Скрипка

Герр Картман тяжело пыхтел, пока взбирался на небольшой холм в женской части лагеря, чтобы найти сборщика трупов. Баттерс, ты за это заплатишь! Заставляешь меня целую вечность искать тупого еврея, который умеет играть музыку. Лучше бы он был хорош в этом деле, иначе мне действительно крышка. И тебе, Баттерс, тоже. Мысленно выругался он. Наконец он добрался до вершины, но увидел только женщин, работающих в снегу. Он спросил у дозорного о местонахождении сборщика тел и вскоре уже бежал вниз по другой стороне холма. Он ненавидел все эти упражнения, его легкие, казалось, хотели отключиться, а тело с каждым шагом становилось все тяжелее. Обычно он не ходил так много. Вообще-то он редко бывал в этих краях - слишком далеко, на его взгляд, располагался лагерь от его домашнего офиса. Через некоторое время он наконец заметил проклятого еврея, который стоял у подножия холма. Герр Картман остановился, заметив, что подросток согнулся, судорожно кашляя, и сделал несколько поспешных шагов в сторону от ручной тележки. Нацист искренне надеялся, что еврей не болен, ведь у него оставалось совсем немного времени. Но тут мальчик развернулся, прикрыв рот рукой, и проследил за своими шагами, вернувшимися к тележке. Нацист злорадно усмехнулся, увидев причину такого поведения еврея. Рядом с телегой лежал труп в стадии разложения. И судя по тому, как вел себя Кайл, от трупа исходил мучительный гнилостный запах. Последние несколько недель Герр Картман тоже искал трупы, только с другой целью, не такой как у Кайла. Он находил их, крал и прятал в тайном месте, где было достаточно тепла и сырости, чтобы они как следует разложились. Как только он убеждался в гнилости тел, он приносил их обратно в лагерь, размещая в стратегически важных местах на пути следования евреев, но в отдалении от рабочих полей. Это была его личная пакость для рыжеволосого еврея, и он хотел, чтобы об этом больше никто не знал. Это была причина, по которой он прокрался после вечернего отбоя, когда все евреи вернулись в бараки, а на полях не было ни одного солдата. Он действовал скрытно и двигался незаметно в тени, как енот. Он весело наблюдал за Кайлом, на мгновение забыв о цели, по которой он проделал весь этот путь. Еврей быстро оправился от приступа рвоты и начал забрасывать труп снегом. Он старательно размазывал лед по разложившейся коже, а затем поднял тело, чтобы положить его на телегу. Герр Картман наблюдал за его действиями с некоторым благоговением, понимая, что еврей использует снег, чтобы замаскировать зловоние. Чертов гений. Подумал он, слушая, как мальчик произносит какие-то громкие и раздражённые ругательства. — Блять!... Больной ублюдок!... Отвратительно! — жаловался Кайл, накидывая на труп еще снега, пока приличный слой снега не покрыл тело и, видимо, запах тоже. Когда Кайл поднял тележку и начал уходить, не подозревая о присутствии нациста, Герру Картман вспомнил о причине, по которой он здесь оказался. — Эй! Жидяра! — крикнул Герр Картман, и Кайл замер. Он медленно обернулся: этот специфический голос был последним, что он хотел бы сейчас услышать. Было слишком хорошо, чтобы быть правдой, не видеть толстого нациста несколько дней подряд. — Иди сюда! — приказал эсэсовец, и Кайл повиновался, оставив тележку позади себя и идя с опущенной головой, устремив взгляд на белый снег. Он остановился, когда увидел перед собой темные сапоги. — Смотри, что я нашел. — сказал Герр Картман слишком сладким певучим голосом. Кайл медленно поднял глаза и вдруг увидел скрипку. Нацист удовлетворенно ухмыльнулся. Ему не нужно было спрашивать, принадлежит ли она рыжему, ведь его лицо сказало ему все. Глаза Кайла сильно расширились, когда он увидел скрипку. Они засияли от блаженства в тот момент, когда он увидел свою самую ценную вещь целой и невредимой. Необъяснимое счастье вторглось в его сердце. — Нам с тобой очень повезло, что я спас эту скрипку из пламени. — гордо заявил нацист, и Кайл, не задумываясь, поднял голову, чтобы посмотреть на него. Он тут же понял, что натворил, и перевел взгляд обратно на снег. Однако эсэсовцу было достаточно увидеть удивление, радость и благодарность в блеске зеленых глаз. Это почему-то встревожило нациста, поскольку он привык видеть в них только ненависть. Он прочистил горло. — А теперь пошли за мной. Картман приказал, развернулся и начал идти. Через несколько шагов он понял, что за ним не следуют. Кайл стоял на месте, парализованный. — Не беспокойся о тележке, я попрошу кого-нибудь сделать остальную твою работу на сегодня. — сказал Герр Картман, и Кайл нерешительно последовал за ним. В голове у еврея возникло тысяча вопросов. Откуда у толстого нациста оказалась его скрипка? Как он узнал, что он ее владелец? Почему ему разрешили оставить свою работу? Но он не смел выразить свое любопытство. — У меня сегодня важный званый вечер с друзьями. — Герр Картман вдруг заговорил непринужденным тоном. Он обернулся, чтобы посмотреть, идет ли парень позади него. Тот шел, и его глаза были прикованы к снегу под ногами. Он ухмыльнулся, довольный его подчинённым поведением. — Один из них играет на кларнете, но этот урод сегодня сломал палец. К сожалению, я не смог найти замену. Вот тут-то ты и подходишь. — Я, наверное, совсем слетел с катушек. Совсем ёбнутый! с горечью подумал он. Внезапно он развернулся, и Кайл чуть не врезался в его большой живот. — Насколько ты хорош? — Я ходил на занятия в институте Баха во Франкфурте и был одним из лучших. Но я не играл на скрипке уже около четырех лет. — Кайл был искренен, все еще пытаясь переварить то, что только что сказал ему нацист. — Почему ты не играл? — раздраженно спросил Герр Картман, уже обеспокоенный этим фактом. Это был довольно долгий срок без тренировок. — Я не мог играть. Мы с семьей жили скрытно в течение трех с половиной лет. — с горечью сказал Кайл. Герр Картман вздохнул, понимая, что это привычное дело. Многие еврейские семьи предпочитали жить, спрятавшись в какой-нибудь дыре, как крысы, пока их не обнаружат. Им приходилось жить в абсолютной тишине, малейшего звука было достаточно, чтобы выдать их присутствие. — Тогда, надеюсь, небольшой практики будет достаточно, чтобы ты вспомнил, как правильно играть на скрипке. Потому что если ты каким-то образом все испортишь... Если ты каким-то образом вызовешь недовольство моих гостей, я тебе обещаю. Это будет смертью для тебя и твоей несчастной семьи. — Нацист холодно угрожал, глядя прямо в глубокие зеленые глаза. И впервые он действительно прочел в них намек на страх. Герр Картман ухмыльнулся. Он нашел слабое место еврея.

***

Герр Картман повел Кайла в ту часть лагеря, где он никогда не был. Каждый шаг уводил его все дальше от рабочих полей и все ближе к кондоминиуму нацистов. Это была запретная зона. Территория последователей Гитлера. Внезапно Кайла посетили ужасные мысли. А что, если это ловушка? Что, если Герр Картман просто собирается сегодня убить меня? Или начать пытать?! Нет, скорее всего, он говорит мне правду. Ведь у него есть, в конце концов, моя скрипка. Ведь так? С прыгающим сердцем он послушно шел позади большого нациста, и держал все свои переживания при себе, потому что у него не было другого выбора, Они дошли до большого здания. Герр Картман отпер дверь, и они вошли внутрь. Кайл чуть не задохнулся, ведь он уже забыл, как выглядит внутреннее убранство дома. Он с каким-то удивлением и ностальгией уставился на чистые стены кремового цвета, согретые присутствием темного дерева и золотистым искусственным светом. Только прихожая уже указывала на то, насколько богато был украшен дом, наполненный ценными материалами, мебелью и картинами. Герр Картман бросил лишь быстрый взгляд на еврея, стоявшего на пороге его дома, его глаза явно восхищались окружающей обстановкой, и был вынужден изобразить небольшую улыбку. — Альфред!!! — крикнул Герр Картман, и вскоре к ним присоединился мужчина средних лет, одетый в черный сюртук. Он растерянно нахмурил брови, увидев подростка в полосатой униформе. — Этот еврей будет сегодняшним музыкантом. Мне нужно, чтобы его вымыли, одели как следует и как можно скорее доставили в мой кабинет. — приказал он и оставил Кайла с дворецким. Это был неловкий момент, когда оба уставились друг на друга, один с недоумением, а другой с неловкой улыбкой. — Как я могу к тебе обращаться? — Альфред наконец нарушил молчание. — Э-э... Меня зовут Кайл. — Неуверенно ответил рыжий. — Кайл. — Теперь это звучит гораздо приятнее, чем номер, не так ли? — ласково сказал он, и Кайл самозабвенно улыбнулся. — Пойдем. Давай отведём тебя в ванну.

***

Кайл подумал, что это забавно, что его больше не беспокоит быть голым в присутствии других мужчин. В конце концов, он ежедневно сталкивался с наготой в общей ванной, не говоря уже о днях отбора, когда нацисты приказывали всем мужчинам раздеться, пробежать дорожку на улице и осмотреть свои тела. Кроме того, Альфред был к нему только добр, поэтому подросток чувствовал себя с ним совершенно непринужденно. Он узнал, что дворецкий был австрийцем, который много лет назад приехал в Германию, чтобы работать на богатые семьи. Его последним работодателем был еврей в третьем поколении, который, что неудивительно, таинственно исчез, и он стал безработным. Альфред искал новую работу и несколько лет назад попал под защиту СС. Он служил Герру Картману с недавнего времени. Пока Кайл оттирал свои ноги и руки в ванной, Альфред немного подстриг его неухоженные вьющиеся волосы, придав им красивую форму. Его ногтям и зубам уделялось особое внимание, дворецкий следил за тем, чтобы они выглядели чистыми и здоровыми. Кайл почти чувствовал себя виноватым за то, что наслаждался теплой водой, запахом ароматного мыла и маленьким удовольствием от того, что снова почувствовал себя чистым. Альфред принес ему темно-серый сюртук, который сидел на нем почти идеально, ведь он довольно сильно похудел. Дворецкий подвел его к зеркалу, и Кайл вздрогнул. Подросток уже смотрел на зеркало, когда только вошел в ванную. Это был первый раз, когда он увидел собственное отражение с тех пор, как попал в лагерь Дахау. Кайл не узнал мальчика в зеркале. Это лицо выглядело странным, повзрослевшим, печальным и изможденным. Его кудрявые волосы приобрели тусклый рыжий цвет, были грязными и слишком длинными. Он стал очень худым, а его кожа выглядела серой и грязной. Причина, по которой он сейчас с недоверием уставился на свое отражение заключалась в том, что теперь он предался воспоминаниями о себе. Альфред проделал огромную работу с его волосами. Они все еще были длиннее и больше, чем он привык, но это была стрижка, которая действительно хорошо на нем смотрелась. Его чистая кожа вновь обрела нормальный цвет, глаза снова выглядели живыми. Одежда действительно делала его прекрасно выглядящим. — Кажется, у нас в доме появился молодой джентльмен. — сказал Альфред гордым тоном. — Идем, пора противостоять зверю. — поддразнил он, имея ввиду своего работодателя, чем вызвал веселый смешок Кайла. Вскоре дворецкий уже стучал в дверь, а Кайл стоял за его спиной и нервно теребил материал пиджака. Внезапно ему захотелось снова оказаться на рабочих полях, снова в своей старой грязной униформе. Этот вечер уже навевал старые воспоминания, когда было время, когда быть чистым, одетым в красивую одежду и играть на скрипке было чем-то нормальным. Кайл вспоминал о своей жизни до войны, которую он давно вычеркнул из своей памяти, чтобы выжить в лагере. И теперь все это возвращалось снова. Он услышал, как голос Герра Картмана скомандовал войти, и Альфред открыл дверь. Кайл почувствовал, как его беспокойство усилилось, когда произошел обмен словами, а он вошел в кабинет один. После того как за Кайлом закрылась дверь, наступил момент тишины. Герр Картман с нетерпением ждал еврея, надеясь, что тот хотя бы будет выглядеть прилично. Но никогда в жизни он не ожидал такого преображения. Альфред проделал более чем отличную работу. Он встал и зашагал по комнате, его глаза были прикованы к этому новому молодому человеку. Одежда определенно придавала ему новую жизнь. Волосы, которые раздражали его больше всего, всегда неухоженные и вьющиеся, теперь сияли приятным красноватым оттенком, локоны были шелковистыми и идеально ложились на бледные черты лица. — Посмотри на меня, жид. — Уже привыкший к этой команде, Кайл поднял голову. Впервые Кайл почувствовал себя незащищенным и уязвимым. Поля были его территорией, но сейчас он находился в незнакомой местности. Он находился в мире Герра Картмана и жил в тени той жизни, которую когда-то давно знал. И все же он отказывался дать ей раскрыться. Его сердце учащенно билось, пока офицер СС ничего не говорил и не делал. Он просто стоял и смотрел на него. Кайл пытался скрыть свой дискомфорт, не отводя взгляда от карих глаз. Он не мог допустить, чтобы нацист заподозрил что-то о его страданиях. Герр Картман, напротив, был загипнотизирован взглядом мальчика. Еще при первой их встрече он догадался, что рыжий может оказаться красивым парнем. Но такого он никак не ожидал. Теперь, когда Кайл был приведен в порядок, открылась его кремово-жемчужная кожа. Нацист впервые увидел множество нежных веснушек, разукрашивающих его лицо. Его костлявые черты смягчались шелковистой кожей и рыжими кудрями, которые придавали лицу добрую форму. Даже его глубокие лесные зеленые глаза выглядели мягче. Этот мальчик, не похожий на обычного еврея, был изысканным. — Ты выглядишь презентабельно. — наконец сказал Герр Картман, прозвучав несколько неуверенно в своих словах. Он прекрасно знал, что "презентабельно" - это слишком недооцененный выбор слова. Он повернулся к своему столу и пропустил вздох облегчения, который испустил еврей. — Итак, у меня здесь ноты композиций, которые я хочу, чтобы ты сыграл сегодня вечером. — сказал он деловым тоном, протягивая их Кайлу. Он не упустил легкую улыбку и блеск в глазах еврея, когда тот увидел бумаги. Затем он вручил скрипку и смычок. — Так почему бы тебе не сыграть немного? Посмотрим, насколько ты еще владеешь скрипкой. — Герр Картман наблюдал, как еврей держит скрипку слегка дрожащими руками. Его пальцы нежно поглаживали дерево, а улыбка становилась любящей. Затем он положил скрипку под подбородок, закрыл глаза и позволил смычку скользить по струнам, издавая звук. — Агх, слишком фальшиво. — сказал Кайл, нахмурив брови. Нацист завороженно наблюдал за тем, как еврей занимается регулировкой струн, проверяет ноты, еще регулирует, еще проверяет, пока наконец не был удовлетворен звуком, который издал инструмент. Это было, вне всякого сомнения, профессиональное поведение настоящего музыканта. — С какой из них мне начать? Нацист разложил страницы с нотными записями в нужном порядке и стал ждать с нетерпением. Еще два часа, и гости должны были прибыть. Он надеялся, что времени, которым они располагают, будет достаточно. Первые попытки были сыграны нерешительно и неуклюже. Герр Картман думал, что сейчас впадет в отчаяние, и уже собирался выругаться, когда понял, что расстроен не только он один. Кайл вздохнул и несколько мгновений выглядел разочарованным. Он получше настроил скрипку под подбородком, сделал глубокий вдох и закрыл глаза. После небольшой паузы он позволил музыке течь более мягко, менее торопливо, и офицер СС выдохнул с облегчением. Кайл позволил себе забыть обо всех своих заботах и о том давлении, которое оказывал на него нацист. Он позволил себе утонуть в музыке, открывая глаза только для того, чтобы бросить короткий взгляд на бумаги. Пока он играл, он забыл об окружающем мире. Он забыл о страданиях на полях, о днях голода и холода, о мрачных лицах мертвецов. Он забыл о том, кто он, где он и какова его задача на этот вечер. Сейчас он позволил себе полностью погрузиться в мелодичный звук. Все его мысли улетучились вместе с музыкой. Когда он сыграл последнюю ноту композиции, то открыл глаза и выжидающе посмотрел на Герра Картмана. На лице нациста было странное выражение, смесь шока и трепета. Музыка была сыграна так красиво, так нежно и в то же время так сильно. Она затронула его холодное сердце. Герр Карман, почувствовав пытливое выражение лица еврея, быстро вернул самообладание, выпрямив спину и слегка приподняв подбородок, чтобы предать ощущение авторитета. — Звучит неплохо. — Он прочистил горло, так как его голос немного дрожал. — Продолжай. Герр Картман мог бы поклясться, что глазами еврей улыбнулся при этих словах, в то время как его лицо оставалось бесстрастным. Но он быстро отогнал эту мысль. Вскоре Герр Картман тоже закрыл глаза и отдался звукам музыки, позволив ей унести все его беды. Еврей и нацист остались вместе в кабинете, в мире, где не нужны были слова, где не существовало рас, иерархий и войн. Где такие чувства, как ненависть, боль и печаль, были под запретом. Они оставались в этом идиллическом мире, состоящем только из мелодичных звуков, пока Альфред не постучал в дверь, объявив, что пришли гости.