Ангел и демон

— Безобразие! Безобразие чистое! — надрывался в истошном крике Макс. — Какого черта эта дрянь себе позволяет?! Весь этот поток негодования порядочно удивил только что вернувшегося из лазарета Джерома — слишком уж громкие голоса доносились из-за закрытой двери любимой старшеклассниками берлоги. Неужели он так много упустил всего за каких-то три дня своего отсутствия в классе? — Из-за чего сыр-бор? — поинтересовался он, с некоторой опаской переступая порог комнаты. Его появление вызвало у окруженного толпой одноклассников Макса невероятную радость. — А, рыжий, здорово! Поправился? — Спасибо, не жалуюсь! — с преувеличенным достоинством ответил тот. — Только что здесь опять за бедлам? — Бедлам, говоришь?! — снова закипая яростью, вскрикнул Макс. — Да я не знаю…! Да я ее…! — Робеспьер, дружище, остынь! Голова уже гудит от твоего ора! — попытался урезонить друга Габриэль. — Хе-хе, «голова болит»! Будто он тебя в постель уговаривает! — сострил Джем с кривой усмешкой, но тут же был оглушен мощным двухголосым «Fresse!». — Да говорите уже, в чем же дело?! — Видишь ли, — начал Феликс, взволнованно мигая подслеповатыми глазами из-за толстых стекол очков. — Пока ты болел, у нас тут такая каша заварилась, что хоть пропади! Фрау Левински была сегодня утром явно не в духе и решила сорваться на нас. Вызвала Макса к доске, а он возьми, да и реши все так, что не придерешься! — Моя школа! — важно поднял палец к потолку Габриэль. — Странная дама, — хмуря рыжие брови, пробормотал Джером. — Нет бы порадоваться, что наш Робеспьер, наконец-то, за голову взялся… — Чего сказал…?! — вспылил было вышеназванный, но почувствовал, как его рот оказался заткнут импровизированным кляпом из смятой в комок бумажки, а чьи-то руки настойчиво оттаскивают его в сторону. — Тайм-аут! — выдохнул Габриэль. — Еще и кусается, чтоб его…! — проворчал он, потирая укушенные в пылу борьбы пальцы. — Так вот, — продолжал Феликс. — Фрау Левински увидела, что у него на доске, и как зайдется, и Макс вместе с ней! Клянусь, у меня чуть кровь из ушей не пошла! — Ну, ты у нас хрупкая штучка, что и говорить! — снова вмешался со своими подколами Джем, но никто не обратил на него ни малейшего внимания. — Все обвиняла его в том, что он списал! А как он мог списать, когда он один на один с доской был?! Не мог же он мысли читать, как Профессор Икс! — трещал своим так и не сломавшимся голоском полубезумный гик Ян — долговязый, напоминающий неоперившегося воробья, паренек, часто несший всякую чепуху с участием любимых супергероев к месту и не к месту. — Янек, прошу тебя, помолчи! Все равно ведь ничего по делу не скажешь! — продолжал упражняться Джем. — Ой, а сам-то… — захорохорился Ян. — Так, господа! Пора бы нам и самого Робеспьера послушать — тем более, что он, кажется, несколько умерил свой пыл! — Габриэль едва ли не волоком втащил Макса обратно в середину круга однокашников. Его пшеничные лохмы торчали по своему обыкновению во все стороны, а серо-голубые глаза сверкали сердитыми огоньками. Из полуоткрытого рта все еще торчал кусочек бумажного кляпа. — Ммм… Фыфф… — Разве мамочка не учила тебя не болтать с набитым ртом? — ехидно поддел его Джем. — Гэб, чтоб тебя! — выругался Макс, вынимая изо рта кляп и крепко отплевываясь. — В следующий раз бери хоть чистую бумагу, что ли! А то чернила, знаешь ли, на вкус не очень! — Вообще-то, это была одна из моих старых партий, так что на твоем месте я был бы благодарен за уникальную возможность попробовать на вкус один из шедевров венской классики! — наигранно обиделся Габриэль. — Так, назад к теме! — вновь подал голос Джером. — Чем все закончилось в итоге? — Чем закончилось?! — хотел было снова заорать Макс, но слегка сбавил голос, все еще помня отвратительный вкус чернил на своем языке. — А тем, что Гундлах заставил меня драить сортир в наказание! Я и так чуть со стыда не сгорел, так он еще и над душой стоял все это время! Чуть ли не в затылок дышал, кровосос поганый! Старшеклассники возмущенно загудели. Мытье туалетов считалось среди пансионеров самым позорным наказанием — оно назначалось в еще более исключительных случаях, чем заключение в карцере, и мальчишки не могли даже представить себе ничего более унизительного. — Вот урод! — Скотина! — А что еще остается, если ты ни на что другое не годишься? — съехидничал притаившийся в одном из углов Вильгельм. Тот картинно опирался на стену, скрестив на груди руки и презрительно прищурив свои холодные, словно льдинки, голубые глаза. Надменная усмешка и нескрываемое презрение так и цвели на породистом лице аристократа. — Фон Штайн! — прорычал Макс, чувствуя колотящую его крупную дрожь. — Еще хоть слово — и я окуну тебя туда твоей трухлявой башкой! — Либо я тебя! — не унимался фон Штайн. — Заодно посмотришь там на свое светлое будущее в искусстве! — усмехнулся тот, довольный до невозможного своей остротой. — Ach du Hurensohn! — взревел разозленный до предела Макс, сжимая кулаки. Он уже был готов пригвоздить этого зарвавшегося гордеца к стене, но бой закончился, не успев начаться — Габриэль мертвой хваткой схватил его поперек живота, не позволяя тому сделать ни одного движения, а Джером, не тратя слов, с ему одному свойственным незабываемым эффектом вытолкал Вильгельма за дверь и с силой захлопнул ее перед самым его изящным носом. — То есть, если я вас правильно понял, фрау Левински несправедливо напала на Макса, и из-за этого разгорелся скандал, так? — спросил он, вновь обращаясь к своим взвинченным одноклассникам. — Guten Morgen! — насмешливо произнес Макс. — Хотя, в такой клоаке попробуй разберись, что да как?! Но ясно одно — я не оставлю это просто так и устрою этой жабе такую взбучку, что только держись! — Взбучка! Месиво! — восторженно заорали парни. — Но постойте, господа! Что мы — первогодки, что ли?! В восемнадцать лет пора бы решать эти проблемы как-то более культурно! — Ой, мамочка, я тебя умоляю! — расхохотался Джем. — Разве ты не видишь, что публика жаждет крови? — В том-то и дело, что вижу! — не оставлял попыток урезонить расходившихся товарищей Джером. — Но вы не подумали, что все может обернуться так, что потом костей не соберешь?! Ладно, мы — за нас родители платят, и школа, считайте, только на этом держится! Но что будет с такими, как Феликс и Габриэль? Их гранты отберут одним днем за такие выходки!       При этих словах толстые угреватые щеки Феликса побледнели, а Габриэль насупился и принялся напряженно пересчитывать царапины на потертом паркете гостиной. Повисла мучительная пауза, нарушаемая лишь задумчивыми вздохами старшеклассников — желание отомстить ненавистной учительнице за попавшего под ее горячую руку Макса было очень велико, но подводить под гнев начальства учившихся по гранту Габриэля и Феликса было на самом деле опасно. Рыжеволосый новичок был совершенно прав — они оба могли потерять удерживаемые ими не один год гранты, и тогда на всей проделанной упорной работе можно было ставить жирный крест. — Не думаю, что до этого дойдет… — наконец, произнес Габриэль. — В конце концов, мы этой школе тоже нужны — иначе как Штольберг и прочая шушера будут хвастать тем, какие они добренькие, что дают безродным плебеям шанс чего-то добиться? — Но другие же ходят в обычные школы… — робко вмешался смущенный до невозможного Феликс. — И мы с тобой когда-то ходили… — Все так, Феликс, да только какая нам радость вылетать отсюда, когда до выпуска осталось меньше года?! — А вы-то тут при чем? — недоумевал Макс. — Я же один буду изводить Левински, а не вы! — Хочешь, чтобы вся веселуха одному тебе досталась? — ухмыльнулся Джем, обнимая белобрысого за плечи. — Я с тобой, и это не обсуждается! — И я тоже! — с жаром выпалил Габриэль. — Ты же у нее в любимчиках, Леманн! — послышалось из толпы. — И что это меняет? — раззадоривался парень. — Чтобы вы знали, я ее не меньше вашего терпеть не могу! Тем более, что на меня в таком случае в последнюю очередь подумают! — Я сделал все, что мог! — выдохнул с самым безнадежным видом Джером. — Черт с вами, революционеры недоделанные! — Wunderbar! Рыжая мамочка дала добро! — завопил Макс, чувствуя небывалый прилив сил. — А теперь еще раз — вы со мной?! Ответом послужило мощное многоголосое «Да!», заставившее задрожать стекла двери берлоги. — Отлично, ребята! И не зваться мне Максимилиан Красс, если я не отомщу этой дряни! — Да пребудет с тобой сила! — прорезал общий гул писклявый голос Яна. — Только вот, что, — вновь подал голос Джером. — Если мы так сильно хотим устроить Левински сладкую жизнь, так давайте будем паиньками хотя бы до конца этого дня! Таким образом, у нас будет меньше шансов быть накрытыми! — Как, Джером? Ты разве с нами? — искренне удивился Габриэль, с трудом скрывая выражение радости на своем лице. — А что такое? Помирать — так вместе! — лучистые глаза рыжеволосого метнули хитрый огонек из-под густых рыжих ресниц. — Тем более, я что — зря полжизни в школе олимпийского резерва проучился?! Уж я-то знаю, как такие вещи делаются! — У меня тут тоже кое-что имеется — стащил из кабинета химии! — захихикал Феликс. — Эффект будет, что надо! — Феликс, дружище, постой! — напрягся Макс. — Я же собираюсь ее проучить, а не отравить… — Не бойся! — расхохотался толстяк. — Если завтра кто-то и умрет, то только мы — от смеха! — Отлично! Значит, решено — Левински травить! Извести ее так, чтобы небу жарко стало! — Приговор вынесен и обжалованию не подлежит! — прогудел загробным басом Джем, грозно сверкая черными глазами, и берлога вновь огласилась дружным взрывом смеха.       Многим, кто учился в школе, наверняка знакомо это жгучее желание устроить подлянку особо нелюбимому учителю или товарищу по классу — в закрытых же учебных заведениях, под круглосуточным надзором не в меру строгих наставников, следящих за каждым шагом и вздохом вверенных им воспитанников, это желание порой может достигать поистине невиданных масштабов. И причины могут быть самые разные — от попытки разрядить строгую казенную повседневность чем-то из ряда вон выходящим до желания унизить в глазах других того, кому предназначен розыгрыш, или отомстить за нанесенную обиду — причем в последнем случае есть немалая опасность того, что шутка зайдет слишком далеко и приведет к непредсказуемым последствиям. — Математика завтра первым уроком! — довольный, как слон после купания, хихикал Макс. — Я так и вижу, какое добренькое утро ее ждет! — А мы тогда вот, что сделаем! — с несвойственной ему живостью подскочил Феликс. — Завтра она грозила всех поголовно вызывать к доске, а мы все, как один — не учили, и баста! Кого бы ни вызвали — молчать! — Феликс, что с тобой? — искренне удивился Джером. — А с виду тихий такой! — Не ты ли когда-то говорил «stille Wasser sind tief»? — поддел его с ехидной улыбочкой Габриэль. — Брависсимо! — засуетился белобрысый озорник. — От себя же я ей устрою особый сюрприз — такой, что все попадают! Парни, вы со мной? — обратился он затем к своим лучшим друзьям. — Командуй, Робеспьер! — выпалили все трое. — Тогда ждите от меня вестей! И чтобы языки за зубами!       Герр Гундлах был несказанно доволен тем, насколько тихи и выдержанны были в тот вечер вверенные ему воспитанники. Подтянутые, торжественные, словно на приеме у британской королевы, сегодня они с невиданным прежде старанием выводили слова вечерней молитвы, а разговоры во время трапезы велись исключительно шепотом — вняв совету Джерома, старшеклассники вели себя наилучшим образом, чтобы усыпить подозрительность вездесущего начальства. Если же кто-нибудь из мальчишек забывался, товарищи тотчас же его одергивали: — Тихо, ты! Забыл, что ли…?       Весь класс, как один человек, чувствовал, что завтра должно произойти нечто грандиозное, и что даже малейшая неосторожность может сорвать все их тщательно выстроенные планы. А потому старшеклассники без всяких пререканий разошлись в положенное время по своим комнатам, и, когда старый надзиратель отправился в свой обычный ночной обход, большинство из них самым тщательным образом притворялось спящими, а кто-то даже всхрапывал для большей убедительности.

***

      Едва время перевалило за полночь, как сонную тишину общежития прорезало чуть слышное поскрипывание старинной деревянной лестницы. Переступая через несколько ступеней сразу, четыре закутанные в одеяла фигуры крадучись пробирались вниз, к выходу — причем та, что шла во главе процессии, освещала дорогу миниатюрным фонариком. — Черт подери, Робеспьер! Почему мы не можем идти, как нормальные люди, а не прыгать через пять ступеней?! — шипяще прошептала одна из фигур голосом Габриэля. — Нормальные люди таких дел не делают — тем более, на ночь глядя! — огрызнулась другая, из-под одеяла которой подозрительно торчали пшеничные вихры. — Я специально разнюхал, где меньше всего скрипит. Джем, чтоб тебя! Хватит топать, как слон! — А по башке?! — тут же послышался приглушенный бас самой высокой фигуры с чуть заметным восточным акцентом. — Да тихо вы! — вмешалась последняя. — Всех перебудим, и тогда все пропало! — Как скажешь, мамочка! — весело прыснул в кулак Макс, высовывая из-под покрывающего его одеяла голову. — Приключения начинаются! Тяжелая дверь блеснула из темноты прихожей старинным полированным деревом. Пытаясь действовать как можно тише, Макс осторожно опустил руку в бездонный карман своих пижамных штанов со слоновьим хоботом на причинном месте и выудил оттуда увесистую связку ключей. Три чуть слышных щелчка — и дверь подалась, впуская в темную прихожую резкую струю морозного воздуха. — Готово! Пошли! Пытаясь как можно реже попадать в поле света единственного фонаря во дворе, фантастическая четверка быстрыми шагами направилась к учебному корпусу, минуя храм и единственную оставшуюся с незапамятных времен колокольную башню. Первые заморозки уже тронули пестрый ковер опавшей листвы на газонах и изредка попадавшиеся под ногами крупные камешки, и парни то и дело лязгали зубами от коварно пробиравшегося под одеяла колючего холода. Каждый выдох повисал в воздухе облачком пара. — Ну и холодина! — поежился Джем. — Мы не заставляли тебя иди с нами в неглиже! — поддел его Габриэль. Действительно — молодой турок отправился на поиски приключений в одних шортах и майке, и теперь он немилосердно дрожал от холода морозной ноябрьской ночи. — Быстрее бы! У меня уже яйца отмерзли! — Ничего — для тебя это даже полезно! — сострил Макс. — Da sind wir! Процессия остановилась. Знакомая связка ключей блеснула в воздухе. Дверь учебного корпуса гостеприимно раскрылась, словно приглашая на внеурочные занятия, и заговорщики, не теряя ни минуты, устремились вперед. — Все никак не решаюсь спросить — когда ты успел достать ключи?! — восхищенно выпалил Габриэль, едва поспевая за Максом. — Ха! Думал, ты уже никогда не спросишь! — лукаво усмехнулся белобрысый проказник. — Я ведь еще до летних каникул стащил их у Гундлаха и сделал слепки! Как чувствовал, что пригодятся! — Я научил! — Джем был готов лопнуть от гордости за себя и своего ученика. — Вот, значит, чему учат в этой обители благородных кровей?! — от всей души расхохотался Джером. — Все-таки, тут на самом деле не так уж и плохо! — А что — в твоей академии чемпионов не так было? — Ну, как тебе сказать… Чаще всего у нас не было на такие проделки ни времени, ни сил, но кое-что мы все-таки проворачивали, — задумчиво произнес рыжеволосый. — Правда, иногда это устраивалось для того, чтобы устранить конкурентов, и заканчивалось весьма плачевно. — Например? — с опаской спросил Габриэль. — Мне однажды на соревнованиях намазали костюм финалгоном — горело так, что я чуть не взвыл прямо на арене, но это еще ничего. Вот одной девочке из команды выкрутили винты на брусьях перед тренировкой. Обычно все снаряды проверяют заранее, а в тот раз никто за этим почему-то не уследил — она начала упражнения, а брусья развалились прямо под ней. В итоге перелом позвоночника, и ходить она уже никогда не сможет. — Получается — везде сплошное вранье! — закипел Джем. — Все напоказ — не продохнешь! Вроде бы чемпионы, гордость, а по факту — кругом одни уроды! — Погоди, Джером! — пробормотал сконфуженный до невозможного Макс, слегка сбивая шаг. — Я, конечно, готовлю Левински взбучку, но не так же… Что я — варвар, что ли, какой-то?! — Знаю, — примирительным тоном ответил Джером. — Вы просто неспособны на такую подлость. Иначе я бы с вами не пошел.       Увлеченные рассказом, юноши не заметили, как достигли нужного им этажа. Густой мрак окутывал широкий коридор школьного здания, придавая ему новые, прежде невиданные очертания. Острый луч фонарика выхватывал из темноты силуэты запертых дверей классных комнат и зловеще поблескивающих наград учеников прошлых лет, выставленных в массивном стеклянном шкафу. Чуть заметные тени бродили по стенам, словно приоткрывая тайны хранимой ими вековой истории этого места — истории каждого монаха, отдавшего свое тело и душу служению Господу, а после — каждого ученика, выросшего и созревшего здесь. Они проникали в самые потаенные уголки юных душ, и мальчишкам показалось на мгновение, что звуки их шагов смешались с едва слышными отголосками пения молитв, криков, смеха и праздной болтовни учеников, перемежающихся с неумолимо строгими, не терпящими никаких возражений голосами учителей и наставников. Они словно продолжали жить и сейчас, тесно переплетаясь с жизнью и судьбой новых поколений воспитанников… — Хватит витать в облаках! — стряхивая с себя невольно подступившие страх и благоговение, воскликнул Макс. — Пора действовать! Гэб, Джером — вы на стреме! — То есть как это — на стреме?! Какого… — возмутился было Габриэль, но внезапное прикосновение знакомой загрубевшей ладони к его руке мгновенно заставило его умолкнуть — Джером словно без всяких слов просил его остаться с ним, и он почувствовал, как это желание все больше и больше захватывает и его самого. — Ладно, черт с вами! На стреме — так на стреме! — Значит, решено! — отрезал Макс, пряча чуть заметную многозначительную ухмылку. — Джем! Все взял, что я говорил? — Само собой! — браво отрапортовал турок, потрясая висящим за его спиной увесистым рюкзаком. — Удачи вам, головорезы! — прыснул Гэб вслед исчезнувшим за дверью классной комнаты проказникам.       Из-за неплотно прикрытой двери то и дело доносилась оживленная возня в виде приглушенных ударов, смеха и ругательств, но двум устроившимся на широком подоконнике юношам было совершенно не до нее. — Как бы все это не кончилось бедой… — задумчиво проговорил Джером. — Все будет хорошо! — ободряюще заверил его Габриэль. — Поверь мне — Макс хоть и буйный, но добрый малый. Завтра мы от души повеселимся, и никто не пострадает. — Какое «завтра»? Ты на часы смотрел? — усмехнулся рыжеволосый. — Да ну тебя! Знаешь ведь прекрасно, о чем я!       Тем временем, густые облака за окном рассеялись, явив миру усеянное россыпью звезд бескрайнее небо. Темное покрывало ночи, окутывающее окрестные долины и горы, осветилось холодным сиянием луны. Джером бросил мимолетный взгляд на освещенные ее бледным лучом черты Габриэля и более не смог оторваться от них. Его сердце вновь болезненно-сладко сжалось. Больше всего на свете ему хотелось привлечь его к себе, прижаться губами к его поблескивающим в темноте, словно две яркие звезды, чудесным глазам, зарыться носом в его мягкие каштановые пряди, до изнеможения вдыхать их аромат… «Стой, где стоишь!» — вновь услышал он знакомый голос внутри себя. — «Больше никогда не смей прикасаться к нему против его воли!» — Тебе правда лучше? — внезапно раздавшийся робкий голос Габриэля заставил его вздрогнуть и тряхнуть головой, прогоняя тяжелые мысли. — Все хорошо, — ответил с чуть заметной улыбкой Джером. — Правда, мне до сих пор неловко, что я вас так напугал тогда… — Да забей — со всеми бывает! — шатен ткнул его сжатым кулаком в плечо. — Главное, что ты теперь в порядке. — Габриэль… — Джером осторожно взял его теплую ладонь в свою. — Спасибо, что пришел ко мне тогда… И выслушал… — Я все хотел заглянуть к тебе еще разок, да столько всего навалили… Столько дел… — смущенно оправдывался Габриэль, но Джером прервал его: — Ты не представляешь, как я был рад… Не знаю, что бы было без тебя… Ты так внезапно появился в моей жизни, и все вокруг изменилось… Будто ангел слетел ко мне с неба, чтобы вытащить меня из этого болота! Я не знаю, как так вышло, но… ты так дорог мне… — Ты мне тоже… — совершенно неожиданно слетело с уст Габриэля. Кровь бросилась юноше в голову бурлящим потоком, заливая его тонкие черты густой краской, и он не знал, куда спрятаться от мучительного замешательства. «Ты влюблен, дружище, это и слепой увидит!» — быстрее молнии промелькнули в его мыслях оброненные Максом в пылу спора слова. Доносящаяся из-за двери классной комнаты возня отдавалась тяжелым эхом в напряженном до предела воздухе. — Mein Engel… — одними губами произнес Джером. Он приблизился и заключил Габриэля в объятия — так мягко и ласково, что сопротивляться им было невозможно. Габриэль закрыл усталые от бессонницы глаза и прильнул головой к плечу рыжеволосого, даже не пытаясь успокоить свое бешено колотящееся сердце. — Я так счастлив… — тихо шептал Джером, разбирая пальцами мягкие каштановые пряди. — Больше никогда не сделаю тебе больно… — Простите, а сколько еще будет идти лирическая сцена? — внезапно раздался знакомый до боли насмешливый голос белобрысого озорника. Габриэль вздрогнул и отпрянул от Джерома, дико озираясь по сторонам. — Робеспьер, чтоб тебя…! — Да ладно, не скачи тут! — лучезарно улыбнулся Макс. — Думаете, я не вижу, как вы тут друг по другу изнываете? — То есть, вы на самом деле…? — даже темнота коридора не смогла скрыть все увеличивающиеся черные глаза Джема и заливший его смуглые щеки густой румянец невыносимого смущения. — Вы с ним… да? — Мы… то есть… это… — заикаясь, начал Габриэль, но Джером вновь вмешался в разговор: — А ты имеешь что-то против, Джем? Если да, то говори прямо сейчас, на этом месте! — Да я… просто… — смущенно пробормотал Джем, но Макс вовремя пришел на выручку своему не в меру бесцеремонному другу: — Так, все выяснения отношений потом! А сейчас валим отсюда, пока нас не накрыли!

***

      Утро следующего дня с виду не обещало никаких сюрпризов. Была пятница, и воспитанники уже радовались возможности выспаться за выходные и отдохнуть от надзора вездесущего начальства, а некоторые счастливцы потирали руки в предвкушении короткого отпуска в кругу семьи. Старшеклассники уже заняли свои места в классной комнате и готовились к занятиям. Только четверо из них несколько выделялись из общей толпы тем, что слишком уж часто позевывали и терли припухшие глаза — взвинченные своей ночной вылазкой до предела, никто из четверых сорванцов не был в состоянии заснуть. — Что-то будет… что-то будет… — то и дело шелестело среди учеников.       В назначенное время в класс вошла ничего не подозревающая фрау Левински и величественно опустилась на жалобно скрипнувший под ее грузным телом стул. — Я надеюсь, все готовы к опросу, о котором я предупреждала заранее? — загремела учительница своим не терпящим никаких возражений голосом. Юноши хранили упорное молчание, и Левински почувствовала собравшиеся над ее головой тучи — класс явно приготовился воевать. — Посмотрим, осталось ли хоть что-то в ваших ветреных головах! — цедила женщина сквозь зубы. — Кто дежурный? — Ну, я! — лениво поднялся со своего места Макс. — Мне следовало бы сразу догадаться! — продолжала ехидничать фрау Левински. — Теперь понятно, почему в классе такой беспорядок — очевидно, он начинается именно с вашей головы, молодой человек! — Фрау Левински, а вы не хотели бы оставить разбор моей личности на потом — или я зря целую ночь всю эту вашу муть долбил? — голос Макса зазвенел вызывающими нотками, а серо-голубые глаза метнули шаловливый огонь. Класс дружно фыркнул, и Левински подскочила на своем месте с невиданной для ее габаритов легкостью. — Что ж, посмотрим каким смелым вы будете у доски! Берите задание и начинайте работу! Демонстративно зевая во весь рот, белобрысый медленно побрел к доске. — И без фокусов, герр Красс! Здесь учебное заведение, а не цирк! «Давай, давай, ругайся!» — с хитрой ухмылкой думал Робеспьер, переходя на бравый солдатский шаг. — «Представление только начинается!» Взяв с преподавательского стола карточку с заданием, озорник прикрыл свою работу половиной доски, и вскоре по классу разнеслось постукивание мелка и деланно-напряженное сопение носом. Кто-то попытался незаметно прыснуть в кулак, но водянистые глаза женщины сразу же вычислили непрошеного весельчака. — Герр Клишевски — я вижу, вам весело! Вставайте и готовьтесь отвечать! — Я не учил, фрау Левински! — тоненько пропищал Янек, наивно хлопая ресницами. — Что-о?! И по какой же причине, позвольте поинтересоваться?! — Не учил, говорю! Во всем Железный Человек виноват — чего он в такие классные приключения впутывается?! Какие уж тут уроки?! — не унимался Ян в то время, как его однокашники изо всех сил зажимали себе рты, пытаясь сдержать смех. — Но вы с ума сошли, герр Клишевски! Сейчас же отвечайте! Формулы понижения степени! — произнесла Левински, заметно сдерживаясь и злясь. — Это про понижение степени громкости вашего голоса? Или про то, как Тони Старк с его новой броней для Железного Человека? О, это уже было слишком! Строгая атмосфера класса оказалась безбожно разрушена гомерическим хохотом учеников — лишь Вильгельм фон Штайн и верные ему братья Амсберг молчали и изредка стреляли полными презрения взглядами со своих мест. — Садитесь, Клишевски! — зашлась в бешенстве учительница, заливаясь до самой шеи багровым румянцем. — Посмотрим, как ваш кумир выручит вас на выпускном экзамене! Сегодня вы получаете «шесть»! — Фрау Левински! — неожиданно вскочил со своего места взволнованный Феликс. — Раз уж вы Янеку шестерку поставили, так поставьте и мне тоже! Никто сегодня не учил! Никто не готов! — И мне! И мне ставьте! — загудел класс. — Какое трогательное единодушие! — проговорила с кривой усмешкой Левински. — Однако, вы не дети, чтобы вести себя подобным образом! Я непременно доложу директору о вашем невозможном поведении, но сначала…       Не найдя на столе обычную толстую тетрадь классного журнала, Левински схватилась за ручку одного из ящиков преподавательского стола и тут же отдернула руку с выражением самого красноречивого омерзения на своем одутловатом лице. — Что за шутки?! — грозно загремела учительница, потрясая рукой — ее ладонь была перемазана чем-то густым, издававшим отвратительный запах. — Чьих это рук дело?! — Судя по аромату, здесь поработали не руки, а совсем другая часть тела! — пробубнил из-за доски Макс, все еще усердно выцарапывающий мелом плоды своих умственных трудов. Левински сделала вид, что не слышала слов ненавистного ей ученика и метнулась к приютившемуся в углу у входа умывальнику. Нажав на рычаг мыльницы, она отпрянула назад. Отвратительный запах заполнил классную комнату густой волной, и ученики начали невольно зажимать носы. — Издеваться вздумали?! Бунтовать?! — Что вы, фрау Левински, как можно?! — усмехнулся Макс, вновь покидая свое убежище у доски. — Мы просто обращаемся с вами так же, как и вы с нами! Все по-честному! — Значит, по-хорошему не желаете! — зашипела Левински, гневно споласкивая руки под краном. — Что ж, вы напросились на контрольную! Красс, на место! Макс со скоростью молнии метнулся на свое место рядом с Джемом, потирая руки от удовольствия. — Как мы ее, а? — подмигнул Джем, указывая едва заметным кивком головы на разгневанную даму. — Погоди — сейчас будет коронный номер! — злобно хихикал Робеспьер, потирая перепачканные мелом руки. — Робеспьер! — зашипел со своей парты Габриэль. — Давай, завязывай! Это уже реально слишком! — Ну нет, я же только начал! — А-а! — внезапно послышался не то крик, не то стон, и стены задрожали от нового взрыва ничем не сдерживаемого смеха. На раскрытой доске рядом с блистательно решенным сложным тригонометрическим уравнением красовался мастерски исполненный портрет преподавательницы — но в какой манере! Почтенная фрау Левински была изображена в виде скалящего зубы бультерьера в клетке, а самого себя художник изобразил в виде поджарого кота с задранным до потолка хвостом и высунутым в направлении клетки языком. «Mit Liebe und Hochachtung von Ihrem beliebtesten Schüler!» — эта надпись, сделанная самым красивым почерком, на который только был способен Робеспьер, стала контрольным выстрелом, сразившим разгневанную учительницу наповал. — Красс! Встать! Сейчас же встать! — взвизгнула фрау Левински не своим голосом. — Черта с два! — последовал дерзкий ответ. — Поверьте, вам еще мало досталось! Я вам еще не такой бенефис закачу! — Негодяй! Хам! Паршивец! — заорала разгневанная дама. — Завтра же и духа твоего здесь не будет! — Да на здоровье, фрау Левински! Я на этом благородном клоповнике не женился! — Максимилиан, прекрати! — с силой ударив сжатым кулаком по парте, поднялся со своего места молчавший все это время Джером. — Я понимаю твою обиду на фрау Левински, но ты перешел все границы! — Ой, смотрите — рыжая мамочка нарисовалась! — издеваясь, воскликнул Макс. — И чего это ты ее защищаешь?! Подлизываешься? — Ты сейчас ответишь за свой поганый язык! — вмешался Габриэль, хватая его трясущимися от гнева руками за воротник рубашки. — А ну, перестали! — угрожающе зарычал Джем, вставая между своими разъяренными друзьями. — Я сейчас же иду за директором! — нервы фрау Левински уже сдавали, а голос поминутно срывался. — Вы все от рук отбились! Все! Вы! — и с этими словами разъяренная женщина бомбой вылетела за дверь классной комнаты старшеклассников. — Мы пропали! — безнадежно выдохнул Феликс, уронив голову на руки. — Так ей и надо! — злорадствовал Макс. — Еще бы… — Halt’s Maul! — рыкнул на него Габриэль, выволакивая на середину класса. — Сейчас же вали к доске и стирай свои художества, пока еще хуже не стало! — Черта с два! — Успокойся, Максимилиан! — Джером едва ли не вплотную приблизился к рвущему и мечущему бунтарю и опустил руку на его плечо. — Даже то, что ты пострадавшая сторона, не дает тебе права делать все, что вздумается! В конце концов, из-за твоей выходки могут пострадать другие! И пока у нас есть шанс спасти положение, надо его использовать! Сейчас же стирай картину, а я постою у двери! — Джером, не надо! — вспыхнул Габриэль. — Тебя вообще не надо было впутывать во всю эту кашу! Сиди на месте, а мы уж разберемся! — Нет уж, простите…! — начал было рыжеволосый, но внезапно весь класс, словно один человек, встал со своих мест, одернулся и склонил голову в уставном поклоне. В класс вошли все еще трясущаяся от ярости фрау Левински, герр Гундлах со сверкающими гневом глазами и сам директор пансиона герр Брайтбах — худой, словно вешалка, с беспокойно бегающими бесцветными глазками и редкой козлиной бородкой с проседью. — Господа! — голос почтенного директора звенел металлическими нотками, никак не гармонировавшими с его, казалось бы, такой незначительной фигуркой. — Вынужден сообщить, что я очень разочарован во вверенных мне воспитанниках! Уважение к учителям и наставникам является вашей прямой обязанностью, которой вы непозволительно пренебрегаете! Своим поведением вы наносите вред не только вашей репутации, но и репутации учебного заведения, в котором имеете честь воспитываться! Согласно уставу пансиона, наказание за подобный проступок может быть только одно — немедленное исключение! Класс тихо ахнул. — Однако, я не верю, что сегодняшняя безобразная сцена была продиктована злостью и желанием досадить искренне заботящейся о вас почтенной фрау Левински, вырастившей не одно поколение учеников в этих стенах! Я уверен, что это лишь досадное недоразумение, соединенное с излишней горячностью молодости, а потому класс будет прощен, если зачинщики в течение следующих пяти минут назовут себя!       Повисла напряженная тишина. Голос директора дошел до самых глубин юных, далеко не испорченных сердец, заставляя их мучительно сжиматься от сознания тяжелой вины. Но хуже всех чувствовал себя Макс — будучи не в меру вспыльчивым, но далеко не злым юношей, он сейчас испытывал прежде невиданные по своей силе угрызения совести, совершенно позабыв о несправедливо нанесенной ему учительницей днем раньше обиде. — Я пойду… Из-за меня не должны страдать другие… — чуть слышно прошептал побледневший, как бумага, Макс. Поднявшись с места, он на негнущихся ногах направился на середину класса и склонил голову перед своими мучителями. — Фрау Левински! Герр Гундлах! Герр Брайтбах! Я один виноват во всем этом… Это я со зла… Отомстить хотел за вчерашнее… — Очень хорошо! Прекрасно! И это… — загремел басом герр Гундлах, но директор жестом холеной руки заставил его умолкнуть. — Пожалуйте ко мне в кабинет, юноша! Дело требует безотлагательного выяснения. — Постойте! — Габриэль вышел вперед и встал плечом к плечу со своим страдающим другом. — Думаю, мне тоже есть, что сказать по этому поводу! — Как и мне! — голос Джерома звучал непоколебимой решительностью и силой, словно раскат грома среди ясного неба. Старый надзиратель был настолько удивлен поступком Джерома, что с его облика мгновенно слетели вся напускная строгость и непроницаемость. — Герр Хоффманн…! Я не верю…! Вы — чемпион мира, гордость страны, и… — Никаких чемпионов здесь нет, герр Гундлах! — отрезал Джером. — С этим покончено! Я такой же ученик, как все! И оставлять своих товарищей одних в беде я не намерен! — Я с вами! — черные глаза Джема горели ярким огнем. — Вы мои друзья по гроб жизни, и теперь куда вы — туда и я! Не произнеся более ни единого слова, все четверо исчезли за дверью классной, сопровождаемые неумолимо строгим начальством. Угроза сурового наказания повисла над юношами, словно занесенный топор палача, но они шли вперед с гордо поднятыми головами, торжественно и подтянуто.       Занятия первой половины дня, обед и последовавшая за ним большая перемена остались позади, но от вызванных на допрос в кабинет директора старшеклассников до сих пор не было слышно ни единой весточки. Их товарищи замерли в томительном ожидании — никто не знал, чего им следовало ожидать. Мучительная неизвестность угнетала. — Было бы неплохо, если бы их вышвырнули отсюда. Выскочкам из черни здесь не место! — рассуждал с ехидной усмешкой фон Штайн, но никто не обратил ни малейшего внимания на его слова, кроме близнецов Амсберг.       Едва ударил колокол, вновь призывающий учеников к послеполуденным урокам, как дверь классной комнаты распахнулась, явив изумленным старшеклассникам четверых лучезарно улыбающихся парней. — Ребята! Вы! — восторженно завопил Феликс. — Как вы… — А ты надеялся, что нас там до завтрашнего утра будут раком ставить? — расхохотался Макс. — Да как бы не так! — Робеспьер, помолчи! Ты и так уже навел здесь шороху! — осадил белобрысого озорника Габриэль. — Благодари небеса, что все закончилось именно так — иначе мы бы сейчас шмотки паковали! — Первым делом все трое нас пробирали, на чем свет стоит, но потом Гэб как вышел вперед, да как выложил им, как Левински вчера ни за что на Робеспьера наехала, что она сразу сникла! — блестя глазами, затараторил Джем. — Клянусь вам, Брайтбах чуть было не заставил ее извиняться! А потом Джером раскатал их всех так, что мое почтение! — Самое главное — все прощены, и никто не будет наказан! — весело закончил Джером. — Правда, знали бы вы, сколько красноречия мне пришлось потратить на это дело…       Оглушительное «Ура!» пронеслось по всему этажу и стихло в глубине коридора. Парни от души обнимали друг друга, не считая нужным сдерживать рвущуюся из самых ее глубин радость. Словно конфетти, в воздухе порхали учебники, тетради, карандаши и прочие учебные мелочи. Строгая казенная обстановка скрасилась объединяющим всех чувством товарищества, единства и готовности стоять горой друг за друга. — Эх, хорошо! — выдохнул счастливый до невозможного Робеспьер. — Феликс, ты только скажи мне — что ты такого нахимичил, что такая вонь стояла? Давай, колись, тихоня! — Есть такое вещество — скатол называется! — начал с самым умным видом толстяк. — Представляет собой кристаллы, практически нерастворимые в воде, но хорошо растворяющиеся в ДМСО, например. Скатол известен тем, что… — Давай короче! — закатил глаза Макс. — И так голова, как котел, после сегодняшнего! — Погоди, немного осталось! Суть в том, что он пахнет, простите, экскрементами, если его много! Вот я и стащил немного из лаборатории, когда услышал о планах Макса — а то все «тихоня», да «тихоня»! — закончил тот с веселой улыбкой, разом смягчившей его обычно серьезные, даже несколько грустные черты. — Зачет, братишка! — обнял его за плечи Джем. — Да ты прямо Хэнк Пим! — снова послышался писклявый голосок Яна из самых глубин класса. — Только учтите — это было в первый и последний раз! — взволнованно замигал глазами Феликс. — Спасибо, что не выдали меня, но с меня хватит таких приключений! — А их и не будет! — браво тряхнул своими пшеничными вихрами Макс. — Во-первых, Левински больше не посмеет обращаться с нами, как с малолетними преступниками! А во-вторых — вплоть до самого выпуска я больше не буду ее изводить и вести себя с ней, как последняя свинья! — Обещаешь? — глубоко заглянув в блестящие озорными огоньками глаза парня, серьезно спросил Джером. — Слово Максимилиана Красса! — последовал твердый, но невыразимо счастливый ответ.