***
«Какой же я дурак…» — мысленно сокрушался Джером, заканчивая уже неизвестно который по счету круг по тихим улочкам городка. Из его рыжей головы совершенно вылетел тот факт, что день первого ноября является в Баварии праздничным. Магазины и прочие заведения были закрыты, и шансы Джерома устроить имениннику сюрприз стремительно таяли. Присев на скамейку в попавшемся по дороге сквере, он окинул взглядом городок. Прохожих в этот день было мало — в основном это были семьи с детишками или прогуливающиеся пожилые пары. Время от времени они делали короткую остановку, чтобы обменяться приветствиями со случайно встречавшимися знакомыми. Короткий осенний день подходил к концу, и последние лучи заходящего солнца окрасили плывшие по холодному небу редкие облака в самые нежные цвета. В воздухе висел пряный аромат свежести, влажной земли и опавшей листвы — тот самый, которым невозможно надышаться досыта. Ветер крепчал, и Джерому пришлось плотнее закутаться в когда-то подаренный ему любимой бабушкой толстый шерстяной шарф. Горячий кофе в бумажном стаканчике, прихваченный им в фургончике с фастфудом, придавал тепла изнутри. Внезапно из сметенных в кучу листьев выскочила шустрая белочка — она остановилась в паре шагов от рыжеволосого парня и, по-видимому, приняв за своего сородича, внимательно изучала его своими блестящими черными глазками-бусинками. — Прости, малыш — мне нечем угостить тебя! — с комической беспомощностью произнес Джером. Белочка махнула пушистым хвостом и скрылась. Джером посмотрел ей вслед, и ему на глаза попался небольшой домик с ярко освещенными окнами и вывеской над входом. И, судя по всему, в нем кипела жизнь, несмотря на праздничный день. Следуя все больше и больше просыпавшемуся в нем любопытству, Джером поднялся со скамейки и направился к заинтересовавшему его домику. Это оказалась небольшая, но уютная кондитерская, какие часто встречаются в маленьких городах Германии. Самая разнообразная выпечка красовалась на сияющей холодным белым светом витрине. Из приютившейся в углу колонки негромко мурлыкала музыка. Аромат свежих булочек и кофе невольно заставил Джерома улыбнуться. За сияющими чистотой столиками сидели в основном разного рода парочки, а за самым большим круглым столом устроилась компания болтливых старушек, сплетничавших за чашечкой кофе — едва за Джеромом захлопнулась дверь, как их взгляды, словно по команде, обратились на него. Он напрягся, ожидая всевозможных вопросов и даже упреков, но вскоре дамы вернулись к прерванной беседе. — Kann ich Ihnen helfen? — послышался чуть надтреснутый голос стоявшей за прилавком приятной пожилой женщины — хозяйки кондитерской. Джером поднял на нее взгляд и отметил про себя ее сходство со своей покойной бабушкой — те же морщинки вокруг глаз, та же улыбка, те же седые волосы, завязанные в узел под полотняной косынкой. — Ja, bitte! Мне нужен подарок на день рождения! — Уж не для подруги ли? — лукаво осведомилась хозяйка. — Пожалуй, да… — на секунду задумавшись, ответил Джером. Хозяйка отодвинула дверцу витрины, и вскоре на прилавке появился небольшой шоколадный торт, облитый ганашем и присыпанный сверху ореховой крошкой. Джером почувствовал, что этот торт поразительно похож на того, кому он предназначался — простой, скромный, без каких-либо ненужных излишеств. Потянув носом, он уловил тонкий аромат темного шоколада и почувствовал, как его сердце вновь начинает биться с невероятной силой… — Вижу - это то, что вам нужно, юноша! — многозначительно улыбаясь, заметила хозяйка. Она выговаривала слова с сильным баварским акцентом, и Джерому требовалось некоторое время, чтобы понять ее. — Wunderbar! Genau das! — кивнул Джером и нервным движением руки отодвинул с лица несколько выбившихся из-под теплой шапки огненно-рыжих прядей. Казалось, прошла целая вечность, пока не в меру добродушная и столь же словоохотливая хозяйка заворачивала изделие в самую красивую упаковку. — Желаете что-нибудь еще? — Нет, благодарю! Schönen Tag noch! Расплатившись и подхватив бумажный пакет, Джером стремительно направился к выходу. В своих мыслях он от всей души благодарил белочку из сквера, невольно указавшую ему на эту кондитерскую. Смутное предчувствие говорило ему, что Габриэль сейчас нуждается в нем, как никогда прежде, и именно оно заставляло его буквально лететь назад в школу, приводя в искреннее недоумение степенно прогуливающихся прохожих.***
Dort am Klavier Lauschte ich ihr. Und wenn ihr Spiel begann, Hielt ich den Atem an.
Dort am Klavier Stand ich bei ihr. Es hatte den Schein, Sie spielt für mich allein.
Rammstein — Klavier
Уже несколько часов подряд Габриэль сидел за роялем, но сил играть не осталось — руки отказывались служить ему. Он не помнил ни того, что играл, ни как пришел сюда — казалось, еще несколько минут назад он вышел подышать свежим осенним воздухом и прийти в себя после неожиданного визита тетки, а теперь он здесь, в этой комнате, навсегда запечатлевшей на своих стенах запах пыли, старого дерева и политуры. Подперев подбородок левой рукой, он оперся локтем на блестящую крышку инструмента. Пальцы правой руки медленно перебирали клавиши, не в силах остановиться — какой-то вальс из разряда современной классики, случайно найденный им на просторах Интернета. Раньше это была едва ли не единственная мелодия, которая вызывала у Габриэля какие-то особенные чувства — теперь же, прислушавшись к себе, он не услышал ничего, кроме звенящей пустоты. Мысли о внезапно свалившемся наследстве и оброненные тетей Коринной едкие слова вновь и вновь напоминали ему о приближающемся конце беззаботной юности — жизнь стучалась в его двери, принося с собой так долго скрываемую от него суровую правду. «Может, она все же по-своему права…?» — думал он. — «Если бы я не вел себя все детство, как черт знает что — может, мы бы лучше понимали друг друга? Хотя, что я делал такого, чего не делают другие дети? "Тебе следовало бы быть более благодарным" — да куда уж больше! Будто я сам к ней напросился! И будто мои настоящие родители специально погибли, чтобы ее позлить!» Габриэль почувствовал, как все его существо захлестывает бессильная ярость, подобная той, которую он испытал в первый день нового учебного года. Он изо всех сил ударил кулаком по жалобно застонавшим клавишам рояля, а затем сжался, охватив голову руками, словно пытаясь спрятаться от мира, в котором теперь остался по-настоящему один. Оказывается, хорошего наследства ничтожно мало для счастья — Габриэль с радостью отказался бы и от дома, и от денег, лишь бы рядом просто оказался кто-то близкий. Еще было бы хорошо, если бы у него были рыжие вьющиеся волосы… Лучистые голубые глаза… Веснушки у носа… И теплые, огрубевшие от многолетней работы на гимнастических снарядах, руки… Габриэль вернулся к воспоминаниям о той памятной ночи в гостиной, и его сердце заныло от тоски и одиночества. Где сейчас Джером? Он сам взял с него слово прийти к нему, если ему снова станет плохо или страшно… А Джером в это время уже ступил на порог протянувшегося через весь верхний этаж учебного корпуса коридор. Дойдя до того крыла обширного здания, в котором, как он успел выяснить, находились музыкальные классы, он смог уловить чутким ухом звуки разыгрываемой Габриэлем мелодии — казалось, кто-то невидимый подсказывал ему, что это был именно он, и помог в один миг отыскать нужную дверь. Его сердце наполнилось радостью от предвкушения встречи с тем, кто так сильно волновал его сердце, но внезапно мелодия оборвалась. Разнесшиеся гулким эхом резкий звук удара и стон клавиш заставили Джерома напрячься и войти в крошечную каморку без какого-либо предупреждения. Габриэль был настолько поглощен тягостными мыслями, что не заметил присутствия в комнате кого-то еще. Он словно застыл в своем горе — впервые в жизни ему было так мерзко на душе в собственный день рождения, который он и так не особенно жаловал. Джером чуть слышно приблизился к нему и дотронулся рукой до его плеча, заставив его вздрогнуть и резко обернуться. — Na, du… — сдавленно пробормотал Габриэль. Джером пододвинул к роялю стоявший у стены стул и опустился рядом. — Ты прекрасно играл… — Ты думаешь? — Я знаю! — тряхнул своими рыжими кудрями Джером. — А еще я знаю, что у тебя снова что-то на душе. — От тебя ничего не скроешь… — вздохнул Габриэль. — Скорее бы этот день закончился… — Не так быстро — он нам еще понадобится! — Не понял…? — пересеченная шрамом бровь Габриэля резко сползла вниз. — Да ладно тебе — «не понял»! Габриэль не успел мигнуть и глазом, как на его коленях очутился бумажный пакет, распространивший вокруг себя соблазнительный аромат орехов и шоколада. — С днем рождения! — лукаво улыбнулся Джером, и Габриэль едва не свалился со стула от удивления — казалось, только один этот день принес ему больше неожиданностей, чем все предыдущие семь лет его жизни в школе, вместе взятые. — Как ты…? — У меня свои источники информации! — Один из них точно получит от меня по башке, когда вернется… — закатывая глаза, простонал Габриэль. — Просил же… — Ну, во-первых — тебя выдал Джем, а не Макс! А во-вторых, восемнадцать исполняется всего один раз в жизни, и оставить друга в такой день без подарка — свинство! Даже если он сам об этом просит! Габриэль был тронут до глубины души. Вся его недавняя тоска бесследно исчезла, и он бросился обнимать Джерома, невольно утыкаясь носом в его сильное плечо. И в этот раз ему было глубоко наплевать, правильно ли это — впервые в жизни ему хотелось поступать не так, как положено, а так, как он желал этого на самом деле. — Не знаю, как мне благодарить тебя… — прошептал он. Джером хотел уже было возмутиться, но тут в его рыжую голову пришла одна мысль… — Сыграй что-нибудь. Только для меня. Что захочешь! Звуки ласкающего вальса вновь заполнили крошечную каморку и устремились к ее сводчатому потолку. Джером слушал, затаив дыхание, его глаза наблюдали за каждым движением рук Габриэля, показавшихся ему настоящим произведением искусства. А Габриэль, сам того не понимая, впервые погрузился с головой в исполняемое им произведение — рыжеволосому удалось затронуть те струны его души, до которых все эти годы так и не смогла добраться усердно занимавшаяся с ним фрау Майер. Он играл так, как считал нужным, так, как ему хотелось и чувствовалось, то с силой ударяя по клавишам рояля, то едва прикасаясь к ним. Взгляд Джерома скользнул по лицу Габриэля, и у него едва не перехватило дыхание — на его черты вновь легло поразившее его во время праздничной службы выражение. Весь остальной мир словно перестал существовать — остались только он и этот похожий на ангела юноша, не замечавший в этот миг ничего вокруг себя — как и то, что ладонь Джерома все это время лежала там, где снова билось и металось его беспокойное сердце. Те чувства, которых он стремился задавить в себе, вновь проснулись, но теперь они не принесли с собой ни единого намека на страх — напротив, он страстно желал, чтобы это мгновение длилось целую вечность… Последние ноты унеслись ввысь и замерли. Сказка закончилась — настало время возвращаться к реальности. Габриэль робко оглянулся на Джерома — самое искреннее восхищение читалось его голубых глазах. — Ну, как? — пробормотал он, прерывая затянувшееся молчание. — Прекрасно… — только и смог проронить в ответ Джером, заставив молодого пианиста зардеться от смущения. — Вот только не нужно краснеть! Как же ты собрался на сцене выступать? — Да это же совсем другое… — попытался оправдаться Габриэль, но все же стушевался и замолчал. Джером тем временем обнял его за плечо и, озорно потрясая рыжими кудрями, высокопарно выдал: — А теперь я предлагаю покинуть эту священную обитель искусства и предаться сладостному греху чревоугодия! — С тобой — хоть в Преисподнюю! — развеселился Габриэль. — Спасибо тебе! Я до этого никогда не праздновал… Воспользовавшись временным отсутствием неугомонного Робеспьера, парни решили устроить свои посиделки в комнате Габриэля. Они добросовестно уничтожали принесенный Джеромом торт и увлеченно беседовали, вальяжно развалившись на покрытом темно-синим ковролином полу. — Да ну тебя! Ты лучше расскажи, что у тебя приключилось! Помни — ты обещал! — Ах, это… Ну, ладно… Сбиваясь и волнуясь, Габриэль выложил Джерому все о внезапном визите тетки, о неожиданном наследстве и их неприятной сцене в гостиной. Забывшиеся было горечь и обида вновь поднялись со дна его души, словно мутный осадок в колодце. — Какая дрянь! — процедил сквозь зубы Джером, едва Габриэль окончил свой рассказ. — И ты еще чувствуешь себя виноватым перед ней?! — Ну… Я ведь всегда ее доставал… Изводил всячески… Да, и вообще… — Допустим! Но ты же наверняка делал это не со зла! Все дети так или иначе шалят, и это нормально! А вот твоя дражайшая тетушка, будучи взрослой женщиной, обращалась с тобой, как с равным ей взрослым соперником! Врагу не пожелал бы таких родственников… — Но я все равно благодарен ей… Она, все-таки, заботилась обо мне столько лет… — попытался вступиться за тетку Габриэль. — И не оставила без гроша в кармане, в конце концов… — То есть — откупилась от тебя деньгами?! Габриэль не нашелся, что ответить. Внимательный взгляд лучистых глаз рыжеволосого пронизывал его насквозь. Его голова невольно поникла, и Джером понял, что это был явный перебор. — Прости… — Ist in Ordnung… — успокоил его Габриэль. — Ты просто… Так говоришь, будто пережил то же, что и я… — Ну, отчасти… — замялся Джером. — Я ведь сам не совсем отсюда. Я раньше жил с бабушкой в Швейцарии, в кантоне Вале — слышал про такой? — Французский, кажется… — Точно! А когда ее не стало, отец забрал меня сюда, в Германию. Да только он ничего, кроме денег, не может мне дать — почти, как твоя тетка! Вот и отдал меня тогда в спорт, чтобы меньше глаза мозолил. Я ведь еще в Швейцарии начал заниматься — правда, не на таком уровне, как здесь. А после всей той истории запихнул меня сюда, хотя я хотел жить, как обычный парень… — А мама? — робко спросил Габриэль. Вместо ответа Джером выудил из кармана брюк свой телефон, снял с него мягкий силиконовый чехол и передал в руки Габриэля выпавшую из-под него небольшую карточку. Фотография изображала молодую цветущую женщину в светлом льняном платье с букетом полевых цветов в руках. Темные вьющиеся волосы, завязанные в небрежный пучок. Знакомая обворожительная улыбка. Знакомые лучистые глаза. — С ней что-то случилось? — Она умерла, когда я родился… Это в честь нее мне дали второе имя — правда, изменили немного. Так же, как недавно делал это сам Джером, Габриэль опустил руку на его плечо, и он накрыл ее своей теплой ладонью. — Надо же… Оказывается, мы оба сироты… — Ну почему же? У меня все еще есть отец… — попробовал отпираться Джером. Внезапно он вскочил на ноги и воскликнул: — Однако, что-то мы загрустили! Надо это исправить! — И как же? — Уж я-то знаю! Жди здесь! — Джером хитро ухмыльнулся и выскользнул за дверь, оставив недоумевающего Габриэля одного… — Как ты умудрился притащить сюда шнапс, черт тебя дери?! — Габриэль чувствовал, как все его недавние печали уплывают в неизвестном направлении, а рот сам собой расползается в широкой улыбке. — Ох, как тебя развезло! А ведь мы только начали! — расхохотался Джером. Опустевшая коробка из-под торта перекочевала в приютившееся в углу мусорное ведро, уступив место бутылке мятного шнапса и двум пластиковым рюмкам. Парни то и дело поглядывали на дверь — им казалось, что она вот-вот распахнется, на пороге возникнет вездесущий герр Гундлах, и тогда им будет сильно несдобровать. — Это кого тут развезло?! Вот я сейчас… — Ладно-ладно! Верю! — поспешил успокоить своего явно не умеющего пить друга Джером. — Ich sag’s dir! Никогда со мной такого не было! А то Макс с Джемом меня все пай-мальчиком зовут! Видели бы они меня сейчас! — продолжал хорохориться Габриэль. Его глаза горели прежде не виданным задором и удалью, и он не знал, чего ему хотелось бы сделать в первую очередь — свернуть парочку видневшихся на горизонте гор, или разыскать надоевшего ему хуже горькой редьки воспитателя и обложить того самыми отборными ругательствами. — Stille Wasser sind tief… — глубокомысленно изрек Джером. С одной стороны он уже в который раз пожалел о своей идее разбавить остаток этого богатого событиями дня шнапсом, но с другой ему показалось, что именно сейчас, на этом месте, он видит Габриэля таким, какой он есть на самом деле — туманящая голову ароматная жидкость словно смывала с него налет строгого до абсурда пансионского воспитания. Габриэль сделал попытку встать на ноги, но зашатался и непременно впечатался бы носом в пол, если бы Джером не подхватил его, прижимая к себе его обмякшее тело. — Все в порядке? — Ага… Подняв помутившиеся от алкоголя глаза, Габриэль встретился ими со взглядом Джерома — слегка обеспокоенным и одновременно светившимся глубоким, невероятно теплым огоньком. Он почувствовал, как в его груди просыпается нечто необъяснимое — оно потянуло его к Джерому с силой, не подчинявшейся ни одному известному природе закону. — Ты… рыжий… демон… — промямлил Габриэль заплетающимся языком, более не соображая, что он делает и что говорит. Он крепко обнял Джерома и почувствовал себя самым счастливым на всем белом свете. Пряный аромат печенья окутал его с головой, а вместе с ним — то чувство невыразимо родного и теплого, которое он испытал еще тогда, в гостиной. То, что он искал все эти годы. В глубине души он все еще боялся, что, возможно, поступает неправильно, но еще страшнее для него стало потерять то, что он только что нашел здесь, на этом месте, в объятиях этого таинственного рыжеволосого юноши. Сердце Джерома вновь заметалось, как раненая птица. Он взял лицо Габриэля в свои ладони, мягко дотронувшись до его горячих раскрасневшихся щек. Открытый доверчивый взгляд его блестящих от выпитого светло-карих глаз сводил с ума, исходивший от его мягких каштановых волос знакомый аромат темного шоколада бил в голову сильнее любого алкоголя — Джером вдохнул его полной грудью и почувствовал, что одних прикосновений и объятий стало ничтожно мало. Всем своим существом он жаждал большего — неважно, что будет после. Повинуясь этому порыву, он медленно приблизился к лицу Габриэля и нежно коснулся его губ… Вспыхнувшее в его душе пламя в мгновение ока разлилось по всему его телу, лишая способности мыслить и говорить. То, что они делают — преступление. Страшное, позорное преступление против всех законов природы и людской морали. Ему следовало бы оттолкнуть от себя этого рыжего нахала, но он словно окаменел, ощущая его полные губы на своих. И ему это нравилось! Нравились их трепетные робкие движения, их тепло, их мягкость, оставшаяся на них холодящая сладость мяты и шоколада — абсолютно все! «Не останавливайся, ты… чертов демон…» — быстрее молнии промелькнуло в его затуманенных алкоголем и вихрем новых неизведанных чувств мыслях. Не в силах сопротивляться, Габриэль начал отвечать на поцелуй и почувствовал, как его сердце пропускает несколько ударов. Дыхание учащается. Земля словно уходит из-под ног. Габриэль не мог сравнить этот поцелуй ни с одним из тех, которые у него были раньше — ни в одном из них не было ни капли испытываемых им теперь чувств. Он мечтал только об одном — чтобы этот поцелуй длился так долго, как только возможно… Но все же Джером разорвал его. В его глазах — самый красноречивый ужас. Он переступил запретную черту, и ему показалось, что сейчас этот так похожий на ангела кареглазый юноша оттолкнет его, обругает, и он потеряет его навсегда. Но ничего не произошло — Габриэль словно застыл в оцепенении, не в силах осознать случившееся. — Heilige… Scheiße… — выдохнул он, прижав ладонь к влажным губам.