Gorshenev Inc

Альфа с трудом сдерживает себя, чтобы не погнаться следом и снова не прижать. Зверь в недоумении, но своё-то ведь он получит. Просто позже. И это не даёт окончательно взбесится.       Когда Андрей исчезает из кабинета, Михаил Юрьевич открывает окна настежь и звонит брату, предупреждая, что он нашёл себе пару на гон. Алексей, конечно, изумляется, это слышно по голосу, ничего ведь не предвещало, но отрицать что-либо сейчас себе дороже. Младший Горшок остаётся замом на дни отсутствия. Проектам и заказчикам не объяснишь, что у главы компании произошло животное сумасшествие.       Выкурив пару сигарет, Михаил спускается вниз, попутно раздавая указания. Сидит в машине, пока не видит всё-таки спустившегося Андрея (попробовал бы он только сбежать. Горшенев активизировал тогда всю охрану офиса с их безгранично всемогущими камерами слежения) и, наконец, отключает телефон нахер.       Остаётся малость. Доехать и не ебнуться окончательно от заходящей в течку омеге у него на заднем сидении, попутно случайно не попав в аварию. Гнать Михаилу Юрьевичу, вжимая агрессивно стопу в педаль газа, хочется невообразимо, но не больше, чем оказаться с Князевым в кровати, так что он не позволяет себе на дороге быть беспечным.       Путь от офиса до дома — туманен, на автопилоте. Всё остальное — потом, потом, потом. Главная цель на сегодня — переступить невредимыми порог и снова вжаться алчно, грубо, желанно в губы Андрея. Хотел удобства? Пожалуйста. Пусть получит их, блять, в этом, обустроенном по последним виткам трендов, коттедже, и выполнит свою задачу.       А задачу большой босс, его шеф, сейчас — его альфа ставит однозначную: стонать погромче, течь и подставляться. Первым делом, вырвавшись из кабинета, Андрей запирается в туалете на десятом этаже. Его так трясёт, что кран удаётся открыть даже не со второго раза — всё время соскальзывают пальцы.       Склонившись над раковиной, Андрей умывается холодной водой несколько раз подряд, полощет себе рот и напивается воды прямо из-под крана. Если ему и становится легче, то буквально на чуть-чуть, и особо это облегчение не ощущается.       Задрав себе толстовку, намоченными бумажными полотенцами он стирает с кожи остатки спермы, а потом, содрав ещё полотенец, дёргает вниз штаны и несколько раз проходится между ягодиц тоже.       Ещё как-то надо добраться до машины через всё здание, причём так, чтобы никто ничего не заметил и не понял… Андрей заправляется. Снова моет и лицо, и руки, и опирается двумя ладонями о столешницу, закрывая глаза и заставляя себя собраться.       Ситуация по-прежнему пиздец. Не то, чтобы он надеялся, что сработает, но сработало. С одной стороны, это хорошо, а с другой, его от грядущего всё равно ничто не ограждает.       Кроме, разве что, возможности… Кому-то пожаловаться? Что, если позвонить Алексею? Он бы точно вступился. Или рассказать кому-то из коллег. Не может такого быть, чтоб никто не сказал ни слова. Да из этого вообще можно раздуть скандал и охуенно подмочить репутацию всей компании разом. Особенно сейчас, когда всё вокруг остро реагируют на проблему неравенства…       Хлопнув дверью туалета, в лифт Андрей заваливается в каком-то огорошенном состоянии. Непонятно по какой причине, но он не может ничего сделать. Похуй на эту сраную должность, если для этого придётся подставлять жопу, но… Не только в этом дело. Скорее всего оно в том, что Михаил Юрьевич, надавив, заставил его снова вспомнить о том, что такое — без таблеток. И Андрею из-за этой своей слабости жутко на самом деле, противно и неудобно, и злится он чуть ли не до скрипа зубов.       В рабочем чате уже десяток сообщений. Зама ему пока так и не выбрали, поэтому Андрей сам пишет Алине — более-менее, на его взгляд, ответственной девчонке, что у него проблемы со здоровьем и что на будущие два-три дня за ней закончить с эскизами. Алина будет в ахуе. Но не больше, чем сам Андрей.       В холле охранник привычно ему салютует. Знал бы он…       Найти машину Михаила Юрьевича никакого труда не составляет. Андрей влезает на заднее, захлопывает за собой двери, но приоткрывает окно. У него с собой ни рюкзака, ни куртки. Всё осталось на пятом этаже, куда он не рискнул соваться.       Тачка тут же срывается с места — чужой прыти остаётся только позавидовать. Лбом Андрей упирается в сиденье перед собой и сидит так, пока на одном из перекрёстков не замечает нужное ему… Точно.       — Аптека, — говорит Андрей вслух, — сейчас.       Прислушиваться к нему, очевидно, никто желанием не горит, поэтому Андрей, шумно вздохнув, растирает лицо рукой и раздражённо стукает по чужому сиденью ладонью.       — Я говорю — аптека, — сипло рыча, повторяет он, — или ты собираешься сразу и детей заделать?       Почему, блять, он вообще должен об этом думать. Ну почему. В представлении Андрея если бы он и решил провести с кем-то течку, то точно не таким образом.       — И воду, — кивает он кассирше ещё через десять минут, а потом снова грузится на заднее, попутно открывая бутылку и шурша упаковкой купленных таблеток.       На удивление, живёт Михаил Юрьевич не в квартире в центре города. А в своём громадном загородном доме. Тем хуже, потому что задвигающиеся за ними ворота спокойствия Андрею не добавляют. Но во дворе расшаркиваться некогда — на улице давно не лето.       Поэтому Андрей живо оказывается в коридоре, а там, с трудом отлепившись от бутылки, в которую зачем-то вцепился, скидывает обувь и проходит чуть вперёд, опасливо оглядываясь. Тихо, пусто. Пахнет только шефом. Но дом не выглядит прям обжитым. Не как место, которое любят. Скорее, как место, куда приезжают переночевать, и то не каждый день.       Жертва, попавшаяся голодному зверю-альфе, очень интересная, поскольку ни разу не простая. Бунтующий омега, молодой, полный энергии и пышущий жаром от здоровья — лучший деликатес, доставшийся властно-контролирующему альфе. Подминать под себя кротких Горшок никогда не любил. Ему важен был выхлоп. Искра. В Андрее это было, а животное внутри только больше зверело, стоило тому разкомандоваться.       Альфа терпел, пожалуй, потому, что всё ещё была вероятность побега. Любого другого выпада, который нельзя предсказать в заваренной Горшком каше. Он отыграется в постели. Михаил Юрьевич обязательно пиздец как отомстит и за пощечину (ну и что, что заслуженную), и за незапланированную остановку около аптеки.       Как только захлопывается дверь его логова, хищник фантомно чувствует успокоение, смешанное с удовлетворением. Сейчас Князев полностью пропитается его запахом. Как снаружи, так и внутри. Потому что так устроена природа, и так правильно. Возможно, у них даже не было другого варианта (оправдательная никому не нужная ложь).       Больше не спрашивая разрешения, Михаил Юрьевич действует однозначно: хватает за бёдра Андрея и водружает себе на плечо его тушу. Хотя омеге все равно никуда не деться, но ждать, пока тот обнюхается и привыкнет, зверь точно не намерен.       Поднявшись по вихревой лестнице, альфа толкает дверь в просторную спальню с большой кроватью посередине. Матрас ни разу не мягкий, так что когда Андрея кидают на постель, он чуть подскакивает в воздухе, отпружинив. Почти сразу его прижимает Михаил Юрьевич своим телом, стоит тому освободиться от оков рубашки и брюк с нижним бельём. Быстро, четко, просчитано — одежда остаётся лежать на полу, а вскоре туда добавляются и княжеские шмотки.       Альфа помнит про душ и намеренно не собирается никуда Андрея выпускать, потому что есть кое-что, сука, лучше, чем любая вода. И это — слюна альфы. Михаилу Юрьевичу реально поебать, где и как там Князев вспотел или потек. Он готов вылизать всё, что угодно.       Первым делом это и выполняет: поставив Андрея на четвереньки, ебучий doggy-style, Горшок сплевывает вязкую слюну на выемку позвоночника, прямо на копчик, а потом размашисто растирает её по всей промежности. Вырваться не даёт — сжимает бедро Князева другой рукой крепко, возможно до синяков. Сплевывает ещё и наклоняется, чтобы собрать выступившую уже смазку со входа языком. Андрей прогибается в спине, на что получает поощрительный шлепок по ягодице.       — Да, вот умница. Так и надо, детка. Давай, выдави ещё немного смазки. Я думаю, ты способен на большее. Не хотелось бы тебя в первый же раз порвать.       И это правда. Приятного мало, точнее вообще ничего: ни альфе, ни омеге. Так что природой заложено позаботиться, и Горшок именно этим и занимается. Его уже давно трясет и лихорадит, а инстинкт всё равно заставляет приласкать Андрея ещё чуток.       На второй шлепок по заднице внутрь омеги погружаются сразу два пальца, растирают узкие стенки входа, втирают смазку. Ягодицы очаровательно тут же краснеют, так что их Михаил Юрьевич поочередно целует в центр, прикусывает мягкую плоть, и тут же к пальцам ещё спускается языком. Он добавляет влажности слюной. Так надо, так выйдет хорошо. И, наконец, наступает пик, когда зверь уже воет, совсем застилая любой рациональный взор, и Горшок входит полностью, замерев. В таком положении он сгибается, придавив собой Андрея, а обе руки держит на бедрах. Языком проходится по свежему укусу на плече, зализывает. И туда же кусает вновь. В прошлый раз это заставило омегу затрепетать и незамедлительно кончить. Михаил Юрьевич упустил возможность, не вылизав Князева хорошенько, но сейчас ни за что не допустит ту же ошибку. Андрею никуда не деться. Чего от Михаила Юрьевича ожидать Андрей не знает. Хотел бы знать, чтоб как-то подготовиться, но ни о какой подготовке, моральной, по крайней мере, речи сегодня не идёт. Он и глазом моргнуть не успевает, как оказывается в спальне, а там уже — совсем без вариантов. Чужой язык, задевший вход, пальцы, и ещё через секунду — член. У Андрея так перехватывает дыхание, что не получается даже вскрикнуть. Он просто замирает весь, напряжённо сведя лопатки и вцепившись двумя руками в съехавшее одеяло.       — Н-не двигайся, — сипит он, лбом упираясь в подушку. — Мне…       Не то, чтобы это прям больно. Но это пиздец нелегко сразу принять альфу всего, когда три года… До этого-то у Андрея совместная течка была всего один раз, и то по дурости, вот и… Продолжает, сука, теперь традицию.       Неожиданный укус всё в то же место заставляет Андрея отмереть и болезненно застонать. Да насколько там они, эти клыки у альф, вообще огромные.       Но против природы — хотя конкретно в этот день Андрей имеет очень много чего против своей природы — никак. То есть совсем. Слюна, конечно, помогла чуть раскрыться, но окончательно организм реагирует начавшейся течкой только сейчас, когда альфа, ещё раз двинув бёдрами, собой добирается как будто в пять раз глубже, чем надо. Тогда Андрей и чувствует, что он буквально ничего со сложившейся ситуацией сделать не в состоянии. Пошатнувшись, он хрипло выдыхает в ткань и сжимает покрепче зубы. Колотить, конечно, начинает неизбежно. И неизбежно по внутренней стороне бедра, вязко капая на постель, ползет мокрое.       Мотнув головой, щекой Андрей притирается к подушке, сильней выгибая спину. На него накатывает то ли ни на что не похожее, то ли давненько уже забытое состояние оцепенения, когда перед глазами становится совсем мутно, а мысли вместо того, чтоб складываться в связные суждения, просто растворяются. Поэтому на следующем толчке он все-таки вскрикивает, забывая и про идею с душем, и про все другие вещи, которые не имеют отношения к желаниям альфы.       От того, насколько в Андрее узко, сносит крышу. Надо думать, у него тоже совсем никого не было. Года два так точно. От того такой чистый, поманивший Горшка запах, ничем не был смешан. А это действовало, словно наркотик. Растворялось осознание единственности и общего превосходства перед омегой, так что зверюга… Решил немного подыграть и подчиниться. Остановился, дал привыкнуть, чтобы напомнить о себе, не переставал лизать шею и плечи, свои сильные укусы. Правда, ненадолго. Уже через минуту член толкнулся глубже, и бедра покачнулись назад. Толчки размашистые и быстрые, только бы достигнуть разрядки. Не важно, что не вместе. Альфа и так долго сдерживался.       Крепко прижав поясницу Андрея к кровати рукой, угол проникновения позволил нащупать ещё точку простаты. Судя по тому, как Князев сжался и зажмурился, срываясь на хрипы в голосе, Миша не ошибся. Примерно туда он и будет вдалбливаться последующие три дня.       От спермы внутри омега прямо-таки хлюпает, и этот звук очень желанный и приятный. Михаил Юрьевич добился своего и будет добиваться пока они на пару не уснут в изнеможении, а потом восполнит силы и продолжит. Потому что, мать его, природа.       — Андрюш, — шепчет альфа в шею, лижет кончиком языка завитки в ушной раковине. Поцелуи обрушиваются водопадом из ласки где-то после третьего оргазма, когда тело наконец распространяет некоторое облегчение по клеткам кожи изнутри.       Довольный зверь всегда благодарен. Князева переворачивают на спину и опускаются ртом на член, ловко вбирая до конца. Отсасывать Андрею сладко, снизу — вид охрененный, дымка желания снова застилает глаза. Приходится ненадолго закрыть, чтобы снова не сорваться. Губами Горшок отлично работает, он точно знает, как донести удовольствие омеге, и делает все, чтобы смазка не прекращала вырабатываться и пачкать простыни. Точно так же, как и сперма.       Закинув чужие ноги себе на плечи, альфа спускается к текущей дырочке и более-менее терпеливо, наконец в состоянии надышаться запахом, снова толкает внутрь язык, чтобы сделать омегу чистой, но ни в коем разе не сухой. К тому же, Михаил Юрьевич постепенно узнает эрогенные точки, на которые омега реагирует. И тогда урчит в удовольствии. И трётся щекой о внутреннюю часть бедра. Целует туда же.       — Послушный, покорный омега. Совсем ручной… Надо было только как надо приласкать. Хороший мальчик, — на этих словах Михаил Юрьевич припадает к губам в настоящем поцелуе. Не то, чтобы прошлые были просто игрой… Но вдумчивое лобзание альфа устраивает только сейчас.       Первый раз перетекает в третий, а третий — в момент, когда чужие губы смыкаются плотным кольцом вокруг головки собственного члена, и Андрея опять выкручивает оргазмом. Всё это сливается для него в одну длинную минуту, больше похожую на наркотический трип, потому что он ничего ровным счётом не соображает.       Мозг, охреневший от количества выплеснувшихся, наконец, гормонов, помогать прийти в себя не стремится. И Андрей успевает изъерзать собой всё одеяло, замочить простыни и вскрикнуть раз, наверное, де… Дцать?       У альфы ещё хватает сил что-то там бормотать, даже что-то, должно быть, связное, но Андрей бы ни за что сейчас не ответил ни на одну из услышанных фраз, даже если бы и постарался.       У него только и получается, что открывать рот, чтобы, максимум, глотнуть ещё воздуха. Права была врач насчёт рисков при продолжительном приеме таблеток: накрывает Андрея жёстко, и вместе с тем, сколько оргазмов он уже пережил, ощущения удовлетворения так и не появляется. Всё тело ломит, Андрею жарко, и он мокрый весь, не только между ног. Отворачиваться смысла уже никакого нет: целуются они, когда Миша подаётся вперёд, долго и медленно. Это и служит какой-никакой передышкой между всеми предыдущими заходами.       Когда кончается воздух, Андрей дёргает подбородком и, опустив ресницы, пару раз прерывисто вдыхает-выдыхает. Сердце клокочет у него прямо в горле, в висках тоже стучит. Только что его тут вылизывали, и, если б вернуться назад, Андрей бы, конечно, застыдился, но не он всё это начал, чтоб… Хотя и за первый час альфа его всего рассмотрел, покрутил и облапал со всех сторон. Андрей бы уже не отличил, где его запах, а где альфы.       В конце концов, получив передышку, он переворачивается на бок и, подобрав ко груди колени, заворачивается в одеяло, которое они окончательно раскатали по постели. Хоть это и тупо, хочется как-то прикрыться и обеспечить себе защищённое пространство до следующего раза. Мише он сейчас, как альфе, не может не доверять, потому что того требует организм, а вот как человек, пусть и бессознательно, он продолжает злиться.       Так-то всё, вроде, и ничего. Получив своё в первый раз, Миша чуть расслабился и… Андрей этого, в общем, не ждал. Что его станут облизывать настолько активно. Но всё равно ему физически хуёво, и альфа, понятное дело, поможет, но этот альфа кашу и заварил. Если бы мог, Андрей бы…       Да он, в общем, это и делает: когда альфа к нему суется, не удержавшись, цапает его за пальцы и накрывается с головой.       На слова Андрей огрызается. Будь Горшок менее удовлетворен, он мог бы омегу и ударить в «урок». С непокорными так раньше часто обращались. И всё же, Миша успокоен, а ещё в жизни на разу не поднимал руку на более слабого. Надеется, что никогда не станет, иначе просто отгрызет эту самую конечность.       За пощёчину в офисе альфа не злится. Андрей защищал как свою честь, так и свои границы, хотя о чем тут можно рассуждать, когда в гон на тебя нападает начальник. Даже не человек, а голодное животное.       Михаил Юрьевич сползает с кровати и пока больше не прикасается. Пусть омега побудет наедине с собой. Подхватив вещи с пола, Горшок уходит в другую комнату, куда скидывает одежду в корзину. Настроив воду на комфортную температуру, альфа вступает под струи, смывая с себя любые следы. На деле же, от них не избавиться, не стереть. Что сделано, то сделано, а усугубляться будет с остальными днями гона.       В прозрачной кабинке просторно, но тут же становится неприятно холодно. Раздражение сразу же с новой силой разливается по плечам, и Михаил Юрьевич вместо того, чтобы нормально помыться, сбивает руку об стену. На том месте остаётся красный след крови, но альфа его стирает. Не хватало устроить тут дом из страшилок. И не важно, что в этот душ он омегу впускать не собирается. Для себя же и смывает остатки выплеснувшихся психов со злостью.       Возвращается к Андрею он со стаканом воды и уже одетый в пижамные штаны. Не похоже, чтобы тот спал, но на всякий случай Михаил переносит его с осторожностью на недалеко стоящее кресло, а потом сдергивает простыни. Из встроенного в стене шкафа альфа достает чистый и новый комплект. Новый — во всех смыслах, приходится сдирать зубами болтающуюся на углу этикетку. Бесит.       Снова всё Михаила Юрьевича злит, вымораживает. Он также раздражённо сует подушки в наволочки и не успокаивается, пока всё не уносит в стирку. Его животные потребности сдавливают и угнетают, а ещё этот характерный омега…       Как раз вот Князев — пока самый нормальный из них двоих. Вот с него бы и стоило брать пример. Успокоиться, смириться хоть как-то, блять.       А потом Михаила так сильно снова пришибает желанием, что думать и заниматься анализом не остаётся сил. Морозит изнутри, а кожа жжется горячее углей и лавы. От себя реально тошнит. Чтобы отвлечься, Михаил Юрьевич набирает внизу гостевую ванну. Ещё с новоселья там стоят пару гелей и новая зубная щётка с пастой. Почти, сука, отель.       — Андрей, — зовёт в конце концов альфа хрипло. Вроде шевелится.       Прямо так, укутанного в одеяло, он и спускает Князева на первый этаж, где приглушённо горит белая подсветка и стоит наполненная водой ванна.       — Я буду наверху, — рычит Михаил Юрьевич, грозно закрыв дверь. Тяжело поднимается по лестнице и падает лицом в кровать. Пиздец накрывает заново, но врываться обратно слишком бешено по всем параметрам даже для него. Горшок воет мысленно, переворачивается лицом к потолку и очень сбито дышит.       Кто бы мог подумать, что от таблеток будет потом столько проблем. Однако, в жизни Михаила Юрьевича, полного разных зависимых линий, можно уже было бы предсказать. Оставшись в ванной один, Андрей окунается в горячую воду почти до носа и так замирает, окидывая помещение медленным взглядом. Настороженности он не ощущает, потому что течка в целом сильно притупляет все инстинкты, но всё равно всё вокруг совсем новое. Миша его принёс сюда в одеяле, а до этого ещё пересаживал в кресло, пока стелил постель. Сложно пробиться сквозь розовую вату, набившую голову, и снова быть ровно настолько же критичным, как раньше, когда о тебе позаботились. Хотя Андрей знает, что это до поры. Оклемается — будет думать совсем иначе, а пока его вполне устраивает получать какие-то удобства.       Моется Андрей неторопливо, но не потому, что намеренно тянет время. Просто поясница побаливает, а ещё он жутко тормозит из-за своего состояния. Сначала волосы, потом тело… Зубы Андрей зачем-то чистит тоже.       Из ванной он выходит, обернувшись в полотенце, и поднимается по ступенькам обратно. В конечностях жуткая слабость. Чтобы нормально добраться наверх, Андрею приходится хвататься за перила. И, хоть после ванной стало немного легче, к последней ступеньке он чувствует, как по ноге снова ползет капля смазки. Эта практически часовая передышка, конечно, дала Андрею что-то по-своему полезное, но сейчас ему хочется уже другого… Альфу за время его отсутствия развезло, походу, больше. С порога Андрея прошибает сгустившимся тяжёлым запахом. Ерзая, собой Миша снова сбил все новые простыни. Встречаться с ним взглядом Андрей боится, но всё же делает это. И тогда, дрогнув, роняет ненужное полотенце. Альфа смотрит темно, голодно и зло одновременно.       Тихо подобравшись к постели, колено Андрей перекидывает через Мишу и, обхватив ладонью его член, сам приподнимается и осторожно опускается сверху, направив в себя головку.       В этот раз он сразу принимает до конца, член погружается внутрь плавно, без заминок, и Андрей наклоняется, укладываясь альфе на грудь и лбом вжимаясь в плечо. Да, хорошо. Вот так. Сейчас станет легче. Им обоим это надо.       Сколько времени Андрей проводит снизу, Горшок не сверяет. Знает только, что дышит через рот, и спазмы мышц то внизу живота, то у горла напоминают о его нездоровом состоянии. Он как гребаная Алиса в Зазеркалье, только Миша в безвременье.       Однако, стоит омеге снова появиться на пороге комнаты, инстинкты заново заставляют привстать, повести носом по воздуху и на Андрея посмотреть. На этот раз он подходит сам. Альфе даже не приходится рычать. Все происходит само собой: вот под омегой прогинается матрас, вот он седлает начальника верхом, и вот…       — Черт возьми… — стонет на тяжёлом выдохе весь мокрый, словно не был вовсе в душевой, Михаил Юрьевич.       Князев насаживается, чем дарит облегчение для всех рецепторов одним своим присутствием. Он ложится грудью к груди, а Горшка жёстко знобит. Двигаться от того совсем не хочется.       Но пару медленных толчков на пробу альфа всё же делает, подхватывая Князева под ягодицы ладонями. И тянет на себя край одеяла. Миша накидывает на спину Андрея плед, напряжённо сопит, пока волны пульсации проходят от макушки до самых пяток. Горшок обнимает омегу, прижав к себе, и жмурится.       Страшно тихо в голове. Он затаивает дыхание и прислушивается тщательнее. В организме много процессов, которые Михаил не может контролировать в данный момент, от того находится в напряжении всё время, но сейчас…       Удивительно, как Андрей берёт под власть раздражение и возвращает давно забытое безмолвное затишье. Веки у Михаила дрожат, а по щеке течет солёная дорожка. От Князева тепло, и это не испепеляет. Горшок осторожно греется.       Миша не шевелится, и Андрей, пойманный этим внезапным жестом, до поры не шевелится тоже. Замерев, он осторожно прислушивается к происходящему, но альфа не выказывает никаких агрессивных порывов по поводу того, что он вот так забрался сверху. И Андрей на пару мгновений плотно смыкает веки, задышав шумно, прерывисто. Ему уютно, но вместе с тем тело требует продолжать, поэтому об Мишу Андрей трётся, скорей, бессознательно. Сейчас уже всё, не до морального компаса. Внутри клокочет нужда. И, выгнув поясницу, он покрепче сжимает альфу коленями и с тихим рокотом цепляется клычками ему в плечо. Не прокусывая до крови, но определённо оставляя следы.       Андрей первым начинает движение. Он вскидывает бёдра, давая члену выскользнуть из себя наполовину, и сразу опускается, дрогнув всем собой, обратно. Стоит вот так один раз качнуться, и он сам ловит неспешный, но плавный ритм, в котором двигается, оперевшись двумя согнутыми руками о Мишину грудную клетку.       Одеяло чуть скатывается у Андрея с плеч, и быстро становится жарко. Ртом он, жмурясь, то и дело елозит по чужому плечу. Периодически задевает языком: кожа у Миши горячая, аж раскалённая, на вкус солёная, но, почему-то, вкусная.       Укус приходится лёгким бонусом, который у альфы вызывает усмешку на выдохе. Сильными руками Миша помогает приподниматься и насаживаться на свой член. Андрей сжимается чудесно, и на этот раз спешить совсем не хочется. Зверь внутри желает растянуть удовольствие побольше, чтобы все рецепторы насытились и пропитались омегой, ведь он все ещё очень голоден.       С пересохших губ Горшка слетают тяжелые вздохи, а иногда — шепотом — окончание имени омеги. Получается интересно, они будто бы меняют изначально заготовленные роли. Сейчас Андрей полностью управляет ситуацией и, будто альфой, в том числе. Своим запахом и нуждой он вытягивает Горшка из вязкой топи рваной злобы — единственное, что у него осталось в живых после потери близкого человека.       — Если… Х-хочешь, можешь кусать сильней. Тебе можно, — разрешает альфа, а затем приподнимается на локтях и вот так Андрея и обнимая, обволакивая собой полностью, плавно двигается. Михаил Юрьевич ощущает, как вновь разбухает его член. Князеву, судя по всему, тоже очень горячо.       Да, вот так — точно хорошо.       Чувствуя, как Андрей теряет терпение, но двигается лениво, альфа снова перехватывает активность, позволяет упасть на спину и нависает сверху.       Остаток вот этого первого дня проходит для Андрея, как в тумане. Они с Мишей — мозг ленится называть его Михаилом Юрьевичем, да и тупо оно было бы в таких обстоятельствах — не вылезают из кровати. Приходится ещё раз сменить бельё. Сделать паузу на поесть и поспать. Андрей вырубается на пару часов, но просыпается среди ночи из-за того, что чувствует, как в задницу упирается Мишин напряжённый член — так они идут на очередной круг. Во сколько Андрея выключает окончательно, прям так, чтоб на шесть часов подряд, он не запоминает.       Но на второй день, самостоятельно спустившись вниз, Андрей десять минут проводит под душем и вяло тащится на кухню. Тело ватное. Или набитое соломой. Всё болит, но кожа при этом пиздец чувствительная, и каждое лишнее прикосновение шпарит, как огнём. Эта пауза точно ненадолго, но пока она есть, надо бы… Чего-то поесть? Хотя есть особо и не хочется. Одетый в чужую футболку, Андрей открывает холодильник и снова захлопывает его через мгновение, потому что из еды там в буквальном смысле бутылка воды.       Появление альфы на кухне, как будто ему мёдом намазано, не заставляет себя ждать. Двумя локтями Андрей опирается о высокую столешницу и, склонившись над стаканом с водой, заставляет себя немного попить.       Так, наверное, учатся ходить заново люди, которые долго не вставали. Или типа того. Колени у Андрея слабые-слабые, сейчас бы лечь обратно. Отпускать начнет ещё не скоро. Завтра к вечеру, если повезёт, а то и послезавтра…       Поймав на себе Мишин взгляд, он говорит, глядя в ответ исподлобья:       — Я хочу есть. Хочу омлет с помидорами.       Наплевать, спросить-то можно. Что Миша ему сделает в худшем случае, выебет? Очень смешно.       О том, что у себя дома, мягко говоря, нечего есть, Горшок как-то не думал, когда вез Андрея к себе. Он тогда, по правде, ни о чем не думал, кроме как драть омегу, как последнюю суку. Оттого сейчас, услышав, как стучит посуда внизу на кухне, альфа спускается по лестнице, сам искренне интересуясь, что же Андрей там найдет. Магии не происходит. Еда из воздуха не материализуется. Более того, от Михаила требуют что-то предпринять, хотя до ближайшего магазина ехать с полчаса. На это он вопросительно изгибает бровь и фыркает.       — Я тебе колдун, что ли, е-мое? Пей воду свою давай, — не очень-то вежливо отзывается Горшок, но на самом же деле реально задумывается, что им делать. Доставку заказывать — долго. И не факт, что зверь адекватно отреагирует. На своей территории альфа часто в гон будто сходит с ума.       Михаил Юрьевич ретируется в непонятном направлении. Возвращается быстро, через минут пять или десять с бутылкой шампанского, колы, тарелкой салата «Цезарь» и клубникой в шоколаде. Сам он в зубах держит шампур с шашлыком.       — Омлета нет, есть римский император. Вечером закажу доставку, если полегчает.       На вопросительный взгляд Андрея ничего альфа объяснять не хочет и точно не планирует. Да, ему пришлось забрать у соседей некоторые продукты из холодильника, но он положил деньги и оставил записку с содержанием примерно: «я прощаю ваши вечеринки, так что идите нахуй, у меня есть право взять кусок от этого вечного праздника жизни». Формулировка могла значительно отличаться, но смысл оставался примерно такой.       Горшок пошарил по шкафам, словно не у себя дома, и явно обрадовался, когда нашел обычные стаканы. Мясо и кола — пиздец, но раньше Михаил Юрьевич и не мечтал о таком. С Анфисой, бывало, не ели по три дня.       — Полегчает, — кивает Андрей многозначительно, наблюдая за всем тем набором еды, который Миша непонятно откуда вытащил.       Шашлык и цезарь — явно не то, чего бы он хотел на завтрак, но сейчас не до выпендрежа. Хорошо, что вообще есть силы поесть. Андрей бы хотел завтракать, не вылезая из кровати, а не удерживать себя в вертикальном положении всеми силами, но как есть. Оторвавшись от столешницы, он молча выдвигает один ящик и вынимает оттуда вилки, а потом второй, верхний, и уже оттуда достаёт две тарелки. Да, утром успел исследовать, что тут к чему.       Едят молча. Посадив себя на стул, Андрей немножко ковыряет цезарь, съедает один кусок мяса и пару клубник. Запивать это всё колой, чтоб потом ещё больше хотеть пить, он не собирается, поэтому добивает оставшуюся в стакане воду.       Уже возвратившись в спальню, Андрей укутывается с головой. Он чувствует себя очень ослаблено, хочется вообще больше не шевелиться, но по позвоночнику уже скользит холодной волной дрожь. Значит, скоро всё повторится. Но до тех пор Андрей выбираться не собирается. У них с Мишей лучше всего получается взаимодействовать в кровати, когда разговаривать не надо, и, лучше, чтоб при этом никто не соображал. Вот тогда у Андрея получается выносить происходящее. А в моменты относительной трезвости, как сейчас, ему уныло и плаксиво, и он точно не ощущает поддержку. Да и с чего бы, если он здесь оказался не по собственному решению, а так…       Ненадолго Андрей засыпает. Ему ничего не снится, но приходит в себя он из-за того, что спина под футболкой вся мокрая. Под одеялом в целом, как в парилке, поэтому, когда Андрей стягивает ткань с головы, чёлка у него буквально липнет к вискам.       — Миш, — зовёт он сипло, зная, что альфа где-то тут, совсем рядом, и начинает возиться, чтоб стащить футболку. Где ему ещё быть? Миша хотя бы даёт ему поспать. От его срыва Андрей изначально ожидал худшего.

***

      Сгрузив остатки еды в холодильник и мусорку, альфа на том успокаивается. Главное, чтобы не воняло и не добавляло раздражителей. После завтрака Михаил Юрьевич снова принимает душ и уже там чувствует, как вновь тяжелеет член. Если бы это помогло, и Горшок смог дотянуться, то он точно давно уже себе плоть отгрыз, как доставляющую неудобство конечность.       И всё же, познав расслабление и тишину разума, к этому чувству хочется вернуться. Михаил Юрьевич знает, как легко может затянуть то обманчивое облегчение, а деваться некуда. Уже хочется вернуться и повторить.       В спальне душно и пахнет сексом. По-хорошему надо сменить простыни, но судя по сопению, Андрей уснул. Словно из вредности, чувствуя, что альфе приспичит. Единственное, на что Горшка хватает тогда — открыть окно на проветривание и лечь на другой край по другую сторону. Без одеяла, поскольку запасное перетянул и укутался Андрей. Миша не против. Он вообще не привык с чужими людьми обниматься. Если бы не гон, не грёбаный врач и не таблетки, которые просто вымылись из организма с какой-то дурацкой скоростью, то ничего бы не было. Всё той остановкой лифта и закончилось бы.       Сжавшись в ком, обняв подушку, которая тут же становится влажной, Миша жмурится и бессознательно надеется, что на омегу очень скоро подействуют феромоны. И всё вновь решится само собой.       Андрей зовёт через какое-то время. Тихо, но достаточно, чтобы услышать и перевернуться на другой бок. Альфа делает два быстрых взмаха руками, и кокон из одеяла распутывается.       — Сейчас. Я тут, потерпи немного, детка, — следующий пункт — футболка и собственные домашние штаны, которые в последствие съезжают с угла кровати на пол.       Миша пристраивается, абсолютно твердый, и входит наполовину снова, рывком. Все равно уже так мокро и горячо, что головка скользит как надо. Оставшись на боку, альфа толкается на пробу, закусывает губу и размеренно двигается, наращивая темп. Носом он вдыхает пахнущие солью светлые волосы и легонько прикусывает кончик уха.       — Давай, сожмись чуть, е-мое, — дабы как-то сделать легче и менее влажно, Миша собирает с внутренней части бедра смазку, кладет на чужой член, растирая её полностью по всей длине. — сделай хорошо, будь умницей.       Дрочит Горшенёв ровно в такт своим толчкам. Так бессознательно альфа подчиняет себе зверька поменьше, нашёптывая: «твои желания — мои». И наоборот.       Андрей сжимается, кажется, даже толком не просыпаясь и до конца не приходя в себя. Когда Миша оказывается внутри, его окатывает громадным облегчением, а потом, конечно, становится в два раза жарче. И, слабо застонав, Андрей сильно прогибает спину, стискивая в пальцах края подушки. Какой-то своей частью он ждал этого момента. Когда снова накатит, и всё станет легко и просто, и физическое полностью заменит эмоциональное, потому что в постели Миша…       Миша обхватывает его между ног, и из-за интенсивности ощущений Андрей, крепко зажмурившись, закусывает себе губы.       — Резче, — сам просит он, зная, что сейчас достаточно будет двух-трёх глубоких рывков, чтобы излиться альфе на пальцы и продолжить.       Когда они в кровати, Миша понимает его с полуслова. С полувзгляда. Может, так оно и должно быть между альфой и омегой во время общего цикла, но… Это громадное облегчение. И этому облегчению Андрей отдаётся весь.       В первый раз он кончает быстро, хотя стонет всё равно звучно, тем более, что Миша двигаться не прекращает, выбивая из его тела всё новые и новые грани удовольствия.       То ли Андрей и впрямь забыл, как это бывает, когда ты с кем-то, а не гасишься препаратами, то ли организму всё равно, с кем, то ли… Непонятно. Но, буквально через пару минут после того, как Миша вынимает, Андрей полностью переворачивается на живот, тяжело дыша, а после сам приподнимается на четвереньки, оставляя грудную клетку на постели и щекой притираясь к одеялу.       Да, в постели куда как проще Мише подчиниться. Его уже не надо и просить: Андрей напоминает, что альфе нравится, автоматически, хочет он того или нет, а потом…       — Давай ещё, — шепчет он, тыльной стороной ладони стирая с губ слюну. — Хочу тебя ещё раз.       Всё-таки на второй день, можно сказать, что Михаил смиряется с происходящим. Даже Андрея изучает. Шанс на второй гон вместе невелик, о том вообще странно думать, однако он есть. У альфы срабатывает перестройка, некое превыкание, благодаря которому трахаться и быть нуждающимся, уязвимым с чужим человеком не так тошно. И тогда действительно становится многое легче.       Дрочить член Андрея, ускоряясь самому — проще. Волны возбуждения, накатывающие после уже испытанного оргазма — менее болезнены. Спазмы совсем спадают на нет, а промежуток времени увеличивается. Теперь кое-что можно стерпеть, как Миша и делал, лёжа в стороне.       Андрей выворачивается на второй круг, а альфа только и рад. Поза замечательная, как и вид — на голую гладкую спину, ямочки ягодиц и хлюпающий вход, что он сам трахает. Получается бережнее или так только кажется- не ясно. Когда оба кончают, наслаждаясь, и жадно выжимают все, то там не до глубоких размышлений. А альфа ебет тщательно, очень много вылизывает и лапает. Гарант того, что накроет в следующий раз чуть мягче и меньше. Они вместе выбирались утром есть — прогресс. К вечеру становится ещё легче, а курьер оставляет пакеты с готовой и некоторой сырой заказанной едой уже когда солнце совсем скрывается за горизонтом. Михаил Юрьевич приносит пакет прямо в постель. Андрей отсутствует, видимо, опять ушедший в душ, так что альфа не переживает. Он не ждёт и начинает есть сам, смотря в окно. Уже скоро придется решать, как все будет дальше, а вот договариваться… Договариваться Горшок по-человечески не умеет.       К концу третьего дня, когда перерывы между забегами становятся больше, а голова начинает постепенно включаться, Андрей впервые всерьёз задумывается о том, как теперь будет. До того он не пытался зацепиться за эти мысли, потому что смысла за них хвататься, когда тело требовало стелиться под альфу, не было никакого. Зато сейчас подскакивающей тревогой Андрея накрывает проворно, и он делается тихим, задумчивым и не особо стремится вступать в контакт первым. Миша тоже молчит — вот уж кто привык разговаривать исключительно приказами, чего от него ждать.       Андрей знает, что, если начнёт вкапываться в свои человеческие эмоции, будет худо, поэтому он, конечно, начинает рационализировать дальнейшее, но не углубляясь в собственное состояние.       Эти последние разы в развороченной постели они трахаются неторопливо, скорее, чтоб закрепить результат, а не сбить градус, потому что градус понизился сам по себе. Сколько раз за эти дни Миша его взял, Андрей не берётся и считать. Точно больше пятнадцати. В сущности, с ним было неплохо. Верней, что касается секса, с ним было хорошо.       Но случившееся до совместного цикла повисает между ними неразрешенным вопросом, и Андрею чем дальше, тем больше хочется просто уехать к себе. Ему просто пиздец надо оказаться в своей квартире.       Так что на четвёртый день, утром, когда они с Мишей заканчивают с завтраком, Андрей уносит тарелки в посудомоечную машину и говорит как можно более ровно:       — Вызови мне такси, пожалуйста. Телефон разрядился.       Свой айфон он не видел со вторника. И хорошо, что сегодня пятница. О том, что на работу сегодня не поедет, Андрей не упоминает. Это и так понятно.       Отчасти Андрей опасается, что Миша что-то скажет. Что им вообще придётся разговаривать о том, что произошло. Он уходит в ванную — в последний раз умыться и почистить зубы. Миша срываться за ним не торопится, и через полчаса Андрей садится на заднее сиденье машины.