Сквозь кровь прожить

      – Сильно опоздал?       Хольм грохнул сумку на стол, парочка пергаментов сбежали на пол. Тео придержал чернильницу. У меня закралось подозрение, что Тео каждый раз колдовал отпугивающие чары, иначе мне сложно объяснить, почему вокруг них в библиотеке постоянно ни живой души. Один, два, три ученика (по диагонали, на балкончике и один снующий без постоянного места) и они за тем же огороженным с трех сторон столом (две книжные стенки да окно с витражными вставками).       – На полтора часа, – ответил Тео.       Наверное, был очень занят, толкая наркоту моим друзьям. Этот подонок Майкла травил пыльцой! Если бы я только знал, то и мокрое место от Хольма давно бы высохло. А он, посмотрите-ка, праздно опаздывает на запланированную встречу и лыбу давит, будто так и было задумано.       – Блин. – Он достал учебник и конспекты, помятые и сложенные кое-как. Как из… – Пораньше не получилось. Ты уже составил список видов? Пора бы уже…       От него несло чем-то растительным. Запах стал отчетливее, когда Тео облокотился на стол и даже чуть привстал со скамьи. Я бы назвал эту вонь «цветочной, если бы только этот цветок вырос на помойке, а потом прогорел от случайной искры, упавшей с кончика сигареты проходящего мимо бродяги». Ясно, сам травился. Я насмотрелся на Майкла (сквозь слезы) и говорил с ним по-всякому (сквозь стиснутые зубы). Никаких сомнений – и эти неточные движения – промахи на полградуса, и тяжелые веки, и едва не блаженная улыбочка… Тео, сдай его!       – Как раз составляю. Как твои дела?       – Камси-камса.       Тео безотрывно следил за тем, как Хольм возился с рубашкой (у него вообще есть сменная? всякий раз именно эта, с затертым пятном по краю манжеты). Прямой ладонью Хольм заправлял длинный край (две нижние пуговицы утеряны), выдергивал из-под пояса руку, а вредный угол снова выскакивал в мир. Под пером Тео натекла крупная темная клякса.       – Чем занимался?       Бросив светить бледным животом, Хольм шлепнулся на скамью, подтянул к себе сумку и зарылся в ней, лишь единожды коротко вскинув глаза на Тео, чему-то улыбнулся, криво-косо (уголки губ вниз).       – Утром, представляешь, проснулся ни свет ни заря, все ходил по комнате, пока меня не выгнали, подушка в спину – бам! – Он ударил по столу ладонью плашмя. – Ладно, не хрустальный шар. Это ведь и метнуть надо умудриться, тяжеленный ведь…       – Над тобой соседи издеваются?       – Любя. Устраивают тренировки на ловкость. Думаешь, почему я так хорошо уворачиваюсь? Правда, в тот раз не получилось. Еще и виноват остался, что шар раскололся, когда от меня отскочил. Пришлось новый покупать. Нет, безусловно, завидная меткость. Отличная бы вышла команда по боулингу. А я ведь Энтони и придумывал эссе – –       – Боулинг?       Хольм будто обо что-то споткнулся на полной скорости.       – Три пальца, три дырки, десять... а эссе про непростительные заклинания, нет, это для Дэниэла, так… про трам-пам-пам, не помню, это для Роджера. А! Про методы исследования огненных саламандр. Если напишу про регенерацию и живорождение, будет очевидно, что не он писал. А про что еще писать? Вот я и бродил. Какие методы? Полевые, вот и все. Да, он иногда у меня заказывает, платит, правда, через раз… два по цене одного, ну пускай, лучше, чем бесплатно.       – Энтони… Голдштейн?       – Повезло жить с четырьмя чистокровными. Даже храп высшего сорта, ария на арии. Зато к любому другому звуку чуткие – принцессы. Скрипнешь дверью – голову с плеч. Да, кстати, петли надо смазать… Потом сбегал в теплицы, пара, пара, обед, пара, что-то там еще было, еще пара? Три раза бегал от теплиц до подземелий – три раза Слизнорт вспоминал, что ему надо. Даже ужин из-за них пропустил. Устал смертельно, у озера погулял, не успел убежать от волны, намочил туфли, пришлось подниматься в башню за сменными, мозоли страшные натер, зато! Зато захватил и ноты, которые одалживал, чтиво, конечно, специфическое, «доля мили фасоли». В хоре уже начались репетиции к Рождеству, погремел там немного, Эндрю меня сцапал. Обещал ему мазь от прыщей сварганить. Пришлось в класс Зельеварения наведаться.       – Это все за сегодня? – ровно спросил Тео.       – Ну… да, – замялся Хольм.       Он, казалось, вовсе не понял вопроса. Это все? И ничего более? Или – это все за один-единственный день? Натужное движение мысли отразилось на его лице (заплутал в двух соснах), и Хольм коротко встряхнулся, снова закопошился в сумке. Еще немного, и нырнет в нее с головой, лишь бы спрятаться от цепких трезвых глаз.       – А, вот оно где! – Хольм выцепил пергамент с каким-то списком вгляделся в него, прищурился и кивнул. – Буду отправлять послезавтра, завтра не успею, там... неважно. Или на следующей неделе в целом. Знаешь, какая сложность с совиной почтой? Магглы не могут пользоваться совами по собственному желанию. Мне придется послать сову снова через неделю и надеяться, что к этому времени Грейс что-нибудь для нас соберет. Еще тяжелее объяснять, что это за старомодный способ общения. Мы все с придурью, но совы… – И снова нырнул в свое барахло. – Кстати, еще меня сегодня чуть не убили! Это было страшно, честное слово – –       – Что?       – И потом, кажется – –       Я и сам вздрогнул от резкого хлопка поперек набитой сумки. Хольм, наверное, много играл в «успей убрать» – спасся от удара, выдернув руки.       – Стой, подробнее: кто тебя убивал?       Немедленного ответа он не дождался – допрашиваемый и моргать разучился. Тео поджал губы, стянул его сумку со стола и положил рядом с собой. Хольм проводил ее таким взглядом, будто у него разом изъяли все имущество.       – Я просто перо искал…       – Я могу одолжить свое запасное.       – Придется. Если оно там было, то ты его сломал. Что-то точно хрустнуло.       – Ты бы до закрытия библиотеки его искал. Но если я правда что-то сломал, то возмещу.       – Не надо мне никаких возмещений.       – Забери себе, а то твое давно сточилось, линии сливаются.       Новенькое перо, которое Тео выложил на стол, осталось без внимания. Так ребенку иногда подкладывают новые игрушки заместо облупившихся и обгрызенных старых. Нашел, с кем нянчиться! Я искренне удивлялся тому, как ловко Хольм пересел со скамьи подсудимых на скамью пострадавших. Разыграл настоящий испуг, который, впрочем, быстро сошел на нет. Хольм передернул плечами и расплылся в улыбке. Я был уверен, что он явился к Тео в подобном состоянии умышленно. Зачем? Жажда до жалости? Проверка границ терпения? Шутки ради? Если бы он был олухом, тупицей, то был бы и шанс на прощение, на поблажку, на учет провинности с дробным коэффициентом, но он вытворял осознанно, потому заслуживал и наказания с надбавкой.       Когда Майкл начал злоупотреблять, то исчезал – днем с огнем не сыщешь – хотя сторонний человек и не понял бы, что он надышался пыльцы. Более того – никто из близкого круга тоже не знал. Он мне сам рассказал. И как долго? Да вот уже полгода набежало. Я долго корил себя за невнимательность, старался почаще бывать с ним, а он надо мной только подтрунивал: «Убери этот взгляд подбитой собаки с глаз моих». Это был все тот же Майкл, мой друг, с большим чеком на мое доверие в кармане. Сложнее оказалось никак не вмешиваться и верить, что он не натворит бед. «Надо будет – я тебя позову, Бекер, своими делами занимайся и не беси меня».       – Попрошу прислать мне ручки, вот и все. Жаль, кончаются быстро, – пробубнил Хольм, – и изымают их тоже быстро. Чем вам, магам, не угодило…       – Говори про убийство, хватит увиливать.       Хольм сдулся, упер подбородок в ладонь, но руку вертикально не удержал. Локоть скользнул по столу, и вся конструкция рухнула.       – Береника.       Банни?! Впрочем, уверен, она тотчас определила, что Хольм аферист. Жаль, не добила.       – Это легко представить… – тихо сказал Тео. – За что?       – Все хорошо закончилось! Я при чеке на сто галеонов, она при своих… секретиках. А после этого – –       – Постой, постой. – Тео налег на стол. – Каком еще чеке?       – Сначала убивали, потом одаривали. – Теперь он неприлично тянул слова, будто хотел зевнуть после каждого. – Зато я знаю теперь, кто хозяйничает в моем убежище. А я-то думаю, почему там подушки каждый раз раскиданы по-другому. Ни надежды на свой уголок в этом замке – –       В его… убежище? Это он так обозвал нашу с Банни комнатку? Все вдруг невыносимо зачесалось, и я бы тотчас побежал к ближайшей раковине (и ее бы хватило, чтобы ополоснуться!), если бы меня не пробрало – я в западне. Как смыть зуд души, а не тела? Неужели он спал (или чем занимался? в одиночестве ли?) на тех же узорных подушках с кисточками? А за аромапалочки я принимал запах какой-нибудь восточной дури? Тео знал о том, что мы с Банни делили ту комнатку с Хольмом в конце осени, а я еще добрых полгода валялся там в одежде и без, уязвимый, искрящий, и сам немного одурманенный? Я получил ответы вперед вопросов, но более ни одна моя мысль, будь она записана, не оканчивалась бы точкой.       – Что она от тебя хотела?       – Уже неважно. По мне так ерунда полная. Блажь за такое золотом сыпать.       И на что он спустил такие деньги? Отпраздновал куш свеженькой и высококлассной наркотой? Уж лучше бы новую палочку купил! Нынешняя вся в рытвинах и дырочках, Олливандер, наверное, взял за нее чисто символическую плату и рад был отделаться от такого хлама!       – Весело было ни разу не пересечься, сохранялась, что ли, анонимность. А теперь в лицо знаю… и меня знают. Так неинтересно. Выгнали меня, короче. Придется искать – –       – Ты ее с кем-то видел.       Хольм уставился на Тео исподлобья. Почему бы сразу не назвать мое имя? Давайте, используйте мои секреты как повод пободаться и выяснить, наконец, кто упрямее!       Если бы я его заметил (что меня ослепило? тот камешек на шее Банни?), то мог бы в пару ходов выйти на темную историю с Майклом. И с Тео. Я узнал бы его, приглядывался бы почаще к случайному хранителю той тайны, чью ценность мне обозначила Банни. Продала ее за сотню галеонов? Или выкупила? Мне хотелось тотчас вырваться из этого воспоминания и крепко-крепко зажмуриться по-настоящему. Еще и от того, что Тео переменился – он въедливо всматривался в Хольма, ждал признания. За кого он сейчас волновался? За Хольма или за… меня?       – Ничего не видел, ничего не знаю.       Хольм схватил чернильницу, отклонился назад, отвинтил крышку и поднес пузырек к носу и пробормотал что-то про «иссиня-черный запах».       – Если ты видел ее с Питером, – Тео надавил большими пальцами на указательные, какой-то из двух тихо щелкнул, – то об этом правда нельзя никому рассказывать.       – Так ты все знаешь. Нахрена, ой, зачем тогда у меня выпытываешь? Мне все доходчиво объяснили. Больно надо эти сплетни разносить. Уже понял, что вы, волшебники, обожаете что-нибудь поскрывать. А про чек – шутка, шутка! Молчи – молчу. Забава такая у вас, мне какое дело? Разве что придется искать новую ночлежку, вот это точно большая проблема! Не могли где еще... место такое классное было! Людей мало, тишина, покой, и если бы не эти… голубкам как раз самое место под крышей, такая логика? Разве в подземельях нет романтичного местечка? По мне так мгла, сырость и близость к гостиной – экстрим! – только добавляют искры в отношения. А это восьмой этаж, рядом с гобеленом. Они спорили, что за кость изображена. Береника оказалась права, это бедренная. Как вообще можно спутать ее с плечевой? Там же шейка…       Наверное, именно в этот момент что-то в моей душе установилось, успокоилось. Уморенный жук больше не шевелится, даже если его брюшко протыкают тонкой иглой. Одна из самых памятных практик по Уходу за магическими тварями… уходу! Я сунулся дальше изучать воспоминания лишь для упрочения мотива «встречу – убью» – и что я слышу? Целый год скрывал Банни ото всех… забава? Ерунда? Это я ее скрывал или она – меня? Она ни разу не заикнулась, что про нас знает какой-то лох с Когтеврана!       – Давай потише, – снова оборвал его Тео. – Понимаю, хочется выговориться…       – Да кто нас слышит? – Хольм схватил перо и чиркнул что-то на пергаменте, тот обзавелся резкой складкой. – В любом случае, не уверен, сегодня это было или нет. Спуталось все… – он уронил голову на руку и раздавил висок большим пальцем.       – Получается, Питер тебя не заметил?       Хольм криво усмехнулся и покачал головой.       – А что? Его надо как-то особенно избегать? Он тайный маньяк? Не похож. Но как-то так сразу установилось, что и мы скрываемся. Забавно за этим наблюдать, вот и все. Мне вообще… все равно. Тебя засмеют за общение со мной?       Хольм, казалось, говорил с пером – перекатывал его указательным пальцем, вертел по-всякому, делил оперение ногтем мизинца, снова разглаживал, повыдергивал пух. Тео все следил за его беспокойными руками и молчал. Как бы я хотел знать, о чем он думал. Почему не рассказал мне раньше? «Провожу отныне вечера с грязнокровкой. Он фейскую пыльцу Майклу продает и сам не брезгует, возможно, чем похуже. А еще знает про твои «тайные» отношения». Мне с ним невесело, чаще грузно и грустно. Почему я с ним? Потому что (…)».       – Мне не все равно, – тихо сказал Тео. – И не волнует, кто и что подумает. Но если нас увидят, то это на самом деле привлечет к тебе внимание маньяков.       Хольм вскинул брови и прижал кончики губ пальцами, иначе бы, наверное, снова засмеялся.       – Это кого? Почему я об этом до сих пор не знаю? Рискую жизнью, оказывается, пока с тобой зависаю.       – Например, Люциана Боула, – неохотно сказал Тео.       – Знаю такого, как не знать. По мне так не страшнее прочих волшебников. Если бы магглам в одиннадцать лет выдавали по стволу, как вам по волшебной палочке, то – –       – Ты и с Боулом знаком?       Хольм покачал головой так, что было неясно – это «нет», «ну может быть» или внезапная разминка шеи. Тео налег грудью на стол.       – Ты очень зря его недооцениваешь. Он отлично умеет создавать впечатление нормального и даже радушного человека, умеет... нравиться. Такие опаснее всего, понимаешь? У меня с ним… натянутые отношения. Он не упустит шанса как-нибудь… – он снова замолчал. Я впервые наблюдал за тем, что Тео сложно подобрать правильные слова. – В общем, сотворить что-то разрушительное. Думаю, ты лучше меня представляешь, о чем я говорю.       – Я? Ничегошеньки не представляю.       – Как могут чистокровные издеваться над магглорожденными?       – Ну, полно способов, – задумчиво сказал Хольм.       Я рассмеялся. Не уловил очевидного сарказма и принялся отвечать на риторический вопрос. Все настолько запущено? Однако мой смех сошел на нет, когда я поглядел на Тео.       Однажды он проиграл Люцу в шахматы (на втором курсе?). Я, так же наблюдавший за стороны за той партией, знал, что Тео не довел королеву до задуманной ячейки из-за очередного короткого «исчезновения». Был бы шах. Отчетливо помню, как он коротко взглянул на меня и сказал одними губами «всё». Всё, это провал. Люц ликовал. Переигровка хода требовала бы обоснования, а обоснование – разглашения слабости. Но сейчас я совсем не понимал, какая велась игра и кому он проиграл. Какой изъян он скрыл ценой победы? С чем смирился? Болтовня Хольма долетала до меня обрывочно, и в промежутках, в глухих паузах, верно, жили истинные мысли Тео. Неужели внутренний голос настолько безнадежно личный?       – …или, например, перья поломать. Образно говоря. А вы что с ним не поделили?       Тео поднял на него глаза, и, сиди я напротив него, заткнулся бы и спросил – что случилось?       – Скорее – кого. – Голос Тео совсем потускнел.       – Подружку у него увел?       – Друга.       Хольм расхохотался и зажал ладонью рот, обмахнул лицо учебником.       – Это, прости, как? При всем уважении, этот «друг» же не стадная овечка. Сам увелся. Да-да, прости, кажется, понимаю… «все сложно». Сложно бывает признать, что кто-то от тебя ушел по своей воле, так?       – Так.       – И что он сделает? Сядет на твое место и будет писать со мной курсовую? Очень страшно.       – Мне не до шуток, Ален, – резко сказал Тео. – Для твоего же блага будет лучше, если мы продолжим встречаться так, чтобы об этом никто не знал.       – Я сам разберусь со своим благом. Уж лучше бы ты сказал, что не хочешь, чтобы над тобой хихикали.       – Если бы я знал, что придет в дурные головы таких, как Боул, то смог бы это предотвратить. Не хочу, чтобы ты пострадал из-за идиотских порядков, приправленных в частном случае детскими обидами, которые не имеют к тебе прямого отношения.       – Ой, как сложно. «Для моего блага» проще свалить к магглам, вот и все.       Наконец-то хотя бы одна здравая мысль! Тео моего восторга не разделил. Он отвернулся к окну, но там была все та же библиотека. Хольм подвинул к себе учебник и потер пальцем морщинистую кожаную обложку.       – Ты же сказал, что тебе все равно на подобные «прятки», – сказал Тео. – Что это забава, и только.       – Да, точно. Мне все равно. А, может, даже выгодно – опять застыдят за то, что якобы подмазываюсь к чистокровным волшебникам. Мне, знаешь, и на это по барабану. Беда лишь в том, что другим – нет.       – Опять?       – Тебе не кажется, что здесь складочки похожи на чье-то лицо? –Хольм развернул обитый плотной кожей учебник обложкой к Тео. На нем ничего не было, кроме надписи “Ядовитые растения. Том 4”. – Вот тут. – Он обвел пальцем область в левом углу. – На морщинистого старика похоже. – Он снова развернул книжку к себе. – Как будто бы на профессора Бири… вот черт! Надо покормить водоросли.       – Водоросли же сами… кормятся.       – Эти особенные, автогетеротрофы. – Он оттолкнулся от стола и резко встал. – Придерживаются диеты с высоким содержанием железа. – Хольм схватил свою сумку, перебросил через плечо и вцепился обеими руками в ремешок. Да кому она нужна? Если там годовой запас травы-отравы, то, конечно, она чрезвычайно ценная.       – Ты снова побежишь к теплицам? Уже поздно, скоро отбой.       – Успею. – Хольм чуть отклонился и глянул на часы.       – Ты говорил, что пропустил ужин. – Тео придвинулся к краю скамьи. – Я возьму для тебя что-нибудь на кухне.       – Не надо, переживу. Сам заскочу по пути.       – Я хочу пойти с тобой.       – И зачем? Вдруг Люциан дежурит у кухни по ночам? Скоро отбой. Иди к себе.       Тео ссутулился и повесил голову.       – Заняты бывают не только комнаты у гобелена.       Хольм, наверное, впервые за весь вечер посмотрел на Тео дольше пяти секунд. Я скрупулезно считал, чтобы отвлечься от жгучего стыда. Не помогло.       – Так вы соседи… стоило догадаться. Ну… – он отступил на шаг и выглянул в проход. – Ты когда-нибудь был у подземного пруда?       – Нет. Туда никого не пускают.       – Там красиво. Вряд ли выйдет полноценная экскурсия, но почему бы и нет, в самом деле. От теплиц до ваших подземелий даже ближе, чем от библиотеки. Коль сам вызвался, забеги все-таки на кухню, а то я умру. Встретимся у первой теплицы, ладно?       Тео кивнул, и Хольм умчался, по пути налетев бедром на край письменного стола. Неужели все это лишь для того, чтобы скоротать время, пока я…       Тео собрал учебники в сумку (его школьная была с пространственным расширением). Перо Хольм так и не забрал, свои бумаги тоже оставил. Тео аккуратно сложил их к себе, сдал книгу миссис Пинс и спустился на кухню, набрал всякого у эльфа, вышедшего к нему в ночном колпаке. Пока домовик собирал «все, что осталось, по одному», Тео пересмотрел чужие пергаменты, близко поднося их к глазам. Я рискнул и подошел к нему. Что он так внимательно вычитывает? Ищет случайные улики против дилера? Расчеты, записи, список клиентов? Хотелось бы верить, но в последующие полтора года не было ни одного скандала, связанного с поимкой торговца наркотиками. Как же сложно разглядеть хоть что-то в этом тусклом желтом свете, да и Тео постоянно чуть встряхивал листы, и потрясенные, встревоженные буквы бегали по пергаменту черными жучками. Я зарекался никогда более не дотрагиваться до людей, представленных в воспоминании, но теперь клонился все ниже, может, произойдет чудо, и я смогу восполнить собственными воспоминаниями телесное отсутствие. Страшно, что он вдруг отвлечется от этих бумажонок и поднимет глаза на меня, скажет что-то вроде «что ты делаешь?». А я не знаю. Лишь хочется рассмотреть вот так, инкогнито, когда не на что и незачем отвлекаться.       Меня спугнули пуффендуйцы, чьи голоса гулко разнеслись по коридору. Тео прижал перешел за один из громадных бочонков, не отвлекаясь от прочтения. Его скрыло черной эллиптической тенью, а он все глядел в бумажки. И я понял, что он их не читал, изучал, безусловно, но, может, наклон букв или вроде того…       Разжившись целым пакетом, набитым всякой выпечкой, Тео вышел из замка. Над Хогсмидом, уголок которого виднелся при спуске к теплицам, висела остаточная закатная серь. Сам город, казалось, парит над землей в густой оранжевой туче. Над озером местами вихрился перламутровый туман. Всходила полная луна. Тео прошел через темный сад к теплице. Я уже не разбирал, я мерз от того, что тогда было холодно Тео, или это моя душонка-путешественница коченела от предчувствия страшной беды. Другая временная форма меня, наверное, наоборот, тайно мечтала о глотке осеннего воздуха. Тео с десяток раз оглядывался на замок и порывался куда-то идти (едва заметный разворот корпуса и переступание с ноги на ногу). Искать Хольма или в спальню? Не знаю. Лучше бы вернулся в замок, потому что, кажется, Хольм на полпути забыл, куда шел. Иногда во снах я мог перенестись во времени и незначительно повлиять на грядущие события, но эти воспоминания относились к сорту неуправляемых кошмаров. Я знал, что в этот день, как и во все прошлые и будущие, я в полусне дожидался его позднего возвращения в спальню и избегал думать, где он пропадал.       Прикрывая голову от сыпучего сухого плюща, оплетающего арку, на тропу вышла та самая беда. Беда снова блаженно улыбнулась. Беда вытащила ключ от теплицы за шнурок с бусинами.       – Это правда, что у того пруда живет призрак утопленника? – спросил Тео и пропустил Хольма к двери.       – Он появляется иногда. Классный парень. – Он склонился над увесистым замком, смахнул волосы с лица, с третьего раза попал в скважину. Вот опять привыкать к его присутствию после райского перерыва. Наверное, снова тумана в голову нагнал. – Правда, я уже тысячу раз послушал историю его смерти. Он тоже там работал, возился с водными растениями, и откуда ни возьмись появился водоворот. Его унесло. Он не любит в других частях замка появляться, нелюдимый. Сомневаюсь даже, что с другими призраками общается, кроме Плаксы Миртл. У них общая страсть к водопроводам. – Лязгало, скрежетало. Совсем дурной. – Да что ж такое… наколдуй Люмос, будь другом. О! – Хольм расшатал ключ, щелкнуло. – Готово. Люмос все равно пригодится.       – Попробуй ты. Однажды ведь получилось.       – Только этого не хватало. Не наступи на цапень.       Тео не стал настаивать и смиренно кивнул. В холодном свете теплица превратилась в страшные джунгли. Цветы ловили свет и раскручивали бутоны, некоторые, наоборот, шумно зарывались в землю. Витиеватые тени, будто разбуженные, обходили их стороной, полукругом, толпились, сливались в непроглядный мрак. Хольм щелкнул по побегу тентакулы, когда та с размаху хлестнула его по щеке. После щелчка по зеленой головке она отвернулась к запотевшему стеклу.       – Она порой ревнует, – сказал Хольм, растирая щеку, – особенно к другим ядовитым… сейчас-то за что?       – Наверное, мы ее разбудили.       – Или так.       Они прошли три теплицы и оранжерею, а из нее зашли в небольшую комнату с каменными стенами, вдоль которых стояли башни потрескавшихся горшков. Присев на корточки перед деревянной дверью, Хольм вытащил из ближайшего крохотный ключ. Он тем большим-то попасть в скважину не мог, к утру, может, откроет.       – Посвети-ка.       Тео встал над ним и подвел палочку поближе к замку.       – Ой, нет, я так ослепну… лучше наощупь.       – Давай я открою.       – Потом с ключа снимут отпечатки пальцев, с моими не совпадут – прощайте, мои теплицы. Щ-щас я… тут не должен заедать.       Тео хотел переспросить (наверное, причем тут пальцы? отпечатки?), но промолчал, чтобы не отвлекать Хольма от сложнейшей из миссий. Удивительно, но он попал с первого раза. Дужка выскочила, и серебристый замок нашел приют в том же горшке. Хольм, оттолкнувшись от коленок, встал. Его повело (неудивительно), и Тео шагнул к нему, уперся плечом промеж лопаток.       – Ага, мерси. Кровь от головы отлила, – сказал Хольм и нашел поддержку у дверной ручки, опустил ее вниз. – Тут лестница, осторожно, бывает скользко. Первым пойду…       Пахло сыростью, как в наших подземельях. Хольм держался за стенку обеими руками и облегченно выдохнул, ступив на мощеную площадку перед прудом. Вода светилась бирюзовым, светлячки под потолком сбивались в плотные созвездия под каменным куполом. Хольм упал на колени и зачерпнул светящейся воды. Тео прикрыл косую подгнившую дверь и присел рядом с ним.       – Разглядел, что здесь живут рачки. Еще сюда иногда заплывают рыбы с горящими плавниками. Царство биолюминесценции. – Хольм выудил из воды мерзко слипшуюся водоросль. Если в библиотеке он тараторил, то теперь обленился ворочать языком. – Кажется, что когда я здесь, то и сам что-то излучаю.       – Мне здесь нравится. – Тео провел по воде пальцами. Я бы воду не трогал после рассказа про утопленника.       – Мне тоже. Иногда сплю здесь. – Хольм указал на темную кучу тряпок в самом углу. – Выпросил у Роба старый спальный мешок.       – Роб это?..       – Друг. Еще один ученый. Я его еще не упоминал? Или не тебе рассказывал… запутался совсем. На мозге и электричестве повернутый. Наука и одержимость удивительно родственные явления.       Он шмыгнул носом, скинул мантию, расстегнул манжету и закатал рукав. Предплечье оказалось щедро замотано бинтом. Он цокнул и по локоть сунул в воду другую руку. Ну прямо не обойтись без представления своей жалкости.       – Что у тебя с рукой?       – Неаккуратно двинул горшок с бюбонтюбором. Он меня обплевал. Ерунда. Следов не останется, все быстро заживает. – Он вытащил из воды крупную раковину с плотно сомкнутыми створками и поднес ее к уху. Та брызнула, Хольм натянул манжету и вытер, даже не поморщившись. – Они не только плюют, но и поют, представляешь? Все не понимаю, как. А насильно раскрывать все равно что намеренно убить. Разве удовлетворение любопытства стоит ее жизни? Настоящий ученый бы даже не понял, о чем я спрашиваю… Наверняка еще и жемчуг прячут, эдакие магические браться Margaritifera – –       – Ты говорил в библиотеке, что нужно покормить водоросли.       – Уже и забыл. – Он опустил раковину в воду и встряхнул рукой, по воде разошлись круги, похожие на древесные спилы. – Белеют и чахнут, если им недостаточно крови.       – Крови? Никогда не слышал про такие.       – Недавно привезли. Их используют для кровевосполняющего зелья. Грядет обновление в арсенале Больничного крыла. А еще, читал, они входят в состав “Сумеречных лунных ночей”. Оттого оно такое красное. На вкус, наверное, как бульон на ржавых гвоздях… Что-то есть в этом неправильное, правда? Даже жуткое. Ты замерз? У меня есть плед. Возвращаю долг, все как ты любишь.       Хольм подошел к вещам, вытянул из мешка темно-синий плед и отдал его Тео. Он накинул его на себя и запахнул на груди.       – И чьей кровью их нужно кормить?       – Больше всего, конечно, любят человеческую. Шучу. Какой-то ты бледный. Мне не сообщали. Профессор Бири дал склянку, ее и использую. – Он махнул рукой в сторону узкого деревянного стеллажа в углу. – Им хватает нескольких капель в неделю.       Пока Хольм гремел баночками и поил водоросли кровью, Тео взял пакет с выпечкой, который оставил на тумбе при входе в сырое логово. Только когда в бирюзу упали последние рубиновые капли, тщательно сбитые с горлышка флакона, он снова подсел к Хольму. Тот распластался на полу, подложив под щеку ладонь, свесил руку в воду. Тео поставил пакет рядом с ним.       – Я не знал, что ты любишь, поэтому взял всего понемногу.       – Что это? А! Кухня.       Хольм оттолкнулся от пола шлепнулся на задницу, с носом залез в пакет. Тео обогнул пруд и подошел к кусту, криво растущему около дальней стены, коснулся крупных бледных, почти белых листьев.       – Не знаю, как он тут выживает, – сказал Хольм и разорвал пышку. – Неужели дерну хватает этого тусклого голубого света? Тут же совсем нет солнца. Вот бы его можно было собрать и принести сюда. Хотя, если так подумать, то синий свет в самый раз для роста растений. По весне даже цветет. Скудненько, но, уверен, он старается.       Тео кивнул и обернулся на Хольма. Тот, кажется, не ждал ответа – с животным бешенством опустошал выпечку не жуя, приговаривая, что в жизни ничего вкуснее не ел, и чиркал языком по пальцам. Меня бы уже четвертовали. Тео подошел к стеллажу, зажег Люмос и повертел в руках баночки с частями растений (шишки, бутоны, корни, все одинаково желтоватые). Не тронул только пузырьки с кровью. Хольм смял пакет и откинулся на спину, сложил руки на животе – обложить белыми хризантемами и закопать, хороших вечных снов.       – Буквально минуту… – прошептал он, прикрыл глаза. Голова перекатилась на бок, в белое горло врезался до краев застегнутый воротник. Меры не знает. Рука поползла вверх, но тоже умерла – хорошо, еще рано! – заснула.       Тео обогнул прудик и присел слева от него, обхватил колени руками. Под самой поверхностью воды, как хвосты испуганных котов, распушились сытые водоросли. По десятому кругу вальсировали неутомляемые водяные блики, пока вдруг не сбились, рассеялись по одиночке – из пруда вынырнуло приведение. Молодой парень в школьной форме, перламутровый факультет. С его – на вид тяжелой, на деле невесомой – мантии в воду сваливались такие же светящиеся капли, но водного замешательства более не вызывали. Тео махнул ему рукой (будто с размаху захлопнул дверь). Парень быстро закивал, старомодно поклонился (наверное, с перепугу; к тому же, в наброшенном на плечи Тео можно было принять за принца), но по привычке живых проплыл к двери, беспомощно остановился у нее, затравленно обернулся. Тео скользнул взглядом по спящему, вздохнул и поднялся, отворил дверь бестолковому призраку. Сердоболие твое не знает границ, Тео.       – Он утонет, – шепнул призрак, прикрыв рот, – точно утонет. Сам утопится.       Тео надавил на ручку. Прозрачные намеки. Парень шуганулся и взлетел вверх по лестнице и шмыгнул вправо, вспомнив, верно, что умеет проходить сквозь стены. Тео прикрыл дверь и вернулся к Хольму, опустился на колени. У того только мизинец вдруг подлетел. Тео упер пальцы в щеку и снова о чем-то задумался. Где, где эти мысли записаны? В книжках на трех замках? Или зашифрованы иным способом? Он осторожно наклонился над Хольмом, подсунул ладонь под щеку и, придерживая его белое лицо другой, развернул голову прямо. Сразу не отпустил – так выше шанс разбудить. Да не проснется он, даже если перенести его на середину поля во время финала по квиддичу! Тео чуть наклонился в бок, медленно отнял руки и подвел их к воротнику. Впору придушить, все равно захлебнется. Жаль, призраки всем скорую смерть пророчат. При выпуске мне на прощание Кровавый барон говорил, что следующий день рождения я едва ли отпраздную. Когда я спросил у него, какого числа я родился, он обиженно улетел, гремя цепями. Когда-нибудь точно «следующего» не будет, но для умершего десять веков назад разброс даже в полвека уже погрешность.       Тео прихватил концы воротника и проехался костяшками по бледной шее. Хольм дернулся, распахнул глаза и поймал его руки. Метеорологическая сводка: плотный туман сновидения, нулевая видимость.       – Я… я лишь хотел воротник расстегнуть. Я подумал, что тебе было неудобно.       Хольм проморгался. Легкое прояснение.       – Мне было неудобно? – с недоверием переспросил он и скосил глаза на подогнутые пальцы Тео, что почти касались его подбородка. – Что ты хотел?       – Расстегнуть воротник, – повторил Тео, – потому что тебе было неудобно.       – Мне было неудобно… – пластинка, что ли, заела? Он вдруг рассмеялся и отпустил Тео, сел, интенсивно потер лицо руками. – То есть ты не хотел меня задушить?       Я, я хотел!       Теперь осадки: Хольм утер уголки глаз от росы то ли ото сна, то ли от смеха. Хольм не видел, как Тео густо покраснел и коротко и беззвучно ударил себя кулаком по лбу.       – Плохой из меня экскурсовод, – Хольм широко зевнул и передернул плечами. – Ты тут не заскучал? Даже не думал, что на самом деле усну. Это все из-за профессоров этих, туда-сюда, туда-сюда…       К нему вернулся обычный (раздражающий) тон. Тео быстро провел рукой по лицу и, оттолкнувшись от колена, встал.       – Пошли, пора по спальням, – сказал он.       – Тут останусь. До башни к утру доберусь. Уильям не появлялся?       – Нет.       – Почуял, наверное, что я не один. Ох, помоги мне встать.       Тео протянул ему руку и подтянул вверх.       – Объелся на ужине, жуть. – Хольм символически отряхнулся. – Не успело перевариться, наверное.       Разве он его не пропустил? И что совсем недавно налопался до отвала? Тео чуть нахмурился, но ничего не сказал. Вот так, Тео, твою заботу не только не оценили, но и забыли напрочь.       – Нужно закрыть теплицы, – напомнил он.       – Мне бы твою память. Да, закрою и останусь здесь. Это место точно никому не отдам. Провожу заодно. Тебя, наверное, скоро хватятся.       – А тебя нет?       – Меня? А… нет. Соседи привыкли, что я сплю где попало.       Хольм схватил пакет (откуда он, по его мнению, здесь взялся?) и вытряхнул крошки в пруд, переключил режим световых плясок с вальса на сальсу. Они прошли через последнюю теплицу, ненадолго задержавшись над каким-то «исключительно интересным представителем семейства Cruciferae» и на ходу обсуждая общность латинского корня с одним из непростительных заклинаний. Хольм настаивал, что никакой связи нет, только если смысловая, если в цепочку ассоциаций добавить «распятие». Ночь ненадолго перебила их разговор монотонной тишиной.       – Млечный путь хорошо виден с октября по конец ноября. – Хольм запрокинул голову и переступил с ноги на ногу, но его будто подхватило водоворотом, и он обернулся несколько раз вокруг невидимой оси. – Самые яркие звезды я видел в горах Уэльса.       – Осторожнее. Как тебя туда занесло?       Хольм споткнулся и едва не упал на Тео, заулыбался. Лучше бы не было этого яркого полнолуния.       – Крутани меня! Мне так нравится, как они плывут по краям зрения.       – Не понимаю…       – В названии этого движения есть мое имя. Але, прочерк, прочерк, н, прочерк. Все, что могу сейчас вспомнить… сплошные зияния.       – Алемана?       Хольм радостно хлопнул в ладоши и закивал.       – Alle manner, хотя это тут ни при чем. Точнее причем, но дугой… а, может, люди с Майна? Ох, как я все это люблю!       – Я за тобой не успеваю. – Тео оглянулся на разбросанные по громаде замка желтые окна.       – Я… – Хольм ущипнул себя за бок через рубашку. Мантию он оставил в своей пещере как залог обязательного и скорого возвращения. – Прости.       – Давай. – Тео мягко улыбнулся. Я бы полцарства – нет, все царство! – отдал бы за такую улыбку. – По часовой стрелке.       – Нет, давай против, по естественному ходу большинства планет нашей системы.       Хольм ухватился за самые кончики пальцев, когда Тео протянул ему руку. Хольм снова задрал голову кверху и закрыл глаза – на звезды ведь хотел посмотреть, нет? Он провернулся под рукой Тео, оступился (случайно дважды? не верю), и они зацепились за плечи друг друга. Хольм расплылся в полной удовлетворения улыбке и оттолкнулся. Плед вот-вот бы сполз на землю, но Тео успел его поймать.       – Мы жили там, – сказал Хольм, а я не сразу соединил ответ с вопросом. – Точнее, живем. Моя семья. Так долго добираться от Лондона до Кармартена! Этот путь меня каждый раз убивает. Но мне нравится подслушивать разговоры на валлийском. – Неуместные противопоставления еще один его конек. – Забавный язык, много необычных согласных, других, не как в немецком, и все равно будто вместе с ними щелкает что-то в памяти… особенно от мутации согласных при склонении существительных. I Gaerdydd, yng Nghaerdydd, Llundain a Chaerdydd… и все это формы Кардиффа. Caerdydd. Жаль, я не знаю историю своей семьи дальше бабушек и дедушек. Кто знает, вдруг на самом деле моя историческая родина все-таки Великобритания. Греки вообще не различали варваров – кельты, германцы-анеманны, какая разница…        – Питер знает немецкий. Кажется, в валлийском он тоже немного разбирается.       Я не понимал, радоваться ли тому, что Тео вспомнил обо мне.       – Хотел бы я с ним поболтать. Мне не хватает иногда почесать языком на своем родном.       Только если прозвучит «Ich gebe auf! Erbarme dich!».       – Разве твоя мама не говорит на немецком?       – Больше нет. Она теперь мнимая англичанка, перечеркнутая немка.       – Вот как… – Тео сложил плед пополам.       – Не заморачивайся, все равно сейчас под ним спать буду. – Хольм забрал плед, встряхнул и накинул на плечи. Готовый пилигрим, скатертью дорожка.       – Уверен, что компания утопленника лучше, чем четверо живых соседей?       – Поверь, лучше спать в компании четырех утопленников, чем одного живого соседа. Повезло мне жить в комнате с чистокровными. Смехота такая! Один на один общаемся нормально, то да сё, а как только появляется кто-нибудь еще, так нос воротят. Вижу, самим стыдно, бедняги. Не хочется мне в этой постановке участвовать. На Слизерине презрение к грязнокровкам не отягощено виноватыми взглядами. Завидная искренность. Уж если веришь во что-то, так верь до конца.       – Не все на Слизерине презирают грязнокровок.       – Те немногие просто мало знают о некоторых из них.       – Некоторые из них ничего не рассказывают.       – Чтобы не исключить тех немногих слизеринцев из подмножества не призирающих этих некоторых. – Он снова широко зевнул. Ладно хоть рот рукой прикрывает. – И как это ничего рассказываю? Только что просклонял тебе Кардифф. Что еще рассказывать? Нечего рассказывать. Все остальное скучно.       Вот именно, скукотища смертная. О каком презрении идет речь? По пальцам перечесть тех чистокровных, кто на постоянной основе предпочитает «попрезирать» грязнокровок вместо того, чтобы заниматься своими делами. А дел, между прочим, всегда через край. Ни для кого не секрет, что с нас спрашивают больше, чем с магглорожденных. Вряд ли профессор Флитвик разрешил мне или Тео (или кому угодно из наших!) откупиться письменными работами. И профессор Слизнорт постоянно говорил: «Вам я задам настоящий вопрос, хотя бы вы меня не разочаруйте». Взять, например, Майкла – разве ему не было сложно удовлетворять требованиям наследника рода? Не выдержал, сбежал, сверкая пятками, и мне легко понять, почему. Этот рунический язык, например, меня заставляли учить только потому, что это традиция. Мама учила, поэтому мне обязательно.       Со временем я, конечно, понял, зачем – именно на наших плечах лежит большая ответственность за сохранение и преумножение накопленного знания о магии как таковой. Даже в этой их Библии написано: «И от всякого, кому дано много, много и потребуется; и кому много вверено, с того больше взыщут». Да, меня и по их наследию натаскивали! Все, лишь бы уменьшить культурный разрыв и сгладить острые углы недопонимания. Почему всякий раз это упускается из виду?       Разве Хольм плохо устроился? Захотел – занимается своими теплицами, пожалуйста, никто ему не препятствовал. Удобно подвязать неравенство, чтобы не искать других причин своих провалов. «Это не я плохо стараюсь, это меня априори не признают». Было бы глупо отрицать, что некоторые магглорожденные сталкиваются с несправедливостью, но эти конфликты успешно решались через суд. Моя мама этими делами и занималась, в высшей мере самоотверженно с началом новой политики Министерства. Нет, нет, нельзя об этом сейчас… Ясно одно – подобное потакание высоким идеалам, идеям справедливости в большинстве случаев оборачивается боком. Мое презрение к Хольму уместно, но не потому что он грязнокровка. Если бы кто-то из чистокровных наживался за счет продажи всякой дряни, я бы осудил его точно так же. Он хам, лжец и нытик. Соседи его шпыняют? С таким человеком любого происхождения сложно ужиться!       Про нас не меньше предубеждений со стороны магглорожденных, а то и больше. «Снобы, щёголи, мажоры». И, с другой стороны, немало случаев, когда кого-нибудь разводили на деньги или нагло использовали для продвижения по службе (подобные истории я не раз слышал от папы). Может, и хорошо, что Хольм угашенный – не сможет сиюминутно составить планы на кошелек Тео.       Но и эта мысль не принесла мне успокоения. Все эти встречи, разговоры могут быть лишь частью его подлой стратегии по отвлечению внимания от истинных мотивов. Упоминает как будто вынужденно, ненароком, о деньгах, о злых соседях, о возможном бегстве. У самого в речи проскользнуло об упреках в подлизывании к чистокровным! Давно знает Тео и его место в рейтинге. Несложно предположить, что учеными разговорами он сможет его заинтересовать, вовлечь в свою схему… Если бы он рассказал мне о том, что завел подобное знакомство, я бы выдал ему эту версию. Хольму же, в первую очередь, выгодно сохранить их встречи в тайне, чтобы никто не смог вмешаться или предупредить Тео (скольких Хольм уже вокруг пальца обвел? если была та же договоренность, то сосчитать не представляется возможным; обманутые предпочтут сокрыть, что их обдурили, чтобы не прослыть простаками).       Эта встреча тоже не противоречила моим догадкам. Даже сейчас, вновь болтая о чем-то внешне отвлеченном (более неважно, о чем именно), он цедил звуки сквозь зубы. Замерз, бедный! А то не знал, что по ночам в ноябре холодно. Сам оставил мантию, когда вызвался проводить. Тео… купится.       – Погрейся. – Тео протянул ему руки, развернув ладони к небу. Я угадал. Нет, я разгадал. – Ты в одной рубашке.       – И в пледе!       – Он довольно тонкий.       Хольм опустил взгляд на белые руки и, помедлив, провел по ним пальцами. То было далеко не дружественное прикосновение, дальше, дальше, под манжеты рубашки Тео, к его прозрачным и горячим запястьям. Я не верил своим глазам. Как непринужденно и будто случайно к разговорам добавились двусмысленные прикосновения. Он… гей. Мышка. Развлечение на ночь.       И тут я понял, что давно, очень давно знаю будущее. Точнее – прошлое, которое относительно этих воспоминаний – будущее. Тогда, в Трех Метлах, меня крюком укололо узнавание? Схваченное случайно впечатление, как когда, роняя и ловя новую книгу, вдруг впериваешь взгляд в диалог в последней трети романа. Даже герои еще не знакомы (ни друг другу, ни мне, глазу из другого мира). А вот по мелькнувшим репликам уже известен неминуемый разрыв, взбухание драмы, смерть главного героя. Зная об этом, невозможно искренне поверить в благополучное будущее. Да, я знал, где Хольм окажется (оказался? оказывается – несколько раз, потому настоящее время) через примерно год и примерно год назад. Под Боулом. Не этого ли "мальчика-брюнетку" Люц хотел мне подбросить в насмешку? Я ведь сам оборвал Майкла, когда он призывал меня присмотреться! Мог спросить у него, откуда он берет столько пыльцы, да не вмешивался. Мог бы хотя бы раз спонтанно наведаться к Тео в библиотеку после своей свиданки! Я бы спугнул Хольма, вывел бы его на чистую воду и, возможно, вовсе бы добился его отчисления!       – У меня мурашки от тебя, Тео, – сказал он, не поднимая глаз.       – Или от холода.       Хольм покачал головой. Я бы восхитился этой актерской игрой, если бы на меня не обрушилось осознание того, что будет происходить дальше. Хольм замаскирует этот жест, как-нибудь заморочит голову. Получится единожды – получится впредь. Счастье, что манжеты послужили естественной преградой для его бесстыжих рук! Чуть вернулся и надавил в основании больших пальцев, там, где располагалась одна из резиденций сердца.       – Что ты делаешь? – спросил Тео.       – Случайно напоролся на твой пульс. Вспомнил Галилея. Он использовал свое сердце как секундомер, когда измерял период колебания маятника. Они затухали, но время одного качания значительно не менялось. Маятником была люстра в Пизанском соборе. – Как я и думал, будет история «для прикрытия»! – Подумать только, тысячи прихожан смотрели на эту люстру изо дня в день, а он один заметил это. Будто в глаза некоторых людей встроена дополнительная линза, не анатомическая, а самая что ни на есть магическая. Но сердце плохой таймер. При любом отклонении забываешь, что вообще пытался измерить.       – И что ты сейчас измеряешь?       – Не помню. – Хольм проделал обратный путь по его ладоням и спрятал руки в карманы штанов. Разыграет смущение, переключит тему, оставит произошедшее неразрешенным, чтобы Тео еще сильнее запутался. – Я все еще не закрыл теплицы, да? И все еще водоросли… как бы не расплескать память.       – Ты их уже кормил.       – Видимо, на автомате.       – Встретимся во вторник?       – Вторник, вторник… а сегодня, напомни, что?       – Пятница. Да или нет?       – Ну, можно…       – За пределами замка.       – Стены давят, да… – Хольм запахнулся поплотнее в свой треклятый плед. – Это занятие по заклинаниям?       – Нет, это… просто прогуляться и поговорить. Если идти вдоль берега до леса, то выйдешь к развалинам.       – Знаю, там ошметки остались стены...       …когда-то окружавшей Хогвартс. Она была срезана, будто то был не камень, а сливочное масло. В лес, угрожающе тихий и мертвый, уходила присыпанная первым снегом тропинка. Не отягощенные обещаниями непременно упасть, кружили в одиноком вальсе легкие снежинки. Сквозь сплетение полуголых ветвей просвечивало матовое, чуть помятое ветром, полотно озера. Тео кутался в зимнюю мантию. Шарф свисал до земли. Наверное, накинул наспех. Я лишь задним числом отметил, что память Тео захватывает меня все сильнее (как многоуровневый кошмар), коль меня так плавно увело к их следующей встрече.       – Бр-р, с озера так дует, – сказал Хольм и привалился к Тео. Как я и думал, теперь всяческий физический контакт разрешен. – Думал, будет потеплее. Оригинально ты придумал с этими лягушками. Единственное оригами, которое я умею складывать, кстати.       Так вот зачем Тео складывал пергаменты подобным образом. Я пару раз застал его. Он не прятал и не прерывался, чтобы не спровоцировать меня на вопросы. Переписывался с Хольмом прямо под моим носом…       – Значит, угадал. Подумал, что лучше тебе напомнить, а то ты рассеянный в последнее время.       – Да-а, что бы я без тебя делал. – Хольм потянулся к карману, остановился и сомкнул руки в замок. – Дел по горло, вот и все. Не получается быть постоянно «в фокусе». Еще и бумажки свои где-то посеял, сердце кровью обливается! Их уже кто-то выбросил, наверное… Все черновики эссе и конспекты, даже часть заметок о теплице. Нет, ну как было можно? Если есть хоть что-то ценное в жизни, то писанина, листочки, тетрадки…       – Не те ли, что ты оставил в библиотеке, когда засобирался водоросли покормить? Я их взял. Особо не вчитывался, но описанию они вполне удовлетворяют.       Не удивлюсь, если «забыл» специально, чтобы Тео снова оказал ему неоценимую услугу. Хольм распахнул глаза и даже чуть рот приоткрыл. Я больше не верил ни единому слову, ни единому выражения лица.       – Если так, то ты… Тео, ты просто чудо! Они у тебя с собой?       – Я не стал брать с собой, потому что мы не договаривались заниматься учебой. Они в спальне. Могу отдать сегодня, если решим позаниматься в библиотеке. Я за ними зайду.       – Сегодня… а ты не перебарщиваешь с самоподготовкой? Понимаю, надо планку держать, но выглядишь ты, откровенно говоря, помятым. Что-то случилось?       – Болит голова второй день.       – Тебе бы тогда отдохнуть и поваляться.       – Я и отдыхаю. К тому же, свежий воздух иногда помогает.       Хольм развернулся к нему, наклонился и заглянул Тео в глаза, прищурившись. Отличная возможность воспользоваться недугом, чтобы подкрасться еще ближе. Даже крупицы его внимания могли быть истолкованы Тео как щедрость, потому что Хольм позаботился создать для них контрастный фон долгого равнодушия.       – И часто у тебя болит голова? – сочувственно спросил он.       – Осенью чаще всего.       – Ты знаешь про точку Хэ Гу?       – Нет.       – Дай мне руку. Ладонью вниз, да, вот так. – Он легко помассировал его кисть. – Между указательным и большим пальцем, разведи их. Видишь углубление? А теперь сведи. И вот тут, если надавливать и вращать при этом большим пальцем, то можно ослабить головную боль. Не слишком сильно давлю? Тебе не больно?       Так вот откуда он выучил этот способ… если бы я хоть раз спросил, а Тео бы мне не соврал, я бы в один короткий шаг обо всем узнал. Я даже обозначил для себя, что если Тео давит между пальцами, то лучше не шуметь, не приставать по мелочам и снисходительно отнестись к резким замечаниям.       – Не больно. У тебя очень холодные руки. Я наколдую согревающие чары.       – Не знал, что такие есть.       – Передаются из поколения в поколение в Слизерине. В подземельях всегда холодно. – Свободной рукой Тео взмахнул палочкой. – Откуда ты знаешь это Хэ Гу?       – Подруга однажды съездила в Китай и привезла оттуда помимо тонны чая и специй восточную философию и акупунктурные иглы. Угадай, кто пал первой жертвой. Когда у меня отнялась рука, она все это выбросила к чертям. А ездила она за чернобровым элафом, полоз такой. Потом с ним жил в одной комнате какое-то время.       – Жил? У подруги? С полозом?       – Временами. На каникулах.       – И родители тебя отпускали? Ты же и так мало с ними видишься.       – Как тебе сказать… – Он склонился еще ниже, все так же безостановочно лапая чужие руки. – Все довольны, когда мы видимся еще меньше, чем мало.       – Почему?       – Как твоя голова? Ты что-то спросил? Прости, что перебил.       – Нет, ничего. Лучше.       – Ты так говоришь, чтобы меня успокоить?       – Нет.       – Значит, я все правильно сделал, – самодовольно сказал Хольм, выпрямился и едва не задел Тео макушкой. – Ой, прости, я не заметил...       – Ничего страшного.       Между их носами можно было уместить один кулак. Мне так хотелось что-нибудь сломать, но был обречен стоять, скрестив руки и сунув ладони подмышки, чтобы сохранить остатки самообладания. Какое счастье, что Тео поручил мне очистить память от Хольма и всего, что с ним связано.       – Приляг. Попробую кое-что еще.       – Прилечь? Куда?       Хольм глупо улыбнулся.       – Подложим шарф тебе под голову.       Он стянул его с Тео прежде, чем тот согласился, сложил его в несколько раз и кинул на свои ноги. Тео устроился на этом подобии подушки (на коленях Хольма!), подтянул к себе ноги и сложил руки на животе. Нужно было приберечь возмущение. От меня самого скоро останется только пепелище.       – Тебе удобно?       – Да.       – Отлично. – Он закатал рукава мантии. На предплечье были рассыпаны бледно-розовые ожоги от бубонтюбера. – Что ж… Можешь закрыть глаза?       – Зачем?       – Не бойся. Мне так делала бабушка. Если не понравится – скажи, я перестану. Она проводила пальцами вот так, по контуру лица. – Хольм небрежно отбросил с его лица крупный локон и дотронулся до его лица указательным пальцем, у самого виска. – И описывала его черты. Например, высокий лоб. Прибавляла, что как у папы. Это была неизбежная и неприятная часть всего рассказа. Ты на кого похож?       – Сам на себя.       – Может, это и хорошо. Вот так, она обводила все лицо одной непрерывной линией. У меня вряд ли так получится, была особая схема… а я уже начал неправильно. И потом прорисовывала детали. Брови. – Хольм большими пальцами провел по ним. – Нос. Потом ямочку между ним и губами. Это щекотно, но я лежал смирно.       Хольм повел по контуру губ.       – Это правда щекотно.       – Не говори, а то рисунок не получится. Потом она расставляла родинки. Вот тут, тут, и тут. Что еще… забыл про глаза. Вот тут точно придется потерпеть. – Он едва касаясь дотронулся тонких век, очертил дугу и провел даже по ресницам. – Вот и все. Ваши впечатления, сэр?       Тео покусал губы, и теперь они были такими насыщенными, будто он только что пил ягодный пунш. Мне очень хотелось, чтобы из леса явились неукрощенные дементоры и сожрали одну ядовитую душонку.       – Ощущение, что ты все еще касаешься моего лица.       – Скоро пройдет. Мне помогало отвлечься. Лицо ведь очень, знаешь, чувствительное, ценное. О чем вообще возможно думать, когда кто-то ведет вдоль линии века? Ты смелый. – Он парой небрежных движений зачесал волосы Тео назад. – Я бы так никому, кроме бабушки, не дался. Скучаю по ней. Говорил, что я ее сын. Мне отвечали, что так не может быть и что это логически неверно. Причем тут вообще логика, правда?       – Наверное…       – Стоит заказать у Грейс пачку анальгина. Так, мысли вслух.       Тео приоткрыл глаза. Весь свет этого пасмурного дня сосредоточен именно в них. Из-за широкого блика даже цвет сходу не разобрать, еще и эта путаница ресниц. Хольм подсунул ладони под шарф.       – А цвет радужки в кого?       – В маму. Если я правильно понял твой вопрос…       – Не напрягайся. В самом деле, Тео, шел бы ты в свою комнату. Ветер только больше боли надует. Прислал бы мне записку, делов-то.       – Я бы в таком случае не узнал про таинственный, но действенный способ приглушить головную боль. Способы. К тому же, увидеться при свете дня – настоящий вызов.       – Это правда, – вздохнул Хольм. – До последнего думал, что все-таки не получится. Сколько сейчас времени, кстати?       Тео вытащил за цепочку часы из кармана. Они маятником раскачались над его грудью.       – Почти пять. Неужели тебе опять куда-то нужно?       – Да, да… Вставай медленно, не подрывайся.       Тео, чуть поморщившись, сел. Хольм тотчас подскочил, развернул шарф и приложил к шее, шепнул «ой, не мой», и набросил его на Тео.       – Куда ты торопишься, если не секрет?       – Назначена еще одна встреча. Давно договорились, – бросил Хольм и похлопал по карманам. – Вот бы меня сейчас съел дракон. Или василиск утащил в свое логово. Или русалки утопили в озере, или кто похуже. Нельзя так говорить, нельзя, знаю. Но ничего другого на ум не приходит…       – Тебя могу утащить я. В смысле, скажешь, что был занят. Если ты не хочешь идти, то зачем?       – Просто «надо». Надо, и все тут.       – Ясно. Надо так надо.       Распрощайтесь, и дело с концом. Нет, один изобразил вариацию на тему «Мыслителя» Родена – прислонил подогнутые пальцы к губам, уткнул острый локоть в колено и погрузился в разрешение тайн бытия, выглядывая намек на разгадку в переплетении пожухлой травы. А второй – продолжал эту самую траву топтать и подковыривать носом ботинка. Торопился же!       – Ладно. Пойду, – сказал Хольм и провернулся на месте.       – Давай. Я поброжу по лесу, пока светло.       – Присоединюсь в следующий раз.       Запала хватило на два шага. Хольм застопорился, обернулся через плечо и, на мгновение вперив глаза в небо, вернулся, вплотную подошел к Тео. Тот отнял руку от лица и чуть вздрогнул, когда Хольм вцепился в его шарф и обернул вокруг открытой шеи.       – Еще и горло застудишь, пациент.       Умчался, наконец. Тео натянул шарф до самых глаз и, просидев так совсем недолго, направился к замку, оставляя позади лес, которому была обещана прогулка. Хольм черной тенью метнулся вдоль стены, минуя главный ход и площадку для полетов, взлетел по лестнице на площадку и спустился с другой стороны, остановился у фонтана и выловил из воды красный кленовый лист, скрутил его в трубочку и сунул в карман. Тео следил за ним из-за колонны, сложив руки на груди.       – Что я вообще делаю, – прошептал он.       Ты сомневаешься, Тео. Хольм настолько извращенно мешает правду и ложь, что лишено всякого смысла разделение одного от другого. Отравленное есть отравленное, даже если на бокал вина приходится единственная капля яда. Чему верить? Здесь нагло соврал и оправдался, а здесь срубил правду-матку. Другого бы это парализовало. Но ты, я вижу, я знаю, справишься, справился, справляешься. Хольм хотел вывести тебя из строя, когда явился невменозе. Ты ему подыграл, ничего не спросил, но ты ему не веришь. И правильно делаешь! Твоё подозрение – противоядие.       Когда Хольм исчез за поворотом, Тео пересек двор по его следам и выглянул из-за угла. Оливер как раз небрежно оттолкнул Хольма, уперев руку ему в висок, как иногда отталкивают голову назойливой собаки. Он отступил на шаг. Я видел его в профиль. Он улыбался. И Талли одна из его жертв? Спонсоров? …любовников? Хольм залез в карман и выудил коробочку, протянул Оливеру.       – Не здесь. – Талли накрыл ее ладонью и вытянулся, осмотрелся. – Совсем спятил? И ты опоздал. Снова.       – Дела.       – Это какие?       – По учебе. Профессор Флитвик опять оставил после занятий, чтобы я попрактиковался.       – Забей на эти занятия. Если раньше ничего не работало, то с какого перепугу начнет? Делай то, что получается у тебя лучше всего. Тоже своего рода магия.       – Да уж.       Оливер потрепал его за щеку и по ней же легко шлепнул.       – Пошли, я и так тебя долго ждал.