Falling Through the Ice

В дни, следующие за инцидентом в комнате — хотя это был не столько инцидент, сколько продолжение эксперимента, — воздух, кажется, зависает. Дазай чувствует себя подвешенным в сюрреалистической неподвижности каждый раз, когда просыпается, выходит из своей квартиры или входит в КМ. Немногочисленные встречи с Чуей суматошны и, скорее всего, намеренно мимолётны со стороны Чуи, и уж точно не настолько продолжительны, даже чтобы мельком взглянуть, из-за хмурого «я занят; не надоедай» и взгляда из-под бровей. Дазай подумывает о том, чтобы вступить с ним в конфронтацию, но не решается делать этого по нескольким причинам: 1) Технически, он не имеет права на ответ. Он сказал Чуе, что они могут сделать это снова, если он захочет. Если. 2) Чуя избегает Дазая не из-за того, что произошло, а потому что он отвлекает его, а это последнее, что ему нужно сейчас — всего через две с половиной недели пройдёт заветный финал Гран-при. 3) Дазай однажды прочитал, что если быть «слишком доступным», то это может оттолкнуть людей. Вместо этого он должен быть как вкусный кусок торта: чем меньше его будет, тем больше Чуя будет его хотеть. И 4) Дазай просто предчувствует, что затишье не продлится долго. Молния ударила с нетерпеливым звонком в дверь Дазая четыре дня спустя. Есть лишь несколько человек, имеющих доступ к его адресу, а поскольку четверо из этих шестерых не живут в городе и один из них прибегает к таким радикальным мерам, только когда Дазай пропускает тренировки, нетрудно догадаться, кем может быть этот нежданный гость. Тем не менее, открыв дверь, Дазай делает вид, что удивлён. — О, Чуя. Привет. — Привет, — Чуя приветствует его коротким кивком и проходит мимо него, засунув руки в карманы толстовки. Дазай чувствует запах его шампуня. Что-то свежее и цитрусовое. Он недавно принял душ. Значит, он пришёл не прямо с катка. Странно, что он не потрудился сначала вымыть волосы, ведь именно в этом месте он проводит все вечера, особенно после Хельсинки. — Чем ты занимался? Заинтригованный, Дазай следует за ним на кухню и опирается о стену. — Толком ничем. Пытался поучиться, но это оказалось довольно скучным. Может, стоит сдать вступительные неподготовленным. Типа, проверить себя. Чуя просматривает содержимое холодильника и с громким вздохом закрывает его. Обернувшись, он моргает, словно забыв, что Дазай всё ещё здесь. В своей собственной квартире. — Экзамены скоро? — В январе. — О. Дерьмо, — Чуя принимает это без лишних вопросов. Он явно не был заинтересован в этой теме с самого начала. Вопрос в том, какую цель он преследует? — У тебя есть вино? Дазай удивлённо наклоняет голову. Затем он кивает в сторону шкафа. — У меня есть несколько бутылок на случай непредвиденных обстоятельств. Чуя бы не явился без предупреждения, чтобы выпить вина. По крайней мере, не сегодня. Это намёк, но не полная картина. Чуя на нервах — отсюда и вино; он даже не предлагает Дазаю налить себе бокал, прежде чем поднести его ко рту, старательно избегая его взгляда. Он также пропустил свою вечернюю тренировку. Он принял душ, прежде чем прийти… И… о. Так кусочки пазла встают на свои места. Дазай медленно выпрямляется, стараясь не ухмыляться, как тот кот из «Алисы в стране чудес». Чуя, видимо, всё равно замечает изменения в воздухе, надувает грудь, хотя и молчит, наполняя свой бокал. — Чуя, — говорит Дазай, в его голосе звучит жалость и истерическое веселье. — Ты тратишь много калорий в раз в такой неважный день. Алкоголь не входит в их рацион, за исключением еженедельных «читерских» дней, да и то они обычно ограничиваются шотами, а не высококалорийными напитками вроде вина. Дазай не настолько заботится о том, чтобы постоянно придерживаться правил, но Чуя слишком предан катанию, чтобы нарушать их. К тому же он очень быстро пьянеет. Иногда это создает проблемы. — У меня загрузочный день, — Чуя лжёт с таким жёстким лицом, что можно сломать руку. Он пытается отмахнуться и от этого. Дазай ему не позволит. — Он был два дня назад. Пальцы Чуи защитно сгибаются вокруг его бокала. — Так что я сделал ещё один. Подай на меня в суд, — он отворачивается от него, внезапно заинтересовавшись видом из окна. — Я видел твою соседку, когда шёл сюда. Она всё ещё— — Просто скажи это. — А? — голова Чуи поворачивается обратно к нему. Дазай машет в его сторону с благородно спокойной улыбкой. — Зачем ты сюда пришел. Произнеси это. — Я не… это… — Чуя резко вдыхает, раздувая ноздри, и смотрит на него. Они оба знают, о чём идёт речь. Теперь ему остаётся только произнести это. Вот и всё. После ещё одного мгновения молчания он издал раздражённый звук, отставил стакан и извлёк из глубины карманов толстовки несколько предметов, которые бросил на стол, словно заложников на переговорах: упаковку презервативов и тюбик смазки. — Вот. Дазай уделил им лишь мгновение своего времени, после чего вновь обратил внимание на Чую, выжидательно изогнув брови. Он ещё не услышал толковых слов. Брови Чуи ещё больше нахмурились. — Боже правый, тебе правда так нужно, чтобы я озвучил это для тебя? — Я озвучивал это для тебя, — парирует Дазай с самоутверждающим пожиманием плечами. — Будет честно, если ты сделаешь так же. — Ты такой уёбок. — Не совсем так, разве нет? — Блять, ладно. Я пришёл ради секса, Дазай. Я хочу заняться сексом. Ты тоже, или как, в плане, мне нужно собираться и найти кого-то ещё? Потому что я мог бы, ты не осо— — Хорошо, — обрывает Дазай и направляется в комнату. — Подожди, ты серьёзно? Просто вот так? — звучит ответ с кухни. Дазай оглядывается через плечо и видит, что Чуя смотрит на него с удивлённым недоумением. — Что ещё тебе нужно? Может, бумага с моим письменным согласием? — Нет, идиот. Я просто… без понятия, я не думал, что ты вот так быстро согласишься, — ворчит Чуя, беря бокал с вином и выпивая его одним махом. О, он нервничает. Это откровение зажгло в Дазае нечто подобное — жужжащий живой провод, от которого у него сводит желудок и пересыхает во рту. Есть ли у него вода в спальне? Он надеется, что в его спальне есть вода. Согласно проведенным им исследованиям, секс вызывает сильную жажду. Это физическая тренировка, которая не так уж сильно отличается от фигурного катания, пот, но также и беспокойство. От лекарств, которые принимает Дазай, у него тоже пересыхает во рту, поэтому, заметив полупустую бутылку воды, которая гордо стоит на полу рядом с его кроватью, он испытывает облегчение. — …в любом случае, как ты хочешь сделать это? — когда Чуя входит в свою комнату, он уже голый по пояс, потеряв где-то по дороге сюда рубашку и толстовку. — Ну, — говорит Дазай и моргает, когда Чуя присаживается на край кровати и начинает стягивать с себя треники. — Думаю, кровать — хорошее место, если только ты не предпочитаешь делать это на полу… — Ты тупой… — …но это наверняка не будет достаточно удобно, не? — Очевидно, мы собираемся сделать это на кровати, — бормочет Чуя, пиная его в колено с полусерьёзным хмурым видом. — Я не это имел в виду. — Тогда что ты имел в виду? Недовольный взгляд, который он получает, достаточно забавен, чтобы затмить граничащую с болью тяжесть взгляда Чуи, ожидающего, пока он тоже разденется. Дазай не ожидал, что все произойдёт так быстро. Разве сначала не должны быть поцелуи? Чуя все делает неправильно. — Почему ты постоянно вынуждаешь меня разжёвывать все? Это так— — Если мы собираемся заниматься сексом, то должны быть в состоянии говорить о нём. Чуя вздыхает так сильно, что его челка вздымается над лицом. — Ты хочешь принять в задницу или это буду я? — О, ты об этом, — сосредоточившись на развязывании узла на шнурках своих тренировочных брюк, Дазай пожимает плечами. — Я не— — Господи, иди сюда, — Чуя подтаскивает Дазая ближе, засовывая руку в пояс, делая это более эффективно, чем он, и так же небрежно стягивая штаны. Снимая их, Дазай прочищает горло. — Я не возражаю. — Забудь, я сделаю это. — Я сказал, что не возражаю. — Да, припоминаю, я слышал тебя, но я не возражаю не звучит очень уж воодушевлённо. Ты должен хотеть этого. Когда компрессионная рубашка Дазая снята, остаются только его носки и нижнее белье. Чуя отступает к кровати, без слов давая понять, что всё остальное Дазай должен снять сам. — Ладно, — бросает он, наклоняясь вниз. — Как я могу хотеть что-то, чего я не делал раньше? Пока что он не снимает трусы-боксеры. Инициировать секс в полуголом виде можно, но делать это полностью обнажённым с самого начала кажется варварством. Чуя, который, кстати, принял такое же решение, на мгновение встречается с его сузившимися глазами, прежде чем отвернуться с неглубоким выдохом. — И я уже делал это раньше, так что… — Что значит, ты уже делал это? — Дазай окинул его обиженным взглядом. С тем, что Чуя занимался оральным сексом с другими, он может смириться, но ещё дальше? — Я думал, мы делаем это в первый раз вместе! — Не полностью. Просто несколько пальцев. То, как Чуя освобождает для него место на кровати, вдруг кажется в пять раз страшнее. Дазай думал, что знает о нем всё. Его история. Его круг друзей. Его одержимость фигурным катанием. Убеждения, которые заставляют его просыпаться по утрам и не дают спать по ночам. Его тело. Как оно движется, когда вращается, прыгает и скользит. Как он реагирует на прикосновения. Именно поэтому секс с Чуей имеет такой смысл. Это просто ещё одно дополнение к их пониманию друг друга. Но, судя по всему, Чуя всё ещё владеет секретами, которые Дазай ещё не раскрыл, а другие уже раскрыли, и как бы это ни было интересно, это также пугает. Теперь ему предстоит сражаться не только с самим собой. Он соревнуется с призраками прошлого Чуи. Дазай подползает к нему, сморщив нос. — Когда ты успел все это сделать? Я и не знал, что ты такая шлюха. — Следи за словами, — предупреждает его Чуя, хотя его слова звучат не слишком строго, особенно когда он сует Дазаю в руки тюбик со смазкой. — А теперь давай. Я готов. — Мы даже не поцеловались, — указывает Дазай. — Я уверен, что ты пропускаешь все прелюдии. — Твои пальцы будут прелюдией. — Ладно, если я собираюсь трахнуть тебя, мне потребуется что-то больше, чем это, потому что… — Дазай устремляет взгляд вниз на свои боксеры. — О, — говорит Чуя, когда понимает, что имеет в виду Дазай. Его брови поднимаются в искреннем удивлении; это почти заставляет Дазая лопнуть от гордости. — Правда? Ты кончил так быстро в тот раз, что я подумал— — Я же говорил. Это было аномально. Дазай так долго принимал лекарства разных марок, что не мог определить, где заканчиваются их побочные эффекты и начинается его низкое сексуальное либидо, но факт остается фактом: хотя оргазм не был невозможен, он всегда требовал огромной концентрации и… визуального воображения, так что усилия редко стоили неудовлетворительного результата. Как он мог предвидеть, что рот Чуи будет противоречить законам его собственного тела? Насмешка Чуи не отменяет его стремления двигаться дальше. Дазай смаковал бы это в своей голове, если бы у него было пространство для этого, которого у него нет с рукой, бесстыдно ощупывающей его промежность. — Хочешь, чтобы я снова отсосал тебе? Это бы сработало. Вероятно. Возможно, немного слишком хорошо. — Нет, — Дазай фокусируется на лице Чуи и их близости, хотя, судя по напряжению в его голосе, это эффективно лишь на 50%. — Думаю, нам стоит поцеловаться. Чуя сужает глаза, ища в просьбе ложь, как будто немыслимо, чтобы Дазай хотел этого, не имея никакого другого плана. — Ладно, — в конце концов говорит он. — Хорошо, — кивает Дазай. Без лишних предисловий Чуя обхватывает его за шею и смыкает их рты. Несмотря на то, что они делают это уже в третий раз, близость вкуса, воздуха и прикосновений, настолько глубоких, что они проникают внутрь, всё ещё будоражит сознание Дазая. Раньше его отталкивала мысль о том, что он так ужасно обнажён. Но когда это Чуя, чьё дыхание он ощущает как икоту в ответ на изменение угла, это совсем другое. Это приятно, почти до боли. А теперь ещё и вся эта кожа. Рука Дазая блуждает по его торсу, скользя по милям и милям обнажённой плоти и тощих мышц, напрягающихся при каждом сильном вдохе и выдохе. На талии Чуи есть изящный изгиб, и Дазай проводит по нему подушечкой большого пальца снова и снова, пока его бёдра не отрываются от кровати, напоминая ему, что в этих упражнениях есть смысл и это не просто бездумное исследование. Дазай опускает пальцы ниже. Губы касаются чувствительного участка нервных окончаний на шее Чуи, который он запомнил в прошлый раз, ощущая вкус морской соли и солнечного света, хотя сейчас декабрь и большую часть дня он проводит в окружении холода. Иногда Дазаю кажется, что жар просто заперт под его кожей, пропитан его кровью, кипит в нём изнутри, и именно это толкает Чую ко льду. Может быть, именно это и влечёт его к Дазаю. Он старается не вздрагивать от жарких следов, оставляемых руками Чуи на его спине, руках, животе, везде, где они касаются. Ему это не удаётся. Дазай настолько привык к физическому расстоянию между ним и остальными людьми, что забыл, что это может быть приятно. Единственный партнёр, к которому он прикасался так близко, — это каток, и это ощущение совсем не похоже на онемение при ударе о его поверхность. Целуя горло Чуи, Дазай проникает внутрь трусов и находит его эрекцию. Она подёргивается от жизни и нетерпения. Он гадает, каково это будет во рту. Картина, развернувшаяся в его голове, пробуждает в жилах Дазая нечто глубокое и разрушительное, грызущий голод, древнюю тоску, дремавшую до сих пор. Не обращая внимания на происходящие внутри Дазая изменения, Чуя движется под ним как вода: его пальцы, конечности, дыхание — всё одновременно, с каждым ударом сердца. Выкручивание руки Дазая в конце удара заставляет его откинуть голову назад, а бёдра оттолкнуться от кровати в поисках большего. И только когда рот Дазая достигает его пупка, он нарушает тишину. — Хорошо, это… это более, чем достаточно. Ты готов, — выдохнул он и резко надавил пяткой ноги на промежность Дазая. Его эрекция напряглась под тканью трусов. — Мы оба. Может, он и готов, но это не значит, что с ним покончено. На дне его желудка разверзлась яма, и он хочет погрузиться в неё. Он ещё не хочет, чтобы всё закончилось. Однако Чуя упрям и жаждет продолжения, а Дазай знает, как выбирать битвы. Откинувшись на пятки, он находит смазку и открывает колпачок. Чуя тем временем стягивает с себя трусы и устраивается поудобнее, положив руку ему на шею, нетерпеливый, но удивительно расслабленный. Он всегда такой напряжённый, и Дазай подумал, что это может проявиться и в постели. — Ладно, ты готов? — спрашивает Дазай, когда его пальцы покрылись щедрым количеством смазки, скользкой и холодной. Ему не очень нравится, как она ощущается на его коже, но это не настолько ужасно, чтобы упоминать об этом. — Я был готов, — бормочет Чуя и поднимает взгляд к потолку, словно он обнаружил там что-то нереально интересное. Так что, по всей видимости, он слегка напряжён. После секса в раздевалке Дазай провёл небольшое исследование, чтобы не идти вслепую, но при первом же нажатии на палец он чувствует себя именно так: совершенно неподготовленным, пораженным необъяснимым страхом, что ничего не получится, что тело Чуи не примет его. Однако Чуя шумно выдыхает, и что-то происходит. Дазай проникает в него до первой костяшки пальца. Часть его самого оказывается внутри Чуи. — Не больно? Бёдра Чуя слегка сдвигаются, раскрываясь шире; его стенки позволяют пальцу Дазая войти ещё глубже. — Нет. Взгляд вверх показывает, что его взгляд по-прежнему устремлен вверх, брови нахмурены, но, похоже, не от боли. Вздохнув, Дазай пытается снять нервное напряжение, а затем делает небольшое толчкообразное движение, чтобы посмотреть, как далеко Чуя заведёт его. — Так? — произносит он спустя несколько мгновений. — Да, думаю, да, — губы Чуи нехотя открываются. — Ты думаешь? Я думал, ты уже делал это раньше. — Так и есть! Не у всех пальцы одинаковы, — затем он тянется вниз и берёт Дазая за запястье, направляя его глубже. — Ты такой чертовски медленный. Просто… Застыв, Дазай наблюдает, как лёгкое раздражение в глазах Чуи сменяется удивлением, даже удовольствием. — О, ладно. Думаю это… это да. Дазай смотрит вниз, вверх и снова вниз. Он экспериментально вытягивает пальцы немного наружу и обратно, внимательно следя за изменениями в выражении лица Чуи. Он облизывает губы, когда Дазай прижимается глубже, веки трепещут, а внутренние стенки… — Я чувствую, как ты сжимаешься. Чуя окинул его язвительным взглядом. — Значит, хоть что-то ты делаешь правильно. А теперь не мог бы ты немного поторопиться? У меня ещё есть дела. — О, да? Например? — Не твоё дело. — Мои пальцы буквально внутри тебя. Думаю, моё-таки. — Я скажу тебе, когда ты… — следующий чисто-научно-экспериментальный толчок Дазая заставляет его откинуть голову назад. — Когда ты… чёрт, это приятно… если ты будешь двигаться. — Ты слишком тугой, Чуя. Я не могу вот так просто засунуть в тебя свой член. — Твой член не такой уж большой, — мямлит Чуя, не смотря на него. — Хотя бы палец добавь, ладно? Я справлюсь, поверь мне. Дазай громко цокает, но подчиняется — конечно, только для того, чтобы Чуя замолчал. На этот раз сопротивление сильнее, и как только его пальцы проскальзывают внутрь, Дазай не может понять, как он собирается трахать его потом, когда он такой тёплый и тугой. Это не сработает. Или это сработает ровно на пять секунд. Ему нужен план. Стратегия. Что-то. Закусив губу, Дазай сосредоточился на ощущении внутренностей Чуи, на поиске чего-то особенного, что— Чуя дёргается, словно кто-то только что задел его оголённый нерв, а Дазай чуть ли не воет от удовлетворения. Но он этого не делает. Но вместо этого он озабоченно хмурится, притворяясь обеспокоенным. — Перебор? Не больно? Широко раскрытые глаза Чуи смотрят на него в ответ, немного удивлённые, немного растерянные. — Нет. Просто… Дазай наклоняет голову, его пальцы продолжают двигаться. — О… Господи! — Чуя снова дёргается, его бёдра то смыкаются, то размыкаются. — Прекрати это делать! — Почему? Это же твоя простата, верно? — Чтобы проиллюстрировать свою теорию, Дазай снова прижимает подушечки пальцев к этому бугорку, уже не так сильно, но и на этот раз не сразу. — Тебе не приятно? Чуя издаёт придушенный звук в ответ, его глаза закрываются, пока Дазай массирует набухшую железу внутри него. Слабая дрожь в его бёдрах так восхитительна, что Дазай не может удержаться, чтобы не наклониться и не поцеловать его мышцы. Его плоть мягче, чем он ожидал. — Приятно, но… но… — рука обхватывает запястье Дазая и заставляет его не только приостановиться, но и встретиться взглядом с измученным лицом Чуи. — Помедленнее! Иисусе. — Разве не ты просил ускориться где-то, ну, минуту назад? — Да, но не так. Это было… то есть, мне было приятно, но я не хочу кончать ещё до того, как ты вставишь свой член внутрь. Дазай замечает несколько капель спермы, собравшихся на кончике его члена. М, значит, его стратегия действительно сработала. — Ладно, ладно, если слизни хотят, чтобы я притормозил, я приторможу. После добавления третьего пальца он уже не так агрессивно атакует простату Чуи, но всё равно следит за этим, чтобы не оказаться единственным, кто кончит слишком рано, когда они приступят к делу. Чуя терпит подготовку ещё минут десять или пятнадцать, прежде чем начинает дергать Дазая за волосы, заявляя, что он готов. — Знаешь, ты меняешь своё мнение чаще, чем люди меняют нижнее бельё. — Заткнись, я общаюсь. Это другое. Чуя смотрит, как он достаёт презерватив. Это немного оскорбительно. — Ты ведь знаешь, как его надевать? Ожидая такого идиотского замечания, Дазай вздохнул и почувствовал маринованный вкус. — Конечно, я знаю. Он практиковался. — Ты же не хранил его в бумажнике? — Дазай демонстрирует свою компетентность, помахивая презервативом перед Чуей. — Потому что это не так, как в кино. Тепло и трение могут повредить… — Ты только что вытащил его из запечатанной упаковки, идиот. Дазай делает паузу. Моргает. Затем выдыхает приглушённый звук, который, стоит надеяться, звучит пренебрежительно. — Очевидно. Видишь, каково это — задавать такие глупые вопросы? Не дожидаясь ответа, он стягивает трусы-боксеры и отходит к Чуе, не сводя взгляда с собственной наготы. Его тело — результат примерно четырнадцати тысяч часов тренировок и пожизненной идеальной диеты; оно крепкое, упругое и стройное, тело атлета, и, несмотря на рациональное понимание того, что он должен гордиться им, что-то внутри него не соглашается с этим. Дазай не испытывает отвращения. Он просто предпочитает не смотреть. Вместо этого он предпочитает рассматривать Чую, лежащего на спине, почти лениво, в своём костюме из плоти и костей так естественно, что в Дазае вспыхивает искра зависти. Она быстро перерастает в нечто более горячее, когда глаза Чуя вспыхивают, и он медленно вдыхает, опираясь на локти. Красивый. — То есть ты, — Дазай указывает на него. — Собираешься лежать на спине? Чуя нахмурился, словно и не думал об этом. Дазай задаётся вопросом: о чём же он думал, если не об этом? О погоде? Возможно, о чём-то, связанном с фигурным катанием. Может быть, вообще ни о чём. — Я могу быть сверху? — Ты не доверяешь мне настолько, чтобы трахнуть тебя как следует? — Дазай вскидывает брови. — Дело не в этом, тупица. Я просто не думаю, что миссионерская позиция — лучшая для первого раза… — он поднимает руку, хотя Дазай ничего не сказал. — И даже не начинай болтать о том, что это не первый раз. Я не хочу это слышать. — А что, если мы воспользуемся подушкой? — спрашивает Дазай. Он не может объяснить странное сжатие в горле, но может и проигнорировать его. Чуя не ошибся: на сайтах, которые посещал Дазай, говорилось, что для этого есть лучшие позы. Чуя хватает подушку. Однако он не подкладывает её под задницу, а переворачивается на живот, подкладывает подушку под промежность и слегка приподнимается на коленях, и это… — О, — выдыхает Дазай, чувствуя, как его мысли превращаются в слизь. Это… хорошая позиция. Очень… Ему приходится несколько раз сглотнуть, чтобы заставить мышцы снова работать. — Вот так? Ты уверен? Чуя хмыкает, не оборачиваясь назад. Может, это и к лучшему. Так он не увидит, как ужасно дрожат пальцы Дазая, когда он возится с презервативом, а потом со смазкой. Секунды между этим и тем, как он неуверенно положил руку на талию Чуи, стали одновременно самыми длинными и самыми короткими в его жизни. Наверное, это и самое запоминающееся, ошеломляющее и яркое по сравнению с приглушёнными серыми и чёрными тонами всего остального. — Я собираюсь… собираюсь начать, — произносит он, потому что это правильно — получить предупреждение, да? — Да, ладно, — Чуя бормочет, голос странно приглушен. — Сделай это. Дазай берёт в руки свой член и направляет его ко входу Чуи, и что-то в том, как Чуя автоматически отталкивается от него, заставляет его мозг замыкаться. Они собираются заняться сексом. Дазай собирается трахнуть его — ужасного, замечательного Чую, который катается так, будто его душа горит, фыркает, когда смеётся, и плачет, когда смотрит слишком драматичные фильмы про собак. Тот Чуя. Этот Чуя. Его Чуя. — Дазай, — жалуется Чуя, или требует, а может, даже умоляет. Дазай не знает, потому что при смещении их тел член Дазая задевает его внутреннюю поверхность бедра, вызывая тихую, но громкую дрожь, и нетерпение Дазая преодолевает его испуганное оцепенение. Взяв Чую за бедро, чтобы он не двигался, Дазай нажимает на него. Вдавливается в него. Головка проникает внутрь медленно, но легче, чем представлял себе Дазай. Тело Чуи принимает его, открываясь для него, позволяя ему погрузиться внутрь. О боже, он внутри Чуи. Мало того, что одного этого акта достаточно, чтобы распутать узел, в который скрутились органы Дазая, так ещё и Чуя рядом с ним невыносимо тесный, тёплый и совершенный. Нервы, о которых он даже не подозревал, ожили под его кожей. — Где-то… — сухость во рту заставляет его сделать паузу и сглотнуть. — Где-то болит? Пытаться разглядеть выражение лица Чуи — та ещё задача, пока он уткнулся лицом в предплечья. Пока Чуя не прошептал: — Нет. Нет, всё… всё в порядке. Просто двигайся. Дазай глубоко вдыхает, молясь о благосклонном боге, который позволит ему продержаться ещё хотя бы несколько минут, и только потом делает то, что ему говорят. Первый неуверенный толчок заставляет его зажмурить глаза. Каждый толчок вокруг него запускает цепь безумных ощущений — и Чуя сжимается так, будто от этого зависит его жизнь. — Господи, — выдыхает Дазай, произнося это как проклятие, но как молитву. — Ты можешь перестать это делать? — Делать что? Дазай толкается внутрь, и Чуя вздрагивает с головы до ног, дрожь проникает в тело Дазая, как молния. Он с шипением выдыхает. — Это. — Не могу. Это… бля, это хорошо, ладно? И ох. Бёдра Дазая замедляются, он ошеломлён. — И ты, в сущности… — речь Чуи переходит в изумлённый стон, когда Дазай погружается особенно глубоко, его пальцы бездумно впиваются в одеяло, костяшки пальцев белеют. Привыкнув к ощущениям, Дазай скользит рукой по глубокой дуге позвоночника Чуи, а затем отводит бёдра назад. Он двигается с большим намерением. Он жаждет снова услышать этот звук из уст Чуи. Видеть, как он так остро реагирует на то, что делает Дазай. Когда Чуя требует большего, он даёт ему это. Столкновение их плоти издаёт громкий, развратный звук. Однако в этом есть что-то странно приятное. Это звуковое напоминание о том, что они делают, непристойное и интимное, как и то, что Чуя пыхтит, не сдерживаясь от удовольствия. Их тела сходятся снова и снова, и это приятно. Это правильно. Это ощущение неизбежно до такой степени, что Дазай боится его конца и падения, которое последует за таким высоким пиком, несмотря на то, как сильно он нуждается в этом в то же время, и как бы он ни старался сопротивляться, ток, бьющий через его кровь, тянет его за собой. Чуя падает первым. Дазай с придушенным вздохом прижимается лбом к лопаткам Чуи, зарываясь как можно глубже в трепещущее вокруг него тепло и переливаясь через край. Толчки, пульсирующие под ним, настолько пронзительны, что Дазай понимает, что Чуя произносит его имя, только когда тот начинает биться под ним. — … слезь, слезь, слезь— — Что… — напуганный, он отшатывается, чтобы определить проблему, но всё, что он видит, это как Чуя морщится от боли и тянется к его ногам. — Ты… — Судорога, — хрипит Чуя. Дазай отступает назад и садится на пятки, едва осознав, что всё кончено, они больше не связаны, а Чуя сворачивается перед ним в клубок, держась за палец и корчась от боли. — Ой, ой, чёрт, блять… святое… — Могу… я могу что-то сделать? Глупый вопрос. У Дазая не хватит пальцев, чтобы сосчитать, сколько раз Чуя будил его посреди ночи, потому что судорога сбрасывала его с кровати — точно так же, как сейчас он так корчится от боли, что в итоге падает на пол. Во всей своей нагой красе. Судорога длится ещё несколько секунд, затем ослабевает, и громкая тишина сменяется его неистовыми ругательствами. На стене тикают часы. Громко сглотнув, Чуя моргает, глядя в потолок. Дазай незаметно тянется и прикрывается подушкой. Бросает одну и Чуе. — Теперь лучше? — Ага… — Чуя поджимает губы, не поднимая глаз. Проходит ещё один такт, прежде чем кто-то фыркнул. Дазай не знает, кто это начал, просто внезапно всё больше и больше беспомощного хихиканья набирает силу и вырывается из него, когда Чуя закрывает лицо руками, его смех настолько неудержим, что из него вырывается несколько свиных хрюканий. Это вызывает у Дазая ещё большую истерику; в какой-то момент ему кажется, что он вот-вот лопнет, но приступ не утихает, разгораясь каждый раз, когда он снова видит Чую на полу. — Вау, ладно, — в конце концов говорит Чуя с глубоким вздохом. — Мне это было необходимо. Распростершись на кровати, Дазай наклоняет голову и видит, как тот вытирает, как он полагает, слёзы с глаз. Слёзы смеха, ошеломлённо понимает он. Как удивительно устроено человеческое тело, что оно не может самостоятельно сдержать избыток радости и вынуждено выводить его через воду. Как будто это яд. Самый сладкий яд, который Дазай когда-либо пробовал. — Ты мог бы просто посмотреть подборку смешных видео на YouTube. Не нужно так драматизировать ситуацию, просто чтобы немного посмеяться. — А? — Чуя моргает, затем садится, потягивается и зевает в течение нескольких хрупких секунд. — Я имел в виду… — он кивает на сморщенный презерватив, который ждёт, чтобы его выбросили, на краю кровати, что является его физическим эквивалентом фразы «ну, ты знаешь», прежде чем потянуться, чтобы взять свои трусы-боксеры. — …секс и всё такое. «О», — думает Дазай, глубже зарываясь под одеяло. — Очевидно. — Но судороги тоже были забавными, — продолжает Чуя, совершенно не замечая искусственного сарказма Дазая, который собирает разбросанную по спальне одежду. — После, по крайней мере. Это дерьмо болит, — вздохнув, он опускает взгляд и смотрит на свои ноги. — Я думал, что умру. — Думаю, можно сказать, что у тебя был оргазм, сжимающий пальцы ног, а? — Дазай выжидающе поднимает брови, но Чуя только сильнее хмурится. Вот ведь зануда. — Ха, ха. Ты уморительный, — Чуя проводит рукой по волосам, всё ещё взъерошенным, и осматривает комнату в поисках еще какой-нибудь одежды, хотя он уже надел всё, в чём пришёл. Когда он приходит к такому же выводу, то кладёт руки на бёдра и встречает взгляд Дазая. — Ну, ладно. — Ладно что? — Я собираюсь… пойти, — Чуя взмахивает руками. — Ты не обязан, — бесстрастно пожимает плечами Дазай, делая вид, что поглощён тем, как его пальцы перебирают льняные простыни. — Я никогда не говорил, что ты не можешь остаться. Ты сам себя выгоняешь. Чуя никогда не уклонялся от ночёвок здесь под предлогом того, что в душе напор воды лучше, и что ему не нужно ждать своей очереди на готовку, и что КМ всего в пяти минутах езды, и что они могут будить друг друга по утрам, и — вы поняли суть. Почему это вдруг должно измениться, Дазай не понимает. — Я и не говорил, что ты выгоняешь меня. Я просто, типа, собирался домой. — Ты собираешься домой, — повторяет Дазай, не понимая его рассуждений, но понимая, что требовать более подробных объяснений — значит нарушить какой-то странный социальный кодекс. — Хорошо. — Не знаю, мне кажется, нам следует установить некоторые границы, если мы собираемся это делать. Верно? — Чуя отвечает на свой вопрос нетерпеливым кивком. — Мы и так проводим столько времени вместе, что лучше время от времени делать перерывы друг от друга. — Да. Это имеет смысл. Даже хозяева делают перерывы от своих псов, когда идут на работу. — Хорошо. Итак… — Чуя останавливается в дверях, сделав неуверенный шаг вперёд, словно собираясь направиться к кровати, к Дазаю, но не решаясь. Вместо этого он просто подёргивает подбородком в его сторону. — Увидимся. В ответ на его непринуждённую манеру поведения Дазай щёлкает пальцами в знак прощания. — Увидимся. Как ни странно, слушая звуки уходящего Чуи, он чувствует себя не хозяином, а домашним животным, ожидающим перед дверью с виляющим хвостом возвращения своего человека, слишком высокого мнения о питомцах, которых он получил раньше, чтобы понять, что их роли в жизни друг друга не равны. Разочарование от того, что тихий храп Чуи не убаюкивает его, вызывает горечь во рту. Эхо его если мы собираемся делать это, напротив, слаще итальянского клубничного вина. Сбивающее с толку сочетание таких противоречивых эмоций ощущается как золотая медаль перед тем, как он впервые надел её на шею. Это похоже на желание.