***
— От тебя пахнет альфой, — первым делом говорит Сугуру, когда я открываю дверь в нашу комнату. Я, к слову, даже зайти внутрь не успела, так что на его умозаключение только приподымаю бровь, прежде чем наконец-то пересечь порог и начать разуваться. Сняв обувь, немного улыбаюсь, после чего пожимаю плечами: — Ты же знаешь, какие тесные последние автобусы. Я, наверное, всеми людьми пропах. Сатору на диване садится поудобнее, приподымая очки на макушку, прежде чем шумно и сильно втянуть в себя воздух. — Фу, — говорит мне мой парень, весьма многозначительно скривив всё своё лицо. Это вызывает усталую улыбку на моём лице и невольный зевок, потому что словами не описать, как же сильно я хочу отрубиться. Мой путь проходит в молчании, когда я быстро собираю вещи и закрываю дверь ванны, принимаю неимоверно быстрый душ, а потом выхожу, падая на кровать Сатору. Парни почему-то всё ещё на своём месте, странно с друг другом переглядываются. Глаза закрываются сами собой, я снова зеваю, довольная, что свет идёт только от телевизора, да и тот вскоре выключается. С двух сторон прогибается кровать. Это радует — Сугуру спит с нами три-четыре раза на неделе и я радуюсь каждому. Однако прямо сейчас сложно не заметить, как ко мне принюхиваются, стараясь незаметно втягивать воздух. — Всё ещё пахнет, — неожиданно говорит Сугуру обиженным и весьма придирчивым голосом. Я хмурюсь, сама пытаясь принюхаться, вот только ничего, кроме свежего лимона в воздухе, не ощущаю. То ли потому что сосна уже для меня стала неуловимой, то ли потому что устала, хрен его знает. Просто… не чувствую. Нос Сатору оказывается возле моей шеи. Он глубоко вдыхает, медленно выдыхает, и так несколько раз. Открыть глаза у меня уже нет сил, но я мычу, кое-как спрашивая: — Сильно пахнет? — Да, — говорят Сатору и Сугуру одновременно. В недовольстве я стону, пытаясь придумать выход из этой ситуации. — Я могу поспать на диване, — говорю. — Или на кровати Сугуру, если сегодня вы будете спать вместе. Сознание медленно уплывает. У меня даже не получается держаться, я действительно засыпаю. Это сложно не делать, когда ты в невероятно мягкой постели, после душа, рядом с двумя большими, почти горячими телами. Кажется, их руки даже обнимают меня вокруг груди, но я уже слишком устала, чтобы это чувствовать. Сатору недовольно мычит, показывая тем самым, что он, видимо, не согласен спать сегодня отдельно. Сугуру крепче сжимает меня поближе к себе и я понимаю, что это он, только потому что от него едва уловимо пахнет лаймом. Последняя мысль что-то делает с моим мозгом: — Или вы можете пометить меня… Мысль становится последней. Именно после неё сознание погружается в сон.***
Тепло. И — тяжело. Ноги сами собой дёргаются, слегка подымаясь к груди, а рука залезает в штаны, чтобы обхватить возбуждённый член. Я против воли стону, крепко себя сжимая, потому что, блять, я очень сильно возбуждена и из головки почти течёт, настолько крепко у меня стоит. Слабые пальцы потирают головку, а дыхание прерывается. Нос упирается в грудь — пахнет лаймом. И лимоном. Ох, как же сильно пахнет лимоном — но уже не грудь впереди, а я сама. Сзади обнимают сильные руки и я чувствую небольшое шевеление, прежде чем рука Сатору нагло и быстро опускается с низа живота, чтобы залезть в мои трусы и схватить твёрдый орган, выпихивая мою руку. Я всхлипываю. Всё ещё усталое сознание плавает, но, чёрт, как же сильно у меня стоит. Тело буквально горит неудовлетворённостью и страстью, так что невольно пихаюсь в ладонь. Сатору меня держит, но не особо шевелится. Я пытаюсь пропихнуть свою маленькую руку и снова себя взять, чтобы подрочить и довести до разрядки, вот только хрен там плавал. Мою руку, наоборот, вытаскивают куда-то наверх и я даже не уверена, кто именно из них двоих это сделал. Какая падла схватила меня, остановила порыв. Бёдра непроизвольно дёргаются вперёд, в жалкой попытке усилить давление. Сатору, а это точно он, потому что я уже знаю его руку, как бы странно это не звучало даже в мыслях, сжимает меня крепко, чтобы потом снова немного расслабиться и отпустить. Я ёрзаю, когда ничего не происходит и недовольно стону. Ибо очень нужна разрядка, немедленно. — Сатору, — шепчу слабым голосом. — Ну, давай же, чёрт… Дыхание прерывается. Его рука вообще не шевелится, но сверху я слышу издевательский смешок, как будто он забавляется от моих страданий и я даже не могу его остановить. Бёдра заикаются, пытаясь толкаться, но всё бесполезно, ведь половина его тела навалилась на меня. Руки держат сверху, около груди, с чем приходится смириться. У меня так сильно стоит, чёрт, такое ощущение, что я уже на грани оргазма, мне он нужен немедленно — и прямо сейчас. Большая, горячая ладонь просто мягко ко мне прикасается. Его пальцы словно изучают маленькую штучку, что так легко и просто может спрятаться в ладони, но не давят и уж тем более не дрочат. Это так медленно, так слабо, что у меня против воли вылетают изо рта жалкие всхлипы и всё тело дрожит в попытке прийти. — Не издевайся, — зло пытаюсь я, опять дёргаясь под чужим телом. — Но ты такой милый, — тихо шепчет он откуда-то сверху. — Такой милый, когда капризный, Сюэ. В лоб внезапно приходится весьма невинный поцелуй. Я сразу понимаю, что это от Сугуру, потому что он приходится в середину моих хмурых, заломанных в мольбе, бровей. Я дёргаюсь, снова пытаясь сильнее потереться членом, но у меня ничего не выходит и приходится смириться, подавляя порыв заплакать и начать умолять. Чёртов усталый мозг. Если бы он работал немного лучше, меня бы не развело на все эти сантименты так сильно, но душа чувствуется открытой нараспашку так, как никогда раньше, и эта рука — и у меня так тяжело стоит, так сильно, — что я как будто сейчас заплачу. У меня даже глаза горят. Если я их открою, то точно заплачу. Пальцы гладят — в какой-то момент они отпускают член, поглаживают напряжённый низ живота, словно уговаривая его расслабиться. Это действие выходит очень долгим и кажется мне бесконечным, потому что член оставляют совсем без внимания, полностью игнорирую и даря совсем не ту ласку, которая так сильно мне сейчас нужна. Дыхание заикается. Мне редко становится жарко, но сейчас это тот момент, когда тяжело дышать и — блять — у меня действительно собираются слёзы на глазах, вот же блять, блять, блять. Меня целуют в глаза, ласково шепча приятным, глубоким голосом: — Не волнуйся, всё хорошо. Согласно киваю головой, для достоверности даже несколько раз, против воли всхлипывая. Я знаю, что всё хорошо, но усталый мозг слишком перегружен тупыми ощущениями и неожиданным возбуждением, так сильно, так неожиданно на меня напавшим, что это просто… ну, я просто не могу контролировать слёзы. Но, опять же, всё в порядке, просто — я так сильно хочу кончить прямо сейчас, а мне этого не дают, меня просто игнорируют, рука, ну же, опустись пониже, возьми мой член и сожми его со всей силы, мне хватит только этого, ну же! Сатору целует меня куда-то в затылок. Я рвано выдыхаю, решая сосредоточиться на других ощущениях — на его руке, которая осторожно меня гладит уже где-то возле груди, рядом с сосками. На том, как его тело чуть навалилось сверху, перекинув ногу тоже. Как упирается в меня чужой стояк, отдавая жаром то место. Как Сугуру держит мои две руки вместе, уже рядом со своей грудью и как один его палец осторожно чертит круги на моей костяшке. Это помогает — становится легче дышать, даже если пульсация внизу продолжает отдавать в мозг. Ноги сжимаются, как будто они могут принести облегчение. Я недовольно сжимаю губы, снова несколько плаксиво хмурясь. Рука Сатору продолжает изучать мою грудь. Ползёт выше, хватает тот сосок, что ближе к кровати и осторожно играется; палец просто водит туда сюда, словно изучая то, как он выпирает наружу. Не сжимает и не тянет, вообще ничего, просто гладит и гладит по горячей коже, принося телу маленькую, раздражающую стимуляцию, что отдаёт в самый низ. — Да подрочь ты уже, — злюсь я вслух, пытаясь уйти из-под его тела, сама не зная, для чего именно. — Ты так возбуждён, — замечает вслух Сугуру, когда Сатору, кажется, собирается что-то сказать. — Как думаешь, Сатору, он сможет кончить без рук? Один только вопрос похож на самую настоящую, мучительную пытку. Он застревает в голове так сильно, что кажется мне ударом прямо в голову, повторяясь с разными издевательскими интонациями и наполняясь одни и тем же смыслом, что с каждым разом становится всё более и более весомым. — Не знаю, — с интересом говорит Годжо. Судя по голосу, он прямо-таки загорается этой идеей и я чувствую капельки ненависти к тому, кому пришло в голову сказать это Сатору именно в такой момент. — Но мы ведь её не трогали, верно? Сюэ разрешил пометить себя парочкой засосов, чтобы сбить этот отвратительный запах, но эта маленькая штучка лежала смирно до сего момента. Видимо, замедленная реакция, раз она разбудила всех нас так рано. А я, кстати, не люблю просыпаться рано. Логическая цепочка быстро усваивается в голове, когда я невольно стону. Понятно, почему мне так тяжело! Они вчера ночью немного поигрались с моим усталым телом, вот оно и выдало такое с самого утра. Если сейчас утро, конечно. У меня нет сил даже глаза открыть, я всё ещё ужасно хочу спать и, такое ощущение, что потеряю сознание сразу же, как сокрушительный оргазм меня накроет. — Делайте, что хотите, — раздражённо говорю я. — Просто — быстрее, ладно? Я сейчас взорвусь! Трусы очень мокрые, так сильно у меня течёт сразу с двух дырок. Даже в последнюю течку не было так жарко. — Капризный, — с удовольствием говорит Сатору, после чего убирает свою руку с моего тела и встаёт. Я мычу, не понимая, какого хрена он сейчас от меня отстраняется, но всё становится понятным, когда надоедливое одеяло откидывают вверх, а саму меня переворачивают на спину. Руки подымают вверх и скрещивают так, чтобы я сама себя держала с двух сторон, ясно давая намёк — не трогать и не шевелиться. Больше всего на свете хочется воспротивиться, но приходится слушаться молчаливой команды. Сатору быстро снимает с меня штаны. А вот трусы просто стянул до колен, прежде чем усесться на бёдра, придавив их своим весом намертво. Мне теперь при всём желании не найти сил, чтобы сдвинуть ноги. Я бы открыла глаза, чтобы посмотреть на них двоих с недовольством, но всё, на что меня хватает — это потрясти членом, пытаясь привлечь внимание к ноющей части тела, которая болит в весьма очевидной потребности самой обычной дрочки, а не чего-то, что пришло им двоим сейчас в голову. Но, в принципе, мне вообще плевать, что они там со мной делают. Я просто хочу взять этот оргазм и снова потерять сознание на несколько часов. Горячие ладони кладут вверх. Сатору сильным массажем разминает грудные мышцы, а потом хватает за соски, начиная издеваться: тянет, жмёт до боли, заставляя выгибаться и дёргаться в беспокойстве. Удовольствие плавится в теле вулканом, я прерывисто стону, дёргаясь и то ли пытаясь избежать этой пытки, то ли потереться хоть о что-то, потому что грань оргазма невероятно близка, как никогда. Как же тяжело! Сжимают, разглаживают, тянут и крутят, мнут меж пальцев, и это всё повторяется и повторяется, повторяется и повторяется, заставляя выгинаться всё сильнее и сильнее. Удовольствие перетекает в маленькую штучку и я чувствую, что уже очень близка, вот только момент всё не наступает и не наступает, накапливаясь ужасным разочарованием. Этого так много, но в то же время слишком мало, чтобы достигнуть края, что слёзы снова начинают идти по лицу. Тёплая ладонь легко их вытирает, убирая прядь волос в сторону, чтобы не мешала. Ласка такая невинная, что меня ударяет под дых и этого осознания внезапно становится так много, что удовольствие мгновенно взрывается в моём теле — а может быть, это потому что Сатору так сильно закрутил соски, что они просто горят огнём — и я наконец-то выплёскиваю из себя сперму, которой так много, что она выходит из члена бесконечно долго, под конец просто вытекая из мокрой дырки. Я её не вижу, но чувствую, как на неё смотрят сразу двое альф. Блять, она даже не выстрелила, а просто вытекла из меня. Блять-блять-блять. Словно желая помочь выдоить её до конца, Сатору убирает руки с груди и берёт правой рукой мой член. Это не дрочка для удовольствия, хотя чувствительность заставляет меня едва слышно стонать рваными вдохами. Это просто для того, чтобы, чёрт побери, выдоить из меня сперму, и иначе это просто не описать. Пальцы крепко, очень туго сжимаются кольцом у основания, после чего проводят до конца. Сперма быстро вытекает из щели. Потом он обращает внимание на маленькие яйца: хватает по одному для каждой руки, давит на них, прижимает к моему же телу, как будто хочет раздавить; словно проверяя, не пустые ли, и когда сверху мне слышен довольный, мычащий звук, я понимаю, что, нет, не пустые — из них что-то идёт, что безмерно радует альфу. Он повторяет тот же манёр с пальцами, что был до этого, не обращая и капли внимания на новое возбуждение от его повторных действий: словно какой-то доктор для сбора спермы из какой-то порнухи, соединяет пальцы у основания, проводит до самого кончика, тем самым выдаивая маленькие остатки. Я тяжело дышу, то и дело дёргаясь. Ногти впиваются около локтей, пытаясь держаться-держаться-держаться, хотя хочется взять себя в руку и подрочить. Снова, потому что этот оргазм не смог до конца удовлетворить, сделал член мягким только на это время, что Сатору потратил на ёбанное поддразнивание, от которого снова стало тяжело. Такое ощущение, что первого оргазма вообще не было — телу просто нужно что-то посильнее, чем больные соски. Оно преисполнено тем самым голодом, от которого есть только одно эффективное действие. — Не сжимай слишком сильно, — легко говорит сбоку Сугуру, заставляя меня обратить внимание на собственные руки. Ногти впились слишком глубоко, но крови, скорее всего, нет. Чужие, немного мозолистые подушечки проводят по локтю, однако если раньше это напоминало успокаивающее действие, то сейчас больше напоминает издевательство. Я качаю головой в сторону, всё ещё не открывая глаз. То ли соглашаюсь, то ли ещё что, сейчас не особо понятно — скорее всего согласие, потому что лёгкая боль на руках полностью ушла. Сатору прижимается ко мне, инициируя поцелуй. Альфа сразу раздвигает губы, проталкивается языком и трётся не только о нёбо, но и по всему моему усталому телу, словно желая снова меня пометить. По бёдрам скользит большой член. Тяжёлый, с выпуклыми венами, красный — и такой же нетерпеливый, как и мой. Когда Годжо отстраняется, я наконец-то открываю глаза: — Сейчас ты трахнешь мои бёдра, — облизываю губы, после чего намекаю встать. — С удовольствием, — горят синие глаза, привлекая внимание. Сатору щурится своими глазами; там вертится бесконечность, чтобы столкнуться с ещё одной бесконечностью и всё это так сильно меня завораживает, что я даже не сразу вспоминаю свою мелькнувшую задумку. В себя прихожу, когда с ног стащили трусы, отбрасывая куда-то в сторону. Так. Теперь нужно как-то извернуться и принять нужную позу. Закидываю обе ноги на плечо альфы, притаскивая его поближе к себе. Руки всё ещё приходится держать наверху, но Сатору умный — а ещё инициативный — так что легко смог сориентироваться и положить свой член поверх моего и чуть опустить свою задницу вниз. Я сжимаю бёдра, обхватывая красный член и оставляя только гладкий узел. Смотрится это пошло и мокро, а с моего первого места ещё и так горячо, что я невольно стону от такого зрелища. Мне вторят ещё два стона разной тональности Колени соединяются вместе, сверху на них падает грудь Сатору. Альфа на пробу раскачивается взад-вперёд и его глаза расширяются, когда он понимает, что в таком положении ему нужно просто падать вниз — мои ноги сами подымут его вверх, нужно только не дать им разъехаться по сторонам. И они не разъедутся — потому что на талию для равновесия падают большие ладони, крепко меня хватая и тем самым не давая развести ноги. Мы начинаем раскачиваться. Сатору падает вниз, проталкивая свой член через крепко-стиснутые мышцы, стонет, когда я крепко сжимаю свои ноги. Его дыхание тяжёлое, а толчки становятся быстрее, сильнее, рваными. Он сбивается и толкается, а я не могу отвести взгляда от его лица: он стиснул зубы, вспотел, закрыл глаза, отдаваясь дикой, практически животной потребности кончить самому. Если опустить глаза вниз, то зрелище ещё более пошлое, хотя смотреть в таком положении практически невозможно: кончик головки, с набухшим узлом, что исчезает в моих слегка припухлых, красных от новых засосов, бёдрах. Со спермой, что течёт с него; пульсация; выпуклые, крупные вены, которые отпечатываются не на коже, по которой скользят, а в самом сознании. Мокро; чёрт, как же мокро от смазки и спермы. Я даже не могу сказать, чьей спермы больше. Но что гораздо круче: я наконец-то получаю то, чего хотела, потому что Сатору каждый раз, опускаясь вниз, едет своим членом по моему. Это именно та стимуляция, что мне нужна; та, от которой стонов становится больше; та, от которой помимо воли разъезжаются ноги в стороны; а ещё — ещё… А ещё Сугуру смотрит. Его взгляд горит по коже, лениво скользя то на меня, то на Сатору. Я краснею от этого, всё лицо краснеет, потому что он смотрит на нас, как будто мы его личное порно — и, блять, эта мысль такая возбуждающая, — мне хочется попросить его прикоснутся ко мне руками, или губами, или даже просто пальцем, чтобы стало легче. Гето Сугуру смотрит — и я просто горю от его взгляда, который изучает каждое выражение лица, каждый наш звук, каждый вдох и выдох, все стоны и интонации. Я в ночной рубашке, наполовину голая, но, такое ощущение, что оголена до предела. Словно сняли кожу и решили посмотреть — а что же под ней? Блять. — Су-уг, ох, Суг-урр, — язык заплетается. У меня снова текут слёзы. Сатору начинает толкаться ещё сильнее. — Сугу-ру-у, — зову я, качая головой по сторонам. Пальцы сжимаются сильнее, но лишь на миг. По локтю легонько идёт более крупный палец, что, словно напоминание, слегка укоризненно обводит мелкие ранки от коротких ногтей. — Что такое, Сюэ? — легко спрашивает Гето. Голос у него ровный и такой равнодушный, что я всхлипываю очень громко. От этого всхлипа стыд наполняет всё моё тело, я виновато качаю головой, снова открывая глаза, чтобы сосредоточиться на Сатору. Как мне полностью сосредоточиться на Сатору, когда рядом сидит Сугуру? Когда он смотрит на меня? Изучает? Наблюдает и улыбается — а я чувствую, точно чувствую эту лёгкую, довольную улыбку! Она скользит по мне так легко, словно пёрышко, но с таким весом, словно это не вода — смазка. — Устал? — издевательски продолжает он, не замолкая. Я качаю головой, от волнения крепче сжимая бёдра и Сатору на это удовлетворённо стонет. — Сатору уже почти выдохся, а вот ты, я смотрю, полон лишней энергии. Замолчи! Боже, замолчи! Зачем ты говоришь об этом вслух, прямо в такой момент? Неужели ты не видишь, что мы оба сейчас кончим и зальём друг друга спермой — уже вот-вот — мы уже почти поймали нужный толчок, дошли до правильного момента! Нет, именно поэтому ты и говоришь! Потому что видишь, как нам двоим хорошо, чувствуешь. Знаешь, что мы чувствуем, как ты на нас сейчас смотришь. Слышно, как гулко сглатывает слюну наблюдающий альфа, которого так и хочется втянуть в это подобие траха. — Если хочешь, — тихим шёпотом говорит Сугуру. — Могу помочь. Я киваю, не понимая, на что именно соглашаюсь, но готовая на всё, что захочет предложить мне Сугуру. И альфа меня не разочаровывает: его пальцы практически невесомо опускаются вниз по моему телу, проводят по красному соску, не останавливаясь, чтобы опуститься в самый низ. Туда, где мокро. Туда, где жарко. Туда, где два члена скользят по друг другу, истекая семенем. Мы с Сатору громко и жалко стонем, когда его большая рука крепко хватает оба наших члена. Хватка сильная, даже если длины пальцев не хватает, чтобы обхватить нас полностью. Меня хватает едва ли целый палец, так много места занимает Сатору в этой руке. Ладонь быстро пачкается всем тем, что между нами; а ещё это так крышесносно, когда узел Сатору застревает под этими пальцами, не уходя далеко, потому что его словно тянут назад. Сатору приходит первым. Он падает на меня сверху, но откатывается назад, кое-как держась в своих коленях. Я глубоко дышу, когда Сугуру убирает чужую сперму, хватая мой член уже полностью, а не просто слегка прижав большим пальцем — опять же, член у омег маленький. И именно тогда мне наконец-то начинают дрочить. Темп Сугуру быстрый и жесткий, его цель явно не растянуть удовольствие, а заставить меня прийти как можно скорее и, блять, это именно то, что мне нужно было с самого начала! Чтобы от самого основания до головки, чтобы сильно сжимали, практически до боли; чтобы на яйца надавили со всей силы, а потом дрочили-дрочили-дрочили, быстро и жёстко. — Давай, — шепчет сверху деланно-равнодушный голос Гето. — Ты ведь так хотел кончить, Сюэ, так чего же ты ждёшь? Я всхлипываю. И — кончаю.