Песьеголосец

      Несколько лет удавалось жить так, как нужно. Смиряться с условиями Гредо умел лучше, чем расстраиваться из-за них, к тому же он искренне считал, что жаловаться ему не на что. В семье, куда поспешно отвезли его соседи, уже были дети, но несмотря на это ещё один, тем более тихий и обученный не спорить и не пререкаться, не стал большой проблемой. Скорее даже наоборот. Он делал, что говорят, ложился, куда говорят, работал молча, не просил ничего сверх меры и в целом напоминал скорее порой шевелящийся предмет мебели, чем живое существо. Первое время его ещё пытались научить вести себя по-человечески — требовать больше каши, занимать более удобное место, просить одеяло, когда становиться холоднее, но потом поняли, что ребёнок отгородился от мира настолько, насколько для него это было возможно. Иногда его даже нужно было звать поесть, чтобы он не остался голодным, так как сам не привык ещё к чужим порядкам. Всё время ему казалось, что вот-вот и всё закончится, как будто это просто странный и затянувшийся сон. Даже если ему сочувствовали, сил и времени на то, чтобы вытягивать его обратно в реальность ни у кого не было. Взрослые и дети постарше смирились с тем, какой у них оказался сосед, и заботились о нём в меру необходимого, взамен получив ещё одни рабочие руки.       Нельзя было сказать, что отношения Гредо с новой семьёй складывались плохо, но как только у него появилась возможность покинуть её, он, так и не привязавшийся к ней и сам обращавший на неё внимания не больше, чем на стены вокруг себя, тут же согласился на это без споров, не вдаваясь даже в смысл предложения. Заслышав сказанную мимолётом фразу о том, что «Агри́да поедет к Белым Псам», Гредо словно оживился, выдумав себе место, которое ему бы точно понравилось. Впервые ему захотелось напроситься ко взрослым, чтобы его тоже взяли с собой, но не успел мальчик подумать об этом, как отец семейства сам подошёл к нему и, состроив на тот момент ещё непонятное для ребёнка выражение лица сообщил, что Гредо придётся поехать вместе со старшей дочерью. Энтузиазм обычно лишь наполовину слышащего человеческую речь Гредо удивил мужчину, но не более. Детей быстро собрали, усадили на повозку и отправили на работу.       Первым разочарованием для мальчика стал тот факт, что никаких собак ни по пути, ни по приезду он не заметил. Всю дорогу Агрида сидела молча, иногда с недовольством поглядывая в затылок отцу и тут же отворачиваясь, а особенно возбуждённый новыми местами и перспективами Гредо постоянно метался с лавки на лавку, намереваясь высмотреть обещанных ему белых псов, но вместо них он видел только обычные для него виды деревень и дорог. К концу дня повозка заехала сначала в маленький, тесный и постоянно меняющий направление улиц городок, а после, оказавшись в широком поле, двинулась прямиком к стоящему на холме поместью. Гредо слышал, как ранее отец семейства называл это место крепостью, но в представлении мальчика крепость должна была быть огромной и высокой, а тут его встретил частокол вместо непреодолимой каменной стены и мост не выше человеческого роста, ведущий к воротам через заболоченный, почти обмелевший пруд, видимо, обязанный сыграть роль рва. Оставив Агриду и Гредо ждать прямо во дворе, мужчина на некоторое время пропал, после чего вернулся вместе со вторым разочарованием для Гредо: первым встретившимся ему в крепости человеком.       На мгновение мальчику показалось, что у этого незнакомца, как и у него самого, два разных глаза, но тут же Гредо понял ошибку и захотел смущённо отвести взгляд: один из глаз мужчины казался голубым из-за бельма, лишившего человека возможности видеть. Всю левую часть лица вместе с этим глазом исполосовали шрамы, похожие на морщины, и нахмуренное выражение лица незнакомца только усиливало желание отвернуться поскорее. Он медленно, немного даже неуклюже подошёл к повозке и кивнул Агриде, потом взглянул на сидящего рядом с ней Гредо и многозначительно посмотрел на отца семейства. — Маленькое изменение, говорите вы? — спросил он у крестьянина и кивком головы предложил отойти прочь.       Гредо пересел на другую лавку, надеясь быть поближе ко взрослым, чтобы услышать их разговор, но мужчины отошли от повозки на приличное расстояние, чтобы их не было слышно. Агрида тихо позвала Гредо, надеясь заставить его сидеть тихо, но мальчик слишком увлёкся своим занятием: новый человек напугал его, и неприятное подозрение в том, что придётся теперь нередко пересекаться с ним, заставляло Гредо стремиться узнать всё, что только получится, это казалось ему очень важным. — Гредо, сядь! — чуть повысила голос Агрида. Мальчик тут же отвернулся от мужчин и сел ровно, руками вцепившись себе в колени. Хотелось ослушаться, но это желание быстро начало таять под впечатлением от того, к чему быстро приковался взгляд ребёнка: прямо за спиной Агриды, прячась под стоящей поблизости другой повозкой, сидел огромный гончий пёс. Он не был белым, отнюдь, но это животное сразу заметило, как смотрит на него мальчик, и слегка повело своими длинными ушами.       Гредо почувствовал в себе зависть к этим ушам: наверняка пёс прекрасно слышал сейчас то, что так нужно было узнать и ему. Словно поняв взгляд ребёнка, собака с тяжестью поднялась со своего места и пошла вперёд, скрывшись уже под той повозкой, на которой сидел мальчик. Гредо хотел было вскочить снова, чтобы отследить, куда направится пёс, но вдруг услышал недовольный голос: — Вашему маленькому изменению сколько уже, лет десять? Что мне с ним прикажете делать? — Я вас понимаю, но и вы меня поймите, это даже не мой ребёнок, — ответил знакомым голосом отец семейства. — Мне тяжело кормить своих и чужих одновременно. Если бы я мог оставить дочь при себе, думаете, я бы не оставил её? Я отправляю её к вам, чтобы она могла жить и работать. — Я не о дочери вашей сейчас говорю, — снова сказал полуслепой. — За Агриду мы договаривались изначально, но куда я дену маленького мальчика? — Я не прошу платить ему или мне, но он растёт, и ни у меня, ни у моего брата больше нет возможности его придерживать.       Гредо, стараясь не шевелиться, чтобы не привлечь внимание Агриды снова, медленно повернул голову и краем глаза заметил, как полуслепой мужчина вздохнул и на несколько секунд отвернулся от отца семейства, видимо, думая над его словами. — Слуг и так навалом, ради вашей дочери я уже постарался. А теперь вы за чужого ребёнка, получается, просите? Откуда он вообще взялся? — отчётливо услышал мальчик, взглядом цепляясь за каждое движение губ стоящего в отдалении человека. — Брат нашёл его на пожарище, вроде как маги отомстили его семье за что-то. — И что, совсем никого не осталось, но ребёнок выжил? — Послушайте, он хороший мальчик, правда, — сразу перевёл тему мужчина. — Я отдаю его вам не потому, что хочу избавиться от него. Я ведь привёз его с собственной дочерью, но я больше ничего не могу ему дать. Не могу же я выгнать его. Он будет работать и делать, что прикажете, и Агрида тоже.       Полуслепой молчал, смотря на мужчину, потом заметил на себе взгляд Гредо и повернулся к нему. В ответ на это мальчик тут же снова сел ровно и уставился в деревянное дно повозки, не решаясь поднять глаз. — Вы и ваш брат взяли на себя тяжесть, а теперь мне предлагаете этой тяжести искать применение. За него вы ничего не получите. — Ничего и не прошу. Но он останется? — Останется. Найду ему что-нибудь. — Благодарю вас! — голос мужчины звучал возбуждённо, с искренней благодарностью. — Не за что, — холодно ответил ему незнакомец.       Услышав шаги около себя, Гредо наконец снова повернулся к мужчинам, вернувшимся к повозке. Отец семейства жестом позвал к себе дочь, и Агрида, встав с лавки, схватила Гредо за руку и спрыгнула на землю, утягивая ребёнка за собой. — Зовите меня Алексис, — равнодушно произнёс мужчина, смотря на новоприбывших, — Агрида, ты с отцом всё уже обсудила? — Да, — коротко и быстро ответила девушка, посмотрев на него. — Хорошо. Пойдём со мной, отведу тебя к другим слугам. Как зовут мальчика? — Гредо, — ответил за него отец семейства. — Гредо, жди тут, пока я не вернусь, — приказал Алексис и, еле заметно прихрамывая, пошёл прочь от повозки.       Агрида схватила скудный мешок со своими вещами, быстро подобрала юбку и засеменила следом за ним, а оставшийся стоять тут же Гредо только молча посмотрел на того, с кем приехал. — Я обо всём договорился, — сдержанно сказал мужчина, избегая взгляда ребёнка. — Останешься тут, будешь работать и жить.       Мальчик только кивнул в ответ и тоже опустил глаза, сделав вид, что крайне заинтересован муравьями, ползающими по земле. Повозка уже пропала со двора и мужчины след простыл, а Гредо всё ещё упрямо смотрел в землю, не решаясь даже отойти от того самого места, где его оставили. Откуда-то слева подошёл гончий пёс, которого Гредо видел ранее, и потянулся к руке ребёнка, чтобы понюхать его. Это наконец-то вывело мальчика из оцепенения, и он повернулся к животному, без страха протягивая руку и поглаживая гладкую рыжую голову. — Привет, — тихо произнёс Гредо, с удовольствием для себя отметив, как пёс слабо, но явно вильнул хвостом, услышав голос нового человека.       Отвлечённый животным, мальчик и не заметил, как Алексис вернулся обратно во двор. Мужчина подошёл почти вплотную, наблюдая за тем, как его новоявленный подчинённый без страха и смущения чешет спину огромной гончей и улыбается, наблюдая за реакцией пса. — Не боишься его? — спросил Алексис.       Пёс тут же хотел потянуться к нему тоже, но мужчина махнул рукой, отгоняя его от себя и строго прикрикивая. — Не боюсь, — тихо ответил Гредо, побоявшись, что и его тоже сейчас так прогонят. — Как его зовут? — Не знаю, я не интересуюсь им, — хмыкнул мужчина в ответ. — Ну вот, посмотри, он и тебя обслюнявил! — недовольно сказал он, указывая на грудь мальчика.       Гредо и не заметил, как пёс, обтираясь мордой об него, испачкал его слюной и оставил на одежде порядком своей шерсти. Поёжившись от изменившегося голоса мужчины, ребёнок стал смущённо вытирать руками собачьи слюни, чем вызвал ещё больше раздражения: Алексис цокнул языком и, отворачиваясь, побрёл в сторону конюшни, позвав мальчика за собой. Крепкая и высокая старуха, вышедшая из конюшни на зов мужчины, недовольно посмотрела на стоящего подле Алексиса Гредо, после чего громко и злобно сообщила о том, что ей не нужно всучивать чужую проблему. Алексис повысил голос на неё, из-за чего женщина тут же склонила голову, но всё же принял её слова и снова повёл сироту за собой. Так Гредо побывал везде на территории крепости, бывшей на деле разросшимся и когда-то игравшим роль гарнизона для местных войск поместьем. Военные времена закончились, но изменившийся облик обросшего укреплениями, частоколами и пристройками поместья остался напоминать об этом, несмотря на то, что с течением времени бывшее когда-то важным пограничным пунктом землевладение превратилось в никому не нужную заросшую лесами территорию на отшибе. Хозяин такого захудалого добра жил в другом месте, порой годами не показываясь, и многие слуги понятия не имели, как выглядит их господин. Ухаживать за пустующим поместьем — дело не хитрое, потому людей, следящих за Крепостью Белых Псов, было чуть ли не меньше, чем животных. Всего лишь несколько коней да стадо коров — вот и всё, чем могло похвастаться это место. И властвовал над этим исхудавший, хромающий и полуслепой комендант Алексис, которого слушались не из-за того, что он был комендантом в действительности, а потому, что он был, по крайней мере, одним из самых старших людей на территории, не считая брюзгливой конюшей, старого пастуха и нескольких зрелых слуг, обычно не покидавших пределы дома. Даже Агрида, затесавшаяся среди этой домовой слуги, была не то чтобы обязательной работницей в таких обстоятельствах, но был между её отцом и Алексисом какой-то уговор, который, однако, никак не касался Гредо. И теперь мальчик шёл молча, не задавая вопросов и не споря ни с чем, что Алексис ему предлагал. Наконец, когда они дошли до главного входа, мужчина вздохнул и повернулся к ребёнку: — Ты сам вообще умеешь что-нибудь?       Первый свой ответ Гредо проглотил, решив, что за такие шутки его или побьют, или, подобно его настоящим родичам, предадут мечу и огню. — Я умею делать, что говорят, — выкрутился он, не придумав ничего точнее этого. — Это всякий слуга умеет, — строго ответил Алексис. — А что-нибудь полезное? — Я могу пасти овец. Или коз. — Мы не держим овец.       Гредо начал теряться, но вдруг, озарённый чем-то, спросил: — А где остальные собаки? — Что? — хмурость, казалось бы, сошла с исполосованного лица Алексиса, его удивление было искренним. Мужчина наклонился к ребёнку, согнув спину и упираясь руками в бёдра. — Какие собаки? — Я могу жить с собаками, буду ухаживать за ними, — сообщил Гредо. — У нас нет собак, — покачал головой Алексис. — С чего ты это взял? — Белые псы? — спросил Гредо, надеясь, что до мужчины наконец дойдёт.       Алексис со вздохом закрыл глаза. — Ты это от взрослых услышал, да?       Гредо кивнул, в ответ на это Алексис одной рукой указал куда-то за спину мальчика, а другой, взяв его за плечо, мягко подтолкнул его, чтобы он повернулся в другую сторону. — Посмотри, вон, видишь, флаг над воротами? — Вижу. — Что на нём?       Гредо видел, как над воротами, через которые приехала повозка, развивался вытянутый красный герб, посреди которого в окружении золотых рамок и цветов изогнулся странно нарисованный белый зверь. Хвост у него был длинный, изогнутый на конце, словно кошачий, а загривок топорщился и подобно пламени извивался желтыми вздымающимися к верху прядями. — Это собака? — удивился и расстроился Гредо, не узнавая в этом кривом, разинувшем широкую пасть чудовище излюбленное животное. — Это Белый Пёс, — поправил Алексис, видимо, поняв, что имеет в виду мальчик. — Родовой герб Богарнѐ. — заметив полный непонимания взгляд Гредо, он добавил: — Хозяев этого поместья. Я знаю, крестьяне нас называют белыми псами из-за герба. Но не говори так вслух, мы не любим это название. — Значит, тут нет собак? — Богарне разводят рыцарских собак, и то правда, — комендант медленно кивнул. — Но не здесь. У нас тут есть только та старая псина, что ты видел в Наружнем. — А что он делает? — Кто? Пёс? Он иногда лениво лает на приезжих и жрёт харчи, вот и вся его работа, — сказал Алексис, явно не одобряя действия собаки. — Фри́гат его кормит, но тебя он просто так кормить не будет.       Гредо потупился в землю, не зная, что ещё он мог бы предложить Алексису. Тот, легко прочитав это, опять вздохнул и выпрямился. — Пойдём, — скомандовал он и направился обратно к конюшням.       Заприметив возвращающегося к ней коменданта с ребёнком, старуха-конюшая снова заругалась и запричитала, и Алексис, терпеливо дождавшись, когда поток её жалоб иссякнет, лишь сильнее нахмурился и тихо сказал: — Попусту скандалишь, склочница. Я не к тебе, я к Фригату.       Пропустив лишь символическое и уже привычное оскорбление мимо ушей, женщина тут же скрылась в темноте конюшни, откуда спустя время вместо неё вышел уже другой пожилой мужчина, которому и был вручён Гредо. Удивившись не меньше своей предшественницы, он хотел было тоже начать спорить, но Алексис одним своим выражением лица дал понять, что на этом у него закончилось время для всякой ерунды. Было приказано отвести Гредо в хлев и показать ему, что да как.       Фригат оказался человеком с виду куда более приятным, чем Алексис. Сухой и усатый старик походил на своего пса: ему не было особо дела до остальных людей в крепости, и его задачи редко выходили за пределы хлева и конюшни. Незлобный и шутливый, но явно любящий налечь на вино и отлынивать от работы мужчина лишь поначалу был не рад прибавлению, но как только он выяснил, насколько тихим и безотказным бывает новый работник, на Гредо тут же свалились как снисходительность Фригата, так и все бывшие Фригатовы обязанности. Жаловаться мальчик не привык и не собирался, а сравнить с прошлой семьёй само собой не получалось: ненужные по его мнению воспоминания выветривались из его головы так же быстро, как и имена всех новых знакомых, быстро ставших очередной частью мирового пейзажа, не касающегося Гредо. К тому же и в приёмной семье мальчик работал наравне со всеми. Накрепко запомнил он только Агриду, постоянно подзывавшую его к себе и угощающую стащенными с кухни припасами, улыбчивого, но безалаберного Фригата и вечно недовольного, как тёмный дух, хромающего туда-сюда по поместью Алексиса.       Товарищ — так звали пса Фригата — оказался учителем не столь хорошим, какого мог бы ожидать Гредо, но всё же его компания была для мальца предпочтительнее всего. Как и хозяину, животному по большей части было наплевать на мальчика, но сам факт того, что этот ребёнок чем-то отличался от других людей в Крепости, всё же порой привлекал пса и заставлял его ходить с Гредо, пока тот работал. Ковыляя на своих тонких и потерявших уже прежнюю силу лапах, Товарищ сновал между постройками и заборами, показывая Гредо пути и укромные места, не интересовавшие людей, в обмен на еду и уход за собой. Как выяснил Гредо, Товарищ значился питомцем Фригата лишь условно, в действительности же собака уже давно считалась ничейной, так как хозяин, сжалившийся над щенком и притащивший его однажды в поместье, со временем ограничил свой уход за ним лишь ежедневной миской с едой. В остальном Товарищ был посвящён сам себе, и на своей же шкуре учился избегать неприятностей в Крепости. Теперь, словно ощущая какую-то бо́льшую по сравнению с остальной жизнью полезность, пёс с радостью делился с Гредо своими знаниями, а когда ему надоедало изнуряющее и вытягивающее все силы общество юного колдуна, Товарищ прятался от него у самых ворот в Наружнем дворе, поскольку в этом месте Гредо любил появляться меньше всего — его отпугивали солдаты-наёмники, в изобилии там появляющиеся.       Всё поместье было поделено мальчиком на существующие и не существующие места. Наружний — самый первый двор с конюшнями и казармой — Гредо условно считал зоной, где каждое движение, каждый человек ненамеренно бросается в глаза и становится видимым. Избегая ругани следящей за конями старухи и взглядов охраны, стоящей у ворот, Гредо старался соваться туда реже всего, проводя время за работой на территории хлева или второго, Внутреннего двора, находящегося выше на пригорке. Второй двор упирался прямо в стены поместья, которое, в противовес дворам, с каждым годом казалось Гредо только больше, поскольку даже снаружи ему открывались разные незамеченные ранее части постройки. Хозяйский дом, называемый в шутку людьми Богарне «за́мком», действительно напоминал то, что мог бы представить мальчик при словах о королевском дворце. Разве что уменьшенным в несколько раз и кое-где покосившимся. Это и была та часть, которой для Гредо будто вовсе не существовало. Его, спящего тепла ради под боком у коров, часто не пускали даже на пороги поместья, поскольку вечно грязный и плохо пахнущий ребёнок был исключительно мешающим и раздражающим фактором и для домашней прислуги и для наёмных солдат, всё ещё несущих службу и поддерживающих звание «крепости Белого Пса» за уплаченные Богарне деньги. Очень быстро Гредо уяснил, что в замке его не ждут, и делать ему там нечего, оттого и внутреннее убранство, и люди, работавшие там, были для него очередными плоскими фигурами, вытканными на полотне, которое он может рассматривать, но которого не имеет смысла касаться. Только изредка появляющаяся за порогом Агрида была существующей частью этой картины, но более ничем реальным для мальчика замок похвастаться не мог. Что действительно стало вторым пристанищем для ребёнка, так это Пустой двор, заросший ныне за ненадобностью бурьяном и молодыми деревьями. Где-то справа от него, за задней стеной замка, был сад, фамильное кладбище и небольшой огород, но очищенные тропинки, ровные клумбы и грядки не прельщали, а даже наоборот — отпугивали Гредо от себя, поскольку там его всегда было видно. Несколько раз обругать его было достаточно, чтобы мальчик потерял всякое желание появляться в тех местах и выходить за пределы Пустого двора. Когда-то там было расчищенное, ровное место, но с течением времени он стал истинным отражением крепости — все вещи, попадавшие на территорию Пустого, становились условно похороненными, ненужными. Их складировали туда потому, что их некуда больше было деть. И Гредо, в свободное от работы время проводивший там, как нельзя лучше характеризовался этими словами.       Товарищ показал ему, что с Пустого двора через почти осевшую на землю калитку есть выход за заднюю стену крепости, и там, спускаясь по узкой, каменистой и вечно скользкой из-за тенистой стороны холма тропинки можно выйти к ручью. Вместе с пожилым псом мальчик ловил лягушек, ужей и маленьких ящериц, в жаркие дни купался в воде и размышлял об ослабшем, но всё ещё ощутимом даре. Лишь только поняв, что за шалости проворачивает человеческий щенок, Товарищ стал помалкивать при Гредо, так как не одобрял его ещё неосознанных действий. Иногда, понимая потребность ребёнка, пёс, как в первую их встречу, позволял ему слушать что-то недоступное человеческим ушам и ощущать какие-то запахи, но в остальное время зверь, не считающий уже давно никого в крепости поистине близким для него, ворчал и уходил прочь, не желая делиться иссякающей у него энергией. Гредо принимал это, и в следующий раз приносил в подарок животному часть своей еды, хотя голод постоянно терзал и самого мальчишку. Когда тело его стало расти с новой силой, мальчик почувствовал необходимость подать голос, и первым его шагом к этому стала единственная знакомая, всё ещё проявлявшая к нему доброту.       Вышедшая ранним утром на двор Агрида первым же делом столкнулась лицом к лицу с Гредо, уже поджидавшим её. В осенней темноте девушка поначалу вздрогнула от неожиданно появившейся перед ней фигурой, но быстро узнала в растрёпанном чумазом работнике своего названного братца. — Чего тебе? — она не хотела быть грубой, но холодное утро само подтолкнуло девушку к тому, чтобы её голос не звучал дружелюбно.       Гредо и не заметил этого недовольного тона, он был слишком занят тянущей болью в своём животе. — Я хочу есть, — коротко сообщил он. В представлении мальчика какая-то другая информация вовсе не нужна была в этот момент. — Я тоже, — отмахнулась Агрида, быстро семеня в сторону хлева и сжимая в руках плетённую корзину. — Ты уже вывел коров? — Вывел. — Тогда подожди, — девушка обогнула хлев и, приблизившись к курятнику, достала из кармана увесистый ключ, которым обычно отпирала замок. Гредо в очередной раз подивился этому ключу и замку: в представлении мальчика под таким замком нужно было держать как минимум золото, но никак не кур. — Словно куры наказаны за что-то, — тихо сказал он, смотря, как замёрзшими руками девушка пытается провернуть ключ в замке. — Следят, чтобы мы ни одного яйца не украли, будто есть кому-то дело и будто мы не украли бы, если бы захотели, — Агрида, сама того не желая, поддавшись на слова Гредо о курах, сразу же пожурила хозяев. — Ты дашь мне несколько? — мальчик протянул руки к замку, желая помочь девушке. Она тут же убрала пальцы от ключа и стала дышать на них, чтобы согреться. Гредо, теперь уже почти сравнившийся с Агридой в росте и весе, приподнял висящий замок на двери, навалился на неё и провернул ключ. — Только два, — тихо ответила девушка. — Куры плохо несутся. — Почему? — Откуда мне знать, почему? — опять огрызнулась она, но тут же покачала головой, сожалея о своём тоне. — Кухарка так сказала. А я думаю, плохо кормят их, вот почему. Птица должна гулять на траве, как мы их дома держали, а их за забором на земле держат.       Как и прежде, Гредо даже не обратил внимания на тон девушки. Он открыл перед ней дверь в курятник, и Агрида заскочила внутрь. Когда она выходила обратно, Гредо, ожидавший снаружи, тут же потянул руки к корзине. — Подожди ты! — Агрида убрала корзину в сторону, думая, что брат тянется за обещанными яйцами. — Я хочу помочь, — прошептал в ответ мальчик. — Помочь? — Понести, — уточнил он.       Агрида посмотрела на него, словно не ожидавшая такого предложения, потом молча протянула ему корзину, оказавшуюся даже увесистее, чем думал Гредо. Ему не было тяжело, но оценив количество яиц, сложенных друг на друга, мальчик удивился словам девушки о том, что куры несутся плохо. Ему показалось, что таким количеством яиц можно было накормить всех работавших в крепости людей. — Тут много, — сказал он, направляясь к дому. — Недостаточно, — повторяя чужие слова, ответила девушка. — Алексис поругает тебя, если их станет ещё меньше? — Гредо живо представилось, как морщится и искривляется и без того располосованное лицо коменданта, заметившего пропажу. — Что? — Ну, он считает их? — Алексис тут не при чём, — Агрида плотнее закуталась в платок, покрывавший её плечи, — Кухарка? Да, она считает их. Словно каждая курица каждый раз обязана давать ей ровное количество. — И она ругает тебя? — Да, — коротко ответила она.       Они подошли к заднему входу, ведущему прямо на кухню, и девушка остановилась, желая забрать корзинку у брата, но Гредо сам, что было ему не свойственно, вошёл внутрь и уверенно двинулся вперёд. — Подожди, подожди! — шепнула она, чтобы её не услышали, но тут же раздался громогласный голос дородной и уже снующей у очага женщины, заметившей ввалившегося на кухню мальчика.       Не ожидавший такой встречи и тут же растерявшийся Гредо замер, не решаясь ни двинуться дальше, ни выйти обратно, а кухарка, подскочив к нему, выхватила из рук мальчика корзину и замахнулась. Он зажмурился, ожидая, что удар придётся по лицу, но как только размашистый хлопок врезался в его плечо, выталкивая его обратно на улицу, Гредо тут же выскочил во двор, забыв об Агриде и об обещанных ему яйцах. Дверь за ним тут же захлопнулась, и последнее, что услышал мальчик, это слова о «выпускаемом тепле» и о том, что много раз девушке было приказано не вводить его, уличного щенка, на кухню. Некоторые люди в крепости нередко его так называли, но каждый раз Гредо думал, пытаются ли его этим оскорбить или, наоборот, задобрить. Ему искренне нравилось думать о том, насколько проще живётся Товарищу и как ему самому хотелось бы на самом деле родиться собакой. В растущую голову всё чаще приходили мысли, которые не нравились мальчику, и собачья жизнь, как ему казалась, лишила бы его таких страданий.       Всё ещё голодный, а теперь и окончательно потерянный, Гредо вернулся к своим делам. Пусть у него очень часто была возможность воровать молоко прямо из-под коров, даже учитывая, что доить их лично ему никогда не позволяли, только убирать в хлеву, всё же это было совершенно не то, чего требовало его тело. Теперь, когда начинало холодать, лягушки и ящерицы, которых, как и прежде, он ловил с Товарищем, попрятались в земле, и искать их казалось Гредо занятием не по возрасту. Он уже два года как перенял на себя заботы о животных и мелкие работы, а его паёк между тем остался прежним. Бывший свидетелем этой сцены Товарищ, пришедший во внутренний двор, с сочувствием посмотрел на мальчика: пёс тоже уже не мог ловить добычу посерьёзнее мелких рептилий и земноводных, и голод на старости лет тревожил его не меньше. — Если бы ты поймал зайца, я бы его зажарил, — без осуждения сказал Гредо ему, не ожидая ответа.       Товарищ отвернулся и побрёл в кусты, растущие у стены, чтобы спрятаться там и доспать остаток утра. У Гредо, как обычно, такой роскоши не было — работу вместо него никто не закончит. Когда расцвело окончательно, мальчик уже мог отвлечься и теперь сел на полено рядом с хлевом, тоскливо смотря в сторону кухонной двери. Словно ожидая появления Агриды, он просидел так полчаса, пока, наконец, не услышал громкий звон посуды и последовавший за этим крик. Спустя несколько секунд из кухни вышла раскрасневшаяся и заплаканная девушка. Она даже не заметила брата и быстрым шагом направилась прочь, в сторону Наружнего. Хотевший броситься вслед за ней мальчик помедлил, не желая показываться там, но Товарищ, внезапно поднявшийся и из интереса неуклюже засеменивший вслед за девушкой, придал ему уверенности. Гредо, держась стены, через раскрытые ворота проскользнул к конюшням, но не увидел, куда так быстро пропала Агрида. Товарищ, остановившись тут же, приподнял свои обвисшие уши, и Гредо, воспользовавшийся этим, положил руку на спину псу, чтобы лучше ощутить то же, что слышит он. Почуяв, как бесстыдно из него тянут силы, Товарищ ощерился, резко дёрнул головой, показательно клацнув зубами около запястья Гредо, а потом затрясся, словно сгоняя с себя лишнюю воду. Не дожидаясь извинений от мальчика, он рысцой двинулся к главным воротам, уверенный, что там, в самом видимо месте Наружнего двора, Гредо не решится подойти к нему для таких фокусов. В этом он был прав, но юный колдун уже добился, чего хотел: до его ушей слабо донеслись всхлипы Агриды и её неуверенная и скомканная речь. Второй голос, успокаивающий её, был знаком Гредо примерно так же, как знаком каждый обитатель крепости — только условно. Мальчик точно слышал его, но никогда не придавал значения обладателю этого голоса. Обойдя конюшню с другого конца, чтобы остаться незамеченным, он припал к земле и аккуратно выглянул из-за стены, высматривая говорящих. Агрида, закрыв лицо руками, стояла перед высокой и крепкой женщиной, одетой в полосатую жёлто-белую стёганку и высокие кожаные сапоги с крепкой подошвой. Все люди, выглядящие таким образом, по определению не существовали для Гредо, поскольку были нанятыми Богарне солдатами, охранявшими крепость от несуществующей угрозы и носящими цвета и знаки этой дворянской семьи. Лишь теперь, оказавшись рядом с Агридой, одна из этих наёмников внезапно стала для мальчика объёмной, реальной. Веснушчатая, с короткими торчащими волосами воительница выдохнула облачко густого пара и терпеливо посмотрела на плачущую перед ней девушку. Наконец Агрида убрала руки от покрасневшего лица и взглянула на подругу в ответ. — Хочешь, я поговорю с ней? — спросила наёмница. — Не хочу, — Агрида помотала головой и зажмурилась снова. — Она всю кровь из меня выпьет. — Тогда я скажу Алексису. — Не надо!       Наёмница снова вздохнула и положила одну руку на плечо Агриде. Та схватила эту руку, зажала её ладонями, потом поднесла к губам и поцеловала. В ответ на это женщина наклонилась ближе к подруге и обняла её, уткнувшись лицом в чёрные волосы девушки. Наблюдавший из-за стены Гредо искренне удивился тому, насколько близкий Агриде человек мог быть тут, в крепости. Мальчику до этого момента казалось, будто и он, и его названная старшая сестра даже спустя два года лишние люди среди белых псов. — Мне что, ничего не делать? — сдержанно спросила наёмница, скрывая улыбку. — Да, ничего не делай. Я просто хочу выплакаться, — интонация Агриды оказалась для Гредо незнакомой. Он вообще редко говорил с ней по душам. Так, как теперь она говорила с этой наёмницей. — Ну, выплакивайся, — усмехнулась женщина в ответ. — А я всё равно поговорю с Алексисом. — Не надо, говорю тебе. — Нет, я поговорю, — женщина улыбнулась шире, потом слегка отстранилась от возлюбленной, смотря ей в глаза.       Девушка, тут же поняв, о чём идёт речь, вдруг сменилась в лице, разинула рот в улыбке и вздохнула. — Ты не шутишь сейчас?! — Обижаешь, — рассмеялась наёмница. — Смотри, весной Богарне приедет со своими солдатами. Я слышала, как говорили об этом. Алексиса нужно заранее предупредить, чтобы не задерживал нас. Потом и мы поедем.       Услышав это, Агрида подскочила на месте, обняв женщину и с радостным смехом повиснув на ней. Стражница тоже рассмеялась, обхватив девушку за талию, потом поставила возлюбленную на ноги и, пригнувшись к ней, тесно прижалась к её лицу. Гредо, узнав это движение, смущённо спрятался за стену и уставился в землю, не решившись смотреть на чужой поцелуй. Влюблённые снова заговорили минутой позже, но мальчик уже не мог разобрать их речь. Он поднялся на ноги и, стараясь создавать как можно меньше шума, быстро направился обратно во внутренний двор. Его не задевала, но удивляла ситуация Агриды. Он не был близок с ней, но в целом она была единственной, кому ещё оставалось дело до него. Подумав о том, как будет относиться к нему эта наёмница, будучи возлюбленной Агриды, Гредо вернулся к хлеву, не заметив, что следом за ним уже шла названная сестра. Когда она позвала его, мальчик побоялся, что она отругает его за то, как нагло он подслушивал, но навряд ли Агрида знала, что кто-то был в курсе её разговора. Девушка попросила подождать Гредо у входа в кухню, а сама, быстро скрывшись за дверью, спустя некоторое время выглянула наружу и, состроив лицо, полное решимости, сказала: — Чтобы никто не видел тебя. Быстро съешь, тарелку отдашь потом, но тоже никому не показывай.       Девушка всунула в руки Гредо деревянную миску, наполненную до краёв кашей. Гредо, не ждавший такого, неуклюже схватился за миску, случайно попав пальцем прямо в горячую еду. Тут же он одёрнул обожженный палец, другой рукой взяв посудину под дно, но заметил, что прямо в кашу Агрида положила несколько кусков вареного мяса. Больше, чем обычно получал Гредо. — Тебя не отругают? — сразу спросил он, поняв, что вряд ли кухарка сама дала бы ему такую порцию. — Пусть, — с усмешкой ответила она. — Пусть отругает!       Под вечер Гредо заметил во дворе уже знакомую и ставшую такой реальной и выделяющейся на фоне остальных фигуру наёмницы. Ведомый любопытством, мальчик проследовал за ней, идущей прямо в сторону замка. Женщина остановилась у входа и перед тем, как зайти, вдруг услышала за собой шаги и повернулась к крадущемуся в её сторону служке. Тот тут же замер на месте, выбирая для себя, сделать ли вид, что он идёт по своим делам, или броситься наутёк, но наёмница улыбнулась и жестом руки повлекла его к себе. Увидев, что ребёнок всё ещё медлит, воительница уже вслух позвала его, припомнив имя того, о ком ей могла рассказывать Агрида. — Гредо, да? Подойди ближе.       Мальчик послушно подбежал и стал напротив неё, стесняясь поднять глаза и при этом же упорно стараясь отвести их от топора, висящего на поясе женщины. — Знаешь, где Алексис? — Не видел его днём, — честно ответил Гредо. — Тогда сбегай наверх, проверь, не в своей ли он комнате, — мягко улыбнулась она, делая шаг в сторону и пропуская Гредо к двери в дом. — Мне нельзя заходить в Замок, — мотнул головой он, опуская взгляд ещё ниже, потом тихо добавил: «простите». — Почему? — кажется, искренне удивилась наёмница. — Я не домашняя прислуга, слишком грязный. — Глупости, — хмыкнула она. — Мне нельзя, — осмелел противиться ей мальчик, ещё активнее замотав головой и спрятав лицо за волосами. Он сделал шаг назад, словно показывая решимость не входить в дом.       Наёмница посмотрела на него ещё раз, словно думая, продолжить ли звать его, потом отвернулась и шагнула в дом. Но не прошло и нескольких секунд, как она вернулась к порогу и, крикнув Гредо снова, протянула ему руку. Мальчик помотал головой в третий раз, отказываясь зайти, но женщина сделалась строже. — Быстро, ну! — скомандовала она грозно.       Не решившись больше отказываться, Гредо послушно подбежал к ней и застрял на пороге. Наёмница только закатила глаза и, схватив ребёнка за руку, потащила за собой. — Пойдём со мной, поговорим с Алексисом. — Зачем? — спросил он, но ответа не получил. Вместо этого женщина усмехнулась и спросила: — Ты же братец Агриды, да? — Не родной, мы приехали вместе, — опять решил не врать Гредо, не считающий себя братом девушки, но всё же относящийся к ней тепло. — И всё же, — усмехнулась она и отпустила руку мальчика, проследив при этом, продолжит ли он идти за ней или попытается убежать. — Почему в гости к нам не заглядываешь? — К кому? — удивился он, послушно идя рядом. — Ты вообще в Наружний не заходишь, так, что ли? Только носишь изредка что-то.       Гредо понял, что она ведёт речь про казармы и поселившихся в них наёмников. В ответ мальчик только неуверенно пробубнил что-то, и когда воительница повернулась к нему, чтобы расслышать, что он говорит ей, он сказал чуть громче: «не знаю». — Боишься нас, что ли? — Нет, — Гредо почувствовал радость от того, что женщина быстро отпустила его руки. Ладони его очень быстро начали потеть от нервов и сказанной вслух лжи, ведь он действительно побаивался попадаться на глаза солдатам, хотя и засматривался на них нередко. — Тогда приходи к нам в гости, — улыбнулась она. — Научим тебя драться. Хочешь? — Хочу, — он засмущался, но что-то в глубине его души вдруг весело задрожало от мысли о том, что ему дадут оружие в руки. — Давай, как полагается, — наёмница вдруг остановилась прямо перед каменной лестницей, до которой они дошли вместе, и протянула Гредо руку. — Морвена.       Мальчик неуверенно протянул руку вперёд и постарался пожать её, но женщина, оставшись неудовлетворённой таким слабым рукопожатием, крепко схватила его ручку и не слишком сильно, но ощутимо сдавила её. — Кто ж так знакомится, — с шутливой досадой сказала она и снова повторила: «Морвена». — Гредо, — повторил за ней мальчик и попытался в ответ сжать её руку, но под натиском солдатской руки мышцы не слушались.       Морвена усмехнулась и, отпустив Гредо, быстрым шагом стала подниматься по лестнице. Кажется, доспехи ни разу не стесняли её. — Знаешь, где его комната? — спросила она. — Да. — Значит, ты бывал внутри? — Пару раз, — Гредо вспомнил, как его несколько раз заводили в дом, чтобы выдать одежду или попросить отнести что-то, но это было настолько редким событием, происходившим в другой части замка, что он даже не придавал этому значения. Изредка он так же ходил до комнаты Алексиса, опять выполняя роль посыльного или носильщика, но не более. — Я поднимался на второй этаж с другой стороны. — Они тебя что, действительно не пускают внутрь? — серьёзно спросила она.       В ответ на это ребёнок только потупился и отвёл взгляд, чувствуя себя лжецом. Никто никогда не говорил ему «тебе нельзя быть в доме», но Гредо будто бы понимал это сам. Его вечно норовили выгнать из хозяйских помещений, куда его поначалу тянуло любопытство, поэтому он сам перестал стремиться зайти внутрь и легко смирился с тем, что ему нельзя в весь Замок, а не только в закрытые комнаты. Первые несколько месяцев после приезда он ещё спал рядом с Агридой в небольшой общей для домашних слуг комнатушке, но вскоре, постоянно получая упрёки в своей грязноте и странном поведении, сам решил «переехать» в дворовые помещения. В Пустой двор, в хлев или к старику Фригату, устроившему себе небольшое жилье в углу прилегающего к хлеву сарая. Гредо постоянно менял места, где жил и где спал, иногда в зависимости от времени года и от настроения. Его вполне устраивало это положение, к тому же животные всегда были тёплыми и никогда не пытались прогнать от себя. Подход к ним, по крайней мере, найти было легче, чем к человеческой прислуге.       Морвена свернула на втором этаже, и Гредо поспешил за ней, нырнув в тёмный и полный закрытых дверей коридор, лишь в самом конце подсвеченный пробивающимся из окна светом. Там, напротив этого окна, был ещё один поворот, снова заканчивающийся оконцем, и Гредо догадался, что ходил в комнату к Алесису именно оттуда, из другого коридора и лестницы, поднимающихся от кухни. Морвена остановилась у первой же двери за стеной, постучала и, даже не дожидаясь ответа, толкнула её и вошла. Алексис, действительно сидящий там, в своей крохотной и тесной комнатушке не скрывая удивления поднял голову и уставился на женщину, отрываясь от какого-то исписанного пергамента. Всё его скудно уставленное жилище было полно книг и бумаг, и Гредо, заметив такие сокровища, виденные им в изобилии лишь в далёком детстве, захотел потянуться к ним рукой, но тут же остановился, поняв, что с Морвены взгляд Алексиса скользнул к нему. — Да? — спросил комендант, откладывая пергамент. — Поговорить с вами хочу. О будущем, — воодушевленной интонацией сообщила Морвена.       Комендант кивнул ей, ожидая дальнейшей информации. — Весной, как говорят, хозяин приезжает? Со свитой? — Приезжает Богарне, — кивнул Алексис, отметив интонацией фамилию.       Морвена вопросительно наклонила голову и исподлобья посмотрела на мужчину. — Не хозяин, — пояснил он. — Его сын. — У него есть сын? — удивилась наёмница.       Алексис облизнул губы, мельком взглянув на Гредо, потом ответил чуть тише: — Вне брака. Его признали как шевалье. — Кто это? — Родгерт. — Вы не шутите сейчас? — женщина, кажется, повеселела. — Нисколько, — Алексис не разделил её веселья. — Родгерт был графским сыном? — Не был, а стал, — хмыкнул он. — Богарне признал его своим. — Сделав шевалье? Так себе признание, — усмехнулась Морвена. — И что, будет при нём свита? Не будет? — Будет ещё один отряд наёмников, оплаченных из кармана графа, — медленно ответил Алексис. — А почему спрашиваешь? — Да вот, предупреждаю заранее. Уходить буду. В апреле. Может, в марте. Смотря, как снег сходить будет.       Алексис, не убирая пергамента, поднял зрячий глаз на Морвену. — Почему? — совершенно безэмоционально спросил он, заставив этим поёжиться не понимающего его эмоций Гредо. — Жениться буду, уедем вместе. — Поздравляю, — опять в голосе мужчины не прозвучало ничего, что могло бы подсказать мальчику об его настроении, а глаз его вернулся к чтению пергамента. Коменданта даже не интересовало, кого себе в жёны берёт наёмница. — Придётся вам подыскать кого-то на замену Агриде, — видимо, Морвену тоже начало задевать равнодушие Алексиса. Она склонилась над столом, внимательно вглядываясь в его лицо. — До весны ещё далеко, — заметил он, поправив смятый уголок пергамента и возвращаясь к чтению. — Прислуги везде хватает, я найду ещё кого-нибудь, не волнуйся. Гредо с собой возьмёте?       Морвена вдруг выпрямилась, ожидая этого вопроса. Она посмотрела на мальчика, тоже совершенно растерянного, потом взглянула на коменданта: — Вряд ли. Но это ещё решится. — Решайте, — не смотря на неё ответил он. — Кстати, о мальчике. Почему вы его в Замок не пускаете? — Кто не пускает? — пергамент снова был отложен, а зрячий глаз в этот раз уставился уже не на наёмницу, а на Гредо. — Кто не пускает? — повторила вопрос Морвена, тоже смотря на мальчика.       Пристыженный таким вопросом Гредо молча мотнул головой, намереваясь спрятать лицо за волосами. — Гредо? — спокойно спросил Алексис. — Домашние гонят наружу, потому что грязный, — очень тихо, чтобы не быть лжецом, пояснил он. — Я не знаю о таком, — ответил мужчина, слегка нахмурившись. — Он раньше заходил в дом, разве нет? — Когда помогал нести вещи, — ещё тише ответил Гредо. — Пусть «помогает» почаще, — усмехнулась Морвена. — Морозы скоро. Гредо, хочешь что-нибудь попросить у Алексиса?       Алексис скептически скривился и вздёрнул бровь, смотря на наёмницу, но та не отреагировала, лишь продолжая хитро улыбаться. — Ну? — она положила ладонь на плечо мальчику, слегка надавив пальцами. — Попроси что-нибудь для себя. Коменданту не будет жалко.       Хотелось попросить, чтобы давали больше еды. Хотелось попросить куртку теплее. Хотелось попросить многое, но Гредо, испуганный собственной наглостью и тем более наглостью Морвены, втянувшей его в это, вдруг протянул руку и показал на первую же попавшуюся ему книгу, искренне надеясь, что она окажется дешёвой и не особенно нужной Алексису. Комендант удивился не меньше Морвены. Оба уставились на ребёнка, даже не смотрящего в том направлении, куда указывала его рука. — Если жалко, то не нужно, — тут же сказал мальчик и опустил руку, начав заламывать себе пальцы. — Ты хочешь книгу? — догадался мужчина, подозрительно взглянув на стопку с книгами, где лежала одна из тех, на которую, видимо, и показал в спешке ребёнок.       Гредо кивнул, ещё ниже опуская голову. — Ты разве сможешь её прочесть? — подозрительно спросил Алексис, и, увидев, как Гредо снова закивал, в этот раз активнее прежнего, хмыкнул себе под нос, взглянул на стопку, внимательно изучая содержимое, а потом вдруг протянул руку в другую сторону, указывая на прочие книги, сложенные друг на друга у кровати. — Морвена, возьми там, среди этих книг, что-нибудь.       Наёмница тут же шагнула к стопкам, с интересом провела руками по корешкам и вытянула несколько томов, чтобы после положить их перед комендантом на оценку. — Ну, нет, что это такое… Куда ему ещё это? — буркнул мужчина, посмотрев на то, что выбрала Морвена. — Возьми вон ту, да, с красным переплётом. — Это что? — она достала из стопки ещё одну книгу, с любопытством открыв её и заглядывая в текст. — Поэмы, — кратко ответил Алексис, потом перевёл зрячий глаз на Гредо. — Не испорти её. — Хорошо, — ответил мальчик, быстро взяв книгу и прижав к себе, словно младенца.       Обсуждённое наёмницей и комендантом утонуло в голове Гредо, поглощённого теперь тем, что держали его руки. Книга интересовала его больше бессмысленных для него имён и дат, но уже на выходе из замка Морвена аккуратно коснулась его плеча, чтобы он остановился, и спросила: — Ты же не против того, что твоя сестра уедет со мной?       Словно не поняв этого вопроса, он удивлённо посмотрел на женщину. — Я? — Ты уже скоро будешь взрослым, — решив не таить, сказала Морвена. — Я не знаю ещё, сможем ли мы взять тебя с собой.       Гредо только кивнул в ответ, отсутствующим взглядом взглянув на наёмницу и пальцами поглаживая тканевый переплёт книги со стихами. — Ты, если захочешь, сможешь занять её место в Замке, — подсказала женщина, надеясь смягчить проталкиваемую в голову Гредо идею. — Я напомню Алексису об этом. Идёт? — Идёт, — ответил он, не вникая в то, что ему говорят.       Кажется, этого наёмнице было достаточно. Она мягко хлопнула мальчика по плечу, напомнила о том, что будет ждать его в гости и пошла в Наружний, не оборачиваясь и не смотря больше на возможного шурина. Гредо, совершенно больше не заинтересованный ни в Морвене, ни в Агриде, ни даже в еде, первым же делом помчался в Пустой двор, чтобы там, устроившись на сломанной телеге, как на троне, вгрызться в текст данной ему книги. Он давно не читал, но закреплённый в детстве опыт быстро выбрался наружу, как только мальчик стал прорываться через буквы. Многие слова были ему незнакомы, но Гредо жадно хватался за то, что мог узнать и запомнить, а рифмы стали заманивать его разум в крутящийся танец, отойти от которого мальчик не смог ни в этот день, ни в следующий, ни даже спустя неделю. Гредо с тех пор ловил себя на том, как вслух повторяет заученные строки и куплеты, занимаясь при этом какой-то работой: чиня с Фригатом стены и заборы, выгоняя коров, поднося наёмникам вещи или очищая курятник, хлев и двор. Ему не казалось странным то, как не совпадают возвышенные, тянущие куда-то вдаль стихи с его настоящим образом жизни. Когда Гредо наконец-таки решился прийти в гости к Морвене, женщина со смехом затянула его в компанию других наёмников, сидящих у костра за казармой, а те, лишь позабавившись ребёнку, который обычно избегал их, но теперь подошёл ближе, протянули Гредо начищенный меч, ожидая от него какой-то реакции. — Вот сталь пронзила плоти кров, вот красное пришло. Враг стал подобен глыбе льдов, из жил ушло тепло, — избегая глаз людей нараспев произнёс Гредо, крепко сжимая в руках рукоять меча и вспоминая то, что читал в книге. В разуме мальчика рождались образы воителей, сразивших зло во имя добродетели, и Гредо изо всех сил всматривался в лезвие оружия, чтобы не встретиться взглядом с кем-нибудь из наёмников.       Кто-то прислушался к тому, что сказал ребёнок, сразу узнав строки известной поэмы. Заслышав слова товарища о том, что именно произнёс Гредо, другие солдаты тоже начали подтверждать, что если и не читали поэму о двух рыцарях, то точно слышали её название или знали сюжет похождений Гаври́ла и Тодо́ра. Отовсюду посыпались воспоминания наёмников о строках поэмы, и Гредо, тут же почувствовав, как сам вливается в компанию вспоминающих, стал восторженно слушать людей, не боясь больше вглядываться в их лица и выделять их фигуры из мира. …«И вслед за первым был второй, и третий шёл за ним. Казалось, нет врагу конца, он был несокрушим» …«Покуда зверь напрасно выл и грыз гарду меча, Тодор колол звериный бок, заклятье бормоча» …«Звенел и резал щит и меч, сверкала кровь на них. Зверь продолжал проход стеречь, покуда не затих»       Сжимающий в руках чей-то меч мальчик заулыбался, слыша строки, которые уже успел прочитать. Ему запомнилась история двух героев, и слышать теперь такое подтверждение о том, что он не единственный, знающий фрагменты повествования, стало поводом для гордости. Сверкающее и как будто даже не оттягивающее своей тяжестью оружие в его руках так легко доверенное кем-то только подтверждало это, пока вдруг один из наёмников не высказался о том, что теперь поэму не следовало бы читать детям. Никому бы не следовало. — Тодор использует магию, борясь с чудовищами, — недовольно произнёс мужчина, и все вокруг затихли. — Как будто от этой болезни больше пользы, чем вреда. — Не приплетай магов и сюда, — возразил мужчина постарше него. — Мне не нравится, что все воспринимают это легкомысленно, — возразил первый, — Магия опасна, Ниве́к пытается с миром донести это до людей не для того, чтобы они потом бездумно заглядывались на заклятья. — Этой магии у Тодора почти и нету. Он хвалится ею всю поэму, но всего лишь пару раз произносит какое-то заклинание, а остальное время машет мечом не хуже Гаврила. — Он заговаривает свой меч и растения. Истинный рыцарь, скажу я так, должен справляться без этого и бороться против такой заразы. Гаврил тот же вполне справляется. — Да, но они оба погибают, независимо от своих мечей или заклинаний, — засмеялась какая-то женщина, мягко забирая из рук Гредо меч. — Это старая сказка, нашли из-за чего спорить. Ребёнку всё равно полезно читать. — Вот именно. Когда её написали? Лет за сто до Нивека? Давайте ещё поругаем автора за то, что не вписал имя Его Светлости до его рождения. — Если ребёнок умеет читать, он и уметь думать должен, — его голос начал звучать более злобно после того, как мужчина услышал, как отзываются о нынешнем правителе. — Вот скажи, парень, почему ты в крепости оказался?       Гредо быстро посмотрел на говорящего и тут же опустил глаза, пытаясь поскорее придумать ответ. — Потому, что осиротел, — ответила за него Морвена, стоящая тут же. — Это не тот ответ, — махнул на неё рукой сослуживец, — Твоя Агрида говорила сама, что его семью убили маги.       Все снова замолчали, а Гредо, продолжая смотреть себе под ноги, даже не захотел задуматься о словах мужчины. Он услышал упоминание имени сводной сестры и вспомнил речь опекуна тогда, когда все они только прибыли в поместье Богарне. Мальчик прекрасно всё понимал, и именно поэтому слова наёмника не сыграли для него никакой роли. Захотелось просто незаметно уйти отсюда. — Ребёнок лишился семьи из-за этого и сидит в грязи теперь, а в стихах, которые он читает, мага выставляют как героя, — буркнул солдат.       Морвена шагнула ближе к Гредо и легко потянула его за плечо, уводя за собой. Он тут же послушно направился к выходу. — Значит, ты всё-таки прочёл книгу, да? — с улыбкой спросила женщина. — Они считают Тодора плохим человеком? — тут же поинтересовался Гредо, вспоминая персонажа прочитанной поэмы. — Он тебе нравится? — она с любопытством посмотрела на ребёнка и шире улыбнулась.       Конечно, заговаривающий меч рыцарь нравился ребёнку. Тайные знания и сила, недоступная никому, прельщали и забавляли сильнее, чем простой навык, доступный второму главному герою истории. Но чувствуя какой-то подвох в словах взрослых, мальчик ответил: — Не знаю. — Он не похож на настоящих магов. Не думай, что я ругаю тебя, — Морвена усмехнулась и, сняв с пояса собственный топор, предложила Гредо взять его в руки. — Вот, держи. Топоры для тебя получше мечей, как я думаю. Не всё, что говорится в сказках, нужно принимать за чистую монету. — Тодор погибает из-за того, что поддался влиянию магии? — спросил Гредо, прекрасно при этом помня, что в прочитанном им тексте сюжет смерти одного из рыцарей развивается совершенно по другой причине. Мальчик ожидал лжи от женщины, среди товарищей которой был тот, кто осудил бы мага. — Эта история про слепоту, Гредо. Не про магию, — пожала плечами она. — Тодор слепо шёл не за тем человеком. Так же как Гаврил слепо стремился заполучить руку Сверкающей Леди. — Она отвергает его, — Гредо задумчиво вертел в руках переданный ему топор. Оружие ощущалось куда более тяжёлым и неуклюжим, нежели блестящий и лёгкий меч, данный ему ранее. — Да, отвергает, — женщина ласково улыбнулась ему. — И он погибает тоже. — И безо всякой магии. — Да, он идёт не по тому пути. Стремится заполучить внимание Леди, но постепенно обращает свои навыки во зло, доставая всё новые и новые дары для той, у кого и так уже всё есть.       Они обогнули конюшню и оказались на расчищенной площадке, где Гредо нередко видел тренирующихся солдат. Морвена остановилась перед мальчиком, всё ещё держащим топор. — У неё не всё есть, — Гредо поднял голову и посмотрел на наёмницу. — Но ей не нужны те подарки, что он приносит. — Да. А что ей нужно? — она улыбнулась, видя искренний интерес Гредо к тексту. — «Достаток мой от глаз твоих вуалью чувств сокрыт. Мой светлый вид тебя слепит, и разум твой закрыт. Ни звон монет, ни вкусы яств меня не привлекут. И в мире нет таких богатств, что в душу западут. Нутро моё всегда сыто, одета я в шелка, но сердце болью налито, и душу ест тоска. Твои дары противны мне, слова не ободрят. Моя любовь лежит в земле который год подряд», — процитировал он, неотрывно смотря в глаза Морвене. — Ты думаешь, Леди нужна любовь? — глаза женщины слегка прищурились, когда она хитро улыбнулась. — Нет, — Гредо вернул ей топор. — Леди говорит не про чувство, а про человека. Мёртвые не возвращаются. Это единственное, чего у неё нет.       Морвена действительно принялась тренировать его. Играючи, не серьёзно, но всё же показывая мальчишке те приёмы и движения, которые знала сама. В свободные минуты они встречались там, за конюшней и Гредо раз за разом пытался одержать победу над высокой воительницей, каждый раз удивлявшей его и опрокидывавшей его на землю. Однажды он попытался сбить её с ног, но лишь ударился в её туловище, почувствовав, как наёмница напряглась, но не поддалась ему и не согнулась. Со стороны раздался смешок кого-то из наёмников, видевших это. Гредо уже не боялся и не стеснялся других солдат, но всё же предпочитал общению с ними только компанию Морвены, решившей, что пока они с Агридой не уехали из крепости, она может оказать какую-нибудь услугу сводному брату своей невесты. Поскольку им придётся расстаться, Гредо было бы полезно научиться постоять за себя, и наёмница не могла дать ему ничего другого. — Я пока не могу тебя победить, — сказал однажды Гредо, схватившись руками за бело-жёлтый гамбез женщины и повиснув на ней после очередной неудачной попытки выйти победителем в борьбе. — И не сможешь, я куда старше и сильнее тебя, — Морвена усмехнулась и сделала шаг назад, поворотом туловища стряхивая Гредо с себя.       Мальчик пошатнулся и чуть было не упал в размокшую и припорошенную снегом грязь. Из его рта вырывались облачка пара, а ноги скользили в слякотном месиве, разлившимся за конюшней. — Пока что тебе нужно набираться опыта, позже ты вырастешь тоже, — она попыталась сказать это как можно более ободрительно, думая, что её ученик расстраивается.       Гредо вовсе не был расстроен. Сами тренировки приносили ему удовольствия не меньше, чем возможный выигрыш. Кровь в его теле бурлила от радости каждый раз, как мальчик уворачивался от ударов наёмницы или пытался сам нанести ей удар рукой или выданной дубинкой. Движение дарило эмоции, заставляя чувствовать себя живым и сильным несмотря даже на проигрыши. Стареющий Товарищ никак не мог быть напарником по играм, а Гредо всё ещё хотелось играть и шевелиться. Это желание любой спарринг с Морвеной удовлетворял с лихвой. — Тебе нужно больше есть, ты худоват для своего возраста, — сказала женщина, в очередной раз без особого труда оттолкнув от себя подростка. — Агрида разве не кормит тебя? — Кормит, — ответил Гредо, пытаясь отдышаться. — Но кухарка не разрешает ей давать мне слишком много.       Морвена промолчала, лишь её лицо скривилось от недовольства. Видимо, она уже устала слышать что-то неприятное, причиной которому становилась заведующая кухней женщина. — Попроси Алексиса, чтобы тебе увеличили паёк, — сказала она, снова отразив удар мальчика.       Гредо не ответил, чтобы не сказать случайно ей, что не станет этого делать. Ему казалось, что коменданту никто тут не нравится, а особенно не нравится сам Гредо. Каждый раз, как мальчик сталкивался с ним, Алексис либо не смотрел в его сторону вовсе, либо взгляд его казался Гредо крайне недружелюбным. Исполосованное шрамами и большую часть времени непроницаемое лицо заставляло испытывать желание отвести глаза и не смотреть на мужчину. Но в одном Морвена была права: кушать нужно было больше. Гредо постоянно испытывал голод, тем более теперь, когда к обычной работе прибавились ещё и попытки хотя бы раз одержать победу над крупной воительницей. Гредо молча кивнул ей, чтобы закрыть обсуждение пайка, и продолжил тренировку.       Как и прежде, Агрида давала ему еду, а Товарищ, снующий вокруг крепости, постепенно делился какими-то секретами. Гредо заметил, что он отныне смотрит на него не так, как смотрел раньше. Взгляд Товарища стал мутным, почти белёсым, и в один из дней мальчик даже побоялся, что пёс вовсе не переживёт зиму, но пожилой Товарищ пока не собирался умирать. Зима действительно нелегко ему далась, он почти перестал выходить в Наружний и большую часть времени проводил в хлеву или в сарае около Фригата, разводящего маленький костёр в углублении в земле. Когда Гредо в очередной раз пришёл к ним, пёс, хоть и подслеповатый, а всё же видящий, поднял голову и слабо завилял хвостом. Фригат, сидящий тут же и лениво жующий лепешку, кивком головы поприветствовал Гредо и снова уставился в огонь. — Натренировался? — спросил он, когда мальчик сел рядом, придвинув небольшую лавку поближе к огню. — Весь потный, а на улице мороз. — Морвена сказала, что я слишком худой, — равнодушным тоном сообщил Гредо, подумав, что старик сможет дать какой-нибудь совет. — Да, до бойца тебе далеко, — кивнул Фригат, откусив ещё один кусок. — А что делать? Мы все худые.       Гредо убрал налипшие на лицо волосы и внимательно посмотрел на лепёшку, которую жевал старик. Потом подросток полез в собственный карман, достав оттуда несколько сухарей, припрятанных на потом. Взяв один сухарь в зубы, второй он протянул Товарищу, лежащему рядом. — Жалуется, что худой, а псу своё отдаёт, — усмехнулся Фригат. — Я забочусь о нём, — пояснил Гредо. — Чего о нём заботиться, он не пропадёт.       Не желая спорить со стариком, мальчик взглянул на Товарища. Пёс, уже дожевавший сухарь, ответил ему сострадательным взглядом, словно просящим не осуждать старика. Не его самого, а Фригата, думающего, что костей и нескольких ложек каши пожилому животному достаточно, чтобы без проблем пережить зиму. — Может, мне попросить другую работу? — спросил Гредо. — Чтобы давали больше еды. — Нет работы у нас, — Фригат отмахнулся. — Можешь пойти в город и работать там, а в крепости и нас самих много. — Разве Богарне бедные? — Гредо никак не понимал, почему у людей, чьей главой, судя по словам коменданта и Морвены, был граф Богарне, разводящий рыцарских собак, не хватает работы и денег. — Богарне жирные от денег, — буркнул Фригат. — Но на Крепость им наплевать, тут не живёт ни граф, ни его родня. Пустует место, а пустому месту много слуг не нужно. — Весной приедет Богарне, — сообщил Гредо. — Может, тогда мне дадут новую работу? Может, они привезут собак и станут разводить их тут. — Граф приедет? — Фригат оживился. — Кто сказал? — Алексис. — Да ну? Это плохо, — старик покачал головой и крепче укутался в плащ. — Почему? — искренне удивился мальчишка. — Потому что они сразу половину из нас выгонят. Мы тут работаем уже незнамо сколько, да и то потому, что за поместьем следить нужно абы как, только бы не развалилось. Графу медленные старики на службе не нужны. Тем более чтобы разводить собак для Сынов.       Гредо не знал, что ответить, только уставился на Фригата, слегка встревожившего его такими словами. — Да и порвут они нашего Товарища на лоскуты, — старик как-то невесело рассмеялся и снова посмотрел на огонь. — Почему? — Ты вообще видел рыцарских псов? — спросил Фригат так, будто Гредо обязан был видеть их. — Нет, конечно. — Подними голову, как будешь во дворе, — старик недовольно хмыкнул.       Гредо догадался, что речь идёт о гербе Белого Пса. — Понятно, — вздохнул мальчишка. — Значит, буду проситься в Замок. — В дом? Зачем это? — Чтобы кормили лучше. — Не возьмут тебя в дом, ты — уличный щенок, — Фригат помотал головой и засмеялся, снова без особого веселья. — А буду щенком домашним, — безликим тоном ответил Гредо, представляя, как вместе с Товарищем садится у горячо растопленного камина. Он никогда не видел камина в доме, поскольку не заглядывал во все комнаты и залы, но всё равно был уверен, что очаг в Замке есть. Даже несколько, судя по трубам в крыше. — Мечтай, дурак, — в этот раз Фригат рассмеялся уже искренне.       Говорить с Фригатом было не о чем, а оставаться рядом не хотелось. Гредо снова вернулся на улицу, решив, что побродит в одиночестве. Снег пошёл сильнее, и мальчик, ловя снежинки в руки, стал блуждать вокруг Замка, постепенно продвигаясь к Пустому двору. Никто не ходил там, и следы, которые Гредо стал оставлять на земле, были глубокими и одинокими. Скрип под ногами звучал так же, как всегда, но размеренный шум и голодный живот заставили Гредо вспоминать звуки и вкусы, которые хотелось бы забыть, особенно теперь. Долгие, медленные и мелодичные песни пробуждались где-то в голове, принося с собой запах дыма и мяса. Гредо поморщил нос, думая о бесполезности этих воспоминаний. Он пихнул ногой обломок ветки, запорошенный снегом, и ускорил шаг, двигаясь в сторону калитки, ведущей к выходу с территории Крепости. Там за забором было не так снежно: ветер не поддувал с этой стороны, но землистый склон и тропа, тянущаяся к ручью, были скользкими и мокрыми. Гредо стал аккуратно спускаться к воде, но и без того грязные и уже измазанные в комьях земли и песка тонкие ботинки вдруг проехались по настилу из гнилых листьев, увлекая своего хозяина за собой. Он мог бы удержаться на ногах, но вымотанный и голодный, Гредо не рассчитал сил и повалился на землю, несколько раз перекатившись с бока на бок. Падение было недолгим, но оказавшись под склоном, мальчишка зажмурился и, не желая вставать и открывать глаз, натянул плащ на голову, тяжело дыша и стараясь заставить гудящую голову утихнуть. Песни в разуме замолкли, и наступившая после них тишина внезапно напугала Гредо. Он прислушивался к слабому шуму воды и своему дыханию, ставшему вдруг таким громким. На мгновение ему почудилось, что зашумели ветки и зашелестела листва. Раздалось ещё чьё-то дыхание, куда более напряжённое и частое, чем у самого Гредо, и тяжёлые шаги. Мальчик тут же подорвался, сев на земле и вскинув голову, но рядом никого не оказалось. Склон был пуст, по тропинке никто не спускался, а у ручья и дальше, в заснеженном и хорошо просматриваемом лесочке не было видно ни людей, ни животных, ни даже следов. Гредо сделал глубокий вдох и снова зажмурился, мысленно сокрушаясь о своей оплошности. Конечно же, он тут один.       «Может, никогда не нужно было уходить, — собственный голос в голове Гредо прозвучал почти громогласно, хотя был спокоен. — Может, я мог бы остаться дома». Не изменившись в лице, но шмыгнув носом, мальчик встал на ноги. Один ботинок порвался — тонкая изношенная кожа и так была слаба, а после такого рывка окончательно подвела и не выдержала веса подросшего уже человека. Влажный холод пробрался к ступне Гредо, но мальчик лишь посмотрел на свою ногу, равнодушно оценивая степень повреждения. Не почувствовав ничего кроме разочарования, он отвёл взгляд и побрёл дальше вверх по ручью, изучая берег и думая, что весной, когда это место снова станет полно жизни, он съест всех змей и лягушек, которых только сможет поймать.       «Может, собаки всё ещё живы, — эта мысль преследовала его столько, сколько он себя помнил. — Может, они грустили из-за того, что я ушёл, не сказав им ничего». Он вспоминал последнюю свою встречу с каждым из знакомых ему животных. «Может, они будут рады мне так же, как я им. Они смогут простить меня, если я приду к ним»       Гредо никогда не чувствовал себя плохо, так он себе говорил. У него есть дом, у него есть еда. Есть знакомые. Товарищ проводит с ним время. Да и в целом, разве есть ему, на что жаловаться? Гредо думал, что жаловаться не на что. Но изредка он всё же проявлял слабость и позволял себе почувствовать то, что рвётся наружу. Настроение голодного человека портится втрое быстрее, и теперь бродя по замёрзшему и грязному берегу Гредо ощущал, что пожаловаться очень даже хочется, причём на всё и всех сразу, хотя нужных слов не находится. Зато находятся воспоминания, кажущиеся всё более бесполезными и злыми. Зачем ему то, что приносит столько неприятностей?       Вспомнились три новорождённых щенка, которых так старательно оберегала полосатая гладкошёрстная мать. Они теперь, спустя столько лет, должны быть взрослее и крупнее Гредо, ведь собаки растут не так, как люди. Зрелые и сильные, они могли бы стать его старшими братьями или сёстрами. А Гредо даже не знал, живы ли они.       Продолжая всё чаще шмыгать носом, уже даже не от холода, Гредо дошёл до того места, где обычно поворачивал назад. Какой смысл идти дальше, если впереди только всё тот же ручей и всё тот же голый лесочек. Есть у Гредо уже старшая сестра, есть дом, есть работа и есть даже книга с поэмами, полученная совершенно бесплатно. Почему он тогда думает бесполезные мысли, тянущие назад? — Назревший огонь пожирает сердца, создавая друзей и врагов, — тихо произнёс мальчик, стирая с лица слёзы и упрямо пытаясь отвлечь себя мыслями о настоящем, в котором у него есть дела поважнее, чем плач. — И раздора цветы оплетут мертвеца, оставляя следы от шипов.       Что-то внутри отозвалось на недавно выученные строки, и Гредо, не желая слышать это «что-то», стал говорить громче, повернув назад к крепости и зашагав более уверенно несмотря на то, что развалившийся на ноге ботинок уже не защищал от холода и от твёрдости зимней земли. — И под крики людей закричит человек, поднимая на брата свой меч. И так было до нас, будет так и вовек, что летит голова чья-то с плеч! — шаг мальчика стал ещё увереннее. Ему было легко ступать под рождающийся ритм поэмы, чтобы отвлекать себя собственным голосом. — И природа сама отвечает на зов, напитавшись от злобы людской. Даже реки выплясывают из берегов, города унося за собой. И не кормят поля, и не поят ручьи, преет мир под сыпучей золой. И страдают и бедные, и богачи, ужасаясь обиде земной.       Он почти уже дошёл до того места, где ранее поскользнулся и упал на землю. Не смотря вперед, лишь себе под ноги, Гредо продолжал: — И опять человек поднимает свой меч, и опять голосит на людей! И опять он себя не стремится сберечь, в собратьях видя зверей! И пенилось небо под крики его… — И разила звенящая сталь, — раздался над Гредо знакомый голос. Мальчик тут же остановился, замер как вкопанный и уставился на Алексиса, зрячим глазом внимательно рассматривающего его. Комендант сощурился, увидев, как смутил его, и тут же сказал: — Вижу, ты действительно прочёл книгу. Ну, и что там дальше?       Гредо склонил голову, не поняв, что на самом деле Алексис хвалит его за выученный текст, а вовсе не пытается пристыдить. — Ладно, не утруждайся. Вижу, что я тебя перебил, — кивнул комендант и еле заметно вздохнул.       Появление Алексиса тут, у ручья, казалось Гредо чем-то неправильным. Мужчина на его памяти никогда не выходил за пределы крепости, даже в Наружнем появляясь достаточно редко. К тому же ему явно было нелегко ходить, поэтому тем более странно было то, что теперь прихрамывающий Алексис преодолел такой путь к воде, спускаясь по той же тропинке, которая опрокинула даже юного и крепкого Гредо. Но и сам Алексис, видимо, был удивлён такой встречей. Он опустил взгляд и заметил, что Гредо снова вымазался в грязи, к тому же порвал обувь. — Что это с тобой? — спросил комендант. — Я упал на тропе, — мальчишка шагнул назад, словно боясь, что комендант схватит его, но Алексис только снова вздохнул, теперь шумно и медленно. — Подойди потом ко мне, я найду тебе что-нибудь, — ответил он, отворачиваясь от Гредо и медленно ступая к ручью.       Мальчишка не решился ни пойти за ним, ни отправиться в крепость. Он остался на месте, с интересом наблюдая за тем, что будет делать комендант. Тот, явно пытаясь скрыть свою хромоту, неторопливо подошёл к воде и, двинувшись вдоль берега, отправился ниже по течению. Гредо не любил ходить в ту сторону, поскольку там на одной из развилок ручей незаметно переходил в тупиковый ров, вырытый у ворот Крепости. Застойная, грязная и как будто бы даже мёртвая вода не нравилась Гредо. Он знал, что ров мелкий и совершенно безопасный, просто неприглядно выглядит, но иногда осенью из-за того, что опавшая в лесу листва смывалась ручьём туда, цвет воды под мостом становился бурым, и мальчику порой даже казалось, что это вовсе не листья, а спрятанные на дне трупы прошлых битв окрашивают подгнившую воду. Если Алексис бывает тут часто, то не удивительно, что раньше Гредо не пересекался с ним: они всегда ходят в разные стороны. Впрочем, Алексис ушёл не так далеко. Его ещё было видно примерно в пятидесяти шагах. Не доходя до развилки ручья, мужчина сел на бревно, лежащее на берегу, и остался сидеть так, смотря на воду. Гредо, ещё не до конца понимая, зачем, двинулся в его сторону. Ему казалось, что комендант может позвать его и приказать ему что-нибудь, поэтому лучше будет подойти заранее.       Приблизившись к тому же бревну, мальчишка остановился и вопросительно посмотрел на мужчину. Тот не обратил на него никакого внимания. Наконец-то Гредо заметил, что Алексис был одет непривычно легко: он не надёл ни плаща, ни куртки. На коменданте была простая рубашка и подпоясанная туника, в которых он появлялся только в тёплое время года. Мальчик подумал, что, видимо, комендант вышел лишь ненадолго, раз не стал надевать верхнюю одежду. Неужели только за тем, чтобы посидеть у ручья? — Вам не холодно? — спросил Гредо, понимая, что сам он уже продрог и хочет спрятаться в хлев. Может, какая-нибудь из нескольких коров легла на подстилку, чтобы отдохнуть, и тогда Гредо сможет устроиться рядом с ней или прямо на неё, чтобы согреться. — А тебе? — не смотря на мальчика задал встречный вопрос Алексис. — Нет, — Гредо и сам не понял, зачем соврал. — И мне нет. Нужно что-нибудь? — Вы правда выгоните половину людей, когда приедет граф? — внезапно спросил Гредо, нервно сминая руками полы своего плаща.       Теперь уже Алексис соизволил повернуться к мальчику, зрячим глазом смотря ему в лицо. — С чего ты взял? — голос его прозвучал непонятно. Гредо испугался этому, в очередной раз не разобрав каких-то определённых эмоций. Ему показалось из-за этого, что Алексис хочет осудить и поругать его. — Фригат сказал так, — не хотелось подставлять старика, но себя подставлять не хотелось ещё больше. — Граф не приедет, — чуть помолчав, ответил комендант и снова отвернулся. Лицо его стало более спокойным. — Значит, вы не отпустите Морвену с Агридой весной?       В ответ Алексис только вздохнул и ничего не ответил. Гредо продолжил стоять рядом с ним, послушно ожидая, пока что-нибудь произойдёт. Он уже знал, что иногда Алексису требуется время, прежде чем он даст некоторые ответы. — Граф Богарне остаётся в другом поместье. К нам приедет шевалье Родгерт Богарне. Он… Господин, да, но не хозяин. Вряд ли тебе или Фригату стоит бояться, что кого-то выгонят. — Значит, Морвена с Агридой уедут? — Если они не передумали. Ты едешь с ними? — Я думаю, они оставят меня тут, — чуть смущённо произнёс Гредо. — Не удивительно, — хмыкнул Алексис, замолчал на несколько секунд, потом понял, как могли звучать его слова и добавил: — Молодым людям нужно одиночество. Не злись на них. — Я не злюсь, — мальчишка был искренен. — Может, меня возьмут в дом вместо Агриды? — Я не знаю, — вздохнул мужчина. — Я смогу дать тебе ответ позже. Сейчас ещё рано. — Этот человек привезёт рыцарских собак? — поинтересовался Гредо, но в ответ Алексис только наклонился и чуть задрожал. Гредо сначала не понял, что с ним, но потом присмотрелся к лицу мужчины и догадался, что он сдерживает смех. — Опять ты со своими собаками… Надеюсь, что Родгерт не занялся отцовским делом. — Почему? — Терпеть не могу собак, — улыбнулся Алексис, скрестив руки на груди и слегка наклонившись назад.       Гредо редко злился на людей, но в этот раз его кольнула праведная обида, словно мальчику сказали, что его самого терпеть не могут тоже. Что такого могли сделать собаки Алексису? Хотелось спросить у него это, но Гредо только насупился и отвернулся. Потом вдруг подумал о чём-то, забегал глазами по берегу, будто бы ища подсказку, но в итоге решился: — Вы тоже читали поэму о двух рыцарях, да? — Читал, — кивнул комендант. — Почему Гаврил и Тодор погибли? — Ты разве сам не читал? — Все говорят разное. Я хочу знать, что вы скажете.       Алексис повернулся к мальчику. Собственное лицо мужчины казалось непроницаемым, только зрячий синий глаз подозрительно щурился, изучая собеседника, но в этот момент и сам Гредо был абсолютно нечитаем. Обычным для себя пустым и лишённым эмоций взглядом мальчишка уставился на коменданта так, словно перед ним не было вообще ничего. — Они погибли, потому что были дураками, — заключил Алексис. — Оба? — Оба.       Они смотрели друг на друга, становясь всё более странными из-за своего показательного равнодушия и безэмоциональности. — Тодор использовал магию, — спокойно сказал Гредо. — Да, какие-то там заклинания, — медленно кивнул Алексис, не отрываясь от глаз Гредо. — Он поэтому дурак? Поэтому плохой человек? — Тодор не человек, Гредо. Его никогда не существовало. — Если бы существовал? — Тодор совершил ошибку. — Из-за магии?       Алексис напряжённо вздохнул, продолжая сверлить Гредо взглядом. — Ты хочешь поговорить о магах? — спросил спустя недолгую тишину он. Гредо снова показалось, что вот-вот и Алексис потеряет обычную свою маску спокойствия и осудит его за подобные разговоры. — Я спросил у вас о поэме. — Нет, ты спросил о магии, — возразил Алексис. — Я слышал, как наёмники говорят о Нивеке, — парировал Гредо. — А Нивек говорит о магии. Кто это?       Алексис снова замолчал, слегка покачивая головой и отворачиваясь наконец от Гредо. — Кто это? — в какой-то момент мальчику даже показалось, что комендант забыл о нём. Он слишком долго просидел молча, закрыв глаза и откинувшись назад. — Он нынче правит нашей державой, — очень медленно и сдержанно ответил Алексис. — Он судья? Он правитель? Он проповедник? — Вы спрашиваете? — удивился Гредо, и Алексис вдруг снова посмотрел на него, на несколько мгновений потеряв свою спокойную маску. Мальчишка занервничал, пытаясь высмотреть мельчайшие изменения, поразившие брови, глаза, уголки губ мужчины. Эти небольшие движения всегда были важнейшим ключом к пониманию животных и не хуже раскрывали и людские мысли, если получалось вовремя ухватить их, не сокрытые ещё обычной человеческой ложью и необходимостью держать лицо. — Нет, я говорю тебе, — голос Алексиса был очень спокоен. Слишком спокоен. — Значит, он выше всех?       Комендант вперился в мальчишку, искренне пытающегося понять, виноват ли он в чём-то. Наконец Алексис зажал зубы и отчеканил: — Да. Он основа. — Он против магов? — Он считает магов больными, — ответил мужчина. — И болезнь эта поражает людей. — Болезнь? — …И больных нужно отделить от здоровых. Или уничтожить, чтобы не допустить распространения болезни, — продолжил очень медленно выговаривать мужчина. — А как вы считаете? — спросил Гредо, слегка наклонив голову. От него не ускользнуло то, как снова дрогнули мышцы на лице коменданта. — Какая тебе разница, как я считаю, — наконец-то послышалась жизнь в голосе Алексиса. — Ты слышал, что считает Нивек.       Гредо вздрогнул, пытаясь прогнать от себя холод, наконец доконавший его. — Простите, я вернусь в Крепость, — тихо сказал он, укутываясь в плащ. — Пойдём со мной, — вдруг куда более мягко и как-то даже снисходительно вздохнул Алексис. — Я должен дать тебе новую обувь.       Переживать за коменданта оказалось пустой затеей. Каким-то образом хромающий мужчина справился со скользкой и опасной тропинкой к калитке даже лучше, чем сам Гредо. Мальчик послушно семенил за старшим, изучая его движения и прислушиваясь к тому, не скажет ли он ещё что-то. Алексис молчал до тех пор, пока оба не оказались в Замке. Как бы не чувствовал себя неправильно здесь Гредо, рядом с пусть даже неприятным ему Алексисом всё ощущалось нормально. Словно комендант мог дать разрешение быть тут, законное и неоспоримое разрешение. Гредо запомнил дорогу до одной из комнат, запертых на ключ, который Алексис ловко выбрал с огромной связки, висевшей на его поясе. Слегка покопавшись внутри комнаты, мужчина вышел наружу уже с новой парой ботинок. Не дорогих, но куда лучше тех, что были на самом Гредо. Глаза мальчика засветились от радости, которую он даже не мог осмыслить. Комендант как-то даже сразу показался ему куда более приятным. — Постарайся носить аккуратнее, — неуверенно произнёс он, зная, что при образе жизни Гредо это вовсе не представляется возможным.       Мальчик взял обувь в руки и смущённо улыбнулся, думая над тем, что ещё может скрываться за дверью комнаты. За остальными дверями. — Вы храните тут вещи? — спросил он, не сдержав любопытства. — Да, некоторые вещи, — кивнул комендант. — А что за этой дверью? — Гредо указал пальцем на соседнюю дверь. — Пустая комната. — А за этой? — его рука двинулась дальше, указывая теперь на следующий закрытый проход. — Тоже пустая, — сдержанно ответил Алексис. — А за этой? — Тут очень много пустых комнат и залов, Гредо, — в голосе мужчины послышалась усталость. — А за той? — Гредо указал в самый конец коридора, там, где виднелась арка, ведущая через другой коридор на кухню. — Одна из кладовых, — равнодушно ответил Алексис. — Тебе нужно ещё что-нибудь?       Гредо тут же опустил взгляд, не решаясь попросить ещё. — Нет, спасибо, — коротко сказал он. — Хорошо, — кивнул комендант и проводил тут же направившегося прочь мальчишку взглядом. Когда спина Гредо скрылась за дверью, ведущей во двор, Алексис сделал глубокий вдох и медленно пошёл к себе, думая над тем, что сказал или умолчал сегодня.

***

Как же бесил его этот ребёнок. Каждый раз, как мальчишка появлялся в поле зрения, какие-то неправильные, пугающие чувства тревожили душу и прорывались наружу. Иногда старая рана давала о себе знать, тянула мышцы и пробуждала ото сна, заставляя подскакивать с постели, двигаться, бродить по пустому и охладевшему Замку. И каждый раз в такие моменты, выглядывая в окно или незаметно выходя во двор, чтобы вкусить свежего воздуха, он видел его. Гредо сновал туда-сюда, словно дикое животное. Мог припадать к земле, нырять в заросли, ловить что-то, прислушиваться к шуму, который создают мыши в норах и короеды в древесине дверей Замка. Однажды у ручья, не зная, что его видят, он молча отскочил от змеи, спугнутой шагами. Отскочил, потом бросился вперёд, без страха прижав её рукой к земле. Схватил, без всяких колебаний перекусил рептилию на две части, отрывая и выплёвывая голову, потом тут же бросился бежать вверх по тропе вместе с добычей, скрывшись за калиткой Пустого двора. Кровь холодела в жилах, когда он наблюдал за ним. Что это было такое? Какой человек позволит себе такие выходки? Какой ребёнок на такое способен? Порой он пропадал где-то, потом появлялся внезапно в другом месте, выныривая из-за построек и предметов. Иногда наоборот, замирал надолго, прямо у всех на виду, не шевелился, словно мёртвый, лишь своими жуткими глазами перескакивал с вещи на вещь. Подходил к животным, шептал что-то на ухо, гладил. Не боялся крыс, пытался ловить их. Ждала ли их та же судьба, которая постигла змею? Почему не гнал его от себя пёс старого Фригата? Сам Фригат не боится даже спать иногда рядом с ним, пускать в своё жилище. Почему коровы не шарахались от него, не косили на него своими глупыми глазами? Почему куры так легко садились ему на руки и плечи, клевали зерно прямо с его ладоней, давали обнимать себя, перебирать свои перья? Почему лошади не нервничали и не ржали, когда приходил он к ним после наступления темноты, чтобы не пересекаться с наёмниками и со старой конюшей? Почему Морвена так легко тренируется с ним, относится как к маленькому ребёнку? Будто никто больше не замечал того, что он замечал. Все смирились так легко с дуростью его, но лишь ему было понятно, что Гредо не дурак. Что-то было в нём другое, и это что-то пугало так же, как пугали собственные тайны.       Разве делал Гредо что-то плохое? Разве заслужил такое к себе отношение? Никто не жаловался на него, изредка только могли пожурить за неуклюжесть или глупость, но мальчишка не доставлял проблем. Не ныл, не просил лишнего. Никогда не напрашивался, послушно и молча выполняя любое указание. Иногда даже могло показаться, что если приказать ему прыгнуть в ров, он лишь несколько секунд потопчется на месте, а потом действительно прыгнет на потеху приказывающему, даже если на шею ему повесить камень. В конце-концов, может, поэтому никто и не замечал его странностей? Потому, что это действительно был просто маленький ребёнок? Просто осиротевший мальчик, переживший нечто, сломавшее его? Поэтому он чудит, поэтому он иногда так подозрительно молчалив и тих. Поэтому же бродит по ночам, не имея возможности спокойно спать. Поэтому не доверяет людям, предпочитая компанию животных. Он и сам такой, разве нет? Он знает, на что люди бывают способны. Шрамы до сих пор тянут кожу, останавливают мышцы, причиняя боль и заставляя каждый раз вспоминать о пережитом. Как ни старался он лечить их, а всё равно никуда они не уходят. Дело ведь тут не только в теле, он знал это. Знал, и знал так же, что с ним что-то не так. Нет, Гредо не был дураком. Маленьким мальчиком? Да, определённо. Сиротой? Без всяких сомнений. Но дураком? Нет. Иногда казалось, что он и человеком-то не был. Но он ходил, как человек, выглядел, как человек, даже говорил, как человек. И всё-таки… Каждый раз, когда он пересекался взглядом с этим, такие неправильно разные, следящие и пронзающие глаза смотрели прямо в душу, заставляя желать прикрикнуть на него, дернуться в его сторону, чтобы отпугнуть от себя. И словно чувствуя такое к себе отношение, в самый последний момент Гредо сам отворачивался, опускал взгляд, послушно пропадал, тихо и аккуратно ступая по земле. От этого становилось только хуже. Это заставляло чувствовать себя виноватым, жестоким, несправедливым. Хотелось догнать, извиниться. Сказать что-то хорошее, чтобы по итогу снова получить в ответ этот пустой, не выражающий ничего и совершенно лишённый разума взгляд, пробирающий до самых пяток. Каким же неправильным был этот мальчик.       Снова потянула старая рана. Алексис вздрогнул, сдерживая стон, тяжело перевернулся на другой бок. Сон сразу как рукой сняло. Яркий лунный свет пробивался через окно, поэтому вся комната была хорошо освещена. Комендант не смог лежать дальше. Он привстал на кровати, рукой вытирая мокрый от холодного пота лоб, потом с шумом выдохнул воздух и медленно поднялся на ноги. Рубашка на его груди и спине липла к коже, рукава обвисли на худых руках. Алексис прихрамывая подошёл к столу, бездумно начал передвигать книги и бумаги, не зная, зачем делает это. Нужно было делать хоть что-то, чтобы отвлечься. Чтобы заставить боль замолчать. Во сне всегда особенно плохо, но нельзя же вечно не спать.       Луна продолжала заглядывать в окно, и мужчина, сделав несколько кругов по комнате, подошёл наконец к окну, чтобы выглянуть наружу и, быть может, отвлечь себя хотя бы ночным видом. Конечно же, заснеженную площадку перед Замком пересекала ровная дорожка из свежих одиночных следов, ведущих прямо к Пустому двору и обратно. Алексис закрыл глаза и страдальчески вздохнул, понимая, чьи это, скорее всего, следы. Может, если походить ещё немного, нога замолчит от усталости. Может, стоит сходить проверить слуг, или наведаться к наёмникам. Может, нужно снова лечь и заставить себя думать о чём угодно, только не об этом.       Словно почувствовав, словно призвавшись мыслями коменданта, он тут же появился из темноты. Его чёрный силуэт вынырнул из-за курятника и вышел на середину двора. Это точно был Гредо. Алексис узнал вымахавшую за пару лет фигуру, вечно закрывающую лицо тёмными кудрями. Рядом с мальчишкой, переваливаясь с лапы на лапу, шёл Фригатов пёс, к старости став похожим уже не на гордую гончую, а на обтянутый обвисшей шкурой скелет. Гредо остановился на полпути, зависнув между Наружним и Замком и, видимо, решая, куда пойти дальше. Вдруг он вскинул голову и, прислушиваясь к чему-то, задрожал всем телом, несколько раз подпрыгнув на месте. Алексис почувствовал, как шевелятся волосы у него на руках от снова проснувшейся тревоги. Никакая боль уже не волновала коменданта: он вцепился единственным зрячим глазом в силуэт человека, смеющегося посреди двора. Товарищ, приподняв висящие уши, вдруг тоже вскинул голову и взвыл, иногда перебиваясь на тянущийся басовитый лай. Он делал так порой, заслышав, как брешут со стороны городка собаки, кричат с полей шакалы или даже воют волки. Но предупреждающий зов гончей это одно, а вот заливистый хохот, сопровождающий его — совсем другое. Алексис заставил себя отвернуться от окна, сел на кровать и закрыл лицо руками, пальцами натыкаясь на пересекающие его лоб и щёку шрамы. Как же бесил его этот ребёнок.