Свет далеких планет. Террор

      Алексей Сеченов признался во всем сам, без допроса. И пока остальные вымаливали у «Коллектива» помилование или смерть, бывший Звонцов просил лишь об одном — искуплении. Пару часов его продержали в одиночной, потом за ним пришли. Бойцы «Аргентума» не сковали его наручниками, этого не требовалось — Алексей смиренно следовал за ними. У выхода его встретил рослый мужчина со шрамом на пол лица. Конвоиры отдали ему честь и задержанный догадался, что перед ним капитан. Кузнецов смерил Алексея нечитаемым взглядом и вынес свой вердикт:       — Судить тебя будет академик Сеченов.       — Мой сын?.. — Алексей с надеждой глянул на капитана.       — В порядке, — Кузнецов решил сделать одну маленькую поблажку, только из уважения к шефу, но задержанный позволил себе вопиющую наглость.       — А… невестка? — младший Сеченов надеялся услышать, что все обошлось, что у Славы получилось, но реальность оказалась куда трагичней.       — Стараниями сопротивления, ждем, когда объявят дату похорон, — оскалился Кузнецов и отдал приказ своим подопечным.       Алексея везли до самого «Челомея», довели до самых дверей кабинета академика Сеченова в центральном здании. Там они оставили его. Без сопровождения и охраны. Алексей тяжело вздохнул и толкнул двери, встречаясь с самым опасным для сопротивления орудием «Коллектива» — Близняшками. Балерины ни сдвинулись с места, пока Алексей не прошел мимо них, останавливаясь недалеко от порога. Размеры кабинета поражали, нет… изумляли! А какой размах! Будто сошел со страниц фантастических книжек, что читал его старший брат. Дима…       Он не заметил прихода Алексея, рассматривая что-то на своем столе. Кабинет огромен, тут не потопчешься у порога, не услышат же. Близняшки внимательно проводили его одним взглядом, не трогаясь с места. Алексей остановился в паре метров, за спиной брата, но и отсюда было видно, на что смотрит Дима. Весь стол был усеян фотографиями. Счастливые супруги на фоне новогодней ели; Софья Альбертовна, одетая в летний белый сарафан, на фоне сада; Дима и Соня, вместе держащие большой каравай. И на всех фотографиях счастливые улыбки. И среди запечатленных счастливых моментов лежала бархатная коробочка.       — Теперь мы квиты, Леша, — с горечью усмехнулся академик.       Из Леши будто разом выбили весь воздух. Его Тосю забрала болезнь, и как бы младший Сеченов не обвинял старшего брата в бездействии, может, Диме не под силу было спасти безнадежно больную. Но счастливая невеста с фотографий на столе, была убита, и Алексей мог ее спасти, если бы не пустые обиды.       — Я пытался уговорить Славу, но он отказался приходить. Славный мальчик, — даже сейчас, в голосе Димы звучало извинение.       В глазах Алексея стояли слезы. Как же сильно он облажался…       — И не удивительно. Я всё похерил, жизнь свою похерил, и чуть сына не угробил, — Алексей, не в силах поднять на брата глаз, смотрел в пол. — Родителей предал, и тебе жизнь сломал…       — Леша… — академик позвал младшего брата, а когда тот взглянул на него в ответ, обнял.       Какими бы не были их обиды, их потери, обоим жизненно необходимо прощение друг друга. Леша порывисто обнял старшего брата в ответ.       — До сих пор сопли распускаешь, как в детстве? — Дима искреннее старался, но голос получился надломленным, лишенным радости от встречи.       — Честное слово, после армии это первый раз, — а Леша попытался улыбнуться, но вышло криво.       Оба брата приблизились к столу. Дима позволил младшему рассмотреть фотографии. Алексей чувствовал вину, и попытался загладить ее, насколько это было возможно:       — Она была сильной. Ему не удалось ее сломать.       — «Ему»? — нахмурился старший Сеченов.       — Твоему другу, ученому. Захарову.       Алексей ожидал увидеть на лице брата боль от предательства, гнев, ненависть, да на худой конец — замешательство! Но академик выглядел пораженным. Как в замедленной съемке, притянул к себе бархатную коробочку, вытаскивая полимерную ячейку в форме сердца.       — Харитон был там, в момент взрыва? — в безумных догадках истязал себя Сеченов.       — Да, он погнался за ними. Дима, что?..       Но Дмитрий Сергеевич хотел кинуться к выходу, опомнился и приказал:       — Левая, Правая, ко мне!       Балерины послушно пересекли кабинет и остановились перед мужчинами.       — Дима, ты что собрался делать? — опасливо поинтересовался Леша. — Ты вообще уверен, в том, что ты собрался делать?       — Уверен, — в нетерпении прошептал академик в плотную подходя к Левой. Совершенно наплевав на здравый смысл.       Вдруг бережно, словно это была Соня, он провел пальцами по скрытой прорези. Вынутая полимерная ячейка полетела на стол, а новая, в форме сердца, плавно вошла в гнездо.       — Катя не должна была почувствовать колебании обычного полимера в ячейке, если только там не полимер… — затараторил академик, отступая на пару шагов. Леша настороженно закрыл собой старшего брата. Левая вдруг встрепенулась, ее движения стали плавными, человечными…       — Соня… — с надеждой позвал любимую Дмитрий Сергеевич.       — …       Все произошло в считанные секунды. Левая ударила Правую с такой силой, что та отлетела и затормозила телом о пол, оставляя на нем борозды. Записанные в памяти искусственным интеллектом команды не помогли Правой эффективно защититься от нападок Левой, что двигалась слишком живо и яростно.       — Твою мать… — прошипел Леша, оттесняя старшего брата к рабочему столу. От выхода они отрезаны.       — Она и твоя мать тоже, — Сеченов старший опомнился и кинулся к «Груше».       Защитный купол не видил в Близняшках угрозы, а Левой не видил вообще, так как в ее полимерной ячейке бета-коннектор. Единственный способ обезопасить себя — установить купол вручную, и как можно быстрее. Но Дмитрий Сергеевич замер, когда Левая придавила Правую собой, воткнула острые шпильки в пол и дернула на себя ее голову. С такой яростью, с такой свирепостью, что по всему кабинету прокатился срежет металла. Голова Правой отлетела, и Левая грубым рывком вошла рукой в ее тайник и вынула оттуда ключ от полимерных контейнеров с Человеком-желе.       «Груша» пропищала, Левая перевела взгляд на Сеченовых, и вдруг потеряла всякий интерес к ключу. Если купол накроет ее, ключ станет бесполезен. По телу Левой прошла мелкая судорога, и она приготовилась к прыжку словно хищник, пружиня на носках. Алексей среагировал моментально, но силы человеческое тело не способны даже сравниться с быстротой роботизированного. Леша успел только откинуть брата от рабочего стола, за линию появляющегося купола. Защитный механизм сработал, оставляя Дмитрия Сергеевича за его пределами. Левая настигла Лешу быстро, схватила за голову и свернула шею, вышвыривая его тело как тряпичную куклу. Балерина с пол минуты неотрывно смотрела на старшего Сеченова, а после бешено заколотила по защитному куполу. В кабинет ворвались боевые роботы и «Аргентум». Левая вдруг пошатнулась и замерла, словно заводная игрушка.       Сергей нёсся через комплекс «Челомей» как ошпаренный. Кате надоело бежать за мужем, и она прикрикнула:       — Сережа!       Это уже не первый раз, за двое суток, когда Нечаев пытался прорваться к академику Сеченову в лабораторию. И каждый раз охрана на входе давала ему отворот-поворот. После выведения из строя Близняшек, Дмитрия Сергеевича охраняли бойцы «Аргентума», и к каждому из них был приставлен боевой робот «Каракурт». Сам академик никого к себе не подпускал, и отвечал только на экстренные звонки. Сухо, и без особого энтузиазма.       — Не могу я так, Катя! — развернувшись на пятках, отчаянно затараторил Сергей. — Да ебучие пироги, да я с ума скоро сойду! Он мне как отец родной, я защищать его должен. Не только от врагов, но и от себя самого, Кать. Сначала жена, через два дня младший брат… А теперь он закрылся у себя в лаборатории! Может он уже пулю в лоб себе пустил? Славка че, сиротой останется что ли?! А мы как без него?!       — Не останется, Сереж, — Катя встряхнула любимого за плечи. — И ничего Волшебник с собой не сделает! Нечаев, ты как в первый день… неужели шефа так и не понял? Замышляет же что-то, я уверена…       Только после Катиных слов Сергей под успокоился, перевел дух, и согласился с тем, что лучше не показываться на глаза шефа нервным. И так нервов хватает, и без Нечаева.       У входа в лабораторию их встретил товарищ Лебедев.       — Я почти закончил! — победоносно объявил руководитель АПО. — Сроки сжатые, но наш отдел постарался на славу.       — И что же вы сотворили на этот раз? — Нечаев осмотрел входную дверь, но ничего нового не заметил.       Лебедев нахмурился, но Блесна сложила ладони в немой мольбе, и Алексей Владимирович пропустил слова майора мимо ушей.       — Нам было важно информационно запечатать то, что сейчас находится в лаборатории. Но выйти оттуда было нельзя.       — Поэтому академик не выходил? — выдохнул Сергей, на что Катя покачала головой.       Планшет в руках Лебедева одобрительно запищал, и руководитель АПО пригласил Нечаевых в лабораторию. Сеченов стоял рядом с Левой, что застывшей куклой сидела на стуле. К ней, как и к полимерной ячейке были подключены провода. Академик что-то быстро печатал и сверял с формулами, горящими на подвесном экране. Катя тут же приблизилась к полимерной ячейке.       — Слышишь? — в голосе и движениях академика звенело нетерпение.       — Оно пульсирует, но не реагирует. Быстро бьется… — Катя пыталась прислушаться, но полимер в ячейке будто прибывал в каком-то хаосе.       — Нейрополимерный расширитель не способен принимать сигналы и колебания обычного полимера в ячейке.       — Состав в ячейке изменился, — заключил Сеченов.       — Как такое возможно? — Лебедев подскочил к записям, пробегая по ним глазами.       — Катя, подойди к нему, протяни руку, — Сеченов тоже приблизился к сердцу.       В близи, пульсация ощущалась сильнее. В голове вдруг стало фонить. Сергей хотел подойти, но Катя остановила его:       — Все нормально. Это…       — Нейрополимер, — Сеченов заботливо провел пальцем по полимерной ячейке.       — И что это значит? — Сергей все же подошел, но понять ничего не смог.       — Локальный массив данных. Внутри ячейки находится не совсем обычный нейрополимер. Самый первый образец, агрессивный, добытый из нежелательных элементов общества: убийц, маньяков и насильников.       — В который и угодил Захаров? Да ебаные пироги, ничего без этого урода не обходится! — Сергей выругался, нервно расхаживая по лаборатории.       Катя вдруг взглянула на академика и с сожалением прошептала:       — Дмитрий Сергеевич…       — Почему бы просто не расхерачить этого ублюдка? — в праведном гневе Сергей указал на полимерную ячейку.       И Сеченов, не отрывая взгляда от полимерного сердца, коротко ответил:       — Она там.       Сергею не хватало сил даже выругаться. Дела приняли поганый оборот.       — В массиве данных нет отдельных личностей, они все взаимосвязаны. Сплетены в единую сеть. Вытащить кого-то одного практически невозможно, — Лебедев оторвался от записей и поник. — А если вмешаемся, Захаров сможет проникнуть в «Коллектив».       Бета-коннектор не позволил бы ученым вмешаться, но если избавить от него полимерную ячейку, массив вырвется на свободу.       — А нельзя как-то прибить ХРАЗа там, в массиве? — предположил Сергей.       — Нечаев, неужели в твоих словах появилась логика? — прыснула Екатерина.       — Это возможно? — Сергей обращался к ученым, а глазами стрелял в Катю.       — Весь спектр возможностей товарища… Захарова до конца не известен. Если сравнивать агрессивный массив, так сказать, с уже имеющимся «Коллективом»… — товарищ Лебедев не закончил свою мысль, как его перебили.       — Все равны, но кто-то ровнее, — мрачно усмехнулся Сергей, поражая присутствующим своей догадливостью.       — Но есть лазейки, позволяющие заглянуть в массив доктора Захарова, — Лебедев наконец нашел лаконичное обращение к бывшему коллеге. — Для этого я и создал информационный «купол»!       На этом поразительная догадливость Сережи закончилась, а Лебедев протянул академику устройство, похожее на рацию. За Сержу догадалась Катя. Когда академик войдет в агрессивный массив данных, нахождение людей с нейрополимерными расширителями в информационном «куполе» может позволить Захарову прорваться на свободу. Дмитрий Сергеевич добровольно закроет себя в лаборатории, имея для средства связи лишь то устройство, которое ему передал товарищ Лебедев.       — Мы приступим после похорон, — объявил академик Сеченов. — Командир Нечаев предоставит мне, на основе полученных в ходе допросов данных, план по захвату верхушки сопротивления.       Нечаев гордо кивнул, задумался и опешил. Такая быстрая смена эмоционального фона на лице Сергея заставила Катю хихикнуть.       — «Капитан»?! То есть как?       — Товарищ Кузнецов подал в отставку и рекомендует на свое место тебя. Пока он подстрахует, а дальше все полномочия перейдут тебе, — Сеченов хлопнул названного сына по плечу, поддерживая рекомендацию Кузнецова.       Сергей шумно втянул воздух, а щеки, к его стыду, слегка зарумянились. Товарищ Лебедев отдал команду собрать предметы первой необходимости и продовольственный пакет, которые разместят в лабораторий. Катя вызвалась перевезти из квартиры академика часть одежды. А Дмитрий Сергеевич приблизился к полимерной ячейке в форме сердца, закрывая ее от всех, кто находился в лаборатории, и нежно прошептал:       — Главное — ты жива, а остальное все поправимо.       Людей на Предприятии 3826 не хоронили. Путь умерших не заканчивался в земле, а лишь на время приостанавливался в морге, на нижних этажах комплекса Павлов. Вопрос встал ребром, когда в 1951 году умер сын товарища Курчатова. После продолжительных дебатов единогласным решением было принято организовать под кладбище небольшой участок земли, скрытый от посторонних глаз. Рядом с Курчатовым младшим лежали Арно и Клавдия Лизовы. Там и похоронили Алексея Сеченова, словно Прокофьева, без лишних глаз и ушей. Ученая когорта, чета Нечаевых, сам академик и Слава, что вцепился в пальто дяди мертвой хваткой. Катя лишь раз высказала мнение по поводу нахождения ребенка на таком травмирующем детскую психику «мероприятии». Но Сеченов, о жизни которого мало кто знал, на самом то деле, признался ей: «Я похоронил обоих родителей и всю жизнь бы жалел, если не присутствовал на похоронках». Нечаева выразила свои соболезнования, но академик вымучено улыбнулся и похлопал девушку по плечу.       Всю похоронную «процедуру» выполняли Вовчики. Слава всхлипнул, и достаточно громко во всеобщем молчании.       — Твой отец был героем, — Дмитрий Сергеевич робко приобнял племянника.       Слава, в протест, помотал головой, и Сеченов потрепал его по волосам. Со временем, когда детская, но сильная обида пройдет, Слава всё поймет.       Сергей заметил на стоянке подъезжающую машину и тихо шепнул Кате:       — Смотри, нянька приехала.       Титанических усилий Екатерине стоило, чтобы не засмеяться. На похоронах! А все потому, что из машины вышел Михаэль Штокхаузен. Погребение закончилось, Нечаевы сразу ушли к машине, на которой приехали вместе с Сеченовым, как личная охрана.       — Ну что, пытливый ум, едем на полимерную вакцинацию? Готов стать законопослушным гражданином «Коллектива»? — торжественно обратился к Славе Михаэль.       Мальчик оживился, и после одобрения дяди позволил немцу увести себя. А похоронная процессия разбредалась кто куда: Павлов старался быстрее покинуть кладбище, так как один только его вид пугал ученого; Челомей присоединился к коллеге, тихо переговариваясь с ним; Курчатов скорбно простился с памятником сына и нагнал академика Сеченова. Ученые выразили друг другу соболезнования. За ними наблюдал товарищ Вавилов, хмуро стоявший в стороне. Дождавшись ухода Курчатова, он поравнялся с Дмитрием Сергеевичем, заставляя того сбавить шаг.       — Товарищ Лебедев рассказал, что похороны отменяются, — Вавилов недоверчиво осмотрел академика, но тот сохранял спокойное лицо.       — Да, их отменил я, — коротко ответил Сеченов.       — Я понимаю тебя, Дима, — с сочувствием начал Вавилов, — самому еще полтора года казалось, что жена на кухне кастрюлями гремит, но это лишь самообман. Дима, девушка заслуживает покоя…       — Она жива, — более хлестко ответил Дмитрий Сергеевич.       Вавилов нахмурился пуще прежнего. Лебедев может предполагать и фантазировать сколько угодно, но траур Сеченова превращался в одержимость. Впервые Вавилов видел товарища настолько отрешенным от общего мира. Похороны брата не вызывали в нем тех эмоций, что вызывала сама мысль о убитой Софье Альбертовне, а если быть точнее — мысли, что она на самом деле жива. Но когда самообман закончится, осознание потери может стать последней каплей в помутненном разуме.       — Соня никогда не ляжет в землю рядом с братом, — Сеченов отчеканил эти слова, пальцем указывая на одиноко стоящие памятники, и прервал разговор нетерпеливом взмахом руки.       Нечаевы нырнули в машину, а следом за ними и академик Сеченов. По дороге до комплекса «Челомей» академик прочел подробный план захвата, представленный майором Нечаевым и капитаном Кузнецовым. Прочел до конца и обратился к Сергею:       — Закончите это дело. Даю полную свободу воли.       Сергей сжал кулаки, а Катя отвернулась к окну. Каждый из них понимал, что Сеченова больше не интересовало ни сопротивление, ни Волков, ни Завьялов. И оба понимали, что сейчас Дмитрий Сергеевич добровольно закроет себя в лаборатории, пока не удостоверится в своей правоте, или в своем проигрыше. Нет больше у него сил уговаривать отступников, нет больше сил проявлять к ним милосердие и понимание. И если «Аргентум» решит казнить всех на месте, приставив к стене как в жестокое время репрессий, Дмитрий Сергеевич не вмешается. Что-то чистое, настоящее, что отличало его от остальных, умерло вместе с телом, которое доставили к нему на носилках.       Нечаевы проводили академика до лаборатории. Стоило им скрыться за поворотом, как по линии внутренней связи позвонил товарищ Лебедев.       — Все готово, Дмитрий. Как ты и просил, я вскрыл запечатанный архив. Чертежи бета-коннекторов я оставил на столе.       — Благодарю, Алексей Владимирович. Что-то не так? — Сеченову удалось уловить тревожные нотки в голосе коллеги.       — Меня беспокоит товарищ Вавилов. Он имеет некоторые сомнения, касающиеся вашего состояния…       — Сообщите мне, Алексей Владимирович, если ваше беспокойство превратится в опасение. И да, товарищ Лебедев, не подпускайте Николая Ивановича к телу моей жены. Никого не подпускайте.       Сеченов первый завершил звонок, входя в лабораторию. И когда дверь за ним захлопнулась индикатор загорелся красным. Средство связи тихо зашипело. В сложившийся ситуации, это большее, на что способен был товарищ Лебедев. Левая, лишенная своей полимерной ячейки, застывшей скульптурой сидела на стуле без признаков жизни. Рядом, на металлической подставке, лежало Сонино сердце. Пару нехитрых манипуляций на компьютере, и на экране выскочило окно загрузки. Данные из массива выгружались прямо на лабораторную «Грушу».       Сеченов опустился в кресло. Может, все это пустые надежды, фантазии? Просидит в отчуждении неделю, пусто глядя в черный экран. Выйдет, и наконец похоронит то, что осталось от Сони. И если существует что-то после смерти, попытается найти ее там.       На подвесном экране вспыхнула картинка, и в первые секунды академик не мог поверить в то, что видит квартиру Захаровых. Та самая кухня, в которой Сеченов подолгу сидел после смерти родителей. Те самые увядшие петуньи в горшке на подоконнике. Тот самый старенький чайник, накрытый кружевной салфеткой. И за столом сидели двое: Соня и Харитон.