ДевочкиДевочкиДевочки.

*** Сучжон бродит по дому взабытье: мутное, размытое очертание предметов и слабый свет солнца сквозь шторы. Двухэтажный дом полон зеркал, пыли и одиночества. Чон чиркает в абсолютной, мрачной тишине зажигалкой - единственное, что есть у неё в кармане джинсовки. Сигареты кончились в январе две тысячи двадцатого. Это сколько прошло? Мысли не идут, Сучжон бродит по пустому дому в одиночестве. Зеркала на стенах отражают свет пламени и саму Сучжон - бледную и осунувшуюся. Когда-то она выглядела лучше. "Когда-то" - это когда? - Кристал. Так мягко и нежно её сценическое имя могла произнести только - Джинри. Чон глотает вместе с комом в горле "Солли" и смотрит в угол коридора. Зажигалка подсвечивает худое тело и улыбку. - Опять похудела? Звучит убого и не смешно, но Джинри все равно шире улыбается (так улыбаться может только она) и раскрывает руки. Для объятия. - Я скучала, Сучжон. Чон буквально падает в её руки, прижимается как можно и не можно ближе. "Сучжон" лучше "Кристал" в тысячу раз. В "Сучжон" ничего не напоминает о сцене, о фанатах, о хейтерах и о... - Я тоже скучала. Руки Чон обнимаю крепко, как не обнимали Чхве уже давно. Насколько давно? - От тебя не пахнет сигаретами...бросила? Если честно, Сучжон не помнит чтобы бросала, скорее потеряла смысл. Для Сучжон вообще, очень многое потеряло смысл. - Просто забыла. Джинри не отвечает, гладит мягко по голове, успокаивает... Чон хочет провести в этих руках вечность. - Джинри... - М? - Почему? От собственных слов Сучжон вздрагивает. Что "почему" она не знает, не помнит. Просто чувствует, что надо задать этот вопрос Чхве. Пальцы Джинри в волосах Чон - словно из льда, жгуче-холодные. - Такое бывает. Иногда ты просто не нужен. - Кому не нужен? У Чон в голосе и в сердце клокочет невысказанный, непережитый до сих пор гнев. - Мне ты была нужна! Длинные волосы Джинри спадают ниже груди и Чон утыкается в них носом. Она все ещё пахнет, как помнит Сучжон - шампунем с фруктами и немного лекарствами. - Не в этом дело... Руки Джинри отстраняют Сучжон и та цепляется за них как утопающий. Словно Чхве Джинри - бабочка на стене и улетит, стоит к ней потянуться. - А в чем тогда дело, Джинри? Джинри смотрит и в её глазах отражается тусклый свет от зашторенных окон. Сучжон вспоминает, что это она сама их зашторила. - Дело во мне, Сучжон...только во мне. Зеркала, словно живые, звенят и дребежат, Сучжон становиться не по себе. Но это она их развесила. - Я была сама себе не нужна, Сучжон. Чон стискивает зубы, подбирает слова, чтобы возразить, но ей нечего сказать. Она узнает, этот двухэтажный дом - дом Чхве. Всем телом, в отчаянной попытке удержать (или удержаться) она прижимается к Джинри. Зеркала дребезжат словно вот-вот разобьются, из заштореных окон не проникает свет. Это дом Джинри. Она - бабочка на стене и пахнет фруктами, немного лекарствами и розами с кровью. - Ты должна проснуться. - Заставь меня. Сучжон не ребёнок, но упирается словно ей шесть. Наверное, Чхве больно когда она сжимает её руки своими, до белых костяшек пальцев. Или уже не больно. - Ты же знаешь что заставлю, Кристал. У Джинри всегда была чудесная способность будить Чон. Только у неё. Мягкими руками, нежными поцелуями и тихим: "Доброе утро, Сучжон" Зеркала явно треснут, в этом коридоре слишком темно, даже зажигалка не поможет. Это дом Чхве, он пропах пылью, розами и, совсем немного, лекарствами и кровью. Джинри, словно бабочка на стене, улетает из рук Сучжон. *** Чон садиться в кровати своей квартиры. Из незашторенных окон по глазам бьёт солнце. На стенах нет ни зеркал, ни бабочек и пахнет только её, Сучжон, духами. Зажигалка находится на прикроватной тумбочке. Сигареты кончились в январе две тысячи двадцатого. Это сколько прошло? Сучжон не считала. Чон Сучжон вообще не считает с октября две тысячи девятнадцатого. Чон Сучжон не нужно ничего с октября две тысячи девятнадцатого. И сама себе она тоже не нужна с две тысячи девятнадцатого. С того самого года, в который умерла Чхве Джинри.