Скрипка

Это было после обеда. Кайл шел между женскими рабочими полевыми траншеями. Каждый раз, когда он забредал в женский отдел, он отчаянно оглядывался по сторонам, в постоянном поиске некой рыжеволосой женщины. И всегда тщетно. С каждым днем надежда на то, что она все еще жива, умирала все больше. Кайл прибавил сил, взбираясь на холм, чтобы попасть в другую зону женского рабочего поля. Как обычно, он осматривал территорию в поисках новых трупов, время от времени поднимая глаза, но всегда в поисках того единственного знакомого лица. Внезапно его глаза выхватили среди толпы женщин грязно-красный цвет. Он продолжал толкать тележку, низко опустив голову, но не отрывал взгляда от женщины. Ее волосы были длинными, грязными и вьющимися, и новая надежда наполнила его сердце. Он медленно подошел к ряду женщин, где работала рыжеволосая. Силуэт ее тела не совпадал с силуэтом его матери. Может, это все-таки другая женщина? Или его мать так сильно похудела? На этот вопрос он скоро получит ответ, так как подходил все ближе и ближе. Теперь он мог четко разглядеть ее черты лица. С колотящимся сердцем Кайл улыбнулся, узнав характерный изгиб носа своей матери. Новая волна радости ворвалась в его сердце. Ему захотелось позвать ее, побежать и крепко обнять. Но он знал, что все это запрещено, невозможно. Это стало бы смертным приговором. Когда он наконец оказался рядом с ней, то сделал вид, что потерял равновесие, заставив тележку шататься, так что труп девочки упал на землю. Некоторые женщины стали свидетелями этого инцидента и шокировано ахнули, увидев мертвого ребенка, но быстро проигнорировали это и продолжили работу. Один нацист посмотрел в его сторону, но не обратил внимания, посчитав, что это был всего лишь неуклюжий несчастный случай. Кайл нагнулся и сделал вид, что собирается поднять тело. Он оказался прямо позади матери. Чтобы привлечь ее внимание, он бросил рядом с ее рукой небольшой камешек. Она уставилась на него, нахмурив брови, и тут же за ней последовал второй камешек. В недоумении она повернула голову, чтобы посмотреть за спину и увидеть, кто бросает в нее камни. Она замерла, и ее глаза сильно расширились, когда она увидела не кого иного, как своего бубочку. Кайл быстро выставил указательный палец перед губами, призывая свою импульсивную мать к молчанию. К счастью, это сработало. У него было мало времени. — С папой и Айком все в порядке. — Прошептал парень. — Я люблю тебя, мама. — Прежде чем Шейла Брофловски успела отреагировать и сказать что-то в ответ, Кайл быстро поднял тело мертвой девочки, положил его обратно в тележку и ушёл. Это был идеальный момент, так как солдат уже подозрительно смотрел в его сторону, но, увидев, что парень снова идёт, вернулся к своей работе. Во время работы Шейла Брофловски бросала мимолетные взгляды в сторону сына. Все ее молитвы были наконец услышаны. Ее сердце согрелось от осознания того, что ее мужчины все еще живы и здоровы. Слезы свободно лились из ее глаз, когда она завороженно смотрела на лицо старшего сына. Он похудел, его волосы были неухоженными, а лицо - грязным. Но в его глазах был тот же блеск, что и всегда, с самого детства. Они не смогли сломить его. И хотя позже, к своему ужасу, она поняла, что он был сборщиком трупов в лагере, она благодарила Бога за то, что он нашел способ свести их вместе.

***

В тот вечер мужчины Брофловски веселились вместе. Кайл рассказал им, что видел мать. Сказал, что она жива и сильна, несмотря на резкую потерю веса. Они считали себя счастливчиками. Все семьи были разделены, и у них никогда не было возможности узнать, в безопасности их близкие или нет. Но судьба была благосклонна к одной еврейской семье. Кайл по-прежнему ненавидел свою работу. Он все еще ненавидел этого монстра - жирного нациста. Но он чувствовал себя благословенным, что стал сборщиком трупов. Потому что теперь, когда он узнал, где находится его мать, он знал, что завтра снова увидит ее.

***

Я иду на фабрику с двумя последними телами. Я приношу их в морг. Или, лучше, в комнату для вскрытия. Там стоит человек, одетый в белый халат. Он испачкан красной кровью. Он производит вскрытие тела. Он говорит мне, что ему это необходимо, в то время как он разрезает грудную клетку, вскрывает ее и обнажает кровь и органы. Он говорит мне, что только так он сможет определить причину смерти. Как будто это сложно выяснить. Большинство из них умерли от болезней или слабости. Другие получили пулю в лоб, несправедливо убитые нацистом, только потому, что ему захотелось это сделать. Только потому, что у него была на это власть. Я выхожу из комнаты и попадаю в большой отдел с темно-серыми стенами. Там я сталкиваюсь с грудой мертвых тел. Их больше, чем я могу сосчитать. Обнаженные и вскрытые. Серые тела и красная кровь. Это зрелище не шокирует меня так сильно, как в самом начале, когда я бежал в угол и блевал. Однако мучительная вонь, наполняющая воздух, по-прежнему беспокоит меня. Этот отвратительный запах, исходящий от мертвецов, распространяется по комнате уже много часов. Я разогреваю печи. Их три, что облегчает мою работу. Я могу сжигать три тела одновременно. Я кладу одно тело на длинный железный поднос и шепчу: "Да упокоится твоя душа с миром и пребудет с Богом". Я помещаю тело в печь и смотрю, как пламя медленно поглощает плоть. Я продолжаю свою работу и сжигаю тело за телом. В определенный момент я понимаю, что должно произойти. Я хочу заставить себя уйти, но застреваю в своей повседневной рабочей рутине. Я вижу тело, лежащее лицом к земле. Зная, что будет дальше, я не хочу на него смотреть. Но опять же, я не контролирую свои действия. Неведомая сила побуждает меня подойти к трупу. Я неохотно переворачиваю тело. Глаза мертвеца закрыты. Внезапно они открываются. Широко. И смотрят на меня. Обвиняюще. Кайл проснулся от испуга, задыхаясь и потея. Его брат, почувствовав вздрагивание во сне, тоже проснулся и устало открыл глаза. — Опять приснился плохой сон? — сонно спросил он. — Да, но я уже в порядке. Спи дальше. — Заверил он младшего брата, поцеловав его в лоб. Кайл наблюдал в темноте, как его брат тихонько закрывает глаза. Через мгновение его дыхание стало тяжелым и регулярным, и Кайл понял, что мальчик спит. Ему хотелось, чтобы он тоже мог спать так же спокойно, как Айк. Он устал от того, что этот сон повторяется каждую ночь. Он занимался этой работой уже два месяца. Он мог подбирать трупы, не чувствуя каждый раз вины за то, что остался жив. Он мог класть их в огонь и смотреть, как они горят, не испытывая при этом тошноты. Но по ночам совесть брала верх. Кайл вздохнул, пытаясь стереть из памяти кошмарные образы. Он устало закрыл глаза и предался сну. Он знал, что второй раз ему это не приснится. Никогда не снилось.

***

— Агх! Черт возьми, Баттерс! Ты неуклюжий убогий кусок дерьма! — яростно орал Герр Картман в телефон. Он поклялся, что если бы этот идиот-блондин находился с ним в одной комнате, он бы врезал ему прямо по лицу. — Я-я сожалею, Эрик. Я... Просто там так сильно ударило... Я придурок, да? — Неуверенный и овечий голос раздался с другого конца. — Да, Баттерс. Ты придурок! — подтвердил Герр Картман, вызвав тяжелую паузу в телефонном разговоре. Он нервно копался пальцами в своих каштановых волосах. Он посмотрел на часы и выругался под нос: — Где, мать твою, я найду музыканта меньше, чем за четыре часа!? — Н-ну, я не знаю... м-может, мы сможем обойтись без музыки. — предложил Баттерс. — Ты, блять, совсем спятил? Баттерс. Послушай меня! — сказал Герр Картман, сжимая кулак, глубоко вздохнул и заставил себя успокоиться. Почему этот маленький паршивец, который был ни на что не годен, должен был быть настолько некомпетентным, он никогда не узнает. — Есть две вещи, без которых нельзя обойтись на званом вечере. Первая - это опиум, а вторая - музыка. Опиум у меня. Ты должен был отвечать за музыку!!! — Я... я очень сожалею, Эрик. — Это было искреннее извинение, прозвучавшее на другом конце. Герр Картман тяжело вздохнул, понимая, что ничего не остается делать, как импровизировать. — Я в этом не сомневаюсь, придурок. Я что-нибудь придумаю. — Нацист сказал это более спокойным и почти расстроенным голосом. Не добавив больше ни слова, он повесил трубку и несильно ударил по ней. — Этот маленький сукин сын!!! — сказал он, стиснув зубы. Он должен был соображать быстро. Среди его знакомых было мало тех, кто умел играть приличную музыку, и все они находились слишком далеко, чтобы успеть вовремя. Он расхаживал из стороны в сторону по своему кабинету, бормоча что-то неразборчивое себе под нос. Сегодня вечером у него должны были быть важные гости. Это были дети влиятельных офицеров, с которыми он подружился на нацистских вечеринках. Было совершенно необходимо, чтобы все прошло идеально. Это были богатые избалованные подростки, которые ожидали качественного вечера и бурных эмоций. А ему нужно было произвести на них впечатление, чтобы пробиться к следующему повышению. Он сел на свой стол, потирая лоб. Ему нужно было срочно что-то придумать. Его репутация была под угрозой. Он поднял глаза, и их взгляд случайно упал на коробку, стоявшую в углу кабинета. Его мысли вернулись к тому дню, когда он помешал глупому солдату сжечь скрипку. Он хранил инструмент из-за своей любви к музыке, поскольку сам не играл на ней и не знал никого, кто бы умел. И вдруг ему пришла в голову идея. Герр Картман открыл коробку и достал из нее скрипку. Это был рискованный план. Это было немыслимо! Но, может быть, это сработает. Он застонал, понимая, в каком отчаянном положении он находится. Баттерс дорого ему заплатит.

***

Герр Картман поспешил на рабочие поля. Сначала он направился в мужскую часть, так как она была ближе. Если бы у него ничего не получилось, он бы отправился на женские поля. Должен же найтись хотя бы один грёбанный еврей, умеющий играть на скрипке. Он приказал труженикам прекратить работу и встать в ряд, рядом друг с другом, лицом к нему. Герр Картман расхаживал от одного конца к другому, следя за тем, чтобы каждый еврей видел скрипку, которую он держал в руках. — Кто-нибудь здесь узнает эту скрипку? — спросил он громким голосом, стараясь, чтобы даже те, кто стоял дальше всех, могли его услышать. Ответа не последовало. — Кто-нибудь знает, кто владелец этой скрипки? — По-прежнему ничего. Герр Картман с каждой минутой чувствовал себя все более взволнованным. Он терял время, музыкант, скорее всего, был уже мертв. И все же он повторил вопрос в последний раз, с чуть большей силой в голосе. — Кто-нибудь знает, кто владелец этой скрипки? — Я знаю! — раздался высокий голос среди группы евреев. Герр Картман с надеждой обернулся. — Кто это сказал? — потребовал он. — Сделай шаг вперед! — Он увидел, как из рядов евреев-мужчин вышел ребенок. Он был маленьким и хрупким, темноволосым и выглядел не старше 10 лет. Герр Картман подошел к нему, и у него возникло неприятное ощущение, что он знал его, но он не мог точно понять кто это. — Скажи мне, мальчик. Чья она? — спросил Герр Картман. — Кайла. — А кто такой этот Кахл? — Он сборщик трупов. — Ответ ребенка поразил его, как удар. Несколько мгновений Герр Картман стоял как парализованный, пока до него медленно доходил смысл этих слов. Он выпрямил спину и почувствовал, как по позвоночнику пробежал странный холодок. Из всех евреев в этом мире владелец скрипки должен был быть именно его евреем. — Скажи мне, мальчик. Он хорошо играет на скрипке? — Он прекрасно на ней играет. — Ребенок сказал это с гордой улыбкой, и нацист понял, что мальчик говорит правду. Он сухо сглотнул. Это было неловко. Жертва его издевательств должна была стать его спасителем. — Возвращайтесь к работе! Все! — сердито приказал он, и все мужчины немедленно повиновались ему, вернувшись к своей ежедневной мучительной работе. Джеральд Брофловски смотрел, как толстый нацист уходит. Собирая камни, он наклонился, чтобы быть ближе к своему младшему сыну. — Айк, зачем ты ему сказал? О чем ты думал? Ты же не хочешь доставить еще больше проблем своему брату? — Пап, у меня такое чувство, что ему очень нужно было узнать, кто этот скрипач. Не думаю, что он собирается причинить ему вред. — Мистер Брофловски потрясенно уставился на искренность и опасную невинность своего маленького сына. Он втайне напомнил себе, что позже объяснит Айку, что у нацистов никогда не бывает добрых намерений и что нельзя полагаться на свои чувства или инстинкты. Отец обеспокоенно вздохнул. Все, что он мог сейчас сделать, - это надеяться, что у Кайла все будет хорошо.