Сквозь кровь прожить

      Мы не виделись с Тео пятьдесят два дня. Написал ему на десятый. Он ответил на четырнадцатый, что раньше пятнадцатого июня встретиться не получится (а когда получится – так и не уточнил). Он даже не появился на дне рождения моей мамы тринадцатого мая. Эта дата, как лабрадор, имела скрытый отсвет – в этот же день умерла мама Тео. Мы собирались в этот день в узком семейном кругу за скромным ужином. Я наблюдал за Тео пристальнее обыкновенного, но даже так не видел ничего из ряда вон. В прошлом году он был сам не свой – пропускал половину вопросов мимо ушей и снова зависал на полуслове. Мама предложила ему остаться у нас на ночь (чего никогда прежде не случалось!), но он решительно отказался, сказал, что плохо себя чувствует и отмахнулся от моего порыва проводить его до дома (тут же развеяв мой призрачный умысел, наоборот, остаться у него).       Ровно в десять утра пятнадцатого июня я взял метлу и ровно в двенадцать сел у ворот, обнаружил, что прежний пароль не работает. Я топтался неопределенное (бесконечное) время на тропинке, пока не раздался хлопок от трансгрессии. Раньше Нотт-старший казался мне выше и суровее. Так же я удивился, когда увидел взрослого дракона, который мог бы поместиться в нашей школьной спальне.       – Не пускают?       На мгновение усомнился, что сейчас лето. Наверное, мне напекло голову, коль я принял седину за иней.       – Я его не предупреждал, что прилечу сегодня.       Перед хозяином ворота открылись без пароля.       – Тогда его может не быть дома.       – Я могу подождать?       – Вызови Ванн, если голоден.       Это был самый длинный диалог с ним за мою жизнь, зерно осталось прежним – Тео. Когда я был помладше, воображал, как обсуждаю с Ноттом-старшим его командировки (о которых мало что знал). В призрачном диалоге я даже не формулировал свои умные вопросы, понимание было абсолютным, зато все одобряющие кивки прописаны и неоднократно обыграны. Обычно наше общение происходило в его кабинете, где я был однажды несколько настоящих минут и тысячу эфемерных часов. Лицом к лицу я тут же тушевался, и сейчас тоже смотрел на тяжелые вишни так, будто всю жизнь прожил на Южном полюсе. Он пропустил меня в дом, и я по знакомой муравьиной тропе добрался до комнаты Тео на втором этаже.       Балдахин плотно запахнут. Их дом не отапливался, а единственный камин в гостиной, наверное, никогда не знал огня. Я всегда у него мерз. Я осторожно отодвинул плотную дамастную штору (темно-синяя с вышитым серебряными нитями чертополохом). Пустая кровать была разворочена, подушка валялась в ногах. Панель из темного дерева, составленная из трех квадратов со вписанными кельтскими лабиринтами, покрыта тонким слоем пыли. Плохой знак. Дверь платяного шкафа прищемила рукав с золотистым галуном. Я подтянул его и вывернул, погладил шелковистую синюю подкладку. На столе змеиным клубком валялся плетеный золотой аксельбант. Если его мундир здесь, значит, он не на службе?       Солнце не пробивало темные плотные шторы. На откинутой доске секретера лежали белый конверт и сорванная сургучная печать. Один из ящичков приоткрыт. Первым делом, заходя в мою комнату, он толкал тугие ящики комода. Я привык, что чужой беспорядок раздражает его больше собственного. Если я уже простил все шероховатости совместной жизни и, наоборот, увековечил ее прелести в ювелирной смоле, то как сильно я буду скучать всю оставшуюся жизнь?       В ровном ряду учебников один, самый крайний, выдавался вперед. Я наклонил голову и с трудом прочитал написанное на корешке. Прикладная физиология. Это был увесистый учебник в темно-зеленом переплете. На форзаце: “Собственность Роберта Пломина”. Это еще кто? Я сел на банкетку и раскрыл на заложенной птичьим пером странице. Тео всегда любил мудреные книжки, но неужели магические закончились? Я без интереса пролистал учебник, задерживая взгляд на черно-белых иллюстрациях непонятно чего, пока не добрался до человеческого глаза в разрезе. Вернул на полку.       Я выглянул на улицу. Тео шел к дому, сунув руки в карманы. Я поправил рукав мундира, как было, задернул плотнее балдахин и уселся в глубокое кресло, вытащил из-за спины жесткую подушку и сменил три позы, прежде чем он зашел в комнату. Он остановился в дверях.       – Пит.       – Енот… – я оттолкнулся от подлокотников и подошел к нему. Он закрыл дверь и прижался к ней спиной. – Что с тобой?       – Ничего.       Таким бледным я его еще никогда не видел. Мое прозвище для него как никогда оправдано. Он сел за стол и убрал письмо в ящик.       – Голова? Надо с этим что-то делать…       – Мне просто нужно немного отдохнуть.       Его ладонь, совсем белая на фоне темной столешницы, дернулась, и он опустил ее на колено. Он подошел к шкафу и выдвинул верхний ящик, вытащил просторную зеленую рубашку и штаны, протянул мне. Я молча переоделся. Это раньше рубашка казалась мне огромной, теперь она была в пору.       – Полежи со мной. Если усну, разбуди.       Честно говоря, я ожидал, что меня погонят собственной метлой. А теперь я лежал рядом с ним в холодном сумраке, спрятанный от солнца двумя тканевыми слоями. Он лег на самый край и отвернулся, накрылся подушкой. Я подоткнул одеяло и едва не коснулся его шеи. Случайности не случилось, а на умышленность я не решился. Я сложил руки на животе. Все потому что я уже скучаю. Майкл без вступительных слов тискал младшего брата, а тот бодался, верещал и, в конце концов, сдавался. Мне иногда хотелось, чтобы Тео так напал на меня и защекотал, затыкал. На сколько бы хватило моего сопротивления? Жаль, это сложнее представить, чем умный разговор с Ноттом-старшим.       Он перевернулся. Я все силы бросил, чтобы не соскочить взглядом с квадрата верхней панели. Смотрит на меня или спит? Как жаль, что я не могу вырастить дополнительный глаз.       – Когда ты уезжаешь?       – В начале августа.       – До или после дня рождения?       – Как получится. Я подслушал разговор папы с Пруэттом. Сомневаюсь, что смогу покинуть Англию так легко, как планировал.       Я пересказал Тео слухи, опустив только привлечение Ричарда к пыткам полукровки. Тео перелег на спину, и краем глаза я видел, как он давит между пальцами.       – Что ты об этом всем думаешь?       – Дальше – хуже.       – И все?       Что-то ударилось в окно. Я резко сел, Тео перепрыгнул через меня, запутался в балдахине, подскочил к окну и дернул штору. В стекло бился Гало. Тео распахнул окна, и филин сделал круг по комнате, сел жердочку, смахнул крылом чернильницу с полки. Та покатилась мне под ноги, разлилась по паркету. Тео отстегнул от лапы свиток и развернул.       – Тео, что там?       Ветер надул тяжелые шторы, солнце умерло под густым одеялом дождевых туч.       – На Хогвартс напали.       – Что? Кто?       Тео кинул записку на стол и подлетел к шкафу, на ходу снимая домашнюю рубаху через голову.       – Стой! Ты куда?       И давно он умеет так быстро переодеваться?!       – Возвращайся домой.       – Я пойду с тобой!       – Нельзя.       – Куда ты собрался? Тео? – я схватил его за локоть, но он сбросил мою руку и накинул мундир, сорвал с вешалки белый пояс. – В школу? В Министерство?       – Еще не знаю! – рявкнул он. – Лети домой и не высовывайся!       Он выбежал из комнаты, я подбежал к окну и увидел, как он сошел с крыльца и трансгрессировал прямо с тропинки.       – Где он?       В дверях стоял Нотт-старший.       – Я не знаю.       Он трансгрессировал с того же места. Я сел за стол и сгреб записку. Это был клочок пергамента с водяным гербом Хогвартса в уголке. "На школу напали. Мы перенеслись. Она с тобой свяжется. Наверное. Сам знаешь, кто." Строчка съехала по дуге, и если бы не это, я бы подумал, что буквы напечатаны в типографии. Заклинание замены почерка?       – Финита!       Он не изменился. Кто это писал? Спартанец? Под пальцами нагрелось. Я едва успел выпустить записку, прежде чем она вспыхнула и осыпалась пеплом на паркет. Я без сил опустился на стул и схватился за волосы. Куда он умчался? Что происходит? Я выдвинул ящик стола, где он обычно хранил чистые пергаменты. Под руку мне подвернулась жесткая карточка. Фотография школы. Сильно засвеченная и в негативе. Белый замок призраком завис между черным снежным полем и черным небом. Я не понимал, этот снимок статичен, как маггловский, или же здесь запечатлена абсолютная недвижимость во времени.       Я написал маме, что останусь сегодня у Тео. Гало нетерпеливо поджимал когтистые лапы, пока я привязывал записку. Я выпустил его и снова взял фотографию. Справа вторгался чей-то бледный призрак (или это всего лишь дефект некачественной съемки?). В любом случае он так же не получал никакого развития и воплощения. Я бросил ее обратно в ящик и еле совладал с желанием перевернуть его комнату вверх дном. Кто “она”? И “сам знаешь, кто”? Кто-то из его новых сослуживцев? Как жаль, что нельзя отследить трансгрессию.       То, что на школу напали, я не мог усвоить. Пришли мне кто-нибудь такую записку, я бы счел это за тупой розыгрыш. Люц мог бы такое написать. Только то, что Тео в самом деле в это поверил, развеяло мое недоверие. Оказалось, что твердая почва под ногами – всего лишь узкий досчатый настил через топкое болото. Или подвесной мост через бездну? В любом случае я шатался по пустому дому на ватных ногах, и от качки меня затошнило. Я вернулся в комнату Тео, но и она превратилась в каюту попавшего в шторм корабля. Мы закончили учебный год раньше, потому что нападение на Хогвартс было запланировано? Я слушал тихие таки часов, но мое собственное время замедлилось. Пытки полукровок. Захват школы. Бегство чистокровных. Вейзи тоже уехал из страны месяц назад. Куда-то в Америку, “большего сообщить не могу”. Майкл… где он сейчас? Если объявят военное положение, то Тео связан по рукам и ногам. Или уже? Может, еще не поздно уволиться из армии, пока… мне не хватило духа закончить эту мысль, жаль, что образ возникает прежде, чем я подбираю к нему подходящие слова.       Где-то там, в Шотландии, сегодня утром, пока я ленно валялся в кровати и ждал десяти утра, лопались старинные витражи с сиренами и солнцами, разлетались в щепки школьные парты (за семь неполных лет я успел поспать на каждой?), жались по углам разновозрастные ученики – и некуда бежать, и крепость оказалась самой верной из мышеловок? Всего этого не может быть. Невозможно даже представить. Я подскочил, сбежал по лестнице, вышел на тропу и встал на то самое место, откуда трансгрессировал Тео и его отец. Все так же щебетали птицы в густой вишне, нагруженные шмели выползали из многослойных пионов, белых, с редкими красными вкраплениями. Низко летали взрослые стрижи. Как, где, сколько мне ждать его? Я сел на нагретую солнцем ступеньку в основании колонны (напрягись я, и вспомнил бы, как она называется по-гречески, но и память закоченела). Мама совершенно точно в Министерстве и вряд ли заметит, что меня нет дома, потому что и ее там нет. Биржа либо обвалилась, либо закрылась, папа в Гринготсе. Я прислонился спиной к колонне и прикрыл глаза. Как бы пережить все это? Что теперь будет? Почему никто не предсказал этот день?!       В беспамятстве я прошарахался по дому Тео, стараясь сильно не шуметь, чтобы если кто вернется, то я мог бы скрыться. Сидел в комнате, нигде не рыскал! Я добрел до библиотеки и подцепил первую приглянувшуюся книжку. Нужно было занять руки и голову, нужно куда-нибудь соскочить, заплутать в любом из текстов. На корешке был выдавлен геометрический символ. Стоило догадаться, что это учебник по нумерологии. Сел в глубокое кресло и пролистал до пифагорейского квадрата, где лежал небольшой кусочек пергамента с расчетами. И кто это родился третьего октября? Какая-то посредственность. Разве что фанатик, судя по диагонали 1-5-9. Впрочем, как и Тео, если во все это верить. Почерк точно не его, поэтому все равно.       Очнулся я в другом кресле и с другой книжкой. Я блуждал по библиотеке на самом деле или во сне? Видимо, все-таки наяву. На груди у меня лежал раскрытый том, а с потолка на неизвестную мне гравировку целился паук, раскачивающийся на стальной, едва заметной ниточке. Я запрокинул голову и разглядел кусочек пасмурного неба, уместившийся в щели между шторами. Вернулся к книжке и перекинул пару страниц. Какая-то алхимическая чепухень про эликсиры жизни и квадратуры круга. Если бы такой предмет был в школе, я бы точно его проспал.       Я надеялся, что Тео уже вернулся, и ошибся. В комнате стало совсем темно, а меня все так же клонило в сон. Без него я все равно ничего не узнаю. Я завернулся в одеяло-кокон. Сон походил больше на прорехи в ткани сознания, я не смог вывести единого сюжета, а когда меня – меня, как бодрствующего – совсем не стало, тогда все и началось.       Я проснулся в темноте и различил шаги в холле. Тотчас выпутался из тканей и подскочил к двери, распахнул ее прямо перед Тео.       – Я же сказал тебе лететь домой, – сказал он и обогнул меня.       – Кто тебе написал о нападении?       Он не ответил и медленно расстегнул мундир, отвернувшись. На погонах блестели дождевые капли, волосы чуть прибиты легкой моросью. Я провел по плечам, снимая с себя липучую паутину сна.       – Почему ты мне вообще ничего не говоришь? Почему на школу напали?       На столе загорелся свечной огарок.       – Пит, умоляю, если хочешь поскандалить, то отложи до утра.       Он не справился с вешалкой и кинул мундир так, под остальную одежку, и ударил по дверце ногой.       – Где ты был?       – В Министерстве. Вместо тупых распоряжений разбирал похоронки. Насчитал как минимум чертову дюжину. Остальные три сотни учеников считаются пропавшими без вести. Духу разослать все это мне не хватило. Допрос окончен?       Он опустился на пол и прислонился спиной к шкафу, схватился за голову.       – Тео…       – Скажи мне, что я сплю и снова не разделяю сна и реальности.       – Но зачем им нужны дети?       – Я не знаю! Ничего не знаю, Питер! – он надавил основаниями ладоней на глаза. – Думаешь, передо мной кто-нибудь отчитывается? Реддл приходит ко мне посоветоваться? Откуда я могу знать? – он не с первого раза вытянул жесткий широкий ремень и отбросил его в сторону. – Все хуже худших предположений. Только в этом я уверен. Они хотели забрать учеников “мирно”, под предлогом дополнительного тестирования. Учеников не выдали. Жди, что обвинят Дамблдора в развязывании кровавой бойни там, где все можно было урегулировать без потерь. – Тео со всей силы сдавил в основании большого пальца. Я сполз с кровати на пол, и все равно казалось, что вот-вот провалюсь куда-то еще. – Запретили пересечение границы. Для всех. А в пять часов ограничили трансгрессию. Тоже для всех.       – То есть… как? Как в Хогварсте?       – В переделах магических территорий. Говорят о барьере…       Тео закашлял и умолк, подтянул к себе колени и спрятался. Я осторожно подобрался поближе к нему и сел рядом. Это была витальная потребность, как обозначили это в том маггловском учебнике, который я тоже пролистал со скуки в отсутствие Тео. Он завалился на бок и прилип плечом к моему плечу.       – С завтрашнего дня поисковые группы буду рыскать по всей Британии, чтобы найти, где незаконно укрывают похищенных детей, – сказал он тихо. – Вот такие формулировки. Молись, чтобы никого не нашли.       – Разве нельзя… промолчать о находке?       – Привлекут менталистов. Просвечивать память на регулярной основе. Поэтому…       – Поэтому что?       Он поелозил виском по моему плечу.       – А та записка? Ее написал кто-то из учеников?       – Какая записка? – устало спросил Тео.       – Из-за которой ты и подорвался… там было написано…       – Я устал, Пит. Пожалуйста, не говори ничего.       Меня снова оставят без ответов. Какая теперь разница, когда сегодня-завтра начнется метеоритный дождь, или разверзнутся небеса, или случайная червоточина в земной коре разрастется во всепоглощающий рот, переварит всех нас лавовой слюной. Я дерзнул “случайно” столкнуться с ним и коленками. Крохотная космическая катастрофа, самая важная для моей маленькой Вселенной.       – У тебя громко урчит живот, – тихо сказал Тео.       – Над ним я уже не властен.       – Не ел? Желудок испортишь.       Да какое теперь дело до моего желудка. И что это значит? Никогда не слышал такого выражения.       – Ты не можешь уволиться? Или перевестись в какой-нибудь другой отдел? Разве отец не может…       – Не может. Не могу. – Тео уперся обеими ладонями в мою коленку, чтобы подняться. – По крайней мере, пока. – Он расправил плечи и заткнул выправившуюся рубашку за пояс, наклонился, поднял ремень, смотал его в рулет. Я уже знал, что будет дальше, поэтому отодвинулся, чтобы он мог открыть шкаф и повесить мундир. – Давай, поднимайся. – Он говорил в нос, а я из-за этого чуть не распался на ручки-ножки. Если бы он заплакал, я бы умер. – И спустимся на кухню. Останешься сегодня у меня?       – Да.       – Тогда подготовлю для тебя спальню.       Тео не пользовался услугами Ванна. Объяснял это тем, что во Франции у них не было домашнего эльфа и он к этому не привык. Моя мама тоже этого избегала. Я поплелся за ним на кухню, когда вдруг коридор мутно осветился зеленым. Кто-то воспользовался каминной сетью. Тео схватился за палочку (он теперь носил пояс с чехлом для нее), а я понял, что забыл свою в его комнате. Он жестом приказал мне прибиться к стенке, а сам заглянул в гостиную. Его плечи опустились, и он убрал палочку, отступил в сторону. Я узнал маму почти в кромешной темноте, а она нашла меня руками, кажется, прежде чем глазами. Она обнимала меня в последний раз тогда, когда мы были одного роста, теперь же я не мог понять, как и куда мне положить руки, присесть? Ее мантия скрыла меня, как два черных крыла. Тео зажег свечи в гостиной и холле, и мама меня отпустила. Я тотчас уменьшился (по ощущениям как минимум вдвое), когда ее яркий зеленый взгляд прострелил меня насквозь.       – Здравствуйте, миссис Бекер. – Тео мой спаситель.       Она кивнула больше по наитию.       – Мам…       – Почему тебя не было дома?       Стыд нахлынул на меня океаническим цунами, и остаток упрека я не услышал – меня словно кто-то ударил по ушам. Даже умение читать по губам испарилось. Я как будто что-то ответил, но не понял, что именно, увидел только, что мама и Тео одинаково нахмурились. Я мотнул головой и прикусил язык – да что ж такое! Наверное, сказалась сегодняшняя голодовка.       – Я отправлял записку, что остаюсь у Тео, – с трудом выговорил я.       – Никто не получал никакой записки. Я спросила у Кики, проверила кабинет и совятню.       – Возможно, перехватили, – сказал Тео. – Сегодня ловили всех подряд.       Мама крутанула перстень с турмалином и обернулась на Тео. Темная коса немного растрепалась и зацепилась за адвокатскую брошь. Петля на шее Фемиды.       – Как ты, Теодор?       – Так же, как и все. Вы, наверное, тоже сильно утомились сегодня. Мягко говоря.       Она подошла к нему и обняла, погладила по волосам. Его руки остались висеть так же, вдоль тела. Она что-то ему сказала, и он кивнул, вымученно улыбнулся.       – Твой отец сегодня не дома? Хочешь переночевать у нас?       Я сложил руки в молитвенном жесте.       – Мне нужно подготовиться к завтрашнему дню, поэтому не могу.       – Тогда я заберу Питера, чтобы он тебе не мешал.       Я вообще-то здесь! Мое желание не учитывается? Тео скрестил указательный и средний палец, это означало “мы останемся вместе, только потерпи”.       – Питер мне поможет. Запрягу его перебрать некоторые бумажки и письма. Да и… сегодня не хочется оставаться одному.       Мама прислонила пальцы к щеке. Ее обыкновенная бледность расцвела розовыми пятнами. Вот бы раздвоиться и заночевать в двух местах одновременно, чтобы всем угодить.       – А папа где? – буркнул я.       – Он заночует на работе.       – Вы можете остаться здесь тоже. Комнат предостаточно.       – Кто-то должен следить за домом и принять утреннюю корреспонденцию. Завтра – сразу домой. Никаких скитаний.       Как будто я куда-то собирался… Мама распрощалась с нами и воспользовалась каминной сетью. Я без сил рухнул на диван и поводил руками по лицу.       – Зачем ты ей так сказал?       Он налег на спинку дивана позади меня.       – Сказал как – что? Я правда отправлял записку.       – Я не об этом. Пошли.       – Надеюсь, ты накормишь меня прежде, чем посадишь разбирать письма.       – Нет никаких писем. А если и есть, то…       – … мне их читать нельзя.       Выбило дух, когда Тео провел по моим волосам и слабо потрепал по голове. Это длилось слишком коротко, чтобы я успел сообразить, что на самом деле произошло. Едва не сел мимо стула на кухне. Ванн телепортировался и, встав на носочки, поставил две фарфоровые чашки на самый край стола. Я глядел на волнистый золоченый край и сожалел, что мои глаза такие неполноценные и не вмещают с той же четкостью и Тео, который тихо шуршал сухими травами в тусклом желтом свете. Гляну прямо, и он тотчас обернется и… что тогда? Не знаю. С улицы доносило тяжелый запах пионов, стрекотали ночные насекомые, где-то далеко ворчала летняя гроза. Все злодеи и добродетели спят. Если не получится уехать учиться заграницу, то я не сильно расстроюсь, потому что если у него нет выбора, то и с отсутствием своего мне легко смириться. После полуночного перекуса мы поднялись к нему в комнату, и я приступил к исполнению хитрого плана – уснуть прямо здесь, чтобы ему было жалко меня будить. Он-таки засел за какие-то бумаги, колыхалось пламя свечи, я, пытаясь сосчитать количество расходящихся лучей, сбивался, потому что куда важнее насытиться каждым редким движением красивой руки, да, мне большего не надо. Если закрою глаза, картинка не пострадает, я ее в себе вижу, я уже она. Услышал, как он тихо отставил стул и вышел куда-то… и вернулся. Если прогонит меня, я перестану верить в человечество.       – Пит.       Меня хватило только на вопросительно-недовольное «м?».       – Я постелил тебе в другой комнате.       Как днем со мной валяться так это ничего, а в полночь чудеса заканчиваются. Отыгрывая умирающего, я доплелся до гостевой спальни и рухнул поперек прохладной свежей постели. Что-то вечно, что бы ни произошло.