Тайный Санта

      Тэ лежал на руках Макао большеглазой безмолвной куклой. Времена, когда его подобным образом носил на руках Тайм, прошли уже давно, а больше он никому не позволял так с собой обращаться, и теперь ощущать себя хрупким и по-хорошему уязвимым было обезоруживающе-непривычно и странно. Юный мафиози целенаправленно его куда-то нес, не выказывая признаков усталости или неприятия. Не спустил с рук даже в лифте, благо Тирапаньякулы никогда не скупились на обеспечение собственного комфорта, и кабина была достаточно широкой, чтобы без проблем вместить сразу десять человек.       Тэ крепче сжимал подарки во влажных от волнения ладонях и уговаривал себя расслабиться, но получалось не очень. Обида жгла сердце, все еще наивно и по-детски влюбленное в человека, который просто не умел быть верным. Преданным — да, было, ведь каждый раз, когда Тайм испытывал пресыщение от очередной мимолетной связи, он возвращался к Тэ и пару недель или даже месяцев походил на самого любящего и чудесного парня, заваливая подарками, возя по дорогим ресторанам и покупая любую мелочь, на которую мстительно указывал тонкий палец с идеальным маникюром. Стоило ли упоминать, что «мелочи» обычно стоили столько же, сколько новенькие гоночные машины в их гараже? Тэ действительно умел быть сукой, вот только Тайма тщательно берег от этой своей стороны, показывая только в самых редких случаях, когда загулы «благоневерного» переходили все границы.       Но в глубоко в душе Тэ все равно хотелось совсем другого. Чтобы его бойфренд был только его. Чтобы принимал все его стороны или хотя бы искал компромисс, а не демонстративно отворачивался, если что-то шло не по его сценарию. Тэ жаждал верности, понимания и любви. А взамен получал преданность, устоявшиеся правила сосуществования на одной территории и надоевшую им обоим привычку.       Макао принес его в небольшую открытую беседку в саду, попросил немного подождать и испарился в сторону дома, оставив на плечах Тэ плотную джинсовую курку, в которую того можно было бы обернуть два раза. Ночь выдалась свежей и ясной — днем прошел мелкий, но длительный дождь, и теперь земля, напоенная влагой, дышала прохладой, наслаждаясь временем без удушливого светила. В пышных кустах неподалеку назойливо и громко стрекотали цикады, луна освещала все вокруг ярким серебристым светом, заставляя траву вокруг беседки мерцать так ярко, словно кто-то рассыпал в ней крупные бриллианты. Тэ залюбовался зрелищем настолько, что пропустил возвращение Макао с подносом, уставленным тарелочками и чашками.       — Я не знал, что ты любишь, поэтому попросил на кухне всего понемногу, — пояснил парень, устанавливая поднос между ними на залакированный продолговатый деревянный стол. — А ты чего лампу не включил, пи’? Не нравится?       — Нравится, — Тэ повел плечами, разгоняя внутренний застой и включил лампу, методом тыканья настраивая тот самый мерцающий режим, о котором ранее упоминал Макао.       При таком освещении лицо парня казалось незнакомым и слишком, невыносимо красивым. Золотистые переменчивые огоньки отражались в глазах, блики посветлее ложились мазками на темную кожу, заставляя совсем еще юное лицо выглядеть старше и жестче.       — Вау. Красиво, — оценил Макао сдавленным голосом, не отрывая восхищенного взгляда от лица Тэ.       — Да, спасибо, она приятно мерцает, — отстраненно согласился мужчина, отхлебнул горячий шоколад из ближайшей толстостенной низкой кружки и едва не поперхнулся, когда Макао, прокашлявшись, бесстыдно выдал:       — Нет, пи’Тэ, я имел в виду, что ты сейчас очень красивый. Неземной, что ли. Прости, у меня хреново с комплиментами.       Его щеки мило порозовели, но взгляда от собеседника он не отвел. Тэ невольно задумался, когда в последний раз он вообще получал такие искренние комплименты. Выходило, что пару лет назад, когда бомж на улице, копавшийся в мусорных баках и увидевший проходящего мимо Тэ с новой стрижкой и популярным окрашиванием в рыжину, отвесил знатный комплимент в виде: «ебать, солнышко». Тэ тогда только посмеялся и дал тому немного денег, хотя потрепанный и грязный мужчина лет шестидесяти тут же попытался их вернуть, запутано объясняя, что комплимент сделал просто так. Тэ настоял и потом в лицах пересказал ситуацию Тайму, на что последний сделал большие глаза и нервно уточнил, правда ли Тэ покрасил волосы. В тот момент ситуация его никак внутри не царапнула и ни на какие мысли не натолкнула. Сейчас же Тэ искренне не понимал, зачем столько лет упрямо продолжал безответно, в одни ворота, любить и заботиться и человеке, которому на него с самого начала было плевать.       — Прости, — Макао протянул руку через стол и накрыл ею ладонь прямо поверх кружки. — Я не хотел.       — За что ты извиняешься, нонг’? — удивился Тэ, тайком, словно презренный вор, греясь чужим теплом.       — Ты расстроился из-за моих слов. Я так не хотел.       — Нет. Тебе не за что извиняться, — Тэ вытянул руку и продвинул ее дальше по столу, чтобы можно было беспрепятственно обхватить широкое запястье парня.       — Пи’Тэ?       — Погрей меня, — попросил мужчина почти робко.       — Принести одеяло? — Макао попытался встать, но Тэ вцепился крепче, выпуская из груди короткий сдавленный смешок.       — Я мерзну изнутри, нонг’. Одеяло мне, увы, не поможет, — пояснил он тихо и едва подавил желание отшатнуться, когда парнишка встал, оседлал его лавку, повернул старшего спиной и опер о свое тело, аккуратно обнимая тяжелой крепкой рукой за талию.       — Теплее?       — Немного, — согласился Тэ, расслабляясь и удобнее откидываясь на твердую грудь. Макао был меньше и ниже Тайма, но при этом умудрялся создавать куда более теплое и удобное убежище, находиться в котором было приятно и безопасно.       — Тогда лежи, — Макао сунул ему в руки кружку с шоколадом и легонько потерся щекой о макушку. — У тебя волосы охуенные. Мягкие такие и гладкие. И пахнут чем-то сладким.       — Это все средства для ухода. Перевожу на них кучу денег, чтобы всегда выглядеть на все сто, — улыбнулся Тэ, но снова грустно и блекло — его долгие годы терзала гнилая, назойливая мыслишка, что без всех этих приблуд для наведения красоты он ничего не стоит и не сможет привлечь чье-либо внимание, изрядно подогреваемая Таймом и его собственными родителями.       — Ты снова зажался, пи’Тэ. Что не так?       — Все хорошо. Я просто… ерунда.       — Если тебе плохо, то не ерунда. Хиа’ всегда говорит, что нужно быть внимательным к близким. Обычно мы старались следить за отцом, чтобы предугадывать его вспышки гнева. Теперь следим за Венисом, потому что он мелочь пузатая и пока не умеет говорить. Но ты ведь можешь сказать, что не так? Обещаю, я не буду смеяться, — грудная клетка Макао колебалась во время речи, пуская по телу Тэ вибрации. Мужчина растекся по предоставленной для опоры груди, полностью сдаваясь чужой настойчивости и своей усталости, копящейся внутри годами и тянущей к земле не хуже гири.       — Я некрасивый. Сколько бы усилий я ни прикладывал к тому, чтобы выглядеть приемлемо, этого не бывает достаточно, — выдохнул он, вспомнив истеричные крики матери, когда у него в двадцать один случился небольшой гормональный сбой и полезли прыщи и угри, как в тринадцать. Или легкое неприятие, почти презрение на лице Тайма, когда Тэ проводил редкие ленивые выходные за дорамами в постели, без макияжа и красивой одежды, зато с ведром мороженого и литрами сладкого кофе.       — Это он тебе такое сказал? — в голосе Макао прозвучала ощутимая угроза.       — Нет, просто… я не слепой, вижу, как меняется взгляд людей, когда они видят меня без макияжа или в простой одежде. Они смотрят так, будто мной разочарованы, и я…       — Пошли, — Макао резко встал, лишая Тэ удобной и теплой опоры, к которой тот уже успел привыкнуть. Взял растерянного мужчину за руку и поволок в ближайший туалет, по пути отловил за локоть первую попавшуюся горничную, строгим голосом велев ей принести средство для снятия макияжа. Растрепал Тэ волосы, убирая тщательную укладку, благо в этот раз Тэ решил не использовать лак, сунул в руки бутылек и ватные диски и указал на зеркало во всю стену над тремя умывальниками. — Смывай. Ну же, пи’, не бойся.       — Я не думаю, что это хорошая идея.       — Просто смой, пожалуйста.       Тэ вздохнул, взял мицеллярную воду и начал смывать тени, тушь и пудру, скрывающую остаточные следы угрей и расширенные поры. Макао молча подпирал плечом дверь, внимательно наблюдая за ним через зеркало. Тэ управился за неполных пятнадцать минут — средство горничной было ему непривычным, оттого снятие макияжа заняло больше времени, чем обычно. Макао подошел вплотную и заботливо подал ему сухие салфетки вместо полотенца. Мужчина покорно вытер лицо, выпрямился и с отвращением посмотрел на самого себя в отражении. Растрепанный, в чужой мешковатой и неизящной куртке, с красноватыми от плача и косметики глазами, утратившими выразительность и четкость линий. С искусанными и совсем не соблазнительными губами. Со следами ветрянки и мелкими шрамиками на лице, больше не прикрываемыми умелым макияжем. Словно, смыв косметику, он лишился привычного щита и оказался прямо на поле боя чуть ли не голым.       — Что ты видишь? — Макао подошел еще ближе и встал позади, прижимая Тэ бедрами поближе к раковинам и зеркалу, чтоб уж точно не отвертелся. Обе его руки легли на тумбу цвета мокрого асфальта, в которую в ряд были вмонтированы три белоснежных умывальника.       — Посредственность, — уронил Тэ, стараясь не залипать на самом крупном беловатом шраме на подбородке. Взгляд, как назло, тянулся именно к нему, словно намагниченный.       — Посмотри еще раз, пи’, — Макао поднял руку, и Тэ невольно зажмурился в ожидании того, что его больно схватят за подбородок и принудят смотреть, как сделала мать, когда ему было тринадцать и он, как и все подростки в этом возрасте, начал то набирать, то скидывать вес и покрываться крупными отвратительными прыщами после каждой съеденной сладости.       Но вместо грубости младший Тирапаньякул проявил трепетность, почти волшебную и для Тэ совершенно непонятную. Теплые сухие и жесткие пальцы коснулись подбородка с такой нежностью и осторожностью, будто парень боялся сломать Тэ одним грубым движением.       — Посмотри, пи’Тэ, — снова попросил он, и Тэ неохотно подчинился, поднимая ресницы. Макао стоял прямо за ним, держа правую руку на его подбородке. По сравнению со светлой кожей мужчины его кожа казалась темной, но это не выглядело уродливо, скорее эстетично и интересно.       — Смотри, у тебя губы идеальные, — Макао мягко нажал на подбородок, и Тэ покорно приоткрыл губы, останавливая взгляд на них. — Форма такая красивая, редкая, и цвет ровный. Так и тянет прикоснуться, — продолжал нашептывать Макао над ухом, точно дьявол, вынуждая собеседника взглянуть на привычный опротивевший образ под совсем другим углом. — Скулы милые. Даже если поправишься, у тебя все равно будут невыносимо тискательные щечки. Но и сейчас просто потрясно, особенно когда улыбаешься.       Тэ и сам не заметил, как улыбнулся отражению, пытаясь понять, правду ли сказал ему хитрый мальчишка-искуситель. А тот, будто издеваясь над выдержкой, наклонился еще ниже к уху, практически кладя подбородок на плечо старшего, но при этом взгляда от отражения ни на секунду не отвел.       — Твой нос совсем не крупный, наоборот, как раз такой, какой нужно. И брови не такие уж широкие, зато смотри, какие ровные. Когда хмуришься, выглядишь так забавно — одновременно и грозно, и мило. Знаешь, есть такие животные, манулы. Внешне выглядят как большие домашние кошки и кажутся ужасно милыми и тискательными, а на деле — опасные и хищные. Совсем как ты. Кажешься хрупким зайкой, а внутри стальной, и голову обидчику откусишь только так. — Макао, осознав, что его никто никуда гнать и не думал, полностью устроился на плече Тэ и деликатно обнял его за талию — не лапая, а скорее просто фиксируя в пространстве, давая им обоим еще одну точку стыковки. — И твой лоб тоже красивый, ни одной морщинки нет. А теперь самое вкусное: посмотри себе в глаза, пи’Тэ. Обычно про карие глаза мало что говорят, но твои похожи на два драгоценных камня. И ресницы пушистые и густые, как щеточки. Прикольно же.       Тэ заглянул самому себе в глаза, как и просил Макао. Глаза как глаза — типичный для Таиланда разрез, темно-карие радужки, и ресницы не такие уж… И правда пушистые. Недлинные, поэтому приходилось вечно использовать тушь, но действительно густые и от природы чуть загнутые вверх.       — И не смей даже думать, что ты какой-то не такой, или морить себя диетами. Одно дело заниматься спортом и следить за питанием для здоровья, совсем другое — пытаться влезть в чьи-то стандарты, которые тебе и нахуй не упали. Ты — очень привлекательный, какой есть, пи’Тэ. Лицо, фигура, волосы, даже руки. Взгляни, какие! — Макао будто хвастался Тэ перед самим Тэ. В доказательство он убрал руку от его лица и положил ладонь Тэ на свою ладонь, показывая на свет тем самым жестом, каким продавцы в ювелирных выставляют перед покупателями украшения на бархатных подушечках. Голос парня буквально сочился восхищением, когда он проговаривал слова, со скоростью света вгоняющие Тэ в краску: — Пальцы такие длинные, и ногти прикольные, острые, как у котенка. И шрамик этот тебя ничуть не портит. Наоборот, пи’, это твоя история. Твой опыт. То, что сделало тебя тобой. Глупо это прятать или замазывать.       — А у тебя есть шрамы? — голос плохо слушался Тэ, хрипел и срывался, но эту фразу он кое-как смог продавить через охрипшее горло.       — Хочешь посмотреть? — Макао на пару секунд закаменел, но быстро стряхнул наваждение и, подчиняясь кивку Тэ, отстранился. Отступил на пару шагов, позволяя встать лицом к лицу, и в одно текучее, красивое движение стянул футболку.       Первым, что заметил Тэ, был ожог размером с его ладонь на плоском смуглом животе. Белесая клякса находилась слева от аккуратного западающего пупка, и Тэ неуютно поежился, по себе зная, насколько это могло быть больно. На левой ключице остались следы укуса крупной собаки. На солнечном сплетении — неглубокий ровный след от соскользнувшего ножа. Макао молча повернулся спиной, и Тэ глухо охнул — кто-то методично избивал парня не то тонким прутом, не то плетью, рассекая кожу и оставляя тонкие светлые полосы. Они густо проходили по всей скульптурно вылепленной спине, от плеч и почти до поясницы, но казались старыми и зажившими.       — Больно? — Тэ и сам не заметил, как подкрался ближе, невесомо проводя пальцами по страшным следам чужой жестокости.       — Уже нет, пи’. Все хорошо. Они давно зажили.       — Твой отец? — уточнил Тэ тихо, и Макао вновь повернулся к нему лицом, кивая. — Чем?       — Он обожал верховую езду, так что всякой дребедени для лошадей у него было завались. И в один прекрасный день он понял, что стек можно использовать не только для животных. Я могу гордиться: даже хиа’ не удостаивался такой чести — иметь особый стек для наказаний. Его он обычно бил руками или ремнем. А меня за малейшую провинность заставляли раздеться, ставили на колени и…       Тэ прижался к парню, прячась в теплых объятиях от давящего, тяжелого ощущения неправильности, жестокости, нереальности происходящего. Голос парня, когда он описывал свое прошлое, не дрожал, а руки оставались спокойными, будто Макао пересказывал не страшные, ломающие психику события, а параграф из книги.       — Ты чего, котенок? Все прошло уже. Прости, опять тебя расстроил, — повинился Макао, обнимая Тэ поперек спины. — Не переживай так, все уже прошло давно. Он меня больше не тронет. Ни меня, ни хиа’, ни даже мелочь. Если честно, я думал, ты увидишь их и отвернешься. А ты расстроился, потому что меня били. Ты такой добрый, пи’Тэ, плюй в лица всем, кто говорит, что ты — всего лишь пустая светская сучка.       Тэ вслушался в чуть ускоренный стук чужого сердца и решился. Выпутался, повернул парня лицом к зеркалу, подтолкнул в спину, заставляя приблизиться. Встал прямо за спиной и точно так же уложил голову на плече, благо рост у них был одинаковый.       — Не знаю, как ты, а я вижу перед собой очень красивого молодого человека. Юного, но уже опытного и бесконечно храброго. И сексуального. Если ты в семнадцать такой горячий, боюсь представить, что будет в двадцать пять, а уж тем более в сорок, — заговорил он, и сам удивляясь тому, откуда взялись в его голове правильные слова, заставившие языкатого мальчику смущенно покраснеть. — Ты тоже привлекательный, нонг’. Сильный, но не перекачанный. Стройный. И кожа, как патока, так и тянет попробовать на вкус.       — Еще пара таких фраз, пи’Тэ, и я поцелую тебя прямо здесь, — очень низким голосом пророкотал Макао, не отводя взгляда от их отражения.       Пальцы мужчины игриво, очень медленно, почти мучительно скользнули от выступающих ровных ключиц до ожога на животе.       — Доигрался, мелкий, — Тэ успел только глупо охнуть и вцепиться в плечи Макао, когда тот подхватил его под бедра, развернул и усадил на прохладную цельную тумбу рядом с раковиной. Но вместо поцелуя юный мафиози просто втиснулся между его бедер, обнимая и утыкая лицом в свое плечо. — Блять, пи’, ну вот и как с тобой, а?       — Пубертат по мозгам бьет? — хмыкнул Тэ, полностью расслабляясь и чуть ли не мурча от волной накатившего удовольствия и желания подразнить мальчишку.       — Не только. Не бойся, я против твоей воли никогда ничего не сделаю, — на этих словах голос Макао обрел глубину и уверенность, но затем снова скатился в откровенное нытье: — Ты красивый, как долбаный эльф. Нельзя так, пи’Тэ! Не хочу, чтобы наш первый поцелуй был в уборной кузена.       — Мне похуй, — честно ответил Тэ и потерся щекой о кожу Макао, втайне надеясь, что его запах все-таки останется на том хотя бы ненадолго.       — Ну точно котенок. Стой. Я же сейчас правильно тебя понял? — Макао отстранил его от себя, заглянул в глаза, накрыл ладонью щеку, задевая большим пальцем губы. Тэ прижмурился, подумал о возможном поцелуе и ощутил почти забытое желание, сконцентрировавшееся внизу живота.       — Я не против, нонг’. Только… — он хотел сказать «будь со мной нежным», и тут же оборвал сам себя — при всей своей силе, впечатляющей для семнадцатилетнего юнца, Макао все время обращался с ним как с чем-то уязвимым и хрупким.       — Что? Это слишком быстро? Ты не хочешь? Не молчи, пи’, как иначе я узнаю, что тебе нужно?       «Хорошие мальчики не спорят и молча принимают то, что им дают, Тэ. Хочешь быть для меня хорошим мальчиком, моя сладкая блонди?» — зазвучал в его голове приторный от неприкрытой похоти голос Тайма во время одного из их первых полноценных половых актов. А следом вспомнилось и то, какие роскошные синяки остались на бедрах и боках Тэ от его бульдожьей хватки.       — Слушай, а ты орехи пальцами колоть можешь? — спросил он у Макао, любуясь и про себя потешаясь из-за озадаченного выражения на открытом округлом лице собеседника.       — Могу. Ты орехов захотел? Поискать?       — Нет, погоди. А гвоздь согнешь?       — Обычный?       — Ага.       — Не пробовал, не знаю. Зачем тебе согнутый гвоздь?       — Возьми меня за запястье, — Макао, все еще ничего не понимая и хмурясь, послушно ухватил Тэ за запястье. — Не отпускай, — предупредил Тэ и неожиданно дернул рукой, будто пытался вырваться. Тирапаньякул напряг предплечье, чтобы не навредить, и нахмурился сильнее, явно собираясь с мыслями, чтобы высказать их собеседнику. Мужчина успел раньше, скомандовав: –Теперь отпускай.       Рассмотрел руку на свет — что и следовало доказать, на коже остались едва видные розоватые следы, исчезающие прямо на глазах. Решительно притянув к себе симпатичного озадаченного нонга’, Тэ первым прижался губами к губам, руша все установившиеся между ними зыбкие границы.       — Непоседа, — ему в губы улыбнулся Макао, подступая ближе и чуть сгибая ноги в коленях, чтобы Тэ не пришлось далеко тянуться. — Ты клубникой пахнешь. И шоколадом. Вкусный, как конфета.       — А ты апельсинами. И алкоголем. Тоже вкусно, — улыбнулся Тэ в ответ, слизывая понравившийся привкус с губ парня широким мазком.       — Пи’, ты вообще в курсе, как на людей влияешь?       — Займись лучше делом, нонг’, — фыркнул в ответ Тэ и едва не подавился чужим длинным языком, проникнувшим в его рот с одного толчка, но быстро сориентировался и обхватил его своим, потягивая и посасывая.       Несмотря на вроде как юный возраст, целоваться Макао умел — сказывалась вседозволенность элиты, начинающей половую жизнь в среднем в 14-15. Тэ и сам первый раз испытал в далекие пятнадцать все с тем же Таймом, а потом два дня ходил как утка и садился, словно на стекло, а целоваться он так вообще с тринадцати начал, и не только с Таймом.       — Пи’, ты же снизу обычно? — оторвавшись от него, чтобы подышать, Макао принялся мелкими поцелуями усыпать линию челюсти, подбираясь поближе к уху.       — Да, а что? — Тэ покорно повернул и приподнял голову, давая больше места, за что тут же получил награду в виде поглаживания по пояснице поверх рубашки. Макао почти с первых мгновений их поцелуя пролез рукой под куртку, лаская исключительно поверх одежды, за что мужчина был ему очень благодарен — поцелуи поцелуями, но заходить дальше пока не хотелось.       — А я сверху, но сейчас думаю, что зря я так, наверное. Перед тобой я бы ноги раздвинул.       Тэ оставил на плече Макао колючий поцелуй, прикусил кожу, слизал слабый привкус соли, всерьез задумавшись над этими словами. Он практически никогда не верховодил в отношениях, вольно или невольно прогибаясь под Тайма во всех сферах их жизни. Побыть сверху, поруководить, извести партнера ласками и заняться сексом на своих условиях было заманчиво и ново, но сначала Тэ все-таки хотел бы сполна насладиться ролью нежного и тщательно лелеемого цветочка.       — Сначала закинь мои ноги на свои плечи, а там посмотрим, — решил он, как можно бережнее целуя бугристый шрам на выступающей ключице.       — Давай не будем сейчас? — почти взмолился Макао, лаская шею Тэ то кончиком носа, то губами. — Я тебя очень хочу, правда, можешь сам потрогать, но ты заслуживаешь нормального секса в нормальных условиях. С кроватью, смазкой, резинками, лепестками роз и прочей романтичной фигней.       — Ты бы правда ради меня обдирал розы? — усмехнулся Тэ, слабо веря, что подросток в пубертат стал бы заморачиваться с такой тщательной подготовкой к обычному сексу, пусть и первому с этим конкретным партнером.       — У тебя на них аллергия?       — Нет.       — Значит, обдирал бы, — пожал плечами Макао так легко, будто в этом не было ничего особенного. Затем насторожился, приподнял подбородок Тэ и серьезно уточнил: — Или ты жасмин больше любишь?       — Я вообще цветы не люблю, — отозвался Тэ чуть заторможенно, так как большая часть его оперативки уходила на то, чтобы обработать неизменную аккуратность, с которой Макао его касался, и смысл его слов.       — Могу раскидать вместо цветов презики. Выйдет не так романтично, зато во время секса очень удобно.       — Ты замечательный, — невпопад ответил Тэ и напоролся на широкую, предвкушающую улыбку Чеширского кота на круглом плутоватом лице парня.       — Нет, пи’, это ты замечательный. А теперь пошли отсюда, не хочу целоваться в долбаном туалете.       — Пошли, — Тэ хотел было соскочить с тумбы, но ему вежливо предложили руку, и не воспользоваться ею было бы настоящим грехом.       Макао попросил подождать пару минут, пока он справит нужду, и Тэ послушно вышел в коридор и встал неподалеку, прислонившись к стене. И слишком поздно понял, что находится в этом аппендиксе коридора не один. Широкая жесткая ладонь перекрыла кислород, а в лицо жарко дыхнули мощными алкогольными парами. Тэ инстинктивно закашлялся, но вдохнуть не смог, так как за горло его крепко удерживал очень злой и пьяный Тайм. Настолько разозленным Тэ своего бывшего партнера никогда не видел. Он бессмысленно задергался и захрипел, чувствуя, как его подняли вверх за горло. Ноги лихорадочно бились о стену, передавленная шея страшно болела, грудь горела огнем, а в глазах опасно потемнело от недостатка кислорода. Тэ пытался сопротивляться, царапался и брыкался, но Тайм был больше, сильнее и, к сожалению, успел перехватить преимущество.       Дверь туалета хлопнула, веселый голос Макао сменился разъяренным криком. Тэ сломанной куклой рухнул на пол, так как рука с шеи пропала. Кислород устремился в легкие, словно ревущая река, мужчина закашлялся и свернулся на холодном полу в позе эмбриона, пытаясь хоть немного отдышаться и сморгнуть с глаз пелену мутных слез, выступивших от жестокого кашля, сотрясающего все тело.       — Кхун Тэ! Кхун Тэ, вы в порядке? — под плечи его заботливо поддержали чьи-то теплые влажные руки.       Тэ жадно и рвано дышал, пытаясь разогнать сумрак перед глазами, пока в отдалении слышались звуки ударов и ругань. Когда он смог проморгаться окончательно, смог различить обеспокоенных Пола, Пита и Порша, и пару охранников в черных костюмах, склонившихся над ним. Они все были подшофе, но на ногах держались крепко. Пит, внимательно наблюдая за Тэ, приказал Полу принести чистой воды, пока Порш помогал «жертве обстоятельств» подняться на ватные ноги.       — Макао, хватит! Да отстань ты от него, чокнутый! — возмущался Кинн с интонациями заебанной мамы трех детей, спорящей с кассиром в супермаркете о ценнике на молоко.       Тэ обернулся на голос друга — на полу навзничь лежал окровавленный Тайм, поверх которого сидел Макао и с очень сосредоточенным и хищным лицом наносил удары, вернее, пытался. Кинн удерживал его за руки, но с явным трудом — тренированные мышцы на руках парня ходили ходуном, а вены сильно вспухли. Вегас стоял возле них и даже не думал помогать кузену, созерцая драку со стороны, как произведение искусства.       — Может, блять, поможешь? — прошипел в его сторону Кинн, пытаясь стащить младшего кузена с поверженного противника.       — For what? — философски спросил Вегас и достал из кармана брюк сигареты и зажигалку. — Ты думаешь, он неправ?       — Прав, но, если он его тут убьет, от этого никому легче не станет. И Тэ в первую очередь.       — Нонг’! Макао, хватит, — позвал Тэ, с трудом продираясь сквозь сильную боль в горле.       Макао переключился на ходу. Повернул в сторону Тэ голову, зафиксировал взгляд на его лице и тут же сменил выражение с жесткого и злого на обеспокоенное и мягкое.       — Пи’, как ты? Очень больно? Пи’Пит, ты ему поможешь?       — Конечно, Макао, с кхуном Тэ все хорошо, ничего непоправимого нет, — улыбнулся Пит облегченно, переглядываясь поочередно с Поршем, Кинном и Вегасом.       — Было бы непоправимое, и этот отброс бы уже не дышал, — Вегас глубоко затянулся и за шкирку поднял брата с Тайма, подталкивая в сторону Тэ.       Пол как раз принес стакан с водой, и Тэ осторожно отпил, морщась от боли. Макао стоял рядом, размеренно гладил его по спине и в целом придавал происходящему ощущение надежности и безопасности. Ровно до того момента, как мужчина не увидел окровавленные, разбитые руки.       — Твои… руки.       — Ерунда. Заживет за недельку, — лихо улыбнулся Макао, вот только Тэ было совсем не смешно. Он с тихим обреченным стоном прижался к подростку, на ощупь вкладывая пустой стакан в руку не то Пола, не то Порша. Макао тут же притянул его поближе к своему телу, позволяя спрятаться в объятиях.       — Отнести тебя в кровать, пи’Тэ?       — Я сам могу.       — Тогда пошли.       — А Тайм?..       — Не думай больше об этом отбросе. Все закончилось. Он тебя больше не тронет, а если тронет, то потом пиздец как пожалеет. Пошли, пи’. Тут приберут, не думай больше о нем.       Кинн указал направление на гостевой этаж, разрешая занять любые комнаты. К процессии присоединились Пит и Вегас — Тэ немного побаивался последнего, но действующий глава побочной семьи вел себя ровно и вежливо, о чем-то тихо переговаривался с Питом и помог Макао обработать сбитые руки, пока Тэ принимал быстрый душ.       Зубы Тэ чистил на морально-волевых, а до кровати полз чуть ли не на локтях. Спать хотелось невыносимо, стычка с Таймом выпила все силы, и он быстро заполз под одеяло, сворачиваясь в клубок и обнимая подушку. Макао наклонился над ним, бережно касаясь губами щеки:       — Доброй ночи, котенок.       — Стой, ты куда? — забеспокоился Тэ, когда до затуманенного сознания дошло, что с ним попытались попрощаться.       — Ты хочешь, чтобы я остался?       — Хочу, — согласился Тэ и даже приглашающе похлопал по одеялу выпростанной из-под него рукой.       — Тогда дай мне семь-восемь минут на душ, — попросил Макао с довольной улыбкой и быстро скрылся в ванной.       Пит и Вегас, пожелав спокойной ночи, незаметно улетучились из комнаты. Тэ медленно, как сова, моргал, дожидаясь парня, но тот и правда вернулся довольно быстро и скромно улегся на самом краю кровати. Тэ шустро подполз к нему под бок, накинул сверху одеяло и прижался к плечу. Макао поворочался, затем лег к Тэ лицом и пропустил одну ногу между его бедер, усаживая, как на жердочку. Одна рука оказалась под подушкой Тэ, второй же он обнял мужчину за талию. Тайм никогда так не спал, отговариваясь тем, что ему неудобно и Тэ на него давит, но думать о бывшем в такой интимный и приятный момент не хотелось совершенно. Поэтому Тэ прикрыл слабо зудящие глаза, поглубже вдохнул запах свежести от кожи парня и провалился в глубокий и темный колодец сна, посылая искреннюю абстрактную благодарность в небеса. Несмотря на все еще довольно сильную и обидную физическую боль от удушения и душевную — от предательства любимого человека, у него наконец появилась надежда на личное счастье.