Ангел и демон

      Пансион Святого Леонарда слыл блюстителем старых традиций и порядков, но кое-какие новшества все же проникали в его стены. Одним из них были дежурства по кухне — два раза в неделю туда командировались несколько воспитанников старшего класса, и их основная обязанность заключалась в помощи в приготовлении различных блюд для пансионского стола. Большинство пансионеров любили эти дежурства, так как за хорошо сделанную работу главная повариха, фрау Кнодель, награждала их чем-нибудь вкусным, но еще больше были довольны родители учеников — им более не приходилось беспокоиться, что их сыновья, оторванные от родного дома на долгие годы, вернутся, совершенно не приспособленные к жизни.       День тридцать первого октября был свободным от уроков — воспитанники готовились к торжественной службе в честь Дня Всех Святых на следующий день. Отец Бернард заходил в классы и читал жития святых замиравшим от благоговения и ужаса мальчишкам. Ссориться и шалить никто не думал — в классах и коридорах стояла тишина. В церкви шла репетиция хора, то и дело прерываемая регентшей, всегда бывшей особенно злой и нервной перед большими праздниками.       Празднование Хэллоуина не поощрялось пансионским начальством, но из года в год это правило исправно нарушалось. Вечером дети делали себе костюмы из всего, что попадется под руку, и ходили по территории школы, приставая к учителям, наставникам и старшеклассникам с криками «Süßes oder Saures!». Те ворчали, но все же щедро одаривали проказников якобы случайно находившимися в их карманах сладостями. Но самым ожидаемым событием этого дня был праздничный ужин с обязательными тыквенными пирогами на сладкое. Именно по этому поводу в кухне с самого утра кипела работа. В воздухе висел густой пар и то и дело раздавались лязг металла, звон посуды и шипение приготовляемых блюд. Основную работу делали фрау Кнодель и ее помощники, и ей — энергичной даме с весьма крутым характером и столь же добрым сердцем — частенько приходилось подгонять самых неповоротливых из них крепким словцом на баварском диалекте, от которых дежурившие по кухне старшеклассники порой покатывались от смеха.       В тот день Макс, Джем и Джером дежурили вместе. Габриэля с ними не было — он, как один из певчих, с утра пропадал на репетиции. Устроившись в одном из углов, троица занималась приготовлением начинки для пирогов — они чистили и резали тыкву и бросали ярко-оранжевые кусочки в громадных размеров кастрюлю с кипящей водой. Как только они становились мягкими, их следовало растереть в однородную массу — после добавления специй она выкладывалась в выложенные тестом формы, и будущие пироги отправлялись в печь. — Не понимаю, как это вообще можно есть… — ворчал Джем, который терпеть не мог тыкву и все, что было хоть в малой части с ней связано. — Тебя научить? — хитро ухмыляясь, предложил Макс. Нарезание тыквы ему порядком надоело, и он уже прикидывал, какую из своих фирменных проказ он может выкинуть здесь, в кухне. Но, увы, сегодня он должен быть паинькой — родители, бывшие в Мюнхене проездом из очередной командировки, изъявили желание забрать сына этим вечером до воскресенья, а потому нужно было приложить все усилия, чтобы не заработать себе очередное наказание и не остаться без отпуска. — Спасибо, мне и так хорошо… — буркнул Джем, снова принимаясь за выдирание семян из ненавистных овощей. В это время стоявший у плиты Джером извлекал из кипятка размягченную тыкву и тщательно перетирал ее в пюре. И, похоже, это занятие ему нравилось — игравшая на его лице загадочная улыбка говорила сама за себя. Между тем Макс, видя, что Джем не настроен ни на какие разговоры, решил выбрать новую жертву для своих юмористических потуг, и его выбор пал на Джерома. — Что, дружище — нашел свое призвание? — Скорее, хобби, — с той же улыбкой ответил он. — Помню, мы с бабулей часто вместе готовили, когда я жил у нее. У нее даже отдельный фартук для меня был… — А сейчас? — невольно поинтересовался Макс — Джером нечасто откровенничал со своими новыми друзьями, поэтому он решил оставить свои подколы на потом и воспользоваться шансом узнать о нем побольше.       Джером попытался подавить невольно вырвавшийся из его груди вздох, но чуткое ухо Макса все же смогло его уловить. — Ее не стало, когда мне было десять. Внезапно. Представляешь — еще утром она собирала травы в саду, а вечером уже лежала вся холодная… — Прости… — смущенно пробормотал Макс, мысленно проклиная свое излишнее любопытство. — Все в порядке. Ты же не знал, — примирительно похлопал его по плечу Джером. — Ну, ты как тут? Обжился? — подал голос Джем. — Тут не так плохо, как я раньше думал. Не знаю, говорил я вам, или нет, но я тут, скажем так, не совсем по своей воле оказался. — Да ну? — удивились парни. — Ну, да. Мой отец и этот… как его? — Штольберг? — подсказал Макс. — Точно! Так вот — мой отец и этот Штольберг однажды вели вместе какие-то дела. Вот он через него и пристроил меня сюда, когда я ушел из команды. А я чего хотел? Хотел быть, как все — жить дома, ходить в обычную школу с обычными ребятами. Но отцу я был дома не нужен — как, впрочем, и в любом другом месте… Повисло неловкое молчание. Джем, пытаясь скрыть замешательство, снова углубился в работу, а Макс почувствовал себя неуютно. Неисправимый балагур и весельчак, он хотел делиться этим со всеми, кто его окружает, но получилось так, что он коснулся больного места того, к кому испытывал искреннее уважение. — Понятно теперь, о чем Штольберг тогда с директором перетирал… — негромко сказал он Джему. Тот едва заметно кивнул в ответ. Доносившиеся с другого конца кухни шипение пара и громогласные ругательства фрау Кнодель не позволили Джерому расслышать слова Макса, но он все же почувствовал собравшиеся над головой троицы тучи и поспешил их развеять. — Чего раскисли, джентльмены?! — улыбаясь во весь рот, воскликнул рыжеволосый, приближаясь к своим друзьям. — Что было — то было! В конце концов, с вами в этой обители голубых кровей не так уж и скучно! Гроза миновала, и Макс незаметно испустил облегченный вздох. — Гэба бы сюда… С самого утра в хоре горло дерет… — нарушил несколько затянувшееся молчание Джем. — А ты, кстати, в курсе, что ему завтра восемнадцать исполняется? — обратился он затем к Джерому. — Правда? Не знал… — искренне удивился рыжеволосый. — Я все хотел сказать тебе, но наш турецкий терминатор меня опередил! — с комической беспомощностью развел руками Макс. — Чего вякнул, шпана белобрысая?! — Джем изо всех сил попытался пустить в ход свою фирменную интонацию, которой все хулиганы школы и ее окрестностей боялись, как огня, но предательски просочившиеся нотки смеха все же испортили ему все дело. Макс же и пальцем не шевельнул — он прекрасно знал, что его не в меру вспыльчивый, но добродушный друг скорее сам себе оторвет руку, чем поднимет ее на своих лучших друзей. — И что же ему подарить? Восемнадцать всего раз в жизни исполняется! — принялся выпытывать у парней Джером. Те недоуменно переглянулись. — Тут такое дело… — нерешительно начал Макс. — Наш Гэб терпеть не может подарки. — Точно! — вмешался турок. — Гордый, как шайтан! Да только пусть попробует не принять — я с ним после этого даже разговаривать не стану! — Согласен! — тряхнул своими рыжими кудрями Джером. — Хоть какую-то мелочь преподнести надо! В конце концов — кто еще это сделает, если не мы? Он же совсем один на этом свете… Робеспьер отвел взгляд в сторону, и его губы тронула чуть заметная многозначительная ухмылка. Как художник, он обладал незаурядной способностью видеть и чувствовать окружающих его людей, и излишняя запальчивость, с которой Джером произнес свою последнюю фразу, не смогла остаться незамеченной им. Макс уже некоторое время подозревал, что, несмотря на практически братские отношения в их «фантастической четверке», как их окрестили одноклассники, Габриэль все же вызывал у рыжеволосого нечто большее, чем просто мужская дружба. Но что? На этот вопрос Макс не мог себе ответить, но сейчас он был не в настроении для таких сложных размышлений. Всю троицу занимало одно — устроить другу сюрприз в честь его совершеннолетия. — Есть тут у меня одна маленькая мысль… — лукаво улыбаясь, начал Макс, но тут поблизости раздался громовой бас поварихи: — Гляжу, языки у вас работают, а руки отдыхают?! Где начинка?! Сколько еще вас ждать прикажете?! — Все в порядке, фрау Кнодель! Все в лучшем виде! — с этими словами Джером указал на стол, на котором стояла внушительных размеров металлическая миска с растертой в пюре тыквой. Фрау Кнодель тщательно размешала оранжевую массу и, видимо, осталась довольна. Вскоре в миске появились яйца, несколько крупных горстей специй и сгущенное молоко, вид которого заставил мальчишек облизнуться. — Недурно! — смягчилась фрау Кнодель. — Теперь выкладывайте все это в формы, и я вас отпускаю!        — Ну, так какая мысль у тебя? — спросил Джером у Макса, уже успевшего набить себе рот результатом их сегодняшнего совместного труда. Праздничный ужин шел полным ходом, и в трапезной было шумно и весело. Даже наставники махнули рукой на вверенных им воспитанников, и обыкновенно занятый провинившимися штрафной стол пустовал.       Макс оглянулся и нашел глазами Габриэля в другом конце трапезной — тот пришел одним из последних и не успел присоединиться к своим друзьям. Вид у него был крайне уставший, и он с трудом глотал куски. Убедившись, что он их не слышит, Макс прошамкал полным ртом: — А такая — самый главный подарок должен содержать частичку всех нас! Я еще недели две назад набросал все на бумаге и отправил, куда надо. Сегодня получил мейл — все готово. Завтра заберу! — Я тоже завтра сваливаю, и тоже кое-что надумал… — вступил в разговор Джем. — Даже боюсь спрашивать, что! — наигранно закатил глаза Макс. В ответ на это Джем весьма чувствительно ткнул белобрысого проказника локтем в бок и, напустив на себя самый грозный вид, прорычал: — Кухня все еще рядом! Вот я подвешу тебя над огоньком и зажарю, как барана! — Hilfe! — меняя голос до неузнаваемости, пропищал Робеспьер. А Джером в это время пытался сообразить, под каким предлогом он завтра исчезнет из школы на несколько часов и втайне радовался возможности побыть наедине с Габриэлем. Снова и снова он возвращался в своих воспоминаниях к той дождливой ночи, когда он впервые прижал Габриэля к себе, вдохнул его аромат и заглянул в его чудные светло-карие глаза, так доверчиво смотревшие на него в полумраке гостиной. Среди повседневной рутины они ничем не выдавали произошедшего между ними, но день ото дня желание Джерома вновь пережить это мгновение становилось только сильнее. Осознание этого порождало в его душе взрывоопасную смесь страха и невероятного притяжения. Вот и сейчас — несмотря на то, что они сидят на значительном отдалении друг от друга, их взгляды встречаются, и рыжеволосый вновь чувствует в своем сердце острый укол, вливающий в него что-то, что заставляет его трепетать. Как этому простому кареглазому парню удалось настолько глубоко затронуть его душу за такое короткое время и сравнять с землей все то, чему его учили с малых лет?! Он должен быть сильным, но рядом с этим юношей эти слова не стоили ничего…

***

      Первого ноября, в День Всех Святых, Габриэль открыл глаза с тяжелым предчувствием — словно страшное несчастье вот-вот должно свалиться на его голову. Макс еще вчерашним вечером уехал из пансиона с родителями, и до вечера воскресенья его точно не стоило ждать. Габриэль невольно вспомнил, что весь предыдущий день Макс вел себя так, словно планировал операцию по захвату и порабощению мира, но расспросы ни к чему не привели — когда это было необходимо, Робеспьер был нем, как могила. И, видимо, то же самое он наказал двум остальным членам их квартета — те ни единым словом не выдали тайн белобрысого затейника.       До побудки еще оставалось время, и парень решил немного понежиться в постели перед предстоящим тяжелым днем с его торжественной службой. Внезапно на ночном столике завибрировал лежащий на нем мобильник, который выдал парню уведомление о нескольких новых письмах в его почтовом ящике. Открыв их, Габриэль понял, что за предчувствие давило на него с самого его пробуждения, словно тяжелая каменная плита — письма пришли от разного рода магазинов и сайтов и содержали в себе дежурные поздравления с днем рождения…       Для детей, растущих в любящих семьях, день рождения — один из самых ожидаемых праздников. Однако Габриэль не принадлежал к их числу — из года в год этот день был скорее испытанием, чем радостным событием. Он получал какую-то дежурную мелочь от тетки и ее холеного мужа, слышал от них пару ничего не значащих слов, и на этом все заканчивалось. Если другие дети рассказывали о том, как они праздновали свой день рождения, маленький Габриэль молчал и пытался уйти куда-нибудь, где он не будет слышать этих счастливчиков с их глупой радостью по поводу, казалось бы, самого обыкновенного дня. Но полностью удалиться от этого не получалось, и в его тогда еще детское сердечко все же прокрадывались едкая обида и зависть к тем, кто праздновал свой день рождения среди радостных лиц и всеобщей любви. К счастью для юноши, с годами эти чувства несколько утихли, и он стал проживать этот день так, как если бы он пережидал затянувшуюся непогоду. Но этот год был совсем не таким, как предыдущие — слишком во многом он стал особенным для парня. Сегодня не просто его день рождения — сегодня его совершеннолетие. «Вот, я и вырос…» — думал он, изучая взглядом покрытый тонкой сетью трещинок белый потолок. — «И зачем, спрашивается…?» Почувствовав надвигающуюся непонятную ему самому тоску, он вскочил с постели и приступил к утренним процедурам, словно пытаясь с помощью деятельности прогнать из головы тяжелые мысли.       Едва за Габриэлем захлопнулась тяжелая деревянная дверь церкви, как на него тут же коршуном налетела фрау Урсула. Весь ее вид говорил о том, что ее нервы уже сдавали — седые волосы, обычно гладко причесанные и завязанные в узел, выбивались во все стороны, а безукоризненной чистоты белый воротничок едва держался на тонких завязках. — Ах, явились наконец, герр Леманн! Вы мне нужны! Габриэль невольно сглотнул, пытаясь сообразить, где, когда и как он умудрился нарушить порядок. — Я в чем-то провинился, фрау Урсула? Тонкие губы регентши дернулись в нервной судороге. — Лично вы — нет! Дело в том, что наш солист совершенно неожиданно заболел, и я отдаю его партию вам, юноша! Более ни на кого не могу положиться! — Но я… — Никаких «но»! Готовьтесь — у вас ровно час! — сунув в руки ошеломленного парня молитвенник, фрау Урсула едва ли не волоком потащила его к группе певчих, завершавших последние приготовления. В последнюю секунду перед началом Габриэль почувствовал, как его сердце сжимается от волнения и страха — он боялся снова сбиться и опозорить себя и других в праздничный день. Как тогда, перед началом нового учебного года, он обвел глазами церковь, и неожиданно его взгляд встретился со взглядом Джерома. Но лучистые голубые глаза рыжеволосого больше не были подернуты непроглядной темной пеленой, так поразившей юношу — теперь их ободряющее сияние было направлено на него одного. Оно пронзило Габриэля, словно луч теплого света. Его дыхание успокоилось, а дрожь в крепко сжимавших молитвенник захолодевших пальцах улеглась. — Я справлюсь. Я обязательно справлюсь! — прошептал он, и в тот же миг по церкви разнесся знакомый призывный звон колокольчика.       Все время службы Джером не мог оторвать восхищенного взгляда от Габриэля. Пение чередовалось с проповедями отца Бернарда, но они его мало интересовали — он только ждал, когда Габриэль произнесет первые слова требуемой молитвы, прежде чем их подхватит весь остальной хор. Его лицо прояснилось и выражало каждой своей чертой торжественность и благоговение. А его голос… Обычно он мало чем отличался от голосов других парней одного с ним возраста, но как нежно и напевно звучал он теперь! Каждый его перелив, каждая его нота проникали в самое сердце рыжеволосого, и ростки зарождавшегося в нем чувства, которые он всеми силами пытался вырвать с корнем, вновь наполнились жизнью. Сияние горящих свечей и неожиданно выглянувшего из-за плотных серых туч холодного осеннего солнца словно таинственный ореол окружили юношу, делая его похожим на… — Ангел… — совершенно неожиданно для самого себя произнес одними губами Джером и тут же почувствовал надвигающуюся на него липкую холодную волну страха. Он должен немедленно прогнать эти чудовищные мысли из своей головы. Вырвать их из себя, растоптать, уничтожить! И еще крепче запереть двери того уголка своей памяти, в котором он хранит воспоминания, которых боится больше всего на свете! Как хорошо, что Габриэль сейчас настолько поглощен пением молитв, что не видит происходящих на его лице изменений! Джером считал минуты до окончания торжества, чтобы, наконец, покинуть пределы школы, привести в порядок свои мысли и чувства и подумать над сюрпризом для именинника.       Публика постепенно покидала церковь. Габриэль чувствовал себя совершенно обессилевшим, но искренняя похвала отца Бернарда и оскал фрау Урсулы, бывший одной из ее самых любезных улыбок, словно придали ему глоток бодрости. Он все же справился с казавшейся ему ранее непосильной задачей, несмотря на то что вся праздничная служба прошла для него, как в густом тумане — даже звук его собственного голоса показался ему на мгновение каким-то чужим. Ему хотелось отыскать Джерома и от всей души поблагодарить рыжеволосого парня за его молчаливую поддержку, но он исчез из церкви едва ли не сразу, как только замолкли последние ноты завершающей службу молитвы. «Куда это его вдруг понесло?» — несколько удивленно думал Габриэль. Действительно — прежде чем исчезнуть в крошечной ризнице и избавиться от своего певчего облачения, он отметил про себя стремительность, с которой Джером покидал церковь. «Вылетел, как черт из коробочки!» — насмешливо думал шатен, сидя на опустевшей скамье и облегченно выдыхая после такого трудного начала дня. — Герр Леманн! — неожиданно раздался знакомый бас над головой Габриэля. Парень подскочил, как ошпаренный, и вытянулся в струнку перед грузной фигурой герра Гундлаха. Тот едва заметно усмехнулся. — Я очень вами доволен. Вы постарались на славу в день вашего совершеннолетия, молодой человек! — Danke schön! — коротко ответил «молодой человек», чувствуя, как при слове «совершеннолетие» усиливается его желание проредить этому солдафону часть его шикарных усов. — Bitte schön, junger Mann! А теперь ступайте в общежитие — там вас ожидают! — Jawohl! — ответил парень, не забыв об уставном поклоне наставнику, и почувствовал, как его душа постепенно перемешается в направлении пяток. Едва он справился с одной неожиданностью, как ее место тут же заняла другая. «Да что за день такой сегодня?!» — раздраженно думал Габриэль, шагая в направлении общежития.