Скрипка

Герр Картман торопливо зашагал прочь от лагеря. Ему было отчаянно необходимо создать дистанцию между собой и рыжеволосым евреем. Ему нужно было избегать и не смотреть на него больше никогда. Иначе, боялся он, ему не остановиться. Он боялся, что сделает все, чтобы вернуть этого еврея, и нарушит все правила, поставив под угрозу собственную карьеру. Свою собственную безопасность. Свое собственное здравомыслие. Отправить рыжего обратно в лагерь было самым сложным решением в его жизни. Он не мог точно объяснить почему, но понимал, что в этом еврее всегда было что-то, что привлекало его. И это было немалым достижением. Кайл был единственным и неповторимым исключением. Евреи всегда вызывали у него только отвращение, раздражение и ярость. Но этот очаровывал его с самого первого дня. Только сейчас Герр Картман понял, что был обречен с того самого момента, как заглянул в эти прекрасные зеленые глаза. Потому что он был очарован их цветом. Его завораживало то количество внутренней силы, которое он в них видел. Только сейчас он понял, что все те пытки, которым он подвергал Кайла в эти суровые зимние месяцы, были его способом получить что-то от мальчика. Ему нравилось смотреть, как Кайл борется. Ему нравилось смотреть, как он борется. И смаковал каждый триумф. Только сейчас Герр Картман понял, что все это время он восхищался им. Это было восхищение упорством этого еврея. Его непрерывной борьбой за выживание. Именно поэтому он всегда испытывал любопытство, а не злость, когда Кайл маленькими, но ловкими трюками облегчал свою жизнь. А потом был званый вечер. Как прекрасно выглядел Кайл. Как пленительна была его улыбка, как мелодично звучал его смех, как грациозны были его движения, когда он играл на скрипке. Жирный нацист сам подписал себе смертный приговор, когда решил трахнуть еврея. Ведь если раньше он был очарован, то теперь он был покорен. Прикосновения, поцелуи, растущая потребность быть вместе, быть одним целым, тихие стоны и приятные крики - все это сжигало его душу. Его сердце плакало по нему, а тело жаждало его. Но чем больше Герр Картман желал Кайла, тем больше он его избегал. Потому что то, чего он желал, было невозможно. Дни проходили слишком медленно, а от Крейга не приходило никаких вестей. Пока Герр Картман с нетерпением ждал, когда его переведут и он покинет эту дыру, ему приходилось заполнять свое время всевозможными заданиями, чтобы отвлечься. Чтобы его мысли были заняты другими вещами, а не Кайлом. Каждый день он отправлялся на рабочие поля и ловко избегал рыжеволосого еврея. Весь свой гнев и разочарование он проецировал на других евреев, ведя себя еще более жестоко и мерзко, чем раньше. Потому что его мучили. За то, что его так тянуло к Кайлу. За то, что избегал его. За то, что так сильно тосковал по еврею. За то, что запретил себе владеть им. И за то, что мучил себя каждый день, ожидая, когда пройдут долгие часы, ожидая, когда эта дрянная бумажка попадет к нему в руки. Он проверил список некрологов с колотящимся сердцем и вздохнул от облегчения, когда в нем не оказалось одного конкретного имени. Время шло слишком медленно. Наступила весна. Теплые и прекрасные дни дразнили его подавленное сердце. Ему казалось, что он в трауре. Часто, во время одиноких и бессонных ночей, Герр Картман бродил один по дому. Каким-то образом он всегда оказывался сидящим на кожаном диване в своем кабинете, держа на коленях деревянную коробку. Он никогда не открывал её. Скрипка внутри была не его, и он не мог ее трогать. Скрипка не должна была принадлежать никому, кроме Кайла. Поэтому коробку всегда преданно возвращали в угол, где она терпеливо ждала, когда на ней снова начнут играть.

***

Сегодня был день отбора. Раз в триместр Герр Картман организовывал это важное мероприятие, на котором врач решал, годны ли еще евреи к работе или готовы к смерти. Присутствие Герра Картмана во время отбора имело решающее значение. Сегодня у толстого нациста было две основные цели. Первая - проследить, чтобы не возникло никаких инцидентов. Вторая - убедиться, что определенный еврей не будет назначен к депортации. Отбор начался. Солдаты занимали стратегически выгодные позиции. Их функция заключалась в том, чтобы запугивать евреев и следить за тем, чтобы никто не пытался сопротивляться, драться или убегать. Герр Картман слышал рассказы о других лагерях, где все заканчивалось плохо, и этого он хотел избежать любой ценой. Порядок должен был поддерживаться. У Герра Картмана был чистый послужной список. И он намеревался его сохранить. Толстый нацист наблюдал, как мужчины евреи бегут по невидимой траектории. Ему нравился этот отбор. Это была крайняя форма унижения и запугивания, которой подвергались бессильные евреи. С них срывали одежду и заставляли бегать голыми. Ночью прошел дождь, поэтому земля была мокрой. Ноги во время бега утопали в мягкой грязи, и иногда евреи поскальзывались на ней. Каждый солдат, стоявший на поле, представлял собой точку трассы, ориентир для поворота и смены направления. Евреи старательно бежали друг за другом, повторяя следы друг друга, так что невидимый путь можно было проследить. Они всегда заканчивались возле доктора, который быстро оглядывал еврея. Несколько секунд его оценивающего взгляда определяли, будет ли жизнь еврея продлена или угаснет. Грузовой поезд ждал слишком ослабленных и больных евреев, чтобы перевезти их в Польшу, в один из лагерей уничтожения. Герр Картман знал, что среди заключенных Дахау уже поползли слухи. В конце концов, были евреи, пережившие несколько отборов. Они знали, что те, кого отправляли на левую сторону, никогда не возвращались в лагерь. Но нацист также знал, что в человеческой природе заложено отрицание такой однозначной реальности. Многие предпочитали верить, что их отправили в другой трудовой лагерь. Легче было поверить в более гладкую фальшивую реальность, чем в жестокую настоящую. В какой-то момент он увидел, как между массой людей пробежала красная дымка. Сердце заколотилось, и его глаза проследили за бегущим мальчиком всю дорогу. Он был рад, что тот не похудел еще больше и бежал легко. Он видел, что мальчик был в хорошей физической форме, а его румяные щеки были достаточным доказательством для доктора, чтобы оставить его в живых. Его подозрения подтвердились. Доктор едва взглянул на мальчика и отправил его в правую часть, где ему выдали новую форму. Герр Картман вздохнул с облегчением и продолжил наблюдение уже более спокойно. Время от времени он бросал взгляд в сторону Кайла. Он видел, как еврей встретил темноволосого ребенка и обнял его. Его младший брат. Мальчик, который доносил на хозяина скрипки. Не очень-то мудрый ребенок, подумал про себя нацист. Его взгляд вернулся к отбору. Все шло хорошо и гладко. Мужчины были разделены. Одних отправляли направо, других - налево. Никто не смел прерывать трассу. Приказы просто выполнялись. Никто не останавливался, чтобы подумать, почему произошло разделение. Как и о его последствиях. Никто особо не замечал нависшую над ними тень смерти. И вдруг раздался крик. Это был не вульгарный крик. Это было выражение ужаса, агонии, отчаяния. Глаза Герра Картмана снова обратились к тому месту, где он в последний раз видел Кайла. Его сердце чуть не выпрыгнуло из горла. Крик исходил от рыжего. Герр Картман с ужасом наблюдал, как рыжеволосый еврей бежит обратно к полю, крича "Отец" во всю мощь своих легких. Времени на раздумья не было. Ему нужно было действовать быстро. Поэтому он поспешил в сторону Кайла, в то время как мир, казалось, двигался в замедленной съемке. Герр Картман увидел, что Кайл быстро бежит. Все инстинктивно повернули головы в сторону источника отчаянных криков. Но все, казалось, не обращали внимания. Евреи продолжали бежать, а нацисты - охранять. Одному солдату удалось преградить Кайлу путь, оттащив его назад своими сильными руками. Но рыжий был вне себя от злости. Паника и истерия овладели им. Поэтому он яростно боролся, одновременно крича о своем отце. Солдат ударил Кайла по спине своей винтовкой, так что мальчик упал лицом в грязь. Герр Картман увидел, как темноволосый ребенок бросился к своему старшему брату. Затем он услышал мужской голос, зовущий Кайла. Герр Картман повернул голову в сторону источника голоса и узнал лысого мужчину средних лет. Это был отец Кайла. Он стоял в левой части дорожки. В этот момент толстый нацист понял причину отчаянного поведения молодого еврея. Времени на раздумья не было. Он бросился к Кайлу.