The last of Maz

Всё кажется до ужаса нереальным. Илья, просыпаясь на кровати, а не на ободранном матраце, долго не может понять, что происходит. Он ворочается, пальцами проводит по простыням, чистым и не запачканным кровью, и ужасается, подскакивая с постели. Кажется, всё совсем плохо. Ему тошно от осознания, что он может привыкнуть к нахождению здесь. Нет, ребята вовсе не злые, не пытаются прогнать, а наоборот, дают возможность остаться на столько, на сколько хочется. Считают, что Илья теперь идёт дополнением к Кашину, потому и не трогают. Разговорить тоже не стараются. Просто дают покой, и лишь один Даня изредка тащит вниз, на кухню, чтобы проследить, что еда не пройдёт мимо рта Ильи. Это пугает. Коряков, замечая высокую фигуру рядом с собой, оборачивается в надежде, но взгляд его тухнет, стоит вместо плохо отросших пепельных волос заметить рыжие. У Дениса никогда не было татуировок на ладони, никогда не было желания погрызться с кем-то за обедом, только если это не Илья и его бесконечные глупые разговоры. А Кашин, запихивая в рот еду, не жуёт даже, когда отвлекается на то, чтобы покрыть Руслана матом. А тот, брови поднимая, лишь на Колю оглядывается, чтобы уловить его настроение. Всё же привык к перепалкам с Данилой, но Коля, до этого момента не особо разбирающийся в отношениях своих подчинённых, каждый раз удивлённо на них смотрит, стоит ему услышать кучу ругательств, что из ртов обоих льётся. Коряков чувствует себя неуютно, из-за чего пытается быстрее смести с тарелки еду и вновь уйти в комнату. Не хочется быть участником даже базовых разговоров, в которых трое обсуждают ближайшие вылазки и необходимые продукты и вещи. – Даня говорил, что ему нужно про тебя что-то важное сказать. – Коля дверь прикрывает, не оставляя даже малейший просвет. К кровати подходит, после чего в самые глаза смотрит, устанавливая зрительный контакт. – Не сказал ещё? – Илья ноги под себя поджимает, нервно теребя рукав кофты в том месте, где есть шрам. Взгляд не отводит, хотя очень хочется. Вместо этого пытается уловить, говорит Коля правду, либо же врёт, желая услышать более детальный рассказ. Если второе, то его явно ждёт разочарование: Илья об этом рассказывать не хочет. – Я запретил ему. Хочу узнать от тебя, а не от него. – Ромадов ладонь на кровать кладёт, как бы спрашивая разрешение, и Коряков кивает коротко, позволяя сесть. – Расскажешь? А то за эту неделю так и не решился подойти, но волновался насчёт того, насколько информация важная. – Не особо. – Илья ладонью движущийся кадык прикрывает, скрывая свою нервозность. Коля не кажется злым человеком, но говорить с ним всё равно не хочется. По крайней мере не сейчас. И, наверняка, не в ближайшее время. – Он выглядел взволнованным, когда говорил об этом. И, поверь мне наслово, Кашин волнуется за малое количество людей. Ты, видимо, заинтересовал его слишком сильно, если тебя прихватили сюда. – проницательно. Коля пушистые волосы поправляет, надевая на голову повязку. Шеей вертит, издавая хруст, и Илья от этого дёргается, испытывая непонятную неприязнь к громким звукам. – Было бы чем интересовать. – Вот ты мне и скажи, что с тобой не так, если столь выдающаяся личность, как Кашин, от тебя оторваться не может. Бегает с тобой, кормит, говорит присматривать, если его нет рядом. Коля смотрит так пристально, словно все слова, которые сейчас произнесёт Илья, будут стоить тому если не жизни, то явно чего-то иного, очень даже ценного. Илья некоторое время размышляет. Думает, есть ли право на отказ, но настрой Ромадова явно говорит иначе. «Либо говори, либо получи уйму подозрений, направленных на тебя». И Илья говорит: – Это проще показать, чем рассказать. – с кровати поднимается, отходя к окну. Слегка дёргает занавеску, позволяя небольшому количеству света попасть в комнату, и только после этого оборачивается на парня. – Смотри. Ромадов, в попытке рассмотреть руку, шею вытягивает, чуть ли не грохаясь с постели. Видимо думает, что так что-то может получиться, но, сдаваясь в итоге, встаёт на ноги, оказываясь рядом с Ильёй. Закатанный рукав кофты оголяет кусок кожи, всё ещё бледной и болезненной. Илья руку протягивает, убито улыбаясь, и следит за тем, как глаза Коли комично расширяются. – Подожди. – моргает, наклоняясь ещё ниже, носом почти касаясь руки. – Это то, о чём я думаю? Или..? – Нет, собака погрызла. Бешеная такая, грибов наелась, скорее всего. – смеётся даже. Конечность убирает, не желая оголять больше, чем следует. Этот шрам – путь к самому сердцу, к истории, которую бы не хотелось рассказывать никому. И позволять кому-то видеть его, даже «одним глазком», – ужасный удар по лицу, да такой, что можно сплёвывать лишь кровь и слюну, что накопилась во рту. Илью, конечно, никто не бьёт. Коля жалобно поджимает губы, отходя чуть дальше, даже сказать что-то хочет, но молчит долго, в попытке подобрать слова. Это схоже с просмотром циркового шоу. Ты тянешься в цветной манеж, будучи маленьким, чтобы посмотреть на смешных клоунов. Они, в потешных костюмах, делают трюки и поднимают настроение. Ты радуешься искренне, ёрзаешь на своём месте, пальцем указывая на человека, что катается на шаре. И родитель, которого ты дёргаешь за рукав, чтобы посмотрел, оглядывает тебя устало, легко улыбается, но не смеётся. Потому что понимает, что на самом деле клоуны недовольны своей работой и ярлыком шута, что за ними закрепляется. Они хотят покоя, а не веселья. Но приходится строить из себя чёрти-что. Вот и Коля, до этого момента не убирающий улыбку с лица, костюм снимает. И виной тому – Коряков. – Даже не хочу думать, почему ты сейчас не бегаешь вне убежища, грызя людей. Каким образом вообще? – говорит так тихо, будто сейчас разделяет с Ильёй секрет. Но, если подумать, то так оно и есть. – Понятия не имею. Судьба меня не любит, как видишь. – занавеску повторно тянет, погружая комнату в приятную темноту. Теперь видны лишь очертания Колины, его светлые волосы и лёгкий отблеск глаз, опущенных в пол. Ромадов думает. Молчаливо стоит, походя на статую, и Илья возникшее молчание прервать не пытается. Ему и не нужно: снизу доносится настолько пронзительный звон стекла и последующие падения чего-то, что о любом покое и любой тишине можно забыть. Коля, бросая в сторону Ильи недоумевающий взгляд, из комнаты вылетает, желая разобраться, что происходит. Коряков, чуть погодя, дыхание переводит, следуя за ним. Но, когда почти доходит до кухни, останавливается за стенкой, вслушиваясь в разгорающийся спор. – Хули ты возникаешь? – голос у Дани совсем сиплый. Непривычный, из-за чего Илья чуть ли не решает, что он принадлежит Руслану. Но, когда слышит следующую фразу, убеждается в том, что до этого момента говорил именно Данила. – Потому что могу. Коля не скажет, потому что видит твоё отношение к нему. Но, сука, твой нынешний компаньон – обуза ебаная. И прекращай его прикрывать, я же знаю, что с ним не так что-то. А ты всё отмалчиваешься. Всё же решаясь заглянуть, Илья слегка вытягивает шею, показывая голову в дверном проёме, и смотрит на двух парней, что по полу катаются. Коля чуть поодаль стоит, облокачиваясь на кухонную стойку, и возникать не пытается. Видимо, не видит смысла. А он явно есть: Данила, держа Руслана за грудки, корчит недовольное лицо. Явно настроен на продолжение драки, и разбитый нос – лишь неволнующее обстоятельство. Он шипит что-то в самое ухо, сплёвывает кровавую слюну совсем рядом с Тушенцовым, который ладонью прикрывает рану на животе, и вставать не собирается. В сторону Коли не смотрит, и, если бы тот попробовал их разнять, то только бы получил от одного из них. Руслан подняться не пытается. Не хочет даже оттолкнуть Кашина, лишь скалится неприятно, явно уверенный в своей правоте. – Я ношусь с ним по своим причинам. Тебя ебать не должно. – Твои причины – хуйня. Не ставь нашу безопасность на последнее место, уёбок. – носом шмыгает, всё же поднимая ладони, чтобы толкнуть Данилу в грудь. Кашин, скорее из-за собственной прихоти, руки убирает, бросая Руслана на пол. Но всё ещё сверху нависает, сверля злым взглядом. – Илья не опасен. Просто дай ему время, он будет полезным. – Я не хочу ждать. – Это решать Коле. Не тебе. Коряков от двери отходит, теряя обзор. Ему не хочется слушать окончательное решение, которое должен озвучить Коля. Ему не хочется встречаться с Тушенцовым и его неодобрением, так что, чуть погодя, Илья покидает первый этаж, чтобы вновь закрыться в комнате. Так удобнее, и насрать, что такой поступок – попытка побега от самого себя. Всё крутится вокруг него. Даже если не должно, то всё равно сводится к нему, игнорируя все другие пути, на которые можно свернуть. Одна дорога – жизнь Корякова. И она, даже будучи извилистой, привлекает всех и всё, исключая хорошее.

***

– За эту неделю он не сделал ничего плохого. – Ромадов скрещивает руки на груди, показывая своё недовольство. – И тебе, Руслан, стоит сначала обсудить свои переживания со мной, а не сразу бросаться пиздить Кашина. – Так хули мне никто нихуя не объясняет? Тот же ты. – звучит в некоторой степени обиженно. Тушенцов, с пола поднимаясь, дополнительно пинает Данилу в коленку, чтобы оставить за собой спор. – И Кашина можно пиздить в любом случае, он не возникает. – Потому что не твоё дело, придурок. – Даня, наоборот, назад подаётся, руками упираясь в пол. Садится, не имея желания вставать, но тут же хмурится, стоит ладоням ткнуться в разбитую чашку. На последнюю фразу он никак не реагирует, уже уставший от ебанутых игр в войнушку. Только вместо солдатиков – два долбоёба, которые не умеют нормально решать проблемы. Коля говорит первее, чем Руслан, желающий вновь начать крыть Даню хуями. – У нас нет причин переживать. Если заражение никак не проявилось за две недели, то уже явно не проявится. – Он заражён? Вы угараете? – Тушенцов чуть ли не смеётся, оглядывая обоих парней. – И ты притащил его сюда? Вот так вот просто, без всяких вопросов? – А что? Должен был связаться с Колей, сказать о своих планах, и только потом мог бы его привезти? – Как минимум. – рявкает, всё ещё злясь на Кашина за столь необдуманный поступок. – Да завалитесь оба, блять. – Коле достаточно спокойного тона, чтобы заставить двоих заткнуться. – Уже поздно думать, да и вы лишь хуже сделаете, если попытаетесь выгнать Илью. Он может стать путём к вакцине. Он полезный. И будет таковым. – Ромадов, ногой притоптывая, вздыхает. Головой мотает, прикрывая глаза. – Я уже устал, хотя нихуя не сделал. Ваши перепалки у меня поперёк горла стоят. Илья всё слышал, кстати, так что оба извинитесь перед ним. – А я-то что? Я его защищал, вообще-то. – Данила, в попытке сбить осколки, трясёт рукой. Пальцами лезет, ногтями ковыряет ранки, пытаясь убрать стекло, но принимает поражение, убирая от себя ладони. – Джентльмен из тебя ущербный, еблан. Ты его бесполезным назвал, так что пиздуй отсюда нахуй, ничего больше слышать не хочу. – точку в разговоре ставит. Он тянется к Руслану, чтобы схватить того за руку, что-то шепчет ему на ухо, отчитывая как щенка, что погрыз мебель. Кашин, тупо усмехаясь, встаёт с пола, проходя мимо «сладкой парочки». В комнату свою он не идёт, вместо этого отправляясь к Илье. Хочет... А что он вообще хочет? Именно с этим вопросом Даня и останавливается перед закрытой дверью, не решаясь зайти. – Ты дышишь слишком громко. – дверь резко открывается, почти задевая Данилу. Он отходит, смотря прямиком в зелёные глаза Ильи, и тот тут же в пол смотрит, более не поднимая взгляд. Назад пятится, теряясь в темноте комнаты, и Даня, хоть и не получил разрешения, тянется за ним. – Всё нормально? – глупый вопрос. Данила вообще глупый, если дело касается Ильи. С чем это связано – вселенская тайна, к которой у него нет доступа. – Да. – чистое враньё. Настолько явное, что даже не нужно анализировать. – Ага. Так и знал. Кашин обходит комнату, не боясь наткнуться на вещи. Единственная мебель – кровать и шкаф, не занимающие много места. Но, в итоге, всё равно натыкается на что-то, и это что-то тихое «блять» произносит, чуть отходя. – Сорян. – Свет включи хоть, чё ты ходишь в потёмках? – недовольно тянет, и Кашин, вслушиваясь, старается выцепить скрытую обиду. Но её не слышно. – Извини за сегодня. За Руслана тоже прошу, так как этот уебан не будет подходить. Ему просто стрёмно, поэтому и гонит на тебя. Но, в принципе, он нормальный парень, на которого можно положиться. – ему кажется, что Илья стоит прямиком перед ним. Кажется, что Коряков тихо дышит почти что в его лицо, смотря прямо на него, но нельзя понять, правда ли это. – У вас есть все основания на то, чтобы не держать меня здесь. Я бы и сам себя никуда не принял. – действительно близко. Настолько, что стоит протянуть ладонь – коснёшься. Данила касаться не хочет. Но всё равно ближе подходит и слепо тянет руку, в итоге кладя её на чужое хрупкое плечо. Даня легко сжимает его, чтобы уже через секунду встряхнуть Илью, пытаясь вытрясти из него все тупорылые мысли. – Мы не держим. Ты можешь уйти, но только если есть место, в которое ты можешь податься. Тихое фырканье – весь ответ Ильи. Он не отходит и не сбрасывает ладонь, лишь ждёт, пока Даниле надоест стоять вот так. – Я доверяю тебе. Понимаю, что у тебя нет причин пиздеть. – Этого слишком много. Я сам себе не доверяю. – у Ильи горло дерёт от этой фразы. Тихий шёпот, на грани слышимости, но тишина комнаты позволяет уловить его. И Данила, ещё раз встряхивая парня за плечо, пытается достучаться до него. – Возможно. Но я не привык отдавать людям меньше, чем способен дать. И ты, блядь, будешь окружён моим доверием настолько, что своего не нужно будет. Потерянный и немигающий взгляд – единственное, на что способен Илья. А последующие объятия, так сильно схожие с объятиями, которые Коряков дарил Денису и Ксюше когда-то, становятся неожиданностью. Илья словно не контролирует свои конечности, но, вновь обретая контроль после секундного помешательства, не старается оторваться от Дани. Кашин же, колеблясь, кладёт и вторую руку на плечо, обнимая как-то неумело. – Спасибо. – Обращайся нахуй.

***

Илья, мотаясь по лесу, находит целое нихуя. Об этом он сообщает и Даниле, которому перебираться через сугробы в разы легче, чем Корякову. – Да ты, сука, пока падал и матерился, всех распугал. Тут ничего нет. – Кашин отряхивает штаны, чистя их от снега, и Коряков, в попытке ступить больше, чем два шага, высоко поднимает ноги, приминая снег. – Да я ходить не могу, блять. Тут сплошные сугробы, у меня ноги тонут. – Да вижу я, Илюх, но если мы нихуя не принесём, то над нами ржать будут. Я и так вызвался с тобой поохотиться вместо того, чтобы с ними поехать. – Ну и нахуй надо было? – Илья корчит недовольное лицо, уже готовый поливать Данилу и его неразумные решения кучей дерьма. Но, заслышав подозрительный звук, откладывает это занятие. – Подожди. – он оборачивается вокруг, помимо хруста снега услышав что-то ещё. – Мне не показалось? – Что? – Даня топчется на месте, но, стоит Илье шикнуть на него, ровно встаёт, не издавая звуков. – Да что? – Там кабан. – Чего? Я нихуя не слышу. – Данила специально крутится и стягивает с ушей шапку, в надежде уловить то, что услышал Илья. – Справа. Данила, целясь в указанное место, косится на Илью, ожидая подтверждения действия. – До двух считай. Под прицел попадёт. – говорит тихо, стараясь не спугнуть животное. Кашин, в мыслях прогоняя цифры, стреляет вслепую. И, когда слышит хрип умирающего животного, улыбается настолько широко, насколько может. – Молодцом, Илюх. Коряков кивает, топая в ту сторону, где должна лежать туша. Доходя до поляны, он видит слишком большое количество крови, и её столько, сколько не могло бы натечь за столь короткое время. Оглядывая кабана, Илья замечает кое-что отвратительное: в пасти скотины, разжатой, мотается котёнок. Совсем маленький, но уже израненный, и Коряков, видя это, ужасается. Сразу же бежит к мёртвой туше, чтобы вытащить из пасти кота, ухом прижимается к тельцу кошачьему, в надежде, что животное ещё дышит. – Дань! Тут кот. – Чё? – Данила ветки от лица убирает, нагинается, чтобы по роже не получить, и в итоге выходит на эту же поляну, двигаясь к Илье и животным. Кашин шмыгает, перчаткой утирает сопли, вовсе заебавшийся от холода, и Коряков его прекрасно понимает. – Он живой. Эта тварь его сожрать пыталась, почти пузо прогрызено. – Илья в карманах роется, натыкаясь на платок, и тут же рану котёнка перевязывает, прижимая того к груди. – Вот упиздище. Не зря пристрелили. – рядом на корточки присаживается, кидая беглый взгляд на добычу, и уже после этого смотрит прямиком на кота. Илья, глядя то на кота, то на Данилу, глазки последнему строит, в надежде, что кота они не оставят умирать. – Пожалуйста, мы можем его взять? Он не выживет. Кашин щурится, губу кусая. Тянет руки к коту, чтобы забрать, но Коряков держит того крепко, боясь, что Данила его добьёт. – Не убивай его. Он не заслужил. – ещё крепче к груди прижимает, ощущая сердцебиение животного. – Да не буду я, блять. Дай мне, я в куртку его уберу, чтобы не замёрз. С чего ты решил, что это вообще «он»? – Потому что у него яйца, блять. – передаёт кота в руки чужие, всё ещё смотря на Даню с опаской. – По сути. Ох, блять, какой же нам с тобой пизды вставят. Мне, тебе, и другу нашему новому. – Зато кабана ёбнули, должны смягчиться. – По сути, – Данила странно посматривает в сторону Ильи, слегка напряжённый этой странной охотой. Но разочаровывать его допросами не хочется, так что Кашин лишь отмечает для себя, что разговор придётся отложить – Чё, блять, хватай за задние ноги эту тварину. Нести будем, спасибо хоть, что не особо далеко от дома. «Дом» – понятие странное. Данила, называя так убежище, показывает, что это место для него дорого. Но Илья, следуя за ним, всё же боится это громкое «дом» произносить. Потому что не уверен.

***

– Пей, пиздюк. – миску на пол ставит, тыкая кота почти носом в молоко. Илья тихо смеётся, чуть подталкивая животину. Следит за тем, как тот лакает жидкость, пачкая и так грязный подбородок. – Надо его помыть и дать ему имя. – Не всё сразу. Сначала пусть попьёт, бедный. Пиздец намучался, наверное. – Тёска твой. Ты со шрамом, он со шрамом. Нашли друг друга. – Данила улыбку давит, поджимая губы. Смотрит на то, как Илья грязную шерсть кота перебирает, и что-то в груди, ёкающее, раздражает пиздец как. – Можно я его назову? – вопрос так и сквозит надеждой. Даня, плечами пожимая, не возражает. И последующее перечисление кличек – мозговая ёбля, не более. – Завертин. – котёнок от миски отрывается, круглыми глазами уставляясь на Илью. Носом тычется в ладонь, в попытке получить порцию ласки, и Коряков его желание исполняет. – Завертин, значит. Охотиться с нами будешь, хищник? – ладонью шерсть на голове приглаживает, но грязные сосульки, стоящие колом, делают коту смешной ирокез. – Да его самого быстрее сожрут. – Тоже правда.