Ангел и демон

      Центральный вокзал Мюнхена гудел, словно гигантский улей. Тысячи голосов, объявления по громкоговорителю, грохот и шипение прибывающих и отправляющихся поездов — все это сливалось в один сплошной сумбур, способный ввергнуть в страх любого, кто не привык к жизни и движению большого города. Люди то шли спокойным шагом, то вдруг бежали со всех ног. Перроны заполнялись разношерстной толпой, пустели и заполнялись снова. Тусклый свет туманного осеннего дня проникал в здание сквозь высокий стеклянный потолок.       На одном перронов всеобщее внимание привлекало довольно странного вида семейство — насколько строги и выдержанны были почтенные отец и мать, настолько же дико и несуразно выглядел рядом с ними их сын, одетый в полинявшие неопределенного цвета джинсы, потрепанные кеды и куртку-бомбер, густо усеянную изображениями персонажей различных виденных им еще в детстве мультфильмов. В руках он крепко сжимал внушительных размеров пакет. Едва мать семейства протянула руку, чтобы пригладить стоящие торчком пшеничные лохмы сына, как тот увернулся и с раздраженной миной протянул: — Ну, мам! Я уже не маленький! — Как же — «не маленький»! Герр Гундлах чуть ли не каждый день пишет мне о твоих проделках! — последовал ласковый упрек, на что тот лишь ухмыльнулся. — Надеюсь, ты помнишь о нашем уговоре, Максимилиан? — строгим голосом процедил отец. — Помню, отец, — покорно ответил Макс (а это был именно он). — Но я же подтянулся! Да и Гэб мне с математикой помогает — он гораздо лучше этой мегеры Левински объясняет! Я его с полуслова понимаю! — Когда ты уже начнешь жить своим умом, а не умом твоего лучшего друга?! В твои годы пора бы уже более серьезно подумать о будущем! Ты сам говорил, что хочешь ни от кого зависеть — так делай же хоть что-то для этого! — Я тебе уже говорил, что все решил — и даже подробно рассказал, что и как я собираюсь делать! — вскипел Макс. — Но ты, видимо, до сих пор не можешь смириться с тем, что я хочу заниматься не тем, что нравится тебе! — Я забочусь лишь о твоем благополучии! Если бы ты согласился со временем принять у меня дела, мы смогли бы гарантировать тебе это — но теперь я не могу быть уверен в том, что ты не останешься без гроша в кармане и не покатишься по наклонной плоскости! — По-твоему, чтобы избежать этого, надо обязательно перекладывать тонну бумажек и орать на подчиненных с утра до ночи и с ночи до утра?! Когда ты уже поймешь, что за пределами твоего кабинета тоже есть жизнь и живые люди, у которых могут быть собственные мечты и цели?! — Достаточно! — в обыкновенно мягкий и спокойный голос фрау Красс проскользнули железные нотки, которых Макс порой боялся сильнее, чем отцовского гнева. Обняв сына за плечи, мать отвела его в сторону, оставив своего негодующего мужа одного. — Не сердись на отца, сынок! Поверь мне — он любит тебя и желает тебе добра! — Но почему он не хочет даже выслушать меня?! — раздраженно выпалил Макс. — Я помню о нашем уговоре, я все для этого делаю — что еще нужно?! — И отлично! — поспешила успокоить его мать. — Ты делаешь то, что обещал, и это прекрасно! Ты подтянулся в учебе, но герр Гундлах… — Мам, это же Гундлах! Мне достаточно лишь чихнуть, чтобы он засунул меня в карцер до скончания века! — усмехнулся Макс. Слова матери возымели на него свое успокаивающее действие, и его лицо несколько прояснилось.       Фрау Красс мягко улыбнулась и принялась приглаживать непослушные пшеничные вихры своего сына, не сводя взгляда с его лица — оно еще не до конца утратило свою детскую мягкость, но из-под ее следов уже проглядывали упрямые энергичные черты ее супруга. «Как быстро он вырос!» — думала она. — «И как он похож на своего отца — такой же спорщик и упрямец! Трудно ему будет в жизни…» Внезапно прозвучавшее из громкоговорителя объявление о прибывающем поезде прервало ее мысли. Вдали показались его ярко-красные очертания и режущие глаз огни фар, с трудом пробивающиеся сквозь туман. — Пора, сынок. Пойдем!       Поезд с шипением и лязгом подошел к перрону и остановился, прорезав сонный воздух пронзительным визгом тормозов. Макс крепче перехватил пакет и как можно более аккуратно поправил висящий на спине рюкзак — воспользовавшись моментом, он прихватил с собой из неожиданного отпуска пару бутылок шнапса, и любое неосторожное движение могло выдать белобрысого контрабандиста с головой. Казавшийся до этого несколько отстраненным отец приблизился и на мгновение прижал к себе голову сына. — Веди себя прилично! — сухо процедил он. Макс не ответил — он лишь дожидался момента, когда это непрошеное объятие наконец-то закончится, и мысленно молился всем существующим на свете богам, чтобы он не залез в его рюкзак. После Макс обнял мать, и это объятие было гораздо нежнее и крепче предыдущего. Потянув носом, он почувствовал запах ее духов, знакомый ему, сколько он помнил самого себя, и от недавних раздражения и злости не осталось и следа. — Удачи, сынок! — с улыбкой произнесла фрау Красс и прижалась губами ко лбу Макса. — Передавай привет Габриэлю и Джему! — Сделаю! — кивнул Макс и направился к раскрытым дверям вагона.       Герр и фрау Красс не покидали перрон и наблюдали, как их сын устраивается поудобнее на мягком сидении и затыкает уши наушниками. Сигнал — и двери вагона закрылись с глухим ударом. Поезд тронулся, и Макс, повернувшись к окну, в последний раз махнул рукой родителям. Впереди предстояли около двух часов дороги — выходить ему нужно на одной из последних станций неподалеку от австрийской границы.       Проводив взглядом уносящий их сына поезд, чета Красс направилась к другому пути, с которого вскоре должен был отправиться идущий в Гамбург ICE. — Совсем распустился парень! Никакого сладу с ним нет! — проворчал сквозь зубы отец семейства. — Нужно срочно исправить его, пока не поздно! — Всему свое время! Не забывай, что он еще учится — а также то, что ему нужен отец, а не еще один строгий надзиратель! — смерив его недовольным взглядом, ответила мать.       Поезд стремительно несся вперед. Макс машинально перебирал в пальцах листы своего альбома с набросками и скучал. На одном из них он невольно остановился — это был собственноручно выполненный им портрет его родителей. Макс старался изо всех сил, чтобы перенести их на бумагу такими, какими он их помнил с ранних лет — жесткие неприступные черты отца и мягкий ободряющий взгляд матери.       Из груди Макса вырвался едва заметный вздох — этим он словно пытался избавиться от тяжелых мыслей и принесенного ими едкого чувства вины. Он не мог перестать думать о недавней безобразной сцене на вокзале. Об отце, которого год от года слушался все меньше, но, даже несмотря на это, уважал и любил искренней сыновней любовью. О матери, которая, как никто другой, умела найти правильные слова, чтобы сгладить их конфликты, и была первым человеком, который поддержал его творческие начинания. О том, как зол он был на своих родителей за то, что они отдали его в пансион — правда, со временем он понял, что так было лучше, в первую очередь, для него самого, и простил их от всего сердца. О том, был ли бы он тем, кто он есть сейчас, живи он по-другому. О том, что бы с ним было, если бы его родителей внезапно не стало…       При этих мыслях Макс почувствовал подступившую к горлу мерзкую липкую жуть. Он не заметил, как его рука словно сама собой потянулась за лежавшим в кармане мобильником. Его еще не успевшие перепачкаться графитом и угольной пылью пальцы в несколько мгновений отыскали переписку с родителями и набрали: Hab’ euch lieb. Tut mir leid wegen vorhin. Ответы родителей не заставили себя долго ждать — первой написала мать: Wir lieben dich doch auch! Viel Erfolg in der Schule! От отца пришел лишь обнимающий смайлик, но Макс ничуть не расстроился — он знал, что отец уже давно простил ему все, несмотря на свою напускную неприступность. Окончательно успокоившись и прогнав из своей всклокоченной белобрысой головы остатки тяжелых мыслей, парень прикрыл глаза и задремал, все еще сжимая в руках свой альбом. Однако, ему недолго пришлось наслаждаться сладкими объятиями Морфея — едва он начал видеть нечто, напоминающее сон, как подскочил чуть ли не до потолка от неожиданно плюхнувшегося на соседнее сиденье грузного тела. — Здорово, Робеспьер! — разнесся на весь вагон его радостный возглас. — Черт подери, Джем! Ты меня так до инфаркта доведешь! — притворно проворчал белобрысый, вынимая наушники из ушей. — Прости, дружище! Постоянно забываю, что у вас, художников, нервы, как у моей турецкой бабки! — поддел его улыбающийся во весь рот Джем. — А ты что такой кислый? — Да так… Опять с отцом не поладили… — невольно вздохнул Макс. — Он сам дал мне добро заниматься тем, чем я хочу, но, тем не менее, пытается всячески перекрывать мне воздух, чтобы я все же делал то, что нужно именно ему! — А мама что? — Мама сначала тоже была не в восторге, но она все же как-то больше меня понимает, чем отец. Она не давит на меня так, как он — порой даже защищает! Но лучше ее не злить — она тогда может быть страшнее отца. Кстати, тебе привет от нее! — Grüße zurück! Поверь мне, я тебя прекрасно понимаю. У меня матушка тоже ого-го! — рассмеялся Джем. — Отец и тот перед ней робеет — делает все, что она скажет! Моей бабке это поперек горла, да только что бы с ней сейчас было, если бы не вот этот ее характер?       Макс знал историю семьи Джема со слов его самого. Его мать хотели насильно выдать замуж за другого, чтобы поправить положение семьи, но внезапно обнаружилось, что девушка беременна. Отцом будущего ребенка был влюбленный в нее живший по соседству юноша, которому строгий отец его избранницы запретил даже приближаться к ней — теперь же он согласился на их брак со словами, что более не желает видеть свою беспутную оступившуюся дочь даже на пороге их дома. Юная пара нашла приют в доме родителей отца будущего ребенка, но непокорная девушка никак не устраивала их в качестве невестки — их требования покрыться и жить по канонам ислама были встречены самым яростным сопротивлением с ее стороны, поддержанное искренне любящим ее мужем. Даже рождение внука ни на йоту не разрядило нервную обстановку — это и привело к тому, что буквально в одну ночь молодая пара перенеслась едва ли без единого гроша в кармане из глухого турецкого селения вблизи сирийской границы в один из самых больших городов Германии, едва маленький Джем научился ходить. Через какие трудности и испытания им пришлось пройти, чтобы стать частью нового общества, добиться успеха и иметь возможность дать сыну лучшее воспитание и образование, Макс мог только догадываться — об этом не дозволялось знать никому, кроме самого Джема и его родителей. — Вот нам повезло, что мы не одни на этом свете… — задумчиво произнес Макс. — А что с теми, у кого вообще никого нет? Кто их защитит, поддержит? Взять хотя бы нашего Гэба, к примеру… — Черт подери, чуть не забыл! — хлопнул себя по лбу Джем. Запустив руку под куртку, он извлек из ее потайного кармана небольшую коробочку, завернутую в явно сделанную на скорую руку подарочную упаковку. — Глянь, что отхватил! Ему точно понравится! — Надеюсь, ты ему не предложение делать собрался? — лукаво поинтересовался Макс, за что получил весьма чувствительный тычок под ребра.       Джем задремал, убаюканный стуком колес и покачиванием вагона, откинув назад голову и слегка всхрапывая. Бросив мимолетный взгляд на своего друга, Макс ухватился за одну весьма любопытную деталь его внешности, заставившую его многозначительно ухмыльнуться. — А ты, я смотрю, опять с украшением? —Чего? — пробормотал спросонок Джем, но от его непонимания не осталось и следа, когда он выудил из кармана куртки мобильник и включил переднюю камеру. Чуть повернув голову в сторону, он заметил красующуюся на шее внушительных размеров багровую метку. — Вот ведь…! Говорил же этой каракатице, чтобы без засосов! — Что, зов крови? И сколько теперь наложниц в твоем гареме? — продолжал упражняться в остроумии белобрысый шутник. — Таких цифр еще не изобрели! — ехидно поддел его Джем. — А ты все так же — в одиночку, в кулачок? — Ну, почему же в одиночку? Нас там двое! — То есть — ты, и…? — с каждым произнесенным словом черные глаза Джема все больше напоминали своими размерами монету в два евро. — Ну, да — моя персона и я сам! — Тьфу ты… Я уже о чем другом подумал… — турок тщетно попытался скрыть вырвавшийся из груди облегченный вздох. — Но ты смотри — я тебя уже кучу лет знаю, и никогда у тебя подружки не было! — Два года — это, по-твоему, куча? — попытался уйти от ответа Макс. — Какая разница — только юлить не вздумай тут! Ведь подружек-то не было у тебя? — Ну, не было! — Ага! И сколько ты еще планируешь оставаться мальчиком, когда как минимум половина класса уже не мальчики? — По-твоему, чтобы стать мужчиной, нужно обязательно кому-то присунуть? — закатил глаза Макс. Джем не впервые заводил с ним разговор об этом, но до этого ему всегда удавалось увильнуть от него с помощью отговорок или так кстати приходивших на помощь товарищей. Но теперь, когда они сидят в вагоне несущегося поезда, такой возможности нет — он буквально загнан в угол. — Ну, почему же? — продолжал гнуть свою линию Джем. — Просто… — У тебя все «просто»! — снова начал вскипать Макс. — А я так не могу! Я же все равно свалю отсюда после выпуска! И, представь себе — вот встречу я тут какую-нибудь девчонку, она в меня влюбится, привяжется, а я возьму и исчезну — что тогда будет? Да даже если без каких-либо особо сильных чувств с моей стороны, это все равно будет такая гадость, что меня совесть потом загрызет! А что до плотских утех — я просто физически не смогу, если нет хоть капли какой-то любви! Пробовал уже, делал попытки — мне их с головой хватило! Честно говоря, я вообще не понимаю, как ты так можешь… — Да ладно, ладно, остынь! — похлопал его по плечу Джем. — Не знаю, поверишь ты мне, или нет, но далеко не каждая хочет любовь до гроба в наши годы! Ни я им никогда ничего не обещал, ни они мне! Мы просто встретились, получили удовольствие, разбежались — и все довольны, никто никого ничем не грузит! — Неужели тебе ни разу не хотелось этого по любви? — Придет время — будет и это! Я же осяду когда-нибудь… А ведь я и вправду сперва подумал, что вы с Гэбом… того… — Может, я все еще девственник, но то, что я по девочкам — это аксиома и факт! А теперь я попрошу тебя оставить эту деликатную тему и больше ее не касаться, окей? — Понял, проехали! — примирительным тоном ответил Джем и вскочил на ноги. — Пошли, сейчас наша станция!

***

      — Представляю себе физиономию Гэба, когда он увидит наши подношения! — хихикал Макс. Было около двух часов дня, когда оба путника прибыли на место назначения и, наспех расписавшись в лежавшем у входа в общежитие журнале, поднялись наверх по шаткой лестнице. Вся их недавняя беспечность стушевалась, сменившись знакомой смесью раздражения и скуки, которую парни испытывали всякий раз, возвращаясь из отпусков обратно в пансион. Дойдя до нужной двери, Макс повернул ручку, и дверь неожиданно подалась с легким скрипом. — А здесь открыто… — несколько удивленно пробормотал он. — Странно… — вторил ему Джем.       Распахнув дверь, Макс шагнул в комнату, и его сразу окутало облако тяжелого спертого воздуха, пропитанного густым запахом спиртового перегара. Половина Габриэля находилась в самом живописном хаосе — просто нонсенс для такого, как он! На синем ковролине белели разлетевшиеся листы с нотами, перемежаясь с разноцветными обложками высыпавшихся из рюкзака учебников, тетрадей и прочих учебных мелочей. У ножки кровати все еще стояла пустая бутылка с тонким слоем мятного шнапса на донышке. Дневной свет с трудом пробивался сквозь задвинутые плотные шторы, разбиваясь на сотню искр о стекло бутылки. От пластиковых рюмок остались лишь осколки — судя по всему, на них прилично потоптались под воздействием зеленой дурманящей жидкости. Хозяина второй половины комнаты в поле зрения не было, но раздававшееся из-под свалявшегося в кучу одеяла сопение говорило обо всем без всяких слов. — Похоже, наш пай-мальчик хорошо погулял! — прыснул в кулак Джем. — Ну, сейчас я его… — угрожающе выдал Макс, но предательские нотки неудержимого смеха все же выдали его с головой. Он ринулся к окну, резким движением раздвинул шторы и открыл его настежь, впуская внутрь струю пахнущего дождем и свежестью воздуха. С постели Габриэля послышалось недовольное мычание, а Джем тем временем сорвал с ее хозяина одеяло и принялся трясти его за плечи. — Га-а-би-и… Пора вставать! — тоненьким голоском протянул он и тут же стал сам себе противен. — Lass mich… — послышалось сонное бормотание Габриэля, изо рта которого вылетело новое облако отборных спиртовых паров. — Так, все! Подъем! — потерявший последние остатки терпения Джем схватил Габриэля в охапку и с силой поставил его на обе ноги. — Доброе утро, спящая красавица! — насмешливо выпалил Макс, окидывая взглядом своего лучшего друга и соседа — вид у того был крайне помятый, и, казалось, каждая клеточка его тела источала отвратительный запах пота и перегара. — Ммм… Который час? — с нечеловеческими усилиями продирая глаза, промямлил Габриэль. — Ровно два, дружище! — Ночи…? Тут Макс и Джем расхохотались уже вместе. — Да хватит вам ржать… И так башка раскалывается… И холодно… — протянул Габриэль, безвольно плюхаясь обратно в постель и сворачиваясь калачиком. Но тут его что-то будто подбросило снизу — он снова широко распахнул воспаленные глаза, но снова встать на ноги не получилось — все тело парня словно налилось свинцом и ныло. — Как два?! Что вообще происходит?! — Проснулся, наконец! — выдавил сквозь смех Джем. — Теперь я точно уверен, что не ошибся в выборе подарка! И только попробуй не принять! — с этими словами он сунул в трясущиеся руки своего страдающего от дикого похмелья друга знакомую коробочку. — Черт… — ругнулся Габриэль, но черные глаза молодого турка словно заставили его руки разорвать хлипкую подарочную бумагу. Внутри оказался небольшой беспроводной динамик, который можно было подключать к телефону и слушать музыку — вещица, бывшая в бешеной моде у молодежи и подростков последние несколько лет. — Спасибо огромное, Джем… Но, право, не стоило… — попробовал отпираться Гэб, но, снова почувствовав на себе испепеляющий взгляд Джема, сдался. — Я сделаю вид, что не слышал этого! Но, если еще раз вздумаешь проспать — эта штука будет орать так, что стекла полетят, ich schwöre dir! — Так, а теперь я, теперь я! — едва не запрыгал от нетерпения Макс и сунул в руки вчерашнего именинника привезенный с собой пакет. — Давай, открывай уже!       Все еще дрожащими мелкой дрожью руками Габриэль сорвал тонкую бумагу с находившегося в пакете странного предмета прямоугольной формы и обомлел от удивления. Он увидел картину на холсте, изображающую их неунывающий квартет вместе. Картина была стилизованная, но умница Макс не упустил ни единой детали лиц своих друзей, когда набрасывал свой подарок на бумаге — они словно живые и носят на себе отпечаток того, какие они есть в реальной жизни. Храбрый и не в меру горячий Джем, зажигательный весельчак Макс, мечтательный Габриэль, а рядом с ним — рыжеволосый Джером с пронизывающим насквозь взглядом его хитро прищуренных голубых глаз. — Как… круто… — только и смог выдавить из себя потрясенный Гэб. — И это вместо «спасибо»? — наигранно обиделся Макс. В ответ Габриэль бросился обнимать своих друзей, предварительно аккуратно отставив в сторону подрамник с натянутым на нем холстом. — Спасибо вам, парни. Спасибо… Это был лучший день рождения за всю мою чертову жизнь… — Гэб, братишка, от тебя воняет… — сдавленно пробормотал Джем, заставив Габриэля густо покраснеть и выпустить парней из своих объятий. — И то правда! — усиленно закивал головой Макс. — Ты давай, топай к себе, а я уж приведу нашего тихоню в порядок! — Ах, шайтан! — хлопнул себя ладонью по лбу Джем. — Завтра ведь классы начинаются, а я еще физику даже не начинал! Физик все грозился меня вызвать… — Да-да-да, иди уже!       Спровадив безостановочно разглагольствующего турка за дверь, Макс тут же накинулся на несчастного Габриэля — тот снова присел на скомканную, насквозь промокшую от пота постель и бессильно уронил на руки всклокоченную каштановую голову. — Ну, дебошир, теперь ты не отвертишься от меня! Сейчас же выкладывай, что вы тут с рыжим вытворяли, пока меня не было! — Рыжий… — мучительно протянул Габриэль и вдруг почувствовал себя так, словно в его сердце вонзается жало, вливающее в него невыносимо жгучий и столь же сладкий яд. Картины минувшего вечера встали перед его глазами, пробившись сквозь похмельный туман. Шоколадный торт, бутылка шнапса, теплые ласковые объятия рыжеволосого юноши и… — Oh, Scheiße… — Габриэль сжал обеими руками свою нещадно раскалывающуюся голову. — Макс… Я, кажется… это… дел натворил… — Ты убил кого-то? — едва сдерживая смех, спросил Макс. — Уж не знаю, что хуже… Я… с парнем целовался… вот… При этих словах челюсть Макса мгновенно устремилась в направлении пола, а его пшеничные лохмы — в направлении потолка. — И… кто же этот несчастный? Уж не Гундлах ли? — даже в такой убийственно неловкий момент Макс не смог удержаться от своих подколов. Невольно представив себе эту картину, Габриэль почувствовал сильнейший приступ рвоты, который ничто не было в силах остановить — Макс едва успел пододвинуть ведро к его постели. — Расцениваю это, как «нет»! А это уже отчасти успокаивает… — рассуждал он с самой хитрой улыбочкой, похлопывая своего безудержно блюющего друга по спине. — Aber jetzt im Ernst — кто это был? — Ну, как "кто"… Рыжий и был… — отдышавшись, промямлил Габриэль и снова мучительно покраснел. Какое-то время Макс не мог выдавить из себя ни слова от удивления, а потом весь затрясся от неудержимого смеха. — Вот как чувствовал, что нельзя тебя одного оставить! Всего один день меня не было, и на тебе — и напиться вдрызг успел, и с парнем поцеловаться! Как же так получилось, а? — Да столько всего навалилось… Сначала тетка нарисовалась… Потом помню еще, что гадостно на душе было — так, что удавиться хотелось… И тут он выскочил, как черт из коробочки — мы потом торт вместе ели. А потом это… Макс слушал, разинув от удивления рот самым бесцеремонным образом. — И вот он обнял меня… и мне стало так хорошо! Никогда такого не было… Будто я что-то потерял и вдруг нашел… Правда, сейчас что-то мне подсказывает, что я снова это «что-то» потерял… Так паршиво… А у меня сердце тогда так и забилось… — Гэб… Ты, кажется, бредишь… — Может быть… Но все так и было, клянусь тебе… И внутри все так и переворачивается, когда думаю об этом… — Понятно… — выдал Макс с безнадежным вздохом. — Я надеялся, что до этого не дойдет, но, видимо, напрасно… — То есть? — переспросил Габриэль. Соображать раскалывающейся от похмелья головой было весьма сложно. — В наше последнее дежурство на кухне Джером распелся, как соловей, когда речь зашла о тебе. У меня уже давно имеются кое-какие подозрения по поводу вас двоих, но, чтобы так… И, тем более, здесь… Габриэль похолодел. — Нет… Не может быть… — он изо всех сил замотал головой, словно пытаясь вытрясти из нее такие страшные, преступные, абсурдные мысли. Как утопающий хватается за соломинку, он ухватился за одно из своих воспоминаний — девчонку, с которой он лишился невинности минувшим летом — но вспомнить получилось только то, что соитие произошло на старом пыльном матрасе в каком-то полуразвалившемся гараже, и то, как новоиспеченный герой-любовник несколько дней подряд чесался чуть ли не до крови от немилосердно кусавших его тогда клопов. — У меня же было… С девчонкой… — Как будто это что-то значит! — не унимался Макс. — Скажи честно — ты ведь даже не любил ее? Не отвечай — сразу вижу, что нет. А стоит мне произнести имя Джерома — у тебя даже глаза по-другому загораются! — Да что ты заладил… — досадливо отмахнулся Габриэль. — Заладил то, что надо! И распелся ты сейчас не хуже, чем он тогда!       Габриэль почувствовал себя окончательно загнанным в угол. Настало время быть честным хотя бы к себе самому и признать, что Джером был ему явно небезразличен — иначе почему ему так больно и одновременно сладко на сердце всякий раз, когда он слышит его имя, случайно встречается с ним взглядом или слышит его закрадывающийся в душу голос? Этот вопрос снова заметался в его ноющей голове, многократно усиливая боль. Он невольно прикусил губу, вспоминая их поцелуй прошлым вечером, и поймал себя на мысли, что страстно желает вновь ощутить его мягкие горячие губы на своих, вновь оказаться в его объятиях… — Можешь ничего не говорить — и так все понятно… — задумчиво проговорил Макс и принялся ходить по комнате взад и вперед нервными шагами. Габриэль наблюдал за ним с сильно бьющимся сердцем. — Я пойму, если я теперь стал тебе противен… — упавшим голосом пробормотал он. — Не понял? — нахмурил белобрысые брови Макс. — Ну… Вдруг меня на самом деле привлекают парни… Может, ты теперь не захочешь даже видеть меня… Макс схватил Габриэля за плечи и сильно тряхнул, отчего его голова мотнулась назад. — Я спишу этот бред исключительно на похмелье, и только сегодня! Учти, эти слова ты слышишь от меня один единственный раз! Ты мой лучший друг, и я приму тебя любым! Чтобы ты знал, у меня есть несколько знакомых геев, и, поверь мне — все они очень интересные и классные люди! Правда, теперь мне страшно — за тебя, в первую очередь… — Это почему еще? — разум Габриэля категорически отказывался верить в происходящее в этот миг. — Да потому что… Во-первых, эта чертова школа с ее поросшей мхом моралью и принципами — ты подумал, что с вами будет, если правда о вас вдруг выплывет наружу? Тем более, когда рядом такие опасные твари, как Штольберг, или идиоты вроде фон Штайна! Во-вторых — даже если принять во внимание то, что нам осталось вариться в этой клоаке меньше года, обществу за стенами школы все равно еще далеко до того, чтобы полностью принять таких, как вы! Сколько дряни пишут в новостях каждый день — подумать даже страшно! В-третьих, сам Джером — он классный парень, но иногда он ведет себя слишком уж странно! Настолько, что мне порой кажется, что он тянет тебя в пропасть, и рядом не будет никого, кто помог бы тебе вылезти из нее… — Джером не такой! — Это мы еще увидим! — продолжал гнуть свое Макс. — Посмотри — ты уже сейчас теряешь голову! Клянусь, я с трудом тебя узнаю! Разве не ты был тем, кто наставлял меня на путь истинный все эти годы? — лукаво усмехнулся он. Габриэль неожиданно подскочил в постели и встал на ноги. Яркие огни горели в его воспаленных глазах. — Да, Макс. Пусть я теряю голову, пусть! Но теперь я понял — это именно то, что я упустил за все те годы, что я здесь! Безусловно, я очень ценю тебя и Джема, и нашу дружбу, но все же чего-то не хватало… Помнишь — я спросил, правда ли я твой лучший друг? В тот момент я вдруг почувствовал себя каким-то одиноким и хотел точно знать, что кто-то все же есть рядом… — Я могу сказать это еще раз, если тебя это успокоит… — попробовал остановить своего расходившегося друга Макс. — Не нужно — я и так тебе верю! Повторюсь — вы с Джемом мои лучшие друзья, но именно рядом с Джеромом я нашел то, чего за всю свою жизнь не знал никогда! И теперь у меня в голове только одна мысль, которая не дает мне покоя — что, если это все лишь обман, иллюзия, пьяный угар? Хоть бы это было не так…! — после этих слов Габриэль снова рухнул в постель, упав головой на подушку. Все теснящиеся в нем чувства сплелись в такой плотный ком, что парень на мгновение забыл, как дышать. Макс неслышными шагами приблизился к постели друга. — Я очень ценю твою честность, Гэб. И также хочу еще раз сказать, что ты всегда будешь моим лучшим другом. А с Джеромом… Тут надо подумать. Посмотрим сначала, что будет, и, если между вами и вправду что-то есть, надо будет что-то придумать — хотя бы на то время, пока мы учимся здесь. — Спасибо, Макс… Ты не представляешь, как я рад, что слышу все это от тебя… — искренне улыбнулся Габриэль. Теперь настала его очередь удивляться тому, как изменился этот неисправимый балагур и шутник — оказывается, он умел быть серьезным, когда это было необходимо. — Всегда пожалуйста, дружище! А теперь пошли — помогу тебе рожу помыть!