Любовь со звёзд

      Леви понимает, как это выглядит.       Вторник. Разгар дня. У них пропал заключённый. В пригороде Гермины слышали какой-то взрыв в церкви. А он сидит в магазине и, подперев голову кулаком, уже почти час пялится в одну точку — на Октавию.       Но у него есть причина — она не может ходить по городу в том, в чём была, а в клетке от неё никакого толку. Да, у них и правда есть дела поважнее, чем выбирать ей подходящее платье. Да, любое будет лучше тех прозрачных ниток, что были надеты на ней прежде. Да-да, но есть проблема.       Октавия высокая.       Не по меркам Леви, конечно. Ханджи уже успела оставить по этому поводу парочку подколов. Октавия правда высокая. Поэтому ни армейская форма, ни платья, ни рубашки, что шьют на обычных женщин, ей не подходят. Леви уже подумывал одолжить ей что-то из гардероба Эрвина или Мика, но в голове тут уже вырисовывались проблемы с комплекцией и… в общем, да, у него есть причины и оправдания, чтобы сидеть посреди рабочего дня здесь, в магазине, и нагло пялиться на неё.       Это нужно для дела.       — Как же так?! И это не подходит? Ну, попробуй другое, дорогуша.       Торговка недовольно качает головой, глядя на Октавию, стоящую на подиуме перед зеркалом, и впихивает ей в руки уже десятое по счёту платье. Но Октавия игнорирует её, слишком увлечённая собственным отражением.       — Слышишь, что говорю? Эй…       С каждым днём, проведённым на Земле, кожа и волосы Октавий наливаются цветом, и ей это нравится. Она хочет быть человеком.       Настоящим человеком.       Октавия водит пальцами по белой коже лица, чуть поддетой румянцем, по загнутым белёсым ресницам, по слегка влажным губам и… замирает.       Дыхание обрывается.       Её взгляд соскальзывает на Леви, что сидит позади, в кресле для посетителей.       Их глаза встречаются на мгновение, и в наэлектризованном воздухе трещит напряжение. Октавия смотрит на Леви, касается собственных губ и отчего-то точно знает, что их мысли сейчас об одном и том же.       — Она что, эта… ну, имбецилка? — крутя у виска, полушёпотом спрашивает торговка, оборачиваясь к капитану, а затем вновь к Октавии. — Ну-ну, ступай, милая!       Октавия вздрагивает и неохотно отрывает взгляд от зеркала, спускаясь с подиума. Хватает платье из рук торговки, торопливо заходит за перегородку и закрывает лицо ладонями, чувствуя, как кожа под пальцами горит.       Сердце бьётся всё быстрее. Дышать свободно становится тяжело, словно она в скафандре.       Возможно, ей плохо из-за несовместимости мужского эмбриона с её организмом, а возможно… быть человеком не так просто, как ей казалось.       Все эти спутанные мысли, пылающие чувства, эти реакции тела… они сводят с ума.       Нет.       Ей нужно очистить разум от этой шелухи. Ей нужно искать брата. Ей не нужны дурацкие человеческие платья. Ей не нужны эти чувства.       Не сейчас.       Но может после…       Может быть.       Она отнимает ладони от лица и остервенело стягивает с себя белое ажурное платье, едва доходящее до коленей. Оно падает ей в ноги, и Октавия переступает через него, уверенной поступью выходя из-за перегородки совершенно обнажённая.       Она не останавливается ни на секунду, она не ждёт реакции окружающих, она точно знает, что делает и что собирается делать.       — Ох, Святая Сина… — выдыхает торговка, отшатываясь от неё к прилавку. — Ну точно имбецилка.       Леви поднимается на ноги, пытаясь объясниться и исправить ситуацию:       — Извините нас. Октавия, стой. Ты не можешь ходить вот… — его взгляд скользит вниз и вверх, — так.       — Почему?       Он делает шумных вздох и, отвернув голову к окну, чеканит слова:       — У нас так не принято. Тебе нужна одежда, как у всех.       Октавия молчит, а Леви не видит её реакции и решается взглянуть. Что-то в её лице изменилось, и он пока не понимает что.       Давя в себе честную реакцию, Леви поджимает губы и делает шаг ей навстречу, но Октавия проходит мимо него. Она сканирует внимательным взглядом манекены с платьями, ряды со сложенными вещами и наконец идёт к двери.       — Эй, куда ты собралась?       Вместо ответа Октавия снимает его плащ разведки с крючка у входа в магазин и повязывает на себе так, что всё её тело исчезает под зелёным полотном. Накинув капюшон на голову, Октавия поворачивается к Леви и смотрит в упор.       — Время уходит. Я иду искать брата. С вами или без вас.       Он хмурится и неодобрительно поджимает губы. Ему кажется этого достаточно, чтобы остудить её пыл. Этого должно быть достаточно, чтобы Октавия осталась и продолжила слушаться его. Она ведь обещала. Сказала, что никогда не уйдёт.       — Ясно, — сделав паузу, кивает Октавия. — Значит, без вас.       Она смотрит на него последний раз перед тем, как выбежать на улицу, и тогда Леви понимает, что изменилось.       Её глаза вновь горят красным.

***

      — Они так не похожи на нас…       Трес идёт по широкой улице по левую сторону от Вигинти, подобно ему облачённый в чёрную рясу. Они идут всё дальше и дальше от обломков церкви и от такой кровавой каши, что осталась после его трансформации.       Их конечности, прибитые к полу обрушившимися камнями, слишком походили на то, что осталось от его сестёр во время гибели Галанезии, но Трес почему-то не чувствует раскаяния. Он чувствует только скрытую силу в своих мышцах, слышит рокот земли под своими ступнями.       Его взгляд почти снисходительно касается низких макушек людей вокруг. Теперь, приняв в себя жизни членов культа, он стал понимать их речь, их заботы, их страхи, и осознал, насколько же они мелочны. Люди всё время куда-то спешат, бегут, беспокоятся, а он неторопливо ступает по земле, внимая словам Вигинти:       — Конечно, не похожи. Люди — это выродки нашей эволюции, которых Сенат сослал в эту галактику. Они слабы и нуждаются в нашем покровительстве. Они нуждаются в том, кто поведёт их за собой.       — То есть… вы хотите возглавить людей? — на мгновение теряется Трес.       Вигинти останавливается и, запрокинув голову, громко хохочет. Его острые галанезийские зубы блестят на солнце, точно белая галька.       — Нет, Трес. У меня другая задача. Я обязан позаботиться о тебе и твоей сестре, чтобы галанезийский род не вымер, а продолжил своё существование на этой планете. Утратив свой эмбрион, ты утратил и возможность размножаться, поэтому самая главная роль будет отведена тебе.       — Но…       — У тебя нет выбора, Трес. Ты оказался в этой тьме для того, чтобы пролить свет на невежество людей. Ты был призван на Землю, чтобы овладеть человечеством. Но для начала нам следует…       В плечо Треса кто-то больно врезается, и он перестаёт слушать. Оглядываясь, он видит только удаляющуюся спину какого-то глупого, неуклюжего человека, закутанного в зелёный плащ с головой. Человек стрелой уносится вниз по улице.       — Прошу прошения, падре, — доносится откуда-то снизу сухой, запыхавшийся голос.       Мимо него пробегает человеческий самец, чья голова едва достаёт ему до плеча, и Трес узнаёт его. Он уже его видел и слышал.       Этот человек держал их с сестрой взаперти.       Трес не думает ни секунды.       В нём вскипает неконтролируемая, неземная ярость.       Он протягивает массивную руку и хватается за горло маленького человека, поднимая его над землёй. Из его рта вырывается утробное рычание:       — Где. Моя. Сестра?!