Скрипка

Выздоровление было долгим и медленным. Кайл и раньше болел, но этот случай был экстремальным. Долгие месяцы отсутствия пищи свели его физическую сопротивляемость и иммунитет примерно к нулю. В течение первой недели лихорадка Кайла постоянно то появлялась, то исчезала. И хотя она никогда не достигала своего пика, как в тот день, когда Айк позвал на помощь Герра Картмана, высокая температура делала его беспокойным. Ему снились всякие странные сны, которые он забывал сразу после пробуждения. Сны, которые заставляли его кричать и издавать стоны страданий. Во время лихорадки Кайл полностью терял представление о реальности. Он переставал узнавать окружающий его мир, и все превращалось в запутанное пятно из ничего и всего. Прошлое и настоящее сливались воедино. Мечты и реальность слились в одно. Он снова был ребенком, а потом снова стал подростком. Он был в школе со Стэном и был счастлив. А потом он снова оказался в лагере, в снегу, между камнями и трупами. Пока его разум был отключен, тело отчаянно боролось с поглощающей его немощью. Именно поэтому, хотя Кайл много спал, он всегда просыпался уставшим и слабым. После первой изнурительной недели его слабое тело наконец-то одержало победу над горькой лихорадкой. Постепенно Кайл стал чувствовать себя с каждым днем немного лучше. Теперь он спал легко и без сновидений. К нему с силой вернулся аппетит. Компанию ему составляли Альфред, который проверял его несколько раз в день, и Шеф, добрый повар, который ежедневно приносил ему еду. Кайл обнаружил, что это был второй человек, которого он разглядел во время эпизода в ванной, когда Шеф пересказал ему события того дня. Тело Кайла с каждым днем становилось все более выздоровевшим, но теперь его разум терзали мысли, связанные с Герром Картманом. Он просто не мог понять, почему он лежит в удобной кровати и получает все необходимое для своего выздоровления в доме нацистов. Ему все еще было трудно поверить в то, что это происходит на самом деле, и у него уже было несколько синяков на руке, подтверждающих его попытки проснуться от этого странного сна. Почему он спас меня? Почему он не причинил вреда моему брату за нарушение нескольких правил в тот день? Он спрятал меня. Он и сейчас меня прячет. Потому что нацисту запрещено помогать еврею. И все это только для того, чтобы угодить своим друзьям? Нет. Кайл не верил, что Герр Картман взял на себя все эти хлопоты, пошел на такой риск, вплоть до того, что подверг свою карьеру и жизнь опасности из-за своих друзей. В конце концов, однажды он уже спас его и его отца. Нет. Кайл был слишком умен, чтобы верить в такую чушь (и у него было сильное чувство, что толстый нацист об этом знает). Это было связано с чем-то другим. Это было связано с тем, что существовало между ними, что обострилось в ту одну очень жаркую ночь. Кайл пытался свалить все на обстоятельства. Он пытался убедить себя, что это влияние опиума и виски заставило его поступить безрассудно. Но он знал лучше. Кайл был слишком умен для своего собственного блага. Наркотики и алкоголь не были виноваты в его влечении к нацисту в ту единственную ночь. Все, что они делали, - это стимулировали его телесные (и, скорее всего, эмоциональные) позывы. С того дня, как рыжий проснулся в мягкой постели, нацист больше не появлялся. Хотя Кайл предпочитал, чтобы все было именно так, он не мог не испытывать раздражения по отношению к Герру Картману. У него было слишком много открытых вопросов. Вопросов, на которые могли ответить только эсэсовец. Ему нужно было знать, что происходит. Почему нацисту так нравилось мучить его, почему на рабочих полях он не проявлял ничего, кроме ненависти и отвращения, чтобы потом заняться великолепным сексом. Даже если это был совершенно новый для него опыт, Кайл знал, что должно быть что-то большее, чем просто фантастический секс. В том, как Герр Картман прикасался к нему, двигался в нем, смотрел на него, было нечто большее, чем физическое. Что-то, что было достаточно сильным, чтобы заставить его взять на себя труд спасти отца, сжалиться над братом и пощадить его жизнь, и не один, а два раза. Что-то достаточно сильное, чтобы заставить его пойти против фюрера, закона, своей карьеры, своих убеждений. И вот те часы, когда Кайл не спал и был один, прошли в размышлениях о том, что творится в голове у нациста. Прежде всего рыжий ругал себя за то, что расстроился из-за отсутствия эсэсовца. Итак, он не появляется. Так даже лучше! Почему меня вообще это волнует? Я должен радоваться, что этот засранец никогда не появится, чтобы превратить мою жизнь в ад! Кайл пытался убедить себя, что ему будет лучше без присутствия нациста. Но он знал, что это не так. В конце концов, он был умным мальчиком. Кайлу было не все равно, по какой причине Герр Картман решил не появляться. Это как-то всколыхнуло его эмоции, и он невольно задался вопросом, почему этот чертов нацист так и не пришел и ничего не сказал. Даже если это что-то было грубым и жестоким. Лишь бы он уделил ему хоть немного внимания. Кайл ненавидел себя за то, что ему не все равно. За то, что хотел внимания от монстра из Дахау. Любого внимания. И он подумал, не мазохист ли он. Что ему вообще от меня нужно? Неужели все это просто больная игра? Что на самом деле думает обо мне герр Картман? Думает ли вообще? Какая нелепость! Как будто он способен что-то чувствовать! Но Кайл знал, что толстый нацист должен был что-то чувствовать к нему. Хорошее или плохое. Потому что он видел это в его глазах во время их страстных минут вместе. Потому что Герр Картман доказывал это рискованными решениями, которые он принимал, даже если маскировал их жестокостью и пытками. И поэтому Кайл ненавидел этот внутренний конфликт. Разум подсказывал ему, что эсэсовец не может испытывать к нему никаких чувств. Точно так же разум говорил ему, что он не может испытывать никаких чувств. Разум говорил ему, что он ненавидит жестокого нациста и что это единственное чувство, которое существует между ними. Однако сердце дразнило его фактами. Было так много моментов, когда нацист мог просто убить его, а не щадить его жизнь. Но Герр Картман всегда предпочитал сохранить ему жизнь. Он всегда находил способ спасти его жизнь. И жизнь его семьи. Нет! Я ему безразличен! Это все часть его больной игры! Он хочет видеть мои страдания. Ему нравится смотреть, как я страдаю. Вот почему он держит меня в живых. Вот что он делает сейчас. Он знает, что если он не придет, я буду на взводе! ...Но зачем тогда щадить отца? Зачем щадить Айка? Нет! Он никогда ничего не сделает для меня! Никогда!!! Кайл закрыл глаза и глубоко вздохнул. Мозги болели так же сильно, как и сердце. Это была борьба между разумом и сердцем. Чувствами и эмоциями. Все, о чем он мог думать, - это он сам. Его мысли вертелись вокруг проклятого нациста. И он ненавидел его. Он ненавидел себя за то, что был таким глупым. Кайл почувствовал, как невольные слезы вырвались наружу, и спрятался под простынями. Он проклинал ту ночь. Проклинал то удивительное наслаждение, которое он тогда испытал. Он проклинал ту невозможную связь, которой они достигли во время кульминации. Он проклинал все, что заставляло его хотеть быть с Герром Картманом. Видеть его. Получать внимание. Любое внимание. Он проклял тот день, когда пересекся с Герром Картманом. Он проклял тот день, когда толстый нацист ненароком вошел в его жизнь.

***

Шеф был одним из немногих, кто знал настоящую личность нациста. Одним из немногих привилегированных, кто знал Эрика Теодора Картмана. Он знал его лучше, чем кто-либо другой, лучше, чем собственная мать Герра Картмана, потому что Шеф видел, как он рос. Впервые они встретились много лет назад, когда маленький Эрик Картман посещал начальную школу, где Шеф работал поваром. Благодаря своей открытой, теплой и дружелюбной личности Шеф легко завоевал доверие многих детей. Но Эрик Картман был, пожалуй, единственным ребенком, который доверял ему до такой степени, что доверил ему свои самые глубокие и темные мысли, идеи, страхи и вопросы. Шеф знал, вопреки мнению остального мира, что Эрик Картман был особенно проблемным ребенком с особенно трудным детством. Шеф знал, что этот ребенок страдал из-за того, что остался без отца. Это была постоянная пустота в жизни Эрика. Пустота, которая компенсировалась лишь безумной завистью к тем, у кого был отец. Он ненавидел детей, которые ходили на рыбалку со своими отцами в воскресенье после обеда. Он ненавидел маленьких мальчиков, у которых был отец, чтобы болеть за них на футбольных матчах. Отцов, которые использовали свободное время, чтобы весело проводить время со своими мальчиками. Тот факт, что мать большую часть его детства отсутствовала, то уезжая с каким-нибудь незнакомцем за дешевым трахом, то погружаясь в опиум, только усугублял ситуацию. Лианна Картман действительно была нерадивой матерью. Она обожала своего маленького поросёночка, не сомневайтесь. Но вместо того, чтобы дать Эрику то, что он действительно хотел, в чем он действительно нуждался, - любовь, заботу, внимание, руководство и безопасность, - она компенсировала свой недостаток подарками, едой и свободой. Потому что, в конце концов, Лианны никогда не было рядом. Все, что было нужно Эрику, - это мать, которой было бы достаточно заботы, чтобы убедиться, что ее сын не заморозит себя, чтобы "заснуть" в будущем и получить какую-нибудь странную игрушку; или чтобы остановить своего сына от создания какой-то апокалиптической секты рыжеволосых после того, как какой-то ребенок пошутил, покрасив его волосы в рыжий цвет. Шеф был уверен, что психическое состояние Эрика Картмана сильно пострадало, во-первых, в тот день, когда он узнал, что его мама на самом деле его отец (редкий случай гермафродита), а во-вторых, когда он обнаружил, что на самом деле это ложь, а его отец был кем-то, кого он уже убил, чтобы отомстить какому-то мальчишке, который обманул его с волосами, или что-то в этом роде. К тому времени Эрик уже успел довольно сильно увлечься Адольфом Гитлером. Но после того как он узнал правду о своем отце, одержимость Эрика фюрером с каждым днем становилась только сильнее и интенсивнее, пока он не превратился в худший вид нациста. Фанатичным типом. Тот, кто будет слепо следовать за фюрером. Преданно и без всяких сомнений. Эрик Картман нашел в великом вожде нации своего отца. Шеф также знал, что маленький Эрик Картман ненавидел быть толстым, что заставляло его чувствовать себя абсолютно непривлекательным, отталкивающим и неуверенным в себе. Поэтому он с избытком компенсировал свой комплекс, присвоив себе титул "крутого" и разрывая всех, кто с ним пересекался. Вначале он издевался только на тех ребятах, которых считал слабаками, как его друг Баттерс, или фриками, как рыжих. Позже его нападки были сосредоточены в основном на евреях - нездоровой ненависти, которую питал к ним сам фюрер. Эрик Картман всегда искал контакта с Шефом, даже после того, как он покинул начальную школу и поступил в школу Гитлерюгенд. Подросток знал, что дверь темнокожего мужчины всегда открыта для него двадцать четыре часа в сутки. Эрик взрастил в своем эгоистичном сердце огромное уважение к повару и был вечно благодарен за то безраздельное внимание, которое он получал на протяжении многих лет. И именно эта благодарность спасла Шефа в предыдущем году. Добрый повар потерял работу, дом и сбережения из-за нацистского режима и новых законов. Как и евреи, он считался представителем низшей расы, его цвет кожи считался странным и нечистым. И поэтому он закончил жизнь в нечеловеческих условиях страдания и нищеты. Его выживание заключалось в том, что он продавал свое тело женщинам и пел любовные песни в ночных клубах. И именно в одном из таких ночных клубов Эрик, к тому времени уже известный как Герр Картман, офицер СС в лагере Дахау, предложил Шефу работу на своей личной кухне. Шеф знал, что, несмотря на то, что думал, говорил и утверждал весь остальной мир, у Эрика Картмана действительно есть сердце. Как и любому другому человеку, ему были присущи такие чувства, как благодарность, любовь и сострадание. Сейчас это убеждение укреплялось тем фактом, что Герр Картман спас еврея и поселил его у себя дома. Шеф был в отъезде в тот вечер, когда Герр Картман устроил один из своих безумных званых вечеров, и поэтому пропустил присутствие Кайла тогда. Позже он допросил Альфреда о еврее, которого Герр Картман привел тем августовским днем. И так он узнал, что мальчик прекрасно играл на скрипке в тот вечер. Альфред также намекнул, что Герру Картману очень понравилось общество мальчика. С того дня, как Кайла привезли, Шеф стал свидетелем тревожных перепадов настроения толстого нациста. Он был беспокойным и более раздражительным, чем обычно. Любая мелочь была достаточным поводом для того, чтобы вывести его из себя. Весь персонал дома и сослуживцы мучились от его крайне плохого настроения. Только Шеф и Альфред знали причину его иррационального гнева. Герр Картман очень переживал за судьбу еврея. Он часто сидел у кровати мальчика и молча смотрел на него. Как только рыжий очнулся и начал медленно выздоравливать, Герр Картман вернулся к своему обычному самочувствию, более того, он стал вести себя веселее и иногда даже тихонько напевал, прогуливаясь по дому. Разумеется, он сделал вид, что еврей ему безразличен, и больше никогда его не навещал (хотя и спрашивал у Шефа и Альфреда, как дела у Кайла). Наконец, и Шеф, и Альфред знали, что это не было совпадением, что бухгалтер Герра Картмана был уволен через две недели после того, как Кайл очнулся от болезни. Зрелище было еще то. Как-то вечером пришел один из охранников СС, выглядевший довольно запыхавшимся и раздраженным. Он сказал Герру Картману, что дело срочное и что ему нужно сопроводить его на склад. Когда они подъехали к зданию, еще два солдата (выглядевшие весьма отвратительно и шокированно) охраняли вход в него. Как только Герр Картман вошел в дверь, он начал яростно кричать и ругаться. Шеф услышал громкий голос толстого нациста и вышел из кухни, любопытствуя, что происходит. — Отвратительно !!! Боже! Гребаная мезрость! — в ярости завопил жирный нацист. Шеф подошел ближе и услышал другой, более низкий и умоляющий голос, который был ему хорошо знаком. — Герр Картман! Я... я могу объяснить! — Шеф узнал голос бухгалтера. — Что объяснить?! Тут нечего объяснять!!! Ты ебаный пидор, чувак!!! — Герр Картман звучал искренне отталкивающе и, вне всякого сомнения, был безумно возмущен. — О, Господи! — раздался еще один мужской голос, который Шеф не узнал. С каждой минутой ему становилось все любопытнее, и он решился подойти ближе. Он заметил, что одного из солдат тошнит у дерева неподалеку, а двое других выглядели совершенно потрясенными тем, что происходило внутри склада. Они заметили доброго повара, но ничего не сделали, чтобы помешать ему заглянуть внутрь здания. Шеф-повар застыл у входа. Внутри, рядом с кучей соломы, стояли двое мужчин, неумело пытавшихся скрыть свои обнаженные тела. Он узнал мистера Гаррисона, бухгалтера, с его лысой головой, недружелюбным лицом и дурацкими очками. Второй мужчина был ему незнаком. Он был крепкого телосложения, темноволосый и носил кожаную одежду, чрезвычайно обтягивающую и чрезвычайно откровенную. — Пожалуйста, герр Картман. Пожалуйста, не причиняйте нам вреда. — кротко взмолился мистер Гаррисон. — Что?! Вы гребаные педики! Что это, по-вашему, такое? Красный свет для дебилов-геев?! — вне себя закричал герр Картман. — Черт! Вы хоть понимаете, насколько вы оба отвратительны?! То есть ...мерзотны!!! Вот для чего ты нанял помощника? Чтобы каждый день он трахал твою задницу! — Жирный нацист заорал на мистера Гаррисона, который в шоке сжался от раздраженных слов. — О Господи! — сказал незнакомец, выглядя абсолютно смущенным, в то время как бухгалтер выглядел совершенно потерянным для слов. — Отвали, ты, говноед ослов ебавший! — Герр Картман закричал на незнакомца. — Господи!!! — сказал незнакомец, явно шокированный. — Ты ведь знаешь, что это значит, не так ли? — спросил эсэсовец своим низким угрожающим голосом. — Нет!!! — в отчаянии закричал мистер Гаррисон. Он бросился на колени и попытался схватить Герра Картмана за сапоги, но нацист инстинктивно сделал шаг назад, чувствуя отвращение, поэтому вместо этого пожилой мужчина царапал пальцами грязную землю. — Пожалуйста, не отправляйте нас в лагерь! Пожалуйста!!! Я умоляю вас! Мы никогда никому не делали зла! — Заткнись!!! Ешь пингвинье дерьмо, жопошник! Ты просто урод! Мерзость! Позор для арийской крови! Тебе самое место в этом лагере!!! — Жестокий нацист вынес приговор двум гомосексуалистам. — О, Господи! — испуганно и горестно застонал незнакомец, когда трое (все еще испытывающих отвращение) солдат направили на него и мистера Гаррисона свои автоматы и выпроводили их на улицу, в лагерь, где начнется их новая тяжелая жизнь. Герр Картман вышел из склада, потирая толстыми пальцами лоб. Он увидел Шефа, только когда поднял голову и различил его большую фигуру в темноте. — Что ж, похоже, мне придется найти себе нового бухгалтера, — рассеянно произнес он. Они вместе пошли обратно к дому. — Вот зараза!!! Теперь я должен отправить письмо в главный офис с просьбой о новом бухгалтере и ждать целую вечность, прежде чем они пришлют мне кандидатов. А потом еще вопрос, подходят ли они вообще для этой работы! — Они шли молча, а потом Шеф задался вопросом вслух. — Почему бы тебе не нанять Кайла? Все знают, что евреи хороши в отчетности. — предложил темнокожий мужчина. Герр Картман посмотрел на него, и хотя выражение его лица было удивленным, глаза его торжествующе сверкнули. — Вот оно! Это самая офигенная идея на свете! — с энтузиазмом ответил Герр Картман, в голосе которого звучало облегчение от такого решения. — Мне не нужно терять время на поиски какого-нибудь нового придурка, и я смогу в любой момент надрать задницу еврею! — весело сказал он. Он остановился прямо перед входной дверью и бросил на Шефа взгляд сообщника. — Знаешь, что самое приятное? Мне больше не нужно платить своему бухгалтеру. Его улыбка выглядела слишком невинной, и он вошел в дом, оставив Шефа стоять на пороге с самым шокированным лицом. Он слишком поздно понял, что все было заранее продумано. Добрый повар, сам того не подозревая, угодил в ловушку своего босса. Он сказал именно то, что хотел от него услышать Герр Картман. Шеф не знал, смеяться ему или злиться на генеральный план своего работодателя. Ведь он знал, каким был Эрик Картман. Молодой человек с проблемным прошлым, с больными идеологиями и тревожной коллекцией противоречий.