Свет далеких планет. Террор

      — Удивительно, как в такой интеллигентной семье, могли проявиться такие поганые гены, — скучающе размышлял Харитон, сидя на своей кухне. — Жил как дворовая шавка, и закончил как дворовая шавка.       — Что ты наделал?.. — пораженно прошептала Софья Альбертовна, сидя напротив Захарова. По телу пробежала мелкая дрожь. В глазах стояли слезы. Захаров только что ее руками убил Алексея. Того самого Лешу, который боялся в детстве спать без ночника. Папу Славы, самого доброго и отважного мальчика на всем белом свете. Лешку Сеченова…       — Жаль, что он оказался проворней, так бы от всех проблем избавились… — в руках Захарова вдруг появилась дымящая сигарета, и он хотел прикурить, вот только прервала его внезапная женская вспышка гнева.       — Что ты наделал?! — закричала Соня, ударяя по столу. — Мразь, что ты наделал, я тебя спрашиваю?!       — Задавай этот вопрос себе, — пожал плечами Харитон.       — Ты забрал у мальчика отца, оставил сиротой!       Захаров зло отшвырнул сигарету и прошипел:       — Какая правильная… А у самой руки по локоть в крови. Скольких детей оставила сиротами ты? Не драматизируй, у паршивца остался его горячо «любимый» дядя. Будь уверена, наш «великий творец» и ему применение найдет.       — Не смей! — Соня снова ударила по столу, наклоняясь ближе.       — Дима всегда использовал все, что попадалось ему на глаза, чтобы добиться своих целей. Он использовал своего щенка из «Аргентума», меня, тебя, и мальчишкой воспользуется, — мрачно усмехнулся Захаров.       — Не закроешь свой поганый рот, его закрою я! — угрожающи сощурилась Софья Альбертовна.       — Меня поражает твоя слепая доверчивость. Дима, может и слишком мягкий человек, но достаточно хитрый. Ему всегда нужны те, кто сделает грязную работу за него. Он голова, но для выполнения команд нужны руки. Разумное объяснение его патологической любви обкладывать себя солдатиками. И найти, для собственного ублажения, подобную женщину задача не из легких, — собственные размышления захватили разум легкой дымкой, что усыпила бдительность. И Захаров, невольно, дал Соне зацепиться за едва уловимые нотки зависти.       — Вот значит, как? Вместо мифической власти твой друг выбрал мирские телесные удовольствия, оставляя тебя в бесконечном одиночестве. Бедный, бедный, всеми брошенный Харитон, — ярость еще клокотала, вот только к ней прибавилось откровенное глумление.       — Это я наладил систему поставок подопытных на Предприятие! Я адаптировал нейрополимер под человеческий мозг! Многие из тех, кого он защищал, не достойны по земле ходить! Теперь он поймет, теперь Дима все поймет. Нельзя усидеть на двух стульях! — А Харитон все распалялся под этим женским брезгливым взглядом.       — Выблядок… Дима доверял тебе, верил, что помиритесь. А ты настроил всех против него. Ты готов был ему шею свернуть, гнида! Богом себя возомнил? Но вот что я перед собой вижу: ты лишь слизняк, которого жалко придавить ботинком. А стоило бы! — и жив был этот слизняк только потому, что Дима за него просил. И Соня ничего не могла с этим сделать.       — Можешь лить эту грязь сколько угодно, быстрее выдохнешься, — Харитон расслабленно откинулся на стуле. В руке снова оказалась сигарета.       — Надеешься от меня избавиться? Ага… на хуй сходи, мудила! — Соня вылетела в коридор.       — Куда собралась?! — Харитон кинулся за ней.       И так отсюда видно, что выход из квартиры заперт, и Соня закрылась от Захарова в гостиной. Пока тот барабанил по двери, она подбежала к окну. А за окном все смазано и серо, будто кто-то кистью провел по свежим краскам. Софья Альбертовна пересекала гостиную загнанным зверем, а когда ярость отступила, села на диван. По началу голова болела от количества мыслей. «Это не Лимбо», «Как у него получилось?», «Неужели все настолько плохо?». А когда наступила апатия, на колени запрыгнула кошка, что сидела до этого на серванте. Потерлась, замурлыкала и прижалась. Соня потрепала ее по спине и ужаснулась: «Никто не знает, что я здесь».       — Догадалась уже? — послышался довольный голос Харитона за дверью.       Замок щелкнул снаружи, у хозяина квартиры был ключи. Сколько времени прошло? Минут пять? Или пять часов?       Захаров вальяжно расхаживал по комнате, заметил на ее коленях свою кошку и недовольно позвал:       — Муся!       Но Муся не отозвалась, а прильнула к Соне, требуя ласки.       — Пришел нам на нервы капать? — Софья Альбертовна лениво подняла на него взгляд, погладив кошку.       Его кошку. И что значит «нам»?!       — Стал бы я, по своей воле, терпеть твой грязный язык? — скривился Захаров, засовывав руки в карманы брюк.       — А ты и не заслужил нормального к себе обращения. Ты вообще, мало что заслужил.       Муся спрыгнула с ее колен и вернулась на сервант, подозревая, что скоро начнется очередная потасовка. И была права. Захаров не упустил возможности напомнить о Сонином положении. Никто не знает, что Софья Альбертовна жива, и за пределами массива, она теперь убийца Алексея Сеченова. Грязный ход, но чего он ожидал? Что девушка сдастся?       Но она лишь выпрямилась и холодно ответила:       — Не мудрено, что женщинам ты глубоко омерзителен. Даже кошка от тебя свалила.       Захаров подлетел к ней, но не решился закончить спор хлестким ответом, как задумал в ежесекундном порыве, подобном вспышке. Соня встала следом. И такая ярость застыла в ее глазах, такая сила, что занесенная над ее головой мужская рука медленно опустилась сама. Вот он — один из сеченовских сладострастных пороков во плоти. Что бы он не сделал, а Соня за него будет готова растерзать кого угодно. И Захаров и Сеченов оба властолюбивы, но по-разному, вот только Харитон ни перед кем лабызеть не станет, а Дима ради этой скрытой в женских глазах силы готов подчиниться, на коленях ползать.       Софья сейчас с с ним на равных, и физически от нее никак не избавиться. Чем сильнее воздействие, тем крепче ее воля. Тут подход тонкий, искусный нужен. И Харитон с радостью проведет Соню по всем граням болезненных воспоминаний, не подозревая, что Соня думает о том же.       Она не дала ему опомниться, тут же оказавшись за его спиной, в строгом костюме и медицинском халате. Грубо прочистила горло и заговорила почтительным, но сладким сочувствием:       — Голубчик, я в восторге!       Харитон уставился на нее, широко раскрыв глаза от удивления. Так к нему обращался только Бехтерев. А девушка все чинно расхаживала и расхаживала вокруг ученого.       — Прогрессивно, молодой человек, и имеет место быть. Но вот что волнует меня, ты сам знаешь, Харитон. Вот поучился бы у Димы. Друзья же, как-никак! К моему великому сожалению, я не могу пропустить твою работу на презентацию университета, — Соня перестала паясничать, и добавила от себя, — неудачник.       Харитон ощутил дикое желание поднять на девушку руку, но рано, хоть Соня и задела его глубоко, точно.       — И когда Дима стал для тебя соперником, а не другом?       Захаров шумно втянул воздух и решительно схватил Софью за локоть, задумав сбить с нахалки спесь. Он перенес девушку в НИИ мозга, где развернулась вполне безобидная сцена. Захаров, еще будучи молодым, шел с Димой, обсуждая изменения в проекте первой полимерной ячейки. Мимо прошла молоденькая лаборантка, и академик проводил ее заинтересованным взглядом. Захаров, стоящий рядом с Софье Альбертовной усмехнулся.       — Шутка о девушке, что еще не родилась, оказалась не шуткой. Диму всегда тянуло на молодых. Робких и краснеющих от его ухаживаний, — довольный, словно сытый удав. Улыбка с лица Софьи Альбертовны все же сползла.       — Жаль, что тебе нравятся женщины, которые стирают твое эго в порошок, — едко заметила Соня, чуть поникшая.       — Таких женщин очень приятно ломать, — Захаров хищно приблизился к Софье, нависая над ее лицом.       Соня вся скривилась и отодвинулась, театрально прикладывая руку к груди:       — Меня сейчас вырвет…       Но на глаза снова попалась эта кисейная барышня, что стала предметом внимания Сеченова. Сама Соня, нежная, ласковая и покорная только с одним мужчиной. Любимым мужчиной.       — Робкая значит… — развернулась к выходу и кинула Захарову лишь два слова, — Лысый гандон!       Захарова всего перетрясло от ярости, и он решил нанести первый серьезный удар. И Первый удар пришелся на одну из самых ранних травмированных сторон души: становление того самого закаленного характера. Все равно что нарисовать мишень размером с человека, и отойти от нее на три метра.       В нос ударил сладковатый аромат парфюма и дорогого алкоголя. Захаров стоял в богато обставленной зале, среди скромно одетых мужчин, сидящих на диване, и голых женщин, сидящих на мужских коленях. Немецкий бордель. Работницы кокетничали, подливали гостям алкоголь, а те по-хозяйски лапали их при всех. Никто не заметил, как двери заперли, а в центр, элегантный походкой, пританцовывая, вышли две девушки в масках. Сотникова и Королева привлекли к себе достаточно внимания. Мужчины глазели с вожделением, девушки нервно перешептывались. Никто из них не мог вспомнить этих двоих. Захаров, нарочито медленно, прошел прямо между Королевой и Сотниковой. Одна из них мазнула ученого оголенным плечом. Захаров довольно усмехнулся и покинул зал. Через три две минуты эти двое устроят настоящую резню. Его интересовала комната для особых гостей. Двое довольно высоких, мясистых генерала сидели на широких креслах, лицом к небольшой сцене. Захаров присел между ними, на низенький столик. Сложил ладони трубочкой и глумливо воскликнул:       — Можешь начинать, дорогая!       На ней был изумительный корсет, расшитый нитями жемчуга и камнями, что сверкали в свете ламп как россыпь звезд. И так туго он был затянут…       — Новенькая? — с заметным азартом подметил тот, что сидел справа.       А сквозь прорези в маске глаза горели огнем. Грациозно расхаживая по сцене, после пары ленивых акробатических движений, отдаленно похожих на балетные позы, она опустилась на колени, широко расставляя их. Тот, что сидел с лева и ближе к выходу, в нетерпении, потянулся к ее ногам мясистой рукой. Соня дернула его за руку на себя, ловко вынула из волос острую шпильку и вогнала ее генералу в голову, как нож в масло. Тот, что сидел справа, вскочил на ноги. Оружия при себе у него не было, и он хотел кинуться к выходу, но Соня прыгнула на него, сбивая с ног. Грузное тело рухнуло на пол, и девушка придавила его своим, замахнулась, и впечатала свой кулак в его скулу так, что голова мужчины отпружинила как у болванки. И наносила удары до тех пор, пока от лица ничего не осталось. Из-под маски градом текли слезы. Она неуверенно попятилась к сцене, на бедре размахалась чужая кровь. Девушка запнулась и осела на сцену, поджала под себя ноги, съежилась и закричала. Харитон залпом осушил два бокала с виски и радостно зааплодировал.       После добровольной изоляции академика Сеченова прошло четыре дня. «Аргентум» в полном составе покинул Предприятие 3826 для выполнения последней миссии. Товарищ Вавилов в мрачном и решительном расположении духа направился в комплекс «Челомей», с намерением закончить это безумие. Человек, имеющий на руках судьбу всего «Коллектива» тихо сходил с ума, и никто не желал вразумить его. А он и не хотел слышать доводы разумы.       На пороге его встретил сам Челомей, хмурый и слегка взволнованный:       — Николай Иванович, лучше тебе не переступать этот порог.       — Неожиданно! Хотя… кого я обманываю, знал ведь, — грустно усмехнулся Вавилов.       — У нашего товарища Лебедева теперь новые полномочия. И у него приказ, друг мой, — Владимир Николаевич все же впустил товарища, и они направились в хранилище конструкторского отдела. — Тебя, видимо, не переубедить.       — Меня эта ситуация беспокоит, Николаевич. Перейду сразу к делу: дела идут скверно, — мрачно заключил Вавилов.       — Разве? Как только проблему с сопротивлением решат, ОКО запустят. Подготовка к космической программе, наконец, окончена. Только вчера читал отчеты Курчатова. Мощная машина прогресса несется на огромной скорости, друг мой, — гордо ответил Челомей.       — Я не об этом! Мы с тобой его сколько лет знаем? Двадцать? Больше? Ты уверен, что мы дойдем до этой самой космической программы? — Вавилов взволнованно потер ладони.       — Осторожней, Николай Иванович, сам знаешь, что бывает с теми, кто нашему товарищу дорогу переходит. Считаешь он разумом помутился? — Челомей вдруг понизил голос, оглядываясь.       — Неужели ты ему поверил? — Вавилов даже оглядываться не стал.       — Не с проста бойцы «Аргентума» благоговейно обращаются к нему, как к Волшебнику, — загадочно усмехнулся Челомей, но товарищ его энтузиазма не разделил.       — В каком «оно» состоянии? — Вавилов не мог вслух произнести «тело».       Челомей вдруг остановился, и улыбка завяла на его лице. Сеченов утверждал, что его супруга жива, и Челомей рассчитывал увидеть хотя бы уцелевший нейрополимер, когда тело доставили в хранилище.       — Ничего не осталось кроме сплавов. Даже череп сгорел, — Челомей больше не мог ничего сказать.       — Теперь ты понимаешь…       — Товарищи, прошу, не усугубляйте наше положение, — извиняющийся тоном предупредил товарищ Лебедев, выходя из хранилища.       Челомей отступил на шаг, в отличие от Вавилова, что решительно направился в сторону хранилища. Лебедев лихорадочно схватился за средство связи с лабораторией. Устройство зашипело, и руководитель АПО залепетал:       — Дмитрий Сергеевич, тут товарищ Вавилов!       Товарищ Вавилов остановился, когда из-за спины Лебедева появилась пара боевых роботов.       Устройство зашипела, и с того конца послышалось строгое:       — Задержать.       Откуда у институтских администраций такая безудержная любовь к переманиванию певцов на новогодние праздники? «У нас на новогодней елке будет выступать сама Ведищева»! «А вот нас сам Хиль будет развлекать»! И в гонке за новогодним чудом администрация Славского института плотно присела на шею к Софье Альбертовне. «Вкус то у вас хороший, вот и организуйте нам праздник. И чтоб красиво было! Лучше, чем у гуманитариев этих»! Праздник удался на славу, работники и ученые института с восторгом предавались развлечениям, но только Софью Альбертовну постоянно тянули то в одну сторону, то в другую. В свободную минуту, она возвращалась в компанию друзей. Арно и Толик покуривали импортную папироску, одну на двоих. Рита, вся в оборочках и кружевах, прям как куколка заграничная, морщила носик и махала перед ним ладонью.       — Ну и надымили вы тут! — Рита чихнула, сердита глядя на мужчин.       Тут в компанию вернулась Соня:       — Что я пропустила?       — Так что там в бухгалтерии то случилось на самом деле? — Толик передал Арно папироску.       — Приемная перекинула звонок в бухгалтерию. Меня вытянули с важного совещания. Я трубку беру, а там какой-то извращенец дышит! В трубку эту самую!       — Мне приемная сказала передать в срочном порядке. А я что, докапываться до человек должна что-ли? — возмутилась Рита, подхватывая со стола бокал шампанского.       Но только ради приличия. Приличные девушки, по ее мнению, не пьют! Поэтому из шампанского выдохлись все пузырьки.       — Зачастили что-то все эти озабоченные. Вроде и не весна совсем… — пожал плечами Толик, косясь на такие соблазнительные, такие манящие рюмочки беленькой. В завязке Толик, но на праздник то можно же?!       — И все она по одному поводу звонят! Ты бы одевалась поскромнее, Соня Альбертовна, — Рита стыдливо отвела взгляд от декольте товарища Данко. От черного бархата, что так смело обтягивал фигуру. От необычно крупного банта за спиной. Может в институте все и привыкли к экстравагантной французской швее Софьи Альбертовны, но люди за его стенами к такой фривольности не привыкли!       — А это тут причем? — невинно хлопала ресницами Данко.       Тут Соню снова вытянули из дружеской компании, и девушка отошла на три метра, чтобы переговорить с подчиненными. Вторая партия закусок преступно опаздывала. Толик вернул себе папироску и обратимся к Арно.       — Рассеянная наша Соня Альбертовна стала.       — Ты на что это намекаешь? — насторожился младший Славский.       — Мечтательная и забывчивая. Я, знаете ли, влюбленных девушек сразу вижу. Глаз наметан у меня, зорко.       Арно расхохотался, да так, что из соседних компаний привлек внимание.       — Толик, ты ж не пил вроде, а такую ересь несешь. В кого, Толик, ну в кого тут влюбляться?!       Рита пораженно прикрыла ладошкой рот:       — Прокурорский сынок!       — Уже как пару месяцев пороги отбивает наши, — подметил Толик.       — Он же кретин! Да ты брешешь, Толя, иди проспись.       — Никакой он не кретин! У нас все девчонки в бухгалтерии от него глаз отвести не могут!       — Не, Славский, тут я согласен с Риткой. Был бы я бабой, дал бы, — Толик развел руками.       — Ты сумасшедший такие слова говорить?! Милиции нравов на тебя нет! — Арно отобрал у друга папироску.       — Я говорю тебе, что точно прокурорский сынок голову нашей Соне Альбертовне вскружил. Ну хочешь поспорим?       Мужчины протянули Рите по рублю. Девушка окатила их возмущением, но ставки приняла. В компанию вклинилась вахтерша и доложила.       — Я вас тут подслушала нечаянно. Ваш прокурорский сынок пришел. Как две минуты назад. В коридоре видела.       По залу, наконец, разнесли вторую партию закусок, и Соня хотела уже вернуться к друзьям, как ее окликнул официант:       — Софья Альбертовна, вы забрали письмо?       — Какое письмо? — нахмурилась Соня.       — Вам передать должны были, что посыльный вам письмо принес. Сам он на вахте остался, вот только было это минут пятнадцать назад.       Их с Арно завтра в часть увозят, и письмо она только через неделю получить сможет, если сейчас опоздает. Соня сорвалась с места, но высокий каблучок существенно усложнял задачу. А за ней следом, на безопасном расстоянии, увязались друзья. Соня выскочила из банкетного зала и устремилась вперед по коридору, но у поворота чуть не столкнулась с молодым человеком. Подглядывающие навострили уши. Рита увлеченно закусила губу и вцепилась мужчинам в руки. Арно настороженно уставился, а Толик уже знал на что потратит два рубля: уйдет в запой.       — Я же говорил! А неслась то как метеор! — Толик присвистнул.       — Тише, не слышно же! — зашипела Рита.       — Софья Альбертовна, какая встреча! А я вас искал… — сын прокурора появился в Славском институте при полном параде. Форму надел, да все звезды на погонах собрал. Многие, как поговаривают в тесных кругах, подарены больше за отцовские заслуги.       — А, это вы… — Соня сжимала и разнимала кулаки, сгорая от нетерпения, чем взбудоражила мужчину.       — Я вам по важному делу, — «обуза» для общества суетливо рассматривал Данко как под лупой, задерживаясь на некоторых местах чуть дольше.       — Только быстрее, быстрее! — Соня заглядывала ему за спину, на лестницу, ведущую на первый этаж. Чего этот слизняк копается?!       — Слышал вы ценитель литературного искусства…       — Подержите! — Соня всучила прокурорскому сынку свои туфли, подхватила полы платья и понеслась к лестнице, не замечая задорного смеха Арно и двух рублей в его загребущих руках.       Посыльный уже уходил с вахты, когда Соня закричала: «Нет»! В три прыжка пересекла лестницу и затормозила только у центрального входа. Посыльный запричитал:       — Товарищ Данко, ну сколько ждать то можно?!       Девушка засыпала посыльного извинениями. Тот достал из сумки письмо и протянул его Соне с вопросом:       — Оно?       Соня прошлась по конверту кончиком носа, вдыхая его запах. Ресницы блаженно затрепетали, и девушка расцвела так, как расцветают только влюбленные представительницы прекрасного пола. Посыльный поздравил ее с праздником и удалился. Соня раскрыла конверт, но тот оказался пуст.       — Ну Дима, ну дает! Не знал, что он настолько безнадежно романтичен! — рассмеялся Захаров, сидя на вахте с письмом в руках.       Соня пораженно уставилась на него, на письмо, угрожающи повисла над ним:       — Отдай!       — Попробуй, забери, — усмехнулся Харитон.       И вот он уже стоит в дверях лаборатории института. Молодой, тощий, неуверенный… Спиной к нему стоит Листова. Она убирает реагенты после практического занятия. А он жмется на пороге, ждет, когда она подаст хоть один знак, что заметила его!       Харитон шагнул вперед, медленно и робко.       — Ты что-то хотел? Я занята… — все же заметила…       Он пытается отвлечь себя, рассматривая узоры на ее юбке.       — Может прогуляемся в парке? Погода такая…       Листова оборачивается, и Харитон видит перед собой Софью. Она презрительно скалится и язвительно отвечает. Так, как ему ответила Листова:       — Что, прости? С тобой?! Ты на себя в зеркало давно смотрел? Мерзость…       И сама пораженно ахнула, от того что сказала.       — Боже, да она тебя с грязью смешала…       Харитон яростно сжал кулаки, а ноги будто в пол вросли.       — Нет, ну ты не настолько страшный, — Соня усмехнулась, а когда Захаров все же двинулся в ее сторону, предупредительно выставила указательный палец. — Но-но-но, тебе лучше не нападать на того, кто сильнее. А у меня то яйца побольше будут. Захаров все же хватает Софью за локоть, но тут же отпускает, когда они оказались в квартире академика Сеченова. Интерьер довольно скучный и обезличенный. Ни фотографий, ни книг, ни изысканного сервиза в серванте. На полу, в гостиной, лежит наспех скинутая одежда. Рубашка Димы и платье, ситцевое. Соня не носит ситец…       — Ты так кокетливо улыбалась еще минуту назад. Хочешь зайти? — Захаров указал на прикрытую дверь спальни, из которой раздавались стоны.       — Думаешь, не зайду? — нагловато, но уже более вяло спросила Софья и направилась в сторону спальни.       Подрагивающая рука застыла в сантиметрах от дверной ручки, когда она резко развернулась и кинулась к Харитону.       В следующую секунду он оказался на заднем дворе института. В тот самый вечер, когда его оскорбления перешли на новый уровень — физический.       Он был сыном дипломата. Умом особым не блистал, а среди талантливых сокурсников мог казаться туповатым. Но физическими данными его природа щедро наградила, не жадничая. Первенство по боксу среди университетов — причина, по которой его тянули до диплома, да и не без помощи папаши. Он имел определенные виды на Листову, да и та была не особо против, тем более что предложение отдохнуть на летней даче она приняла. И как-то вскользь имела неосторожность пожаловаться на сокурсника, который «донимает» ее своим вниманием. Боксер собрал друзей, дождался, когда Захаров появится в корпусе на дополнительных, и выволок в закрытый дворик, предварительно стащив ключи у вахтера. Церемониться с очкариком никто не стал. Именно в тот вечер в его голову впервые закралась мысль, скорее осознание тот, что человеческое тело несовершенно, и не каждому, в мире знаний и прогресса, будет место. Он, как существо разумное, вынужден терпеть боль физическую, словно в клетке. За свои стремления, за свои желания, да еще и от какого-то безмозглого стада. А половина всех его желаний — не заложники физических потребностей. И так всю жизнь… жалкую жизнь.       — Пересчитаем тебе ребра, а?       Харитона скрутило от боли, и на глаза попалась Соня. Она сидела на лавочке, неподалеку. Наблюдала за потасовкой, но без особой радости. Ситцевое платье подпортило ей настроение. Она могла проломить череп его обидчикам, не напрягаясь, но продолжала сидеть и наблюдать.       — Если хорошо попросишь, помогу, — пожала плечами Соня и перекрестила его!       Как же ему хотелось ударить в ответ, но не сынка дипломата, а Софью. Пересчитать начищенным ботинком ее ребра. Вот только физической боли она не боится. Она могла кричать, до ломоты стиснуть зубы, разорвать губы, вонзаясь в них от боли, но никогда, никогда! Не умоляла, не ползала на коленях. В ее глазах, перед пытками, нельзя было найти страх, но если вглядеться… Такое бывает в глазах людей, которые ходят по краю. В тех, кто тихо и спокойно спивается; в тех, кто вкалывает себе последнюю в жизни дозу; в тех, кто наносит себе увечья, желая применить в этот раз чуть больше силы. Росток смерти в еще живых людях, что встали на путь саморазрушения. Не видящие собственного будущего, потерявшие наслаждение в простых и элементарных вещах, эмоциях. Лишенная радостей настоящей любви и материнства, вынужденная бросаться в другие радости жизни. Деньги, дорогая французская швея, экстравагантные вечеринки, запрещенные нравственным и государственным институтом, она полностью отдала себя работе, на которой из нее слепили чудовище, не имеющее право пользоваться моральным компасом. Первый убитый человек, первая убитый мужчина, первая убитая женщина. Первый убитый ею подросток…       Это случилось еще в кабинете у Славского. Рядом стоял Арно. Ученый деликатно объяснил подопечным, что для нового эксперимента ему нужны компоненты, которые достать легальным путем, при действующей власти, практически невозможно. В Москве, как раз, сейчас шла ожесточенная битва между маргинальной прослойкой населения, а попросту — бандитами. «Важно помочь им создать на рынке монополию». Подопечные молчаливо согласились. А по-другому и быть не могло. Следующим днем Арно и Софья уже были в Москве. Славскому требовался товар Барина, а Барин настоял на ликвидации своих конкурентов. Штурм старого склада прошел без единого сучка и задоринки. Названые брат и сестра разделились, а за ними тянулись следы крови и тел. Требовалось зачистить цокольный этаж.       Соня уже готова была выстрелить, как перед ней выскочил мальчишка, лет пятнадцать, шестнадцать, а может и меньше. Она замешкалась, а подросток отступать не стал. Он покрепче сжал автомат в руке, и пальнул не прицеливаясь, наугад. Одна из пуль чиркнула по челюсти, Соня врезалась в стену и выронила оружие. Юноша, по малодушию и дурости, отбросил свое и побежал. Он мог уйти, но предпочел напасть, а приказ был — зачистить склад полностью. Соня нагнала его в коридоре. Сбив с ног, она вскочила на него, придавила собой и локтевым хватом сжала его шею. Все, что было в ее силах, это сдавить так, чтобы шея сломалась моментально. Может, и к лучшему, что ей не суждено иметь детей. Может и к лучшему, если всю жизнь она проведет в одиночестве. И смерть станет не страшна, ведь терять будет нечего. И груз грехов, кроме ее самой, никого больше под собой не придавит.       После успешной миссии, их встретил Барин. И так расщедриться от «хороших» новостей, что по щелчку пальца его люди расправили перед Софьей Альбертовной изумительную белоснежную шубку из песца. Ту самую. Плата за живых людей. Подношение за хорошо выполненную работу не спасло Соню от пустоты, что разрасталась где-то в груди. Ее хотят видеть не такой. Ее хотят видеть жестокой, беспристрастно выполняющей даже самые страшные приказы.       Харитон видел лицо каждого ею убитого, видел чужую кровь, что глубоко въелась в кожу ее рук. И знал, что это не уничтожит ее. Лучше дать Софье то, о чем она и мечтать не смела, а потом отобрать. От такого удара, не сможет оправиться даже она.