***
– Если я двину кони, то джип твой. – Денис улыбается широко. Снег пинает носком ботинок тяжёлых, играется, словно ребёнок малый. – Наследство. Золота и драгоценностей, у меня, увы, нет. Так что только тачка, извиняй. Илья смеётся, пар изо рта выдыхая. Ладони трёт, согреться пытаясь. "Зачем вышли на улицу?" – вопрос, на который ответить тяжело. Просто захотелось посмотреть на залежи снега, что землю красиво прикрывают. Глупость такая, но Денис настоял на своём. Холод собачий, которого в прошлом году не было, уже успел много жизней забрать. Коряков устал сваливать мешки тяжёлые в машину, чтобы вывезти тела куда-то подальше. Каждый раз мысль возникает: "а когда он к ним присоединится?" – Придурок, я твою тарахтелку отбирать не буду. Да и сдалась она мне? – добавляет, слегка погодя: – Тем более я первый откинусь. – Спорим? – Коломиец руку протягивает. Действительно поспорить хочет, и Илья брови удивлённо поднимает. Совсем дурак? – Юрка! Разбей. – Коряков мальчишке машет, к себе подзывая. Юра бежит бегло, на месте прыгает, интересующийся. – О чём спор? – хрипит тихо, и Илья боится, как бы мальчишка не заболел чем-то серьёзным. – О том, кто быстрее в яму залезает и закопается. – Юрка смотрит непонятливо, не совсем вникший в игру слов. – Ну, помрёт кто быстрее. Разбивай давай. Он ладошкой своей бьёт по рукам чужим, исполняя просьбу. Улыбается радостно очень, довольный тем, что смог чем-то помочь. – Не холодно тебе? У тебя хоть нормально слоёв под курткой? – Илья мальчика за щёку хватает, сжимая сильно. Юрка вырваться пытается, руками размахивая, и пищит возмущённое: – Ты мне щас оторвёшь кусок кожи!! Отпусти-и! – слова жалобно протягивает, и Коряков, в последний раз по щеке хлопнув, отпускает. – К тётке сходи, чтобы если что проверила тебя. Таблеток хватает ещё, и слава богу. – А вы в Бога верите? – обращается к двум сразу. – Многие, как я знаю, да. А насчёт вас не уверен. – Юрка в куртку кутается, большую слишком, и рукава длинные закатывает, чтобы не мешались. Смешной такой, маленький и в огромной одежде. Но это лучше, чем отпускать его в одних лёгких шмотках на улицу промёрзлую. – Не-а. – Денис плечами пожимает, мол, "без обид". – Раньше, может, и мог понять тех, кто верит. Но сейчас вовсе не могу. Илья кивает согласно. – Не нужно во всякую дрянь верить. Слова про то, что "Бог" к людям лоялен, что спасти всех хочет, – бред обдолбанный. Если бы хотел, то давно сделал бы. А так... – Илья специально по сторонам смотрит, как бы намекая на обстановку нынешнюю. – Мы одни. Нет никого, кого о помощи попросить можно, так что нечего хернёй страдать. Можешь верить только в себя, Юр. – пальцем в грудь мальчишке тычет. Тот нос опускает, смотря в место это, и Илья тут же его за этот самый нос хватает. – Нужно поговорить, чтобы замену тебе нашли. Ты в тепле сидеть должен, а тебя всё следить выгоняют. Уверен, что можно приплести сюда другого кого-то. – Коряков отходит, собираясь в бункер уйти: надоело на улице находиться. – Буду очень благодарен, если поговорите! Но я тоже полезным хочу быть.. – глаза вниз опускает, землю осматривая. – Дурак, тебе не надо полезным быть. Ты ребёнок. Должен жить нормально, но дрянь, что в мире происходит, никого не щадит. Найдём тебе хотя бы сменщика. Илья Денису кивает, говоря за собой следовать. – Ты мальчишку этого любишь, если я верно понял? – Коломиец снег с ботинок сбивает, от тёплого воздуха вздыхая. – Нормально к нему относишься, не то что к другим из бункера. – Не люблю. Просто думаю, что он достоин лучшего. Не должны его шпынять так сильно, он мал ещё слишком. – Возраст сейчас нихуя не имеет значения. – Я знаю. – Илья у входа самого останавливается, пока не дёргая ручку двери подвальной. – Но у нас есть и другие люди, которых можно к работе приплести. Я не говорю, что мне жаль Юрку. Просто хочу, чтобы была хоть какая-то справедливость. – Коряков вниз спускается, друга не дожидаясь. С последних трёх ступеней спрыгивает, не тратя на них время лишнее. – Не жаль ему. – Денис усмехается тихо, ногой топая. – Пиздеть не научился ещё, а пытается. Сам с собой говорит несколько минут, после чего за Ильёй следует, в бункер спускаясь. Там Коряков, либо слишком смелый, либо слишком глупый, о чём-то с Бобом спорит, и обрывки фраз громких, вырывающиеся изо рта его, – то, на что все люди оборачиваются, словно фильм смотря. – Почему он должен отдуваться за всех? Не одному ему нужно за воротами следить, если не станет Юрки, то кто место его займёт? – Ну варианты предлагай, сопляк. Если хочешь оспорить что-то, то прежде обдумай слова свои, чтобы идиотом не показаться. – Боб особой эмоциональности не показывает. Слова его подобны ножу острому, которому достаточно одного движения, чтобы прорезать что угодно. – У Элис есть пара парней, которым точно не будет сложно стоять у ворот. Они – отличная кандидатура, так почему бы их не привлечь? – Вижу, что ты сам горишь желанием постоять на улице сутки целые. – угрожает, видимо, но Илья – баран, которому и забор не преграда. – Если вместо Юрки, то да. – смотрит, упрямый вовсе. Выдерживает взгляд чужой, свой при этом не отводя. – Сплошная морока с вами. – Боб от Корякова отворачивается, опрокидывая в себя стакан чего-то алкогольного. – Я поговорю с Элис, чтобы она человека поставила на пост. Но ничего обещать не могу. – Спасибо. – Илья вздыхает тяжело, губу закусывая. Всё же конфликты – не его стезя. Так что угомонить сердце, бьющееся быстро-быстро, довольно тяжело. – Защитник, блять. У тебя руки трясутся. – Денис близко подходит, чуть ли не на ухо говоря. Шепчет, чтобы другие не услышали, и Илья готов руку ему за это пожать. – Лучше так, чем сидеть и не пытаться нихуя сделать. Лицемерное стадо, блять. Я таким злым, кажется, никогда не был. Они позволяют себе отдыхать, даже на поверхность не выбираются, не зная, какая хрень там происходит. Так почему Юра должен следить за обстановкой, если его за это даже не благодарят? – выговаривается, стараясь на громкий голос не срываться. Кулаки сжимает, ногтями кожу раня. – Ты молодец, Илюх. – Коломиец никак не реагирует на злостную речь. Но по глазам его можно понять, что с каждым словом он согласен. – Боб – человек слова, так что теперь у Юрки будет возможность отдыхать, хотя бы денёк. Он тебе точно "спасибо" скажет. Звучит как-то неправдиво, но Илья не хочет разгонять мысль об этом. Ботинки мокрые с ног стягивает, кидая их недалеко от лестницы: потом подберёт. – Нахуй всё. – куртку не снимает даже, на место своё плюхаясь. Сразу заматывается в плед, оставляя лишь глаза неприкрытыми. Денис рядом ложится, проделывая те же самые действия, только с большей энергичностью. Неясно, откуда она у него, если весь мир по пизде идёт. – Сказку на ночь расскажешь? – Илья зевает, и в глазах слёзы образуются. Он их смаргивает быстро, ладонями веки трёт, влагу убирая. – Если хорошо попросишь. – Ну и не надо тогда. Коломиец одеяло на грудь натягивает. Остаётся не до конца прикрытым, и от этого вздыхает горестно. – Как думаешь, что с родителями? – Не знаю насчёт своих. Ни разу с ними не виделся с того момента, как началось всё. Не уверен даже, что они в городе. А твои...– Илья почему-то думает, что с ними хорошо всё. Это и озвучивает: – Твои, я думаю, в бункере. Помнишь тот, в котором нам пистолеты дали? Там и Ксюхи родители, и они... – запинается, мысль не заканчивая. Ладонь на шею свою кладёт, сдавливая слегка. Красные следы, что на коже остаются, никак его не волнуют. – Точно знаю, что с ними хорошо всё. Людей в возрасте обычно не отправляют на вылазки, сам знаешь. – Я хотел бы увидеться хотя бы с ними. Но думаю, что глупо это всё. Для какой цели вообще? – Ничего глупого. Ты просто скучаешь, и это нормально. Можно, в принципе, пересечься, если бункер тот посетить. – Там тебе цирк, что-ли? "Посетить", ну точно как какое-то мероприятие весёлое. – Денис тему меняет, бегло очень. И Илья, даже если бы понял это, тему бы всё равно замял: уж слишком устал. – Зоопарк, блять. У нас их, кстати, достаточно. Что с животными сейчас? – Умерли? Их не кормят ведь. И, даже если есть те, кто из клеток выбрался, то им явно сложно выживать. – Мы мало чем различаемся, да? – Коряков к звону в ушах прислушивается. – Хуёвые мы создания. Денис не хочет в философию подаваться. Так что очки снимает, рядом с местом спальным их оставляя. Вертится долго, стараясь удобно улечься, но твёрдый пол, одним лишь одеялом накрытый, не всегда это позволяет. Отбитые бока – вещь постоянная, на которую многие люди из бункера успели пожаловаться. Претензии эти, конечно, было смешно слышать. Они же, блять, не принцессы на горошинах, чтобы на куче матрацов спать. Но заснуть сразу не получается. Поэтому Коломиец, приподнимаясь чуть, на Илью косится, спрашивая: – Если кто-то из нас умрёт, то что будет? – он, кажется, задаёт этот вопрос в пустоту: Коряков уже сопит, во сне дёргаясь, и Коломиец рот закрывает. Почему вообще думает об этом? Но звонок Арише, последний самый, каждый раз ущербные мысли нагоняет. Голос Шикиной, такой мягкий и беспокойный, каждый раз в голове Дениса прокручивался. "Я боюсь за тебя. Боюсь, что все недели и месяца, которые ты проводишь вне сети, могут быть твоими последними. Прости, что говорю об этом." Коломиец говорит, что смерть – это не страшно. Успокаивает Арину, говоря, что он всегда в безопасности – сидит в бункере и не высовывается. Пиздёж тот ещё, но он не хочет, чтобы девушка была обеспокоена сильнее обычного. "Как там Илья и Ксюша? Всё ещё вместе, да? Сквозь слёзы и боль, но вместе?" И Денис, сам себя проклиная из-за этого, говорит сраное "да". "Да, они вместе. Да, у них всё хорошо, и переживать не о чем." И Арина выдыхает, больше не беспокоясь.***
Человек очень легко становится мразью. Это — страшно. Но, ещё страшнее — мразь, она человеком уже не станет никогда.
Илья ложкой пластиковой ковыряется в консервах военных. Сухпаёк, неизвестно откуда добытый, разделили на нескольких людей, что к спецгруппе относятся. Денис, тоже получивший какую-то дрянь в железной банке, уже успел съесть всё, так что шутливо к другу придвигается, рот открывая. – Могу только харкнуть. – Коряков ложку в рот отправляет, смотря на Дениса. Взгляд пустой вовсе, без искры былой, и Коломиец застывает ненадолго, всё ещё привыкая к этой херне. – Обойдусь. Илья голос тихий слышит откуда-то. Вертится, видя, что никто из людей не говорит. Взгляд опускает к рации, из которой звук и идёт. – Приём! Слышит кто? – помехи мешают фразу разобрать, и приходится прислушиваться, чтобы выцепить смысл. – Приём. Плохо, но да. – Коряков руки потные об кофту вытирает. Палец на кнопке держит, чтобы донести кому-то слова. – Где вы находитесь? – Бункер у самого выезда из города. Вам нужна помощь? Илья ничего не слышит больше. Ответ не приходит, и Коряков хмурится, уже собираясь отложить рацию. – Нужна, ещё как нужна! Нам очень повезло, что мы смогли связаться с вами. У реки, недалеко от вашего убежища, находится заброшенное место: что-то вроде завода, но другое слегка. Тут раненые, и мы никак не можем передвигаться с ними. Помогите, молю. Илья косится на Дениса, что разговор этот слышит. И Коломиец кивает, подскакивая с места: карту найти хочет. – Что за река, поподробнее? Коломиец карту под руку суёт. Пальцем тычет в красный крест, которым бункер их отмечен, и ведёт к реке ближайшей. – "Нищенка". – Мы подумаем, что можем сделать. Нужно переговорить об этом с другими людьми. – Всё, что угодно, но только быстрее. Умоляю, за всех присутствующих прошу. Не оставляйте нас. Илья рацию глушит, обеспокоенный слишком. Разговор странный, и смысла в нём нет почти, либо это Коряков не смог его уловить. – Звучит стрёмно. – Мы должны помочь. Уверен, что им действительно нужна помощь, они бы не стали просить, если бы не нужна была. – Дэн смотрит широко открытыми глазами. Уже готов с места сорваться, но Илья, обдумывая всё, его останавливает: – Мы не можем быть уверены, что это не мрази, которые хотят сделать что-то плохое. Нужно у Боба спросить. – А если мы опоздаем? – Коломиец губы поджимает, слишком заведённый желанием на помощь прийти. – Нужно, блять, помочь. – Тогда это уже не наше дело. Мы не можем помочь всем, блять. Как бы ни старались – всё равно смерти будут. Тебе наших мало, которые от холода и голода умерли? Так что же ты им, сука, не помог? – Илья рявкает на него, не способный терпеть бред, что несёт друг. – Подожди немного: мы разберёмся. Только не совершай необдуманные поступки, Дэн. Я тебя прошу. – Почему мы должны слушать Боба? Его мнение – авторитет, которого ты придерживаешься, но ты согласен не со всем. Так почему же сейчас хочешь идти и просить совета? – неизвестно, чего Коломиец добиться пытается. Но у него чуть ли не пар из ушей валит, от злобы. – Не неси хуйню. Он больше нашего знает, и, если есть вопросы, в которых я не могу быть уверен, то я пойду и спрошу у него. И ты идёшь со мной, чтобы не наделать глупостей. – Раскомандовался, блять. Ещё чё сделать, не подскажешь? – Не еби мозг. Я беспокоюсь за тебя, и хочу, чтобы ты был в безопасности. Если тебе не нравится это, то ничего поделать не могу. Коломиец затыкается. Взгляд у него – как у щенка побитого, и Илья не хочет видеть такое. Сердце, до сих пор исправно работающее, словно кульбит делает, предупреждая о чём-то нехорошем, что произойти должно. – Пошли. Боба найти надо, он подскажет, что сделать можно. Да, я сам не хочу этого. Но лучше доверюсь мнению кого-то осознанного. Самому себе я не доверяю в таких случаях. И тебе советую. – Хорошо. – Денис ботинки зашнуровывает, когда с "постели" встаёт. Илье руку протягивает, чтобы помочь подняться, и Коряков её принимает, сжимая крепко. – Ещё раз прошу: без глупостей. – Да я самый умный человек на планете. Не ссы. – У самого умного человека в мире 250 айкью, а у тебя, боюсь, меньше восьмидесяти. – Ой, блять, Эйнштейн, молчи. – У него, кстати... Денис перебивает тут же, не давая закончить: – Да похуй. Быстрее двигайся, у нас важная тема для обсуждения, а не хуйня, на которую забить можно. Илья плечами пожимает. Хватает рацию, чтобы, если что, попытаться связаться с теми людьми. Боб наверху оказывается: сидит на ящике закрытом, в стену смотря, и выглядит в точности, как обычный старик. Даже удивительно, что он – что-то вроде предводителя целого убежища. – Боб! – Илья кричит, внимание привлекая. Ближе подбегает, чтобы всю ситуацию объяснить. – Проблема у нас. – Если какая-то тупая, то я вас слушать не стану. – Не тупая нихуя. – Денис влезает, свои пять копеек вставляя. Смотрит грозно, показывая всю важность их намерений. – Послушай просто, "нам", – на Илью косится, как бы показывая, что идея эта – его рук дело, – важно твоё мнение. – Выкладывайте, раз прискакали. – Кто-то тот же канал, что и на наших рациях, поймал. Звучание – дрянь та ещё, но некоторые фразы разобрать получилось. – дыхание переводит, чтобы продолжить говорить. – Помощи просят: говорят, что раненые у них есть, и с ними передвигаться они не могут. Завод какой-то заброшенный рядом с "Нищенкой", если я правильно понял. Там они. Но я не уверен, что безопасно туда ехать. Боб бороду чешет. Думает, видимо, и Илья вовсе не может уловить, о чём мысли его: по лицу нельзя понять. – Молодец, что не стал сразу мчать туда. А друг твой, как я понимаю, уже от ожидания трясётся. Не знаю, парни. – машет головой седой. Кажется, что раньше белых прядей куда меньше было, либо это Илья их не замечал просто. – Людям вообще доверять нельзя. – Но если они правду говорят? Если мы просто погубим их из-за своих подозрений? – Денис всё старается донести что-то. Илья смотрит на него, и взгляд этот полон всевозможных эмоций. Почему нельзя принять реальность, которая не настолько красочная, как когда-то давно? – А если доверимся и сами погибнем? Не думаешь, что тут две стороны монеты? Либо мы их, либо они нас. Сложный выбор? Очень много "если". Илья не уверен, что хочет это всё слышать: уже думает, что любой вариант проигрышным будет, и пытаться помочь – бред. Они же не благотворительная организация, что за бесплатно готова сделать всё. – Можем съездить. Только втроём, чтобы других людей не беспокоить. Денис кивает быстро, согласный на всё. – Оружие прихватите. И патроны проверьте, на всякий. – Боб с места своего поднимается. Запахивает пальто старое, местами дырявое, и мимо парней движется, к выходу. – Машину возьмём ту, которая похуже. Не должны знать, что у нас в бункере хорошо всё, иначе боюсь, что разногласия с людьми другими – гибель наша. Илья магазин проверяет. Смотрит на три жалкие пули, что остались, и к Дэну поворачивается, чтобы спросить о лишних патронах. – Есть у тебя что-то? А то я на мели почти. – Не. – показывает свой магазин, где пять пуль. – Не ебу, хватит ли. А все те, которые недавно находили, успели раздать остальным бойцам. Коряков матерится тихо, недовольный. Опять искать что-то, рыская по заброшкам, – не всегда успешное дело. Могли найти всё, что угодно: грязные и ржавые детали от механизмов, поеденные крысами книги, пустые баки и разъёбанное оружие, и только изредка – патроны и нормальные пушки. Какой же бред, блять. – Одну – себе в лоб. – Илья из пальцев пистолет складывает. "Стреляет" себе в висок, пустым взглядом смотря на обеспокоенного Дениса. – Наше пари всё ещё в силе. – Да иди ты нахуй. Награда хоть какая? – Желание сдохнуть. – Не. Такое есть уже, нужно что-то поинтереснее. Денис задумывается смешно. Уже рот открывает, чтобы озвучить награду, но их перебивает Боб, недовольный: – Вы к земле примёрзли или как? Либо едем, либо остаёмся в бункере. Выбирайте. И Коломиец первый вариант выбирает. И Илья, за ним следуя, оглядывает внутреннее помещение бункера, словно в последний раз. Хуёвое предчувствие – то, что преследует его всё время. Но сейчас оно, мерзкое слишком, цепляется к нему, не отлипая. Словно осьминог, своими щупальцами холодными хватает, не давая возможности отрубить их. – Если видите, что они настроены агрессивно, то стрелять не бойтесь. Даже если пуль мало, то старайтесь убить, а не ранить. Хоть глотки грызите, мне всё равно. – Боб руки на руль кладёт. В зеркало заднего вида смотрит, взглядом встречаясь то с одним, то с другим парнем. Речь, блять, о людях, а не о зомби, у которых в голове одна установка – "убей". Но некоторые личности, увы, ничем от этих дряней не отличаются. Желают уничтожить, покалечить, либо довести до чего-то плохого. Чего добиваются – неясно. Словно с цепи сорвались, больше не чувствуя над собой контроля свыше, контроля в виде власти и законов. Денис сидит, как на иголках: в окно смотрит, ногой дёргает, совсем павший под гнётом ужасных мыслей. Илья чувствует, что успокоить должен: коленкой к бедру чужому прижимается, останавливая дёрганья нервные. Улыбается мягко, произнося до боли неправдивое: – Нормально всё будет.Нихуя.
Денис кивает заторможенно. Перевязывает волосы, чтобы пряди обзор не закрывали, на глаза спадая. – Иногда я сожалею, что отказался налысо бриться. Тебе вон идёт. – тему переводит, мозг стараясь очистить от безумных мыслей. Коряков ладонью проводит по отрастающему ёжику волос: нашёл у кого-то машинку, после чего побрился самостоятельно, желая убрать длину. Не стильно, конечно, но какая мода может быть сейчас? У кого больше крови на платье? У кого кишки из брюха красиво свисают, или что ещё? – Я стиляга тот ещё. Боб их, кажется, ненавидит уже. Не может руки от руля оторвать, чтобы уши ладонями прикрыть, так что приходится слушать бред переговаривающихся. От дороги не отрывается, надеясь, что машина в сугробах не застрянет: неочищенные дорожки, заваленные кучей снега, никто не мог протоптать и проездить. Так что оставалось лишь молиться, неясно только, кому. Он в карту смотрит бегло, ориентируясь больше по собственной памяти, чем по каракулям на бумаге. Путь не занимает много времени. Занял бы куда меньше, если бы снега не было, и дорога была прочищена, но уже жаловаться некогда. Илья от окна отрывается. Белизна бесконечная по глазам бьёт, заставляя морщиться. Из машины вылезать вовсе не хочется: сердце стучит бешено, кричит словно, но крик этот все игнорируют. – Я не вижу ничего такого. – Коряков из машины выпрыгивает. Снег под ногами хрустит, громко очень, по мнению самого Ильи. – Заброшенное здание рядом с замёрзшей рекой. Конечно, тут нет ничего подозрительного. Клоуничает, самого себя стараясь успокоить. Мёртвое место, полностью белое и тихое, нагоняет тревоги непонятной. Денис из машины тоже выбирается: спрыгивает, всё ещё игнорируя вспомогательную ступеньку, и встаёт рядом с другом, смотря туда же, куда и друг. – Уютно. – Очень, блять. – Пистолеты в карман суньте. Думаю, что пригодятся. – Боб двери машины блокирует, ключи забирая. Обычно не делал так, если собирался ненадолго автомобиль бросить, но сейчас, когда рядом могут быть люди, решил перестраховаться. – Кто первый? – Коломиец спрашивает. Взгляды злобные на себе чувствует, голову в плечи вжимая. – Палочки найти? У кого короткая – идёт. Или наоборот.. – затыкается всё же, прекращая чушь нести. Первым всё же движется Боб. Дверь чуть отодвигает, пистолет перед собой выставляя, и движется аккуратно очень, по сторонам оглядываясь, чтобы предотвратить нежеланные происшествия. Илья за ним направляется: в другие стороны смотрит, внимательно вглядываясь в каждый угол: старается выцепить хоть что-то, что могло бы выдать людей, что должны здесь находиться. Боб резко останавливается, руку вверх поднимая. Направляет оружие в сторону одного из многочисленных проходов, и Илья, как и Денис, прислушивается к шагам громким. Людей явно несколько, они переговариваются между собой, тихо вовсе, и разобрать их слова не получается, даже если очень хочется. – Какая приятная встреча. – один из них, предводитель видимо, улыбается мерзко, обнажая зубы, кровью покрытые. Дёсна, стёртые, либо раненые чем-то, все красными были, и от вида этого, нелицеприятного, хотелось сблевать. – Вы – те, с кем мы разговаривали по рации? Такое счастье, что нам удалось связаться хоть с кем-то. Если бы не вы, то мы бы с ума сошли, не зная, куда податься. – голос его настолько наигранно-приятный, что Илья быстрый взгляд на Дениса бросает, пытаясь донести до него, что он проебался знатно. – Вы говорили, что вам нужна помощь. Что есть раненые, с которыми вы не можете передвигаться. – Коломиец сглатывает, всеми силами стараясь держать голос. Но он, дрожащий всё равно, явно выдаёт его волнение. – Конечно, есть! Вы не доверяете нам? – остальные четыре парня, между собой переглядываясь, просто стоят. Ждут какой-то команды, как кажется Илье. Надо нахуй сваливать отсюда. Коряков знает, что оба человека, с которыми он сюда явился, об этом уже догадались. Но поворачиваться спинами к людям, чьи намерения далеки от хороших, страшно. Илья крепче пистолет сжимает. Боится на курок нажать случайно, потратив одну из пуль, сейчас крайне необходимую. Ебучее напряжение. Чувствуется, что все настроены агрессивно, и от этого ни капли не легче. Трое на пятерых. Шикарный расклад. – Раненый один всего остался. Второй, буйный слишком, был устранён. – парень мерзкую гримасу корчит, словно "устранение" это – дело привычное. – Мы всё думали, что сможем их излечить, что у нас получится прекратить страдания их, но каждый раз эксперименты оканчиваются неудачей. – Излечить...? – Илья широко открытыми глазами смотрит на толпу людей. Те, словно не способные на какие-то эмоции, просто кивают. – От вируса. Если его кто-то создал, то такой же "кто-то" и уничтожит. И мы, увы, таковыми не являемся. Так что подумали, что новые подопытные работу сдвинут с мёртвой точки. – Вы, бляди, притаскиваете сюда заражённых и ставите на них опыты, я правильно понимаю? – голос Боба сбивается. Он, до этого громкий, до шёпота опускается. – Почему сразу "бляди"? Мы хотим внести вклад в создание лекарства. Денис, до этого молчащий, голос подаёт: – И для чего вам мы? – Как для чего? – один из четвёрки, такой же израненный и измученный, говорить начинает. – Станете новыми подопытными. Это весело даже, не бойтесь. – и смеётся, после чего свистит громко. Команда. И втроём они, кажется, всё понимают. Но поздно – один из парней на кнопку жмёт, и из одной из комнат несётся тварь, на которую какого-то хуя нацеплен ошейник. Массивный такой, явно с подачей тока. Коряков только это успевает заметить: тварь, вовсе озверевшая, кидается на него, стоящего ближе всего, и опрокидывает его на землю, издавая хрип задушенный. Пасть раскрывает, вгрызаясь в руку, и Коряков от собственного крика глохнет. Морщится болезненно, стонет громко, стараясь скинуть с себя дрянь, но она зубы сжимает крепко, не желая отпускать. Илья достаёт пистолет из кармана, стреляя в голову зомби несколько раз, и подальше отползает, раненную ладонь сжимая здоровой. Слышит перестрелку, но глаза, кровью залитые, поднять не может. Руками утирает с лица жижу мерзкую, моргает злобно, стараясь наваждение прогнать. Как же они проебались, блять. – Денис! – он друга зовёт, желая, чтобы тот хоть чем-то помог. Но, когда вместо ответа слышны лишь выстрелы, Илья старается подняться. Держится за стену, пачкая её своей же кровью, и слепо вперёд движется. Зрение проясняется поздно. Коряков слышит хрипы болезненные, вместо последних слов. Вокруг – кровавое море, весь пол, до этого белый, лишь слегка грязный, испачкан красной жидкостью. Несколько трупов, что вместе валяются, Илья даже не пытается разглядывать. Ему абсолютно плевать, как выглядят мрази, что решились грохнуть их всех. – Вы как? – Коряков крутится вокруг, стараясь взглядом выцепить Коломийца и Боба. Одного из них он находит сразу: Боб за бок держится, но пуля, слава всем богам, лишь задела плоть, а не внутрь попала. Илья ближе подбегает, чтобы помочь чем-то. Он, конечно, не врач, но некоторые основы первой помощи знает. – Мне жаль, сопляк. Не надо. – не даёт приблизиться к себе. Коряков головой машет, не заостряя внимание на своей ране. Не понимает, почему помочь не дают, но, немного погодя, осознаёт всё. Смеётся нервно, взглядом сверля руку свою. – Блять.. – дышит сбито. Часто-часто моргает, стараясь прогнать явно неправдивое видение. Даже трёт укус ладонью, в попытках убрать "грязь" с кожи своей. – Ебучие мрази. Илья готов смеяться всю оставшуюся жалкую жизнь. И, кажется, ему недолго осталось. Проебал пари, получается. От этого ещё смешнее. Коряков на Боба смотрит. Тот, рану свою руками прикрывая, глядит куда-то вдаль, на пол. Илья туда же взгляд переводит, и улыбка, до этого нервная, с лица сползает. – Нет. Не может этого быть. Коряков с места срывается, подскальзываясь на луже чьей-то крови. Падает, носом прикладываясь об кафель, но встаёт тут же, добегая до нужного места. На колени опускается резко, отбивая всё к чертям, и ладонями, и так окровавленными, тянется к трупу. – Дэн! Денис, вставай. Не придуривайся, я прошу тебя. Чего ты лёг, блять? – тормошит друга со всей силы. Но она, столь несущественная, в теле почти не осталась. – Давай, выблядок, спать будешь потом, в более тёплом и приятном месте. Он смотрит в лицо чужое. В то самое лицо, которое запоминал в один день, и оно, теперь окровавленное и бледное, вовсе не было похоже на то, которое Денису принадлежало. – Не смей, сука. – губу кусает до крови. Но, не чувствуя больше боли, даже не обращает на это внимание. Стекающая капля, на подбородок падающая, ничего не значит. – ВСТАВАЙ, БЛЯТЬ! – Илья горло дерёт. Кричит громко слишком, и крик этот от стен эхом отражается, к самому Корякову возвращаясь. – У нас пари было. Ты не можешь проиграть, я уже одной ногой в могиле, так подожди же! Куда ты торопишься, блять? – Илья понятия не имеет, кому этот вопрос задаёт. Он руками хлопает по груди друга, влезая в кровавое пятно. Пальцы свои поднимает к лицу, и кровавые следы, что на руке остаются, удивлять не должны. Но Коряков, у которого заело будто, продолжает что-то кричать уже мёртвому Коломийцу. – А Арише, блять, кто писать будет? Редко, но ты должен! Ты обязан говорить ей, что всё хорошо, так что ты, блять, лежишь? – Хорош, сопляк. Он не встанет больше, как ни старайся. – Боб голос подаёт. Встаёт, чуть шатаясь, и Илья поворачивается к нему резко, чуть ли не сворачивая себе шею. – Какого хуя? Какого хуя ты, блять, стоишь живой, а он валяется здесь? Как ты посмел, блять, живым остаться. Лучше бы ты умер, а не он. – совершенно не контролирует слова свои. Глотает сопли и слёзы, уже не понимая, какие они: слёзы горя или слёзы обиды. – Вали отсюда нахуй. ВАЛИ, БЛЯТЬ! – Илья пистолет бросает в стену куда-то: отворачивается, вновь смотря на Дениса. Он не может больше. Лбом утыкается в грудь друга, ухо прикладывая к тому месту, где сердце биться должно, но слышит целое нихуя. Слезами мочит куртку чужую, на которой кровавое пятно расползлось, и встать не может. Ему слышно, как Боб машину заводит и уезжает. Слышно, как собственное сердце стучится – быстро очень, о клетку грудную ударяется, грозясь сломать. Но не слышно чужое дыхание, сейчас такое необходимое. Илье похуй. Пусть ломается – ему всё равно уже ничего не нужно. Он – смертник, которого жизнь послала на три буквы. Почему сейчас? Коряков задаёт вопросы самому себе. И все они, до глупого нелепые, ответа не имеют. Он не хотел побеждать в этом споре. Никогда бы не захотел, и победа эта – издевательство над ним. – Придурок. – он не может говорить. Хрипит только, ком в горле подавить пытаясь, но в очередной раз поражение терпит. Ему нельзя больше жить, блять. Ближайший пистолет он хватает без раздумий. На курок быстро нажимает, глаза закрывая, но выстрела не чувствует. Пустой магазин, блять. В остальных пушках, как назло, тоже нихрена нет, и Илья на пол опускается, за голову хватаясь. Даже последнее желание вселенная исполнить не может. Драная сука. Илья не хочет быть тварью, что других людей заражать будет. Не хочет отбирать близких, принося глупые смерти. Он руками грязными вытирает влагу с лица. Слёзы, текущие без остановки, легко игнорировать, если ты к ним уже привык. И Коряков никогда не хотел привыкать к такому. Как же отвратительно. Илья, словно призрак, шатается по заброшке. Заглядывает в каждую комнату, ища то, чем можно убить себя, но находит лишь хрень, которая ничем не может помочь. Ебучая пустота, от которой Илью тошнит натурально. Он в три погибели сворачивается, содержимое желудка выблёвывая. Обессиленно падает рядом с лужей рвоты и уже не поднимается. Смотрит куда-то в стену, дрожит, либо от холода, либо от другого чего-то. Сраные люди. Илья умереть хочет: желает об этом с самых первых дней катастрофы, но сейчас желание это – то, которое из головы нельзя выгнать. Оно преследует тебя, заставляет думать бесконечно, подкидывает образы и события, которые опрокидывают тебя, опуская ещё ниже. "Нет, Илюх. Ты сильнее, я уверен. Даже я не такой." – Илья слова эти вспоминает. Мог бы посмеяться, если бы силы были. Но он, грязный и почти мёртвый, трясущийся от горя и холода, ни разу не был похож на "сильного". Денис – придурок. Коряков это всегда знал, но сегодня убедился окончательно. Жаль только, что не может сказать это другу, в глаза глядя. Илья на холодном полу валяется. Смотрит куда-то вверх, моргая изредка, и перед глазами всё плывёт. Быть может, ему повезёт, и он умрёт от кровопотери раньше, чем в тварь превратится. Даже не пытается рану для этого перевязать: глаза закрывает, надеясь на утро не проснуться. Засыпает не сразу – его мучают видения. Мерзкие такие, осадок оставляющие. Видения эти – лица людей мёртвых: всех, кого он знал когда-то. Ксюша, Денис, даже родители мелькают, хотя Илья не уверен в их смерти. Никто из них так и не попрощался нормально. Илья должен был послать Дениса нахуй, должен был остаться вместе с ним в бункере, не стараясь заниматься благотворительностью. Но ничего теперь не может вернуть, из-за чего страдает. Илья в сон проваливается, и очередной кошмар – то, чего он ожидает. Удивительно было бы, если бы его не было.***
Данила кровавые следы осматривает. Смотрит куда-то вдаль, туда, куда эта дорожка ведёт, и усмехается тихо. Он точно знает, что Руслан этим путём шёл. Знает он и то, что спустя дней пять Тушенцов так и не появился. И средств связи, увы, у них не было, так что Кашин даже не мог узнать, что же с компаньоном случилось. Даня передвигается осторожно, стараясь не навернуться в сугроб и кровавую дорожку не потерять. Он взглядом цепляется за что-то серое: наклоняется, отряхивая безделушку. Это – брелочек летучей мыши, что всегда висел у Руслана на рюкзаке. Глупый такой, детский, но Тушенцов его обожал: всё никак не решался свесить. Дурак. Данила дальше не идёт: разворачивается на запад, точно зная, что в том направлении можно найти убежище. Туда он и идёт, желая хотя бы на несколько дней получить укрытие. Уже потом, когда отдохнёт, последует в другое место.***
Данила дыхание переводит. Конечности нихуя не чувствует, и холодными ладонями в ворота стучит, надеясь, что быстро получит ответ. Двери открывает мальчишка маленький: тут же впускает незнакомца, но смотрит с опаской. – Вы откуда и зачем? – взгляд не отводит, в душу словно заглядывая. Даня усмехается, удивлённый. Ребёнок на стрёме, дожили. – Ебать вопросы. Передохнуть пришёл, не знаю, куда ещё податься. А откуда – секрет. – Можете спуститься. Найдите там мужчину, он у нас за главного. Боб вам всё расскажет, чтобы никаких вопросов не возникло. Кашин кивает. Следует к входу в убежище, но, войдя внутрь, не совсем понимает, куда надо. Крутится вокруг, оглядываясь, и всё же замечает погребную дверь. Умно. Он по лестнице спускается, с нескольких ступеней спрыгивая, и к людям разворачивается, осматривая их. – Тебя Юрка впустил? – мужчина, прикрывая бинты на боку, встаёт с кресла. Видимо, это – тот самый Боб, о котором мальчишка говорил. Кашин кивает. Даже если съязвить хочет, то держится, чтобы его не выгнали в первый же день пребывания. – Да. Тот мальчишка, грустный он у вас какой-то. Боб плечами пожимает. Кряхтит, видимо обеспокоенный раной своей, и глаза прикрывает, головой мотая. – Скучает по кое-кому. – И? Не могут увидеться? – Даня затылок чешет, не совсем понимая проблемы. – Ну, если можно с мёртвыми видеться, то не знаю, что он не идёт пытаться. – А. – Не акай. Сам не знаю, умер ли тот парень. Но, как я знаю, его укусили, а второй, который с ним был, погиб. Данила, если честно, не знает, как реагировать. Постоянные смерти – та вещь, к которой со временем привыкаешь, хотя не хочется. Хотя иногда в сердце колит, от боли. – Так я могу остаться, да? – Кашин себя мразью какой-то ощущает. Ему про смерти говорят, а он о своей шкуре беспокоится. Хотя.. Есть ли разница? – Конечно. Располагайся, можешь даже вещи чьи-то взять: в угол мы складываем рюкзаки людей, которые не вернутся больше. Мрачновато. Но Данила плечами пожимает, не отказываясь от такой возможности. Зачем, если предлагают? Но в бункере, всё же, Даня чувствует себя неуютно. Ему пытаются сказать что-то, присоединить к каким-то отрядам, но Кашин этим всем не интересуется. Уже свалить хочет, хоть тут и есть еда и некоторое тепло. И момент удобный всё же появляется.***
Илья устал. Он ничего не понимает, и мозги, измученные мыслями, скоро расплавятся. По его ощущениям, прошла неделя, а то и больше. У него живот от голода сводит, и он, мотаясь по заброшке, находит запасы еды и воды. Жадно ест, не прожёвывая нормально, но, в принципе, чувствует себя нормально. Куртку на себя накинул в первые пару дней, и до этого момента даже не снимал её. Но сейчас, когда делать нечего, он отодвигает рукав, смотря на рану свою. И глаза от удивления вывалиться готовы. Никаких признаков заражения, хотя они давно должны были проявиться, и укус, до этого момента кровавый и мерзкий, просто-напросто начал зарастать, будто царапина обычная. – Бред ебучий. – Илья не чувствует уже ничего. Он всю неделю засыпал с мыслью о том, как же хорошо будет, если он не проснётся, а теперь видит эту хрень. Издевательства от вселенной, не меньше. Он не болен, хотя укушен. Он не превращается в дрянь, что хочет убить всех подряд, и это, сука, явно первый такой случай. "Нужно вернуться в бункер" – Илья не уверен, что ему там будут рады. Не уверен, что сможет даже дойти до него, но все сомнения прячет глубоко. Встаёт, чуть шатаясь, и наконец выходит в основную комнату. От света морщится, бросает беглый взгляд на гору трупов, что в одно место свалены, и вновь старается не начать биться в истерике. Тяжело. Ему просто тяжело, и поделать с этим ничего нельзя. Он даже не смог повторить судьбу того мужчины из загородного дома – не смог себе в голову выстрелить, ведь просто нечем. Если у того была одна пуля в пистолете, то у Ильи – ноль. В каждом, он проверял. Такая тупость. Коряков куртку застёгивает. Даже не берёт с собой ничего: нечего. Капюшон на голову набрасывает, в последний раз оглядывая это проклятое место. Плюёт на один из трупов тех ущербных парней, и ему похуй, что это – неуважение к мёртвым. Он их и живых не уважал. Пробираться сквозь сугробы сложно. Илья останавливается пару раз, чуть ли не валясь в снег холодный, постоянно прислушивается и осматривается, но видит лишь белизну снега. До убежища он добирается часа четыре, если не больше. И, уже доходя до ворот, готов свалиться и остаться лежать. И с этим, как раз, ему помогают. – Какого хуя ты тут забыл? – рыжий парень подсечку делает, на землю опрокидывая Илью. Коряков весь воздух из лёгких выпускает от неожиданности. Ошалелым взглядом смотрит на незнакомца, нихуя не понимая. Ладонь раненную на пистолет кладёт, уже собираясь выхватить оружие: стрелять готов, если понадобится. Лишь потом вспоминает, что нечем. Зачем взял пустой ствол? Непонятно, к какой организации относится человек. И что он, блять, забыл в бункере? Конечно, здесь рады большинству, только если это не заражённые, либо союзники "ФЕДРЫ", но видеть новые лица непривычно. – То же самое, что и ты. – Тебе здесь не рады. – скалится злобно. – Ты заражённый: Боб говорил, что двоих бойцов при вылазке потеряли: одного убили, а второго укусила тварь. И, если я правильно всё понимаю, ты второй. Твою внешность описали, так что лучше не ошарашивайся тут, я ведь прямо сейчас могу тебя пристрелить. Но, как видишь, не делаю, давая тебе возможность свалить. Очень смелое решение – прийти сюда, зная о своём заражении. Илья усмехается весело. Слова верные, но не в его ситуации. Такой бред происходит, что уже даже не хочется ни о чём думать и переживать. Как же он устал, блять. – Меня укусили, ты прав. Но один нюанс всё же есть. – молчит несколько секунд, чтобы взгляд поднять к лицу чужому. Смотреть куда-то в область паха – так себе занятие. – У меня ноль признаков заражения. Это было около недели назад, и укус, блять, заживает. Я отсиживался в грязной заброшке, изнутри сгрыз себя, пока ждал, когда же признаки появятся. Но, сука, ничего. Ни единого, даже малейшего намёка, на вирус нет. Просто рана, которую обработать можно. Ты ведь сам понимаешь, что такого быть не может? Парень осматривает лежащего. Брови хмурит, и лицо его, до этого момента злобное, становится смешным: рот открывается, а глаза расширяются от непонимания. – Хочешь сказать, что ты не заражён? Хотя тебя укусили. – Да. – сам сейчас засмеётся. Анекдот, блять. – Бред нахуй. Этого не может быть, тебе всё равно никто не поверит. Можешь не пытаться придумывать что-то. – Смотри, блять. – Илья рукав кофты задирает, показывая рану. Поднимает руку, чтобы рыжему было удобнее видеть. – Вот, ты видишь, что он затягивается? Я, сука, не жру людей. Не превращаюсь в ебучую тварь, и ты думаешь, что я сам понимаю, что происходит!? Если бы я придумывал, то всё было бы куда проще, не думаешь? – Допустим. – он оружие убирает за пояс. Ладонь протягивает, чтобы помочь подняться. Как-то лояльно даже, и Коряков смеяться от этого готов. Каков джентльмен, блять. – Но тебе никто не поверит, даже если ты правду говоришь. Люди боятся всего, что связано с заражением, и, если я, наверняка слишком глупый, могу тебя понять и принять ситуацию твою, то другие явно не смогут. – Я понимаю. – Илья задницу от грязи и снега отряхивает. Ёжится от холода, промокший насквозь. – Я не знаю.. Я не могу никуда податься больше. – Тот парень, второй. Другом твоим был? – не знает, зачем спрашивает. – Лучшим. – глаза прикрывает, слишком уставший от истерики бесконечной. Уже даже плакать не может – слёзы закончились. – Я тоже потерял кое-кого. Не совсем уверен, что друг он мне, но мы вместе таскались всё время. А потом он пропал на дней пять, если не больше, и найти я смог только брелок, что на рюкзаке его висел. – Он тоже умер? – Илья сглатывает, ощущая непонятную боль в сердце. Это мерзкое "тоже" – шаг в неизвестность, что страданий полна. – Скорее всего. – он разворачивается, к бункеру направляясь. – Сядь в авто и не вылезай. Скажи, какие вещи твои, если есть такие вообще. Я их прихвачу, а потом съебёмся отсюда. Не хочу оставаться здесь, не моё это – прислуживать кому-то. Уж лучше одному, либо в паре. – Ты хочешь быть в паре со мной? Не боишься? – Илье действительно важен ответ на этот вопрос. – Отбоялся уже. Сиди давай, любую тачку выбирай, спорить не буду. – Там два рюкзака у самого выхода, если в них ещё не копались, то принеси их мне. Пожалуйста. Рыжий фыркает. Кивает бегло, после чего к воротам идёт, стучаться. Юрка открывает быстро очень. По сторонам оглядывается, чуть ли на улицу не выскакивая, и Данила его за ворот кофты тянет, поднимая. – Куда намылился, сопляк? С поста съебать хочешь? – Там Илья был! Где он? Мне сказали, что он мёртв, но я ведь видел его! Прямо сейчас, буквально тут стоял! Что с ним, скажите? Я прошу вас. – Юрка почти плачет, и Даня, если бы повышенной эмпатией обладал, тоже бы мог расстроиться. – Сказали же, что умер. Не заостряй на этом внимание. Мальчишка за руку цепляется, не собираясь отпускать. Смотрит обеспокоенно, не веря в слова громкие. – Но я видел его. Там стоял, живой и здоровый. – Тебе показалось. Знаешь, есть вещи такие – галлюцинации. Когда человек с ума сходит, то они появляются. Догоняешь, о чём я? Юрка отходит, глаза ладонями закрывая. Плачет тихо вовсе и носом всё шмыгает. – Он не мог умереть. Я не верю. – Ещё как мог. Запомни: мы не в игре. Тут сохранений и дополнительных жизней нет, так что может произойти буквально всё, только если это не хорошее. Данила дальше идёт, больше не зацикливаясь на парнише. Пусть сам свои проблемы решает, ему помочь ничем нельзя. Кашин в бункер спускается. Сразу же направляется к главному, чтобы о своём уходе предупредить. – Надеюсь, что у нас не будет разногласий, если я уйду. Понял, что не моё это. Куда привычнее, если один таскаться буду. – руку протягивает для рукопожатия. Улыбается скомканно, ради приличия. – Быстро ты. Конечно, не будет. – Могу машину забрать? Боб над просьбой этой думает долго. Щурится, не уверенный, стоит ли отдавать незнакомцу такую ценную вещь. Но, оглядывая помещение и людей, что выжившими остались, кивает. – Как хочешь. Нам достаточно и наших, так что от одной ничего не изменится. И вещи, если нужны тебе, можешь взять из рюкзаков оставшихся. – посмеяться пытается, но выходит задушенно и неправдиво. – Спасибо. Щедро очень, я как раз приметил то, что прихвачу. – улыбается, зубы показывая. К выходу отправляется, по пути замечая необходимый рюкзак. Копается недолго, скидывая вещи из двух портфелей в один, и, уходя, ладонью на прощание машет. На улицу выбирается, быстрой походкой двигаясь в сторону машин. Осматривает каждую, прикидывая, куда мог парень деться. Рука, из окна джипа высовывающаяся, все мысли откидывает: Кашин водительскую дверь открывает, залезая. Портфель на заднее кидает, даже не смотря туда. – Почему джип? Не возражаю, но интересно просто. – На то свои причины. – Илья на заднем сидении ложится, стараясь хоть как-то устроиться. Глаза красные закрывает, мечтая только о здоровом сне. – Ясно. Тебя звать как? – Данила ключ с сидения хватает, вставляя его. Оборачивается, осматривая своего нового компаньона. – Илья. – Я Данила. Охуенное знакомство, да? – Суперское. Я посплю, ладно? Всё равно водить не умею, так что сменить тебя не смогу. Вези в любое место, мне вообще похуй. Как опрометчиво. Но Кашин пока сам не понимает, куда податься хочет. Надеется только, что бензина на первое время хватит, а в багажнике завалялись баки, которые если что можно использовать. – Спи, мне-то чё. И ехать вот так, под сопение чужое, – что-то привычное. Руслан раньше так же делал: водительское место Даниле отдавал, а сам перебирался на заднее, грязь с ботинок стряхивая на сиденья передние. Никогда не выбирался из машины, чтобы нормально пересесть. Сука.