проведшие по его пояснице, — холодными. Вздрогнув, Чуя напрягается, затем снова заставляет себя расслабиться, побуждая его продолжать, прижимаясь ближе и подаваясь бёдрами вперёд. Понимая это, Дазай следит за наклоном его позвоночника. Они отстраняются, чтобы он мог поднять руки и позволить Дазаю снять рубашку и отбросить её в сторону. В любом другом случае Чуя накричал бы на него, но у него под кожей зуд, о котором он и не подозревал, пока Дазай не коснулся его, и теперь ему нужно, чтобы Дазай царапал его намного сильнее. Чуя мгновенно возвращается к Дазаю, целуя его эгоистично и неистово, пока голова не закружится, а руки не обрисуют его торс и места, где заканчивается голая плоть и начинаются бинты. Плечи. Шея. Запястья. Неудивительно, что ему так жарко от всех этих слоёв. А ещё Дазай становится абсурдно холодным, когда долго стоит на месте. Чуя так задумывается о своей неспособности регулировать температуру тела, что не замечает, как блуждающие пальцы Дазая проникают внутрь пояса его брюк и прощупывают эрекцию сквозь ткань. Это выбивает из него удивлённый вздох. — Нормально? — спрашивает Дазай, не двигаясь, но опуская и вздымая грудь. Кивнув, Чуя опускает рот к его челюсти, скребя зубами по шее. Более чем хорошо. Ему так тяжело, что кажется, будто он может взорваться. Впервые в жизни Дазай не настаивает на том, чтобы затягивать, и спускает штаны и трусы-боксеры ровно настолько, чтобы обхватить Чую рукой и заставить его вздохнуть с временным облегчением. Его пальцы тёплые, плотные и приятные. Странно. Это Дазай, и, несмотря на всю рациональную логику, есть что-то извращённое в столь близком прикосновении друг к другу, словно они нарушают негласный договор. Только неправильность заставляет его пыхтеть сильнее, заставляет чувствовать себя правильно. Неуверенное поглаживание подушечкой большого пальца Дазая чувствительного участка кожи ещё сильнее затягивает узел в его животе. По бёдрам пробегает дрожь. Чуя с шипением выдыхает, когда осторожность Дазая исчезает, сменяясь граничащим с садизмом намерением, затем находит его губы и кусает, разрываясь между тем, чтобы вцепиться в кулак Дазая и отшвырнуть его, потому что его внутренности свернуты так туго, что порыв ветра мог бы опрокинуть его. Рот Дазая захватывает его с такой же целеустремлённостью, и либо именно это, либо его проклятые пальцы, либо опасный кувырок его желудка отталкивает Чую от него, чтобы он, вздымая грудь, пробормотал: — Подожди, подожди, подожди… — он сжимает запястье Дазая, чтобы не дать ему двигаться дальше, а затем делает несколько вздрагивающих вдохов. — Насколько… насколько серьёзно ты говорил обо всём этом сексе? — Учитывая, что мы сейчас занимаемся сексом, — медленно произносит Дазай, словно не понимая, к чему клонит Чуя, — что просто уморительно. — Я бы сказал, что довольно серьёзно. — Дрочку вряд ли можно назвать сексом. Я имею в виду… — Чуя наклоняет голову. — Ты понял. — Проникновение? — Дазай вскидывает брови. Чуя кривится. Звучит так по-научному. — Не называй это так. — Я называю вещи своими именами, и, к слову, дрочка является сексом, так что да, это считается. Если в твоем понимании секс должен включать в себя проникновение, ты обесцениваешь целую группу людей, которые— — Ладно, это секс. В любом случае. Ты так и не ответил на мой чёртов вопрос. Ты хочешь заняться со мной долбанным сексом с проникновением или нет, потому что если да, то тебе реально стоит убрать руки от моего члена. Глаза Дазая сужаются и опускаются вниз, отчего Чуя испытывает дискомфорт, но затем он снова поднимает взгляд на него. — Я не против. А ты? Когда Чуя хмурится, его ладонь ложится на бедро, и вес её странно успокаивает, заставляя всё тело слегка прогибаться. — Не знаю. Ты был тем, кто предложил это, так что ты должен был прийти подготовленным или как? — Когда молчание затягивается надолго, он отрывисто произносит: — Лубрикант, Дазай. Презервативы. — Честно говоря, я подумать не мог, что мы зайдём так далеко, — признаётся Дазай с самодовольной полуулыбкой, которая настолько не в его духе, насколько и мила. Чёрт. Это дерьмо уже засело в его мозгу. В Дазае нет ничего милого. — Значит, нет, — говорит Чуя, надеясь ускорить процесс, пока его возбуждение не занесло его мысли в ещё более рискованные темы. — Получается, нет. — Господи. Это было так сложно? — раздражение не помешало Чуе наклониться, чтобы прижаться ртом к губам Дазая и просунуть пальцы под его рубашку. Дазай целует его в ответ, хотя и со странной неохотой, отстраняясь через несколько мгновений. — Скажи, если бы я пришёл подготовленным, ты бы хотел? Представлял ли он себе свой первый раз в комнате в КМ, да ещё и с Дазаем? Нет, чёрт возьми. Впрочем, то, что они делают, кажется прекрасным, так что всё остальное, наверное, тоже не так уж и страшно. — Я бы не стал спрашивать, если бы не хотел, — Чуя тянет Дазая за рубашку. — Давай быстрее, чёрт возьми. — Хорошо, хорошо, дай мне только… — рука Дазая снова находит его член, настолько сухой, что это почти больно, но в то же время так хорошо, что Чуе приходится зажмурить глаза. Это адреналин. Делать это в КМ с парнем, который должен был стать его соперником. До финала Гран-при осталось всего три недели. Его будущее как фигуриста под угрозой. А может, Дазай так же талантливо владеет своими пальцами, как и ногами на льду. Что бы это ни было, оно заставляет Чую двигаться вперёд, искать губы Дазая, нуждаясь в том, чтобы что-то делать, в подобии контроля, в то время как его тело погружается всё глубже и глубже с каждым ударом. Вот так, вцепившись в рубашку Дазая и пыхтя, Чуя доходит до края. На мгновение или два его зрение становится белым по краям. Затем Дазай отпускает его, и Чуя прижимается к нему. Прижавшись лицом к шее Дазая, он откашливается, издавая что-то похожее на смех и измученный вздох. Теперь, когда всё напряжение практически вытекло из него, он остается с глубокой усталостью, повышенным вниманием к тем местам, к которым они прикасаются, и внезапной ясностью, что Дазай только что подрочил ему. — Бля, ладно, — мямлит Чуя и трясет головой то ли на себя, то ли на ситуацию в целом. — Это было не так уж и плохо. — Не так уж и плохо? — спросил Дазай, подняв брови. Он поднимает руку, которая только что была обхвачена членом Чуи, и теперь является носителем вещественного доказательства того, насколько это было неплохо. Видеть это не должно быть так стыдно, но лицо Чуи все равно пылает жаром. — Убери это от меня. — Почему? Это же… — Дазай делает паузу, когда Чуя потягивается и опускается на колени на пол, раздвигая бедра. — Что ты делаешь? — На что это похоже, гений? — он щёлкает языком о зубы, раздражённый тем, что ему приходится произносить все вслух. — Я собираюсь отсосать тебе. Поймав взгляд Дазая на его напряжённом выражении лица, он не даёт ему потянуться к поясу. — Я имею в виду, если только ты не из тех людей, которым не нравится, когда их трогают в ответ. А ты из? Дазай вытирает руку своим пиджаком, что выглядит отвратительно, и не торопится с ответом. — Нет, — говорит он в конце концов. — Я думаю, — Чуя сужает глаза, потому что Дазай всё ещё не выглядит очень воодушевлённым, хотя должен был бы. Чуя хорош в доставлении оргазма — так ему говорили в те несколько раз, когда он делал это в прошлом. — Просто… — Дазай издаёт странный звук в задней части горла, а затем прочищает его, устремляя взгляд в потолок. — Я использовал только свою руку. Это кажется несправедливым. Чуя нахмурился, но его замешательство прошло. Задыхаясь, он просовывает пальцы в пояс брюк и трусов-боксеров Дазая и тянет их вниз по бёдрам. — Блять, Дазай, это не какой-то вид бартера. Ты ведь знал об этом? Я же не против. Вообще-то ему нравится это делать, но тогда он покажется слишком нетерпеливым, а в багаже Дазая и так уже достаточно материала для шантажа. А потом внимание Чуи падает на его член, и все мысли в голове испаряются. Дазай не слишком большой. Не слишком маленький. Как раз то, что нужно для его долговязого тела. Он ещё и обрезан. Интересно. Чтобы избежать этого, Чуя обхватывает пальцами его член, тёплый и твёрдый, проводит ими вверх-вниз, а затем наклоняется ближе, чтобы сомкнуть губы над головкой. Комментарий, который Дазай собирался сделать, растворяется в прерывистом выдохе. — О. Ты… ты уже делал это раньше. Чуя хмыкает вокруг него, гордясь тем, что чувствует, как Дазай дёргается в ответ. Он довольно чувствителен. Это мило. Это также полезно. Хотя это не первое родео Чуи — прошёл почти год с тех пор, как он улизнул с банкета с красивым французским фигуристом на четыре года старше — его горло даёт о себе знать, когда он пытается взять больше длины Дазая, и оно грозит сомкнуться. Чуя отрывается с влажным дыханием, втягивает воздух и снова принимается за работу, не рискуя даже взглянуть в сторону Дазая, опасаясь, что зрительный контакт будет слишком интимным для чего-то чисто физического и практического. Он использует язык и кулак, чтобы восполнить недостаток глубины. Судя по тому, как напрягаются бёдра Дазая, это должно быть достаточно приятно, поэтому он делает это снова, слегка застонав от вкуса соли и мускуса. Нежное, почти застенчивое поглаживание по волосам заставляет его поднять взгляд. К его разочарованию, Дазай тут же отступает, и прежде чем он успевает подать сигнал, что всё в порядке, что ему это даже нравится, их взгляды встречаются, и что-то разрушительное переворачивается внутри него, и Дазай снова хватает его за хвост, но уже для того, чтобы оттащить его назад, а не столкнуть вниз. — Чуя. Я почти… — хрипит он. — Я собираюсь… о. Дазай откидывает голову назад и кончает. Это немного неожиданно. Хорошо, это очень неожиданно, и только поэтому Чуя немного задыхается. Однако он быстро приходит в себя — определённо быстрее, чем Дазай, и готов к этому, когда бёдра Дазая беспомощно толкают его член в рот, пытаясь кивнуть, несмотря на беспорядок. Чуе удаётся проглотить большую часть, но остаток всё равно вытекает на подбородок. Он приглушённо задыхается и садится на пятки, пыхтя и вытирая тыльной стороной ладони нижнюю часть лица. — Ладно, — говорит он в конце концов хриплым голосом и кивает сам себе. — Это было… да. — Обычно этого не происходит. Чуя насупил брови — и вспомнил, что нужно отпустить его член. — Ага, да. — Правда, — настаивает Дазай, торопливо надевая штаны. — Я не просто так говорю. На самом деле мне требуется гораздо больше времени. Гораздо больше. Я серьёзно. — Расслабься, — когда Чуя поднимается на ноги, у него болят суставы, и он слегка морщится. — Все нормально. Было бы по-другому, если бы ты делал это, когда трахал меня, но это… — он радостно пожимает плечами. — Это значит, что я проделал хорошую работу. Дазай что-то ворчит в ответ, но оставляет всё как есть. Они одеваются и натягивают одежду в молчании, Дазай по-прежнему лежит на диване, а Чуя стоит лицом к двери. Когда они смотрят друг на друга, ему приходится сдерживать дикий смех, который рвётся наружу, просто потому, что это так неловко. Не так уж и неловко, думает он. Просто незнакомая территория. — Мне нужно… — он неопределённо двигается в сторону. — Тебе нужно идти, да, — Дазай понимающе кивает, прижимая к груди куртку, которая служила ему ковриком. — Но эй. Чуя останавливается. — Это необязательно должно быть одноразовой вещью. Если хочешь. Мы спортсмены, — он пожимает плечами. — Мы постоянно в стрессе. — Верно. — Если хочешь, — повторяет Дазай, будто Чуя не слышал его. — Если я хочу. Ладно. — Ладно. Отлично. Отлично? Губы Чуи сжимаются в тонкую линию, и прежде чем это становится ещё более странным, он отворачивается, открывает дверь и уходит.