Gorshenev Inc

Он называет водителю адрес — сперва рабочий, потому что за рюкзаком с ключами все-таки придётся как-то сходить, а потом уже и домашний. За ожидание водителю придётся доплатить, но платит Миша, поэтому Андрею без разницы.       В офис и из офиса он заскакивает очень быстро: хорошо, что многие коллеги на обеде. С теми, с кем видится, перебрасывается парой слов.       И вот, наконец, квартира. Захлопнув за собой дверь, Андрей вылезает из обуви, ставит телефон на зарядку и моет на кухне руки.       Всё здесь ровно такое же, каким оно было четыре дня назад. Включая брошенную недопитой чашку утреннего кофе. Андрей берёт её, чтоб перенести в раковину, но неожиданно выпускает из пальцев. Чашка шлепается на пол и, разбившись, выплескивает наружу остатки напитка. Вот тогда Андрей и начинает рыдать. И за сегодня, и за дни в коттедже, и за рабочее утро вторника. Ему кажется, что он вообще никогда так не рыдал: громко, долго настолько, что начинают жечь веки, некрасиво сморкаясь прямо в рукав. Его запоздало накрывает всеми отложенными эмоциями: и страхом, и злостью на то, что так получилось, и осознанием, что он три года терпел — чтобы что, чтобы его заставили? И хуже всего, что придется с этим продолжать ходить на работу. Толку-то, что его не уволят, если каждый день в офисе будет напоминать тот вторник?       Когда телефон включается, Андрей бегло просматривает сообщения и вырубает его обратно.       Субботу и воскресенье он проводит, никуда не выходя и особо не вылезая из постели. Тело уставшее, так что бессонницей, к счастью, его не настигает. Андрей всё равно сейчас предпочёл бы побольше спать, чтоб не пришлось снова иметь дело с реальностью, на него обрушившейся, как снежный ком.       Время решения, что же Михаилу Юрьевичу делать после гона с подчинённым-омегой, подходит как-то незаметно быстро. Плана нет от слова совсем. Так что когда Андрей просит безразлично вызвать такси, то самое альфа и делает, даже особо не отслеживая маршрут. Ему тоже хватило эмоций на несколько дней вперёд и предстоит многое осмыслить. Ещё непонятно, как теперь совместить их «определенные» отношения с работой. По правде, Михаил Юрьевич ничего совмещать и не планировал, как и вообще ввязываться в любого характера отношения. Тем более на работе — там, где ему была дана одна четкая задача, и это совершенно точно не трахать омег на столе совещаний.       Пиздец.       Он действительно чуть не выебал его в офисе. Горшок никогда не был так близок к срыву. Теперь, к тому же, и возвращению к своим прошлым зависимостями, но ни алкоголь, ни какой-нибудь меф не мог решить образовавшихся проблем. Они отлично отключают от реальности, но все остаётся на своих местах.       Черт возьми, они же оставили проект с Соколовым… На кого? Ладно Михаил Юрьевич, на брата можно было положиться, поскольку тот знал в бизнесе всё немного лучше него, а вот Андрей как выкрутился из той ситуации — не ясно. Вроде как подворачивался повод того уволить, если не справился, а вроде себе же дороже. Чтобы разузнать обстановку и как-то отвлечься, Михаил звонит Алексею.       — Привет, что с Соколовым? — с ходу начинает Горшенёв-старший, нервно бродя по комнате. Он ходит и желает чуть ли не кожу с себя снять, потому что ощущения дома у него больше нет. Князевский запах здесь насыщеннее его собственного.       — Проект сдали, Соколов доволен. Все остальное обговорим в понедельник, — тут же отчитывается Алексей немного сонно. Странно, всего-то навсего вечер. Неужели уже дрых? Хотя неудивительно, он ведь сам на кануне отменил любые выходные. Может, брат воспринял все слишком буквально. — Мих, в следующий раз… Хоть улики убирайте. Я отнес планшет Андрею вниз, конечно, но… Ё-моё, о чём ты…       — Да ни о чем я не думал, ясно?! — тут же взрывается Горшок и кидает мобильный на кровать. С психами он пинает ни в чем не виноватую тумбочку, а потом кресло. Перед глазами возникает образ текущей слабой омеги, которую приходилось реально носить на руках.       Не выдержав, Михаил Юрьевич бросает всё в таком виде, как есть, вызывает клининг и едет в офис. Куда-то, блять, где ему не будут напоминать, как сильно его внутренний зверь проебался, выбрав именно Андрея.       Вопреки всему, Михаил Юрьевич занимается в кабинете чем угодно, но не работой. Он рисует каракули на листах, проверяет наличие следов настигнувшей внезапно страсти, раз сто трёт лицо и три раза выходит чисто за сигаретами, кофе и сэндвичами наружу. В основном сидит в кабинете, который даже не может назвать своим, и разбирает почту. В том числе, отсылает приказ на увольнение секретаря, который просто попал под горячую руку и совсем точно не был ни в чем виноват. Жертва обстоятельств или козел отпущения — хрен разберёшься, но легче не становится совсем.       В воскресенье приходится всё-таки вернуться к себе в коттедж, чтобы принять душ, поспать и переодеться для новой рабочей недели.       Только потом Горшок замечает, что за всё время почти ни на кого не наорал. Раздражение было: и на тупых водителей, забывающих включить поворотники, и на охранников, что то и дело останавливали его на выходе, и на весь мир в целом, но такого резкого неудержимого порыва гнева не было.       Была тоска.              И пускай клинеры вычистили и убрали весь дом до блеска, фантомно он все равно пах Андреем, его свежестью, и Михаил Юрьевич осознал себя в моменте странно. Во-первых, стоящим в гостевой ванной и пялищемся в зеркало. Во-вторых, держащим открытую зубную щётку, которую почему-то не мог выбросить.       Вот же гребанная подстава, блять. Ему и дальше, несмотря на закончившийся гон, все ещё нужен был конкретный омега. Хотя бы для банального морального спокойствия.       В понедельник Михаил Юрьевич снова собрал совещание, где озвучил результаты выполненного в срок контракта. Голос в большей части был у Андрея, поскольку именно ему была доверена полностью конечная работа, как и решающее слово.       — Без Алексея Юрьевича и каждого из ваших отделов ничего не получилось бы. Благодарность работающим сверхурочные дни сотрудникам я решил отправить в бухгалтерию. Премии будут расписаны и начислены с авансом. От процента сделки. Спасибо за труд, продолжайте в том же духе.       Князеву, который сидел вместе со всеми, в том числе, Горшок выжег бы звезду на лбу, но пока просто отдал приказ остаться в кабинете наедине. Выгнал даже брата. Хотелось или нет, а поговорить им всё равно однажды придётся, и сделать это надо на берегу, чтобы заранее узнать, к чему морально готовиться.       Со словами у них как-то не вышло, зато физиология все прекрасно решила и успокоилась. Напряжение в мышцах спины ослабло, как и тяжёлая походка альфы. Михаил смог нормально уснуть сам пару раз. Не хватало малости: понимания и договора.       К утру понедельника, хочешь не хочешь, а приходится намотать сопли на кулак и вспомнить о том, что он (пока ещё) руководитель целого отдела, и людям не объяснишь, почему начальник не выполняет свою работу.       Поэтому Андрей, проснувшись чуть раньше обычного, впервые за миллион лет вынимает из внутреннего ящика стола консилер и делает из своих синяков под глазами синяки поменьше, закапывает красные глаза и влезает в свежую одежду.       Он долго думает, глядя на блистер таблеток, стоит ли принимать их, когда всё равно уже всё случилось. Толку-то, он и на таблетках неудачно попался. Но всё равно, решив никого не смущать внезапно проклюнувшимся собственным запахом, Андрей отрезает и кладёт себе на язык половинку. Отчасти это кажется действительно бесполезным.       Он проделывает ровно тот же путь, что и обычно: от дома до метро, из метро до кофейни, из кофейни в офис. А в офисе сразу на совещание. Хорошо, что это всего лишь итоговое собрание по Соколову. Хорошо, что Алина оказалась сообразительной девочкой.       Сидя в кабинете вместе со всеми, Андрей впадает в какую-то жуткую беспонтовую дереализацию и несколько раз ловит себя на том, что начинает залипать в одну точку.       К счастью, долго эти разговоры не длятся. Алексей там рассыпается в каких-то благодарностях, шеф тоже не рычит. Обычное утро понедельника. Не считая того, что Андрею хочется схватить со стола все чашки по очереди и побить их об пол, как собственную. На таблетках он, что ни говори, ощущал себя спокойней. А сейчас организм, вспомнив о наличии гормонов, неистово бесился. И накатывало то раздражение, то плаксивость, которую на работе всё равно никуда не денешь. Вообще-то, не гормоны в этом виноваты по большому счету…       Как только все начинают подниматься, Андрей встаёт тоже. Задерживаться он, так-то, желанием не горит. И, когда последняя спина, мелькнув в дверном проёме, там же и исчезает, он останавливается по другую сторону стола исключительно на низком старте. Чтоб в случае чего сразу отсюда и выместись.       Их последний тет-а-тет тут кончился ситуацией из разряда тех, которые Андрей предпочел бы никогда в своей жизни не вспоминать вообще, но для этого её сначала надо было пережить хотя бы мысленно. А мысленно Андрей, тут же напряжённо подобравшись, притиснул к себе планшет.       Неудивительно, но теперь, после всего, он в разы лучше ощущал, что там у Михаила Юрьевича по состоянию. По настроению вон. Правда, нахрен оно сдалось. Разве что чтобы понимать, что прямо в этот момент никто его по полированной поверхности раскладывать не собирается. На том спасибо.       — Что? — поэтому сухо уточняет Андрей первым, сверля взглядом лицо напротив. Если это невежливо, то видал он эту вежливость там же, куда…       Ладно, надо с этим завязывать. Андрей завяжет, обязательно завяжет. Попозже, когда осознает, как дальше существовать по-нормальному.       — Начну с извинения. Я его задолжал, — проговаривает Михаил Юрьевич и смотрит Андрею в глаза: — Прости. Ты попал под стечение обстоятельств, которые никак не должны были с тобой соприкоснуться. Присядь, где хочешь. — Старший Горшок подходит к изящному граненному графику и наливает воду в стакан, который потом ставит перед Андреем, выдерживая паузу. С омегой хочется быть честным и конкретным, ничего ведь из произошедшего тот не заслужил. Внутренне Михаил Юрьевич себя презирал, но что сделано, то уже не выжечь и сверхсовременным мощным лазером.       — Я поясню некоторые выпавшие из твоей картинки детали, а ты послушай, — пришлось начать с самого утра, когда собственному гневу Михаил Юрьевич не придал совершенно никакого значения, и это сыграло решающую роль во всем этом сумбурном театре жизни. Или драмы.       Смотря для кого.       Следующим пунктом встала острая необходимость закончить проект вовремя. И финальным фаталистичным событием — ушедший совершенно не вовремя секретарь. Который мог избавить Андрея от насильственной части пробужденной внезапно природы зверя альфы.       Закончив, Михаил Юрьевич дал немного времени на осмыслить. Когда Князев поднял на него глаза, он сразу перешел к главному пункту, который как раз и хотел обсудить. В моменте Горшенев казался холодно-рациональным. У всего в мире была цена, а сумму косяка, размером во вселенную в виде целого единого человека, ему только предстояло услышать.       — Так как я человек сложный, а заводить с омегой, тем более на работе, тем более в теории запоров перспективу в карьере для будущего отличного специалиста, в мои планы не входило, предлагаю заключить договор на некоторых условиях, принципиально важных для обоих сторон. Что думаешь? Моим первым пунктом является предложение проводить циклы вместе. Как сексуальный партнёр ты меня полностью устраиваешь.       Видя замешательство с гневом и даже слезами в глазах, альфа понимает, насколько несоразмерно подходит к этой стороне вопроса, но продавливает молчанием идею. а потом всё же приводит аргументы:       — С постоянным партнёром цикл нормализуется и не будет срывов. Ты, как я понял, тоже ведь на таблетках — подавителях? Давай поможем друг другу, пока ты не найдешь себе более… Подходящего партнёра. И ничья репутация тогда не пострадает. О тебе не скажут, что должность Андрей Сергеевич получил через постель, а меня не загнобит общество, якобы равноправное. Не отвечай сразу, можешь подумать.       Извинений Андрей не ждёт. Нет, конечно, ему в голову приходило, что он был бы не против получить заслуженное, но сильно он не углублялся. Слишком злился и расстраивался для того, чтобы начинать думать о каком-то прощении. Тем более, никакое «извини» случившееся бы не исправило. Но поданное сухо, по-деловому, да ещё с продолжением, включающим в себя условия — оно запросто выбивает у Андрея из-под ног только-только начавшую каким-то образом устаканиваться почву. Андрею бы очень хотелось, точно как он не психовал в течение цикла, смирившись с тем, что пока ничего не изменится, или точно как он собрал себя по кусочкам и относительно спокойно пришёл в офис, отреагировать и сейчас. Сказать, что подумает, как ему тут и предлагают, и уйти, бесшумно прикрыв за собой дверь. Вместо этого, часто заморгав, Андрей с огромным трудом переваривает услышанное и, чем дальше, тем сильней его изнутри скручивает всё тем же желанием схватиться за стакан. В этот раз — чтоб треснуть его об голову своего начальника.       Бизнесмен всегда остаётся бизнесменом, что ли? Прошло два дня, а он уже себе и план соорудил, и стратегию, и какие-то выгодные условия придумал. Это Андрея и выбешивает: кое-кто явно не соотносит масштабов произошедшего с тем, что несёт прямо сейчас.       Шумно потянув носом воздух, двумя руками Андрей упирается в стол, буквально соскребая с себя необходимость сказать что-то, а не молча вылететь из кабинета.       — Ничья репутация не пострадает? — переспрашивает он едко. — Миша, я что-то реально, блин, не понимаю, как в твоей голове укладывается то, что ты меня заставил, и мысль, что ты можешь подкатить ко мне с предложением продолжать трахаться дальше на выгодных для тебя условиях. Ты… Да ты даже… Примерно себе не представляешь, что ты натворил! — в конце концов рявкает Андрей, снова сгребая упавший планшет. — Если так переживаешь, что все про это узнают, то не переживай, хотя ты и не заслуживаешь, чтобы я всё это проглотил. С людьми так нельзя, понял? Я тебе не удачное вложение в твою будущую сексуальную жизнь! — на этом, все-таки хлопнув дверью, раз уж секретаря нет, Андрей, проигнорировав лифт, слетает вниз по лестнице. Надо выпустить пар, в таком состоянии в офис нельзя возвращаться.       В носу отвратительно щиплет, и по пути он всё же закрывается в туалете на седьмом. Сев на опущенную крышку унитаза, двумя руками Андрей накрывает свое лицо и, сипло зарычав, мотает головой.       Ну. Какой. Же. Мудак. Просто невероятно. Вместо того, чтоб как следует раскаяться, хотя, опять же, здесь никакие раскаяния так по щелчку не помогли бы, он уделил секунду на извинения и всё остальное время распинался о том, что надо лично ему, сделав вид, что это надо им обоим, так ещё приправив соусом из «никто не подумает, что ты через постель»… Целенаправленно ведь, сука, надавил на самое больное, но разливался там, как будто это Андрей дурак и ничего не понял.       Раздражённо размазывая все-таки хлынувшие слезы, Андрей кое-чего действительно не понимает: несмотря на то, что альфа его вынудил, несмотря на то, что это не было по согласию, впав в течку, его омежья часть особо не опасалась. То есть, совсем нет. Это не было продиктовано исключительно тем, что они подошли друг другу в постели. Это как будто… Как будто, пусть Миша и натворил сущий пиздец, что-то в нём такое было. Притягательное. Чувствовать так, особенно в тех условиях, Андрею не было стыдно, потому что он и не соображал толком. А сейчас ему стыдно: это всё неправда, и иначе быть не могло, потому что между ними случился секс, в течение которого альфа вёл себя, как продиктовано его идиотской природой. Сейчас он ведёт себя, как директор.       — Да пошёл ты, — шепчет Андрей, срывая побольше побольше бумаги. — Пиздец.       Он решает, что постарается держаться от десятого этажа подальше, насколько сможет. А если не сможет, то лучше уволится сам, чем опять влетит на принуждение, которое после ещё и рационализировать пытаются да вытащить в какое-то якобы выгодное русло.       Андрей так и поступает, хотя работать на надрыве на нём сказывается плохо. Про приходы на работу в хорошем настроении приходится забыть, равно как и про спокойствие. Повсюду, куда не пойдёшь, его преследует ощущение, что сейчас Миша объявится там же и повторится что-то плохое.       Казалось бы, надо продолжать жить дальше, случилось и случилось. Тем более, он даже удовольствие получил, когда, наконец, потёк. Но эти размышления, попытки замазать истинное положение дел Андрея разве что сильней разматывали. И чем дальше, тем обидней ему становилось.       Андрей перестал ощущать себя защищённо, зато начал — уязвимо. И, что хуже всего, он никак не мог сдвинуться с этой точки. Как будто снова и снова возвращался ко вторнику, а от вторника к новому понедельнику, где ему досталось короткое «извини» и намёк на то, что его использовали, но используют снова, ведь так всем будет лучше.       Что ему будет лучше, Андрей уже и не понимает.       И когда всё и так накалено до предела, его и собственный организм начинает сильно подводить. Не повторной течкой, к счастью, но слабостью и головокружением, неприятными проблемами с аппетитом. Андрей в курсе, что это побочки, его плата за то, что так долго просидел на таблетках, а потом его вот настолько резко с них сняли, но… Всё равно неприятно. Особенно потому, что это состояние делает его вялым, а омежья часть иррационально и совершенно дико считает, что типа сейчас альфа всё исправит.       Разве что альфы у него нет, а Миша даже не понял, что ему не взаимовыгодные предложения нужны в его состоянии.       На этот раз Михаил Юрьевич позволяет Андрею уйти. В словах омеги много обиды и правды: никакого права на чужое тело он не имел, как и совершенно точно не понимал чужих чувств. В этом моменте альфе было важно сохранить рядом не фигурально доставшуюся кровью (вспомним инцидент с лифтом) пару с минимальными потерями. Разумеется, Горшеневский разум подходил к вопросу с рациональной точки зрения. Чувства у него ведь были похоронены где-то с Анфисой под землёй.

***

      — Как думаете, он знает? — спрашивает за семейным столом поздно вечером Алексей.       — Думаю, Миша первый, кто узнал… Не появляется уже неделю, — вздыхает мать.       — Если решил последовать вслед за своей шлюхой, пускай. Похороним да забудем, — слова Юрия Михайловича звучат холодно и резко, словно бритва или тонкое лезвие, которое, может, даже сразу не заметишь, а изрезать сердце уже получится.       На кухню заходит Михаил, который отлично слышал их разговор, но был слишком обдолбан, чтобы хоть что-то ответить против. Только глаза под туманом и краснотой, слезящиеся от резкого света лампочек, злобно смотрят изподлобья. Он отлично всё это запомнит, а потом ни раз ещё прокрутит сцену в частном исключительно закрытом реабилитационном центре.       Зайдя в палату к отцу, Михаил Юрьевич падает мертвым грузом на стоящую в углу софу и тупо смотрит на пикающий аппарат, так тщательно поддерживающий жизнь в Юрии Михайловиче.       До чего люди хрупкие. Сломать ведь может даже не действие, а порой достаточно неосторожной фразы или слова. Груз, который теперь носил в себе Князев, был велик, а став его причиной, Михаил потерял всякий покой. Хотя как раз альфа внутри будто бы угомонился и больше в повседневной жизни не мешал. Только помогал рычать, как обычно.       — У тебя чудесная компания и бизнес, отец, — закуривает в окно Горшенев, наплевав на рекомендации врача и медсестры. — я даже задумался, а есть ли у тебя хоть какой-то неудачный проект?       Конечно, Михаил не ждал, что папа вдруг часто задышит, как это бывает в дешёвых мелодрамах, и ему ответит. Нихрена он от него уже не ждал. И ответ прекрасно тоже знал. Самый неудачный проект жизни Юрия Горшенева — его старший сын.       — Знаешь, надежда, что ты вскоре очнешься тает у мамы с каждым днём. Но ты не переживай, па. Похороним да забудем.       Осознав, что Андрей отныне намеренно избегает начальства и не собирается задерживаться на собраниях, да и вообще, судя по всему, с Михаилом Юрьевичем разговаривать вне работы, приходится обращаться к крайним мерам. Просить вот совет у Алексея. Брат, правда, ничего приятного не говорит и не открывает Америку. Стараясь не концентрироваться на персонаже, на котором произошла гиперфиксация у его брата, он предлагает подарить цветы или пригласить куда-то помимо своего, блин, кабинета босса. Леша советует узнать омегу получше, что тот любит, начать ухаживать, а не выставлять условия, словно в сделке с Соколовым.       Ничего из этого списка Горшок не планировал. То, что придется тратить деньги на абсолютно чужого человека, это ещё возможно стерпеть, а вот на постоянной основе ухаживать…       Поэтому ведь Михаил и не хотел ввязываться в любого рода отношения с омегами. Им всегда необходимо внимание, подарки, защита. После потери Анфисы по факту Горшок не мог поручиться больше вообще ни за чью безопасность, кроме своей. Клыки у него оставались острые и беспощадные.       — Как ты себе это представляешь, ё-моё? — возмущается Миша, начиная злиться. — «Привет, Андрей, помнишь, я тебя изнасиловал и не дал возможности сбежать? Устроил шантаж? Так вот не хотел бы ты со мной попить кофе?». Тфу, блять.       — Ээ… Миш, можно хотя бы не вспоминать о случившемся минуты две. До этого вы ведь разговаривали о чем-то. Не отнекивайся, я сам видел.       Они разговаривали в лифте, и на балконе, но что именно там за слова звучали, как на зло уже точно не вспомнить. Михаил Юрьевич не придал значения. Да и сейчас тоже не горел желанием узнать, с кем же трахался те три дня.       — Прекращай корчить недовольную морду и уже просто спустись к нему. Вам надо продолжать разговаривать, пока не стукнул следующий цикл.       Спускаться на этаж желания не было вообще. Как и разговаривать. Тем более, заново извиняться, но Горшок снова всё решил сделать по-своему.       — Андрей, — облокотившись на стол в кабинете, где работал Князев, окликает строго он. Кажется, тот еще в наушниках, но уже обращает наконец внимание. — вечером поедем в торговый центр. Выберешь себе, что хочешь. Заодно скажешь свое решение. Времени было достаточно. — вот в таком виде бескомпромиссного ультиматума действует Михаил Горшенев. Кажется, отказаться просто невозможно.

***

      В какой-то момент Андрей, конечно, не то чтобы расслабляется… Но, вроде бы, начинает снова потихоньку заталкивать в себя еду или вот отвечать на сообщения, а не только снова и снова возвращается мысленно ко вторнику. С шефом они общаются исключительно по работе и, к счастью, пока что очень редко. Если так дальше пойдёт…       Но долго радоваться Андрею не приходится: буквально через неделю после того их неудачного разговора в офисе на пятом этаже все затихают разом. Как будто громкость выключили. Михаил Юрьевич сюда не спускается никогда и от слова совсем, поэтому, пока Андрей сидит, уткнувшись в свой ноутбук, коллеги неуверенно роняют свои «здравствуйте».       А потом открывается дверь в его кабинет.       От неожиданности Андрей вздрагивает, сначала почуявший запах, и уж потом отметивший, что один конкретный альфа реально пришёл к нему лично. С десятого.       Внутренне Андрея передёргивает от напряжения, хотя он пока не знает, чего ожидать. Но предполагать ничего не приходится: очень скоро шеф озвучивает свои намерения.       — Миш-х… — начинает Андрей и тут же обрывается, потому что за оставленной открытой дверью маячит Алина, — Алин, закрой, пожалуйста!       Дверь тихо хлопает, даже не приходится себя быстренько выправлять. На имя-отчество так и не удалось окончательно переключиться. Нет, на собраниях и так далее — это да, а в такие моменты ни в какую.       Сдвинув наушники на шею, Андрей лопатками опирается о спинку собственного кресла. Михаил Юрьевич стоит напротив грозной глыбой — попробуй откажи.       — Ты серьёзно, что ли? — спрашивает по-другому Андрей. — Я тебе уже сказал своё решение. В твоих суждениях, смотрю, с того раза ничего не поменялось. Ну так в моих тоже.       Может, и не стоило закрываться здесь с Мишей, но в этом кабинете ничего опасного не произойдёт, как ни старайся, хотя любое замкнутое пространство с шефом вместе вызывает у Андрея не лучшие ассоциации. И говорить это всё даётся ему большим трудом. Мише вообще сложно отказывать. Даже после случившегося. Он, естественно, об этом знает и пользуется своим авторитетом. Только вот не думал он ни о чем совершенно, до него и не дошло, в чем проблема и что не так. Само собой, корявое «извини» должно было всё исправить.       «Единственное, чего я хочу, это чтобы ты меня услышал. По-моему, такие штуки в торговых центрах не продаются. От омег одни проблемы, от омег одни проблемы, от омег одни проблемы», — именно это Горшок из раза в раз прокручивает у себя в голове, не в силах понять Андрея и действовать по-другому. Так что он просто стоит рядом со столом, а потом обходит его вокруг и становится совсем рядом. Будто это может помочь как-то разобраться.       — Вообще-то, ты ничего не выдвинул со своей стороны. Никакого условия или желания, а читать мысли я не способен и не хочется учиться.       Атмосферой собственного тела Михаил Юрьевич почти давит, хоть и наклоняется так, чтобы их глаза были наравне. Стоит Князеву отпрянуть, как альфа берет его за руку (не хватает, а берет) и не даёт сбежать. Просто отрезает пути к отступлению.       — Андрей. Я не могу понять всего мракобесия, что натворил с тобой в бессознательном состоянии, однако мне совсем не хочется видеть тебя несчастным. А ещё не хочется проходить всю херню, которую творят в отношениях. У меня уже была любовь. И её не стало. Проходить все заново резона нет, понимаешь, да? Я не могу от тебя взять и отстать. Мой зверь не может. Прости, но это так. Я чувствую это даже сейчас. А ещё, судя по твоему пульсу, не у меня одного так.       Шансов на то, что Миша сейчас развернётся и выйдет из кабинета практически нет, но когда тот сдвигается с места, отчасти Андрей надеется на то, что именно так и будет. Могут же они разойтись мирно, пока снова не стало совсем плохо? Потому что, чтоб отойти от последнего их разговора, Андрею потребовался не один день. Тогда как сам Михаил Юрьевич, похоже, ни минуты своей жизни не думал о том, что у него не то, что подход хромает, у него хромает всё, что касается человеческого взаимодействия, на обе ноги сразу. Видно, только рабочие диалоги он нормально и вывозит…       Едкие мысли едкими мыслями, а воспоминания о случившемся свежи. И реакцию собственного тела Андрей проконтролировать не успевает: дернувшись, когда Миша обходит стол окончательно, он сдвигает стул дальше. Но рука всё равно оказывается в руке — эдакий импровизированный капкан. Замерев на месте — в который раз он вот так стопорится перед альфой, и никуда от этого не денешься, — Андрей округляет глаза.       Пиздец, да куда усугублять? Миша находит, куда. От абсурдности всего, что он пытается навесить, Андрею было бы смешно, если бы не так грустно. И он плотно сжимает губы, борясь с желанием начать откровенно выдергивать ладонь обратно. Пульс, естественно, тут же подскакивает до глотки, но это уж точно не из-за накатывающего возбуждения.       Такой идиотизм: Миша знакомо пахнет, в его запахе нет ни одной ноты, которую бы Андрей тогда не распробовал, но…       Это, блин, всё равно настолько нихрена не меняет, что если б он мог не дышать, он бы прямо сейчас и не дышал.       — Я ничего не выдвинул? — переспрашивает Андрей хмуро. — Окей, Михаил Юрьевич, перевожу с человеческого языка на ваш собственный. Я считаю, что вы дохуя эгоистичный и много на себя берете, считая, что то и это нам с вами будет лучше, хотя мы с вами два разных человека и для начала вам следовало хотя бы вид сделать, что вы раскаиваетесь в том, каким образом случилось то, что случилось, или имеете примерное представление о том, что я чувствую. А после этого извиниться не так, как будто вы случайно наступили мне на ногу, — на этом моменте, все-таки дернув руку, пусть и безрезультатно, Андрей раздражённо отворачивает голову в сторону. — Пункт второй: мне, конечно, не радостно от того, что у вас там что-то стряслось, но это ещё не значит, что я обязан теперь вестись на эту хуйню из разряда секса без обязательств с человеком, которому на меня наплевать совершенно. Если вы не знали, я до вас три года ни с кем не был. Ах, да, откуда вам это знать, вас же волнует собственная позиция исключительно. Пойдите посмотрите на кусок мяса у себя в холодильнике, чтоб представить себе, что я переживаю, когда вы слышите только то, что хотите слышать, не учитывая, что я, бля, вообще-то живой человек. Вы как тогда в кабинете не услышали моё нет, так и сейчас продолжаете гнуть свою линию, — чувствуя, что закипает, Андрей чуть не начинает скрипеть от досады зубами. — Мне-то какое дело до того, что вы решили, что вам один трах нужен? А? Что вы не собираетесь «херню проходить»? Найдите тогда себе того, кто с вами эту позицию разделит. А я так не хочу. И мой ответ, дублирую, — нет. Так не будет. Если вы попробуете повторить то, что сделали недавно, я самолично напишу заявление на уход.       Наконец-то замолкнув, Андрей впивается в глаза напротив не мигающим взглядом.       — Так достаточно подробно? — уточняет он. — Или ещё что-нибудь очевидное объяснить надо?       Михаил Юрьевич смотрит в глаза, где смешивается страх с отвращением. Ему это не нравится. Находиться рядом и снова ощущать злость — не нравится. Тянуться к выученному отлично запаху — не нравится. И гребанный Андрей ему совсем не нравится.       — Достаточно. Работай, больше не отвлекаю, — говорит альфа и отпускает руку, дрогнув. Он уходит из кабинета, хлопнув дверью, не озираясь назад. Все равно ничего действительно важного сзади нет.       Алексей Юрьевич, быстро осознав, что брат не в духе, не заикается ни о чем, кроме работы.       Работа вновь заполняет полностью жизнь Горшка, а когда приходит время семейных праздников, он делает тот самый шаг в бездну, скинутый на дно самим собой. Михаил Юрьевич устраивает свой новый год с абсолютно Новыми впечатлениями. Так что когда в небе сверкают салюты, и у соседей во всю идёт празднование с огоньками, гирляндами и хлопушками, через забор Горшенев допивается в своем доме в одиночку до чёртиков. А потом уже совершенно не вывозит и случается иного рода срыв.       В Питере, если у тебя есть нужные связи и деньги, найти наркотики — не проблема. Лучше бы Горшок занялся поиском другого омеги, но после Андрея его натурально уже тошнит от всего. В том числе из-за обилия смешанных запахов всех коллег, партнёров и просто людей. От похмелья, от пойла, от призраков тошнит. От себя — в большей степени.       Очень холодная зима хватает морозом весь город, а свои последние выходные Михаил Юрьевич всерьез скрашивает различной химией, только лишь бы забыться и скорее пролистать время. Убить это явление напрочь, чтобы потом продолжать убивать себя.       В первый рабочий день слышно много впечатлений работников, ярких запахов и новых заказов на проекты. Предстоящий год предвидится по всем предположениям аналитиков ещё более прибыльным и удачным.       Делиться Горшеневу ни с кем ничем не хочется. Брату он и то врет, что решил сделать «информационный детокс» и поэтому не выходил на связь все время, а сейчас у него много дел, которые необходимо решать. По крайней мере, больше мыслями к Андрею он не возвращается. Михаил Юрьевич берет стажёра на вакансию секретаря и отправляет его за кофе прямо в обед. Автоматный его уже давно не устраивал. Заодно можно сразу выяснить, насколько ответственный или продумчивый потенциальный работник.

***

      Новогодние праздники в этом году подкрадываются как-то незаметно. В основном потому, что Андрей загружен совершенно другими вещами: работой, которой стало просто дофига, например, и мыслями о Михаиле Юрьевиче, который вместо того, чтоб хоть раз сделать что-то нормальное, разобиделся и свалил, будто задели его ненаглядное раздутое эго. Сколько на него не злись, а менее больно и обидно от этого не становится.       И Андрею совсем ничего не хочется. К счастью, в этом году к нему не приезжают гостить родители: им он врёт, что договорился отмечать шумной компанией и вообще кое-кого встретил. Просто маме будет невыносимо смотреть в глаза. А она точно заметит, что что-то не так, и начнёт выспрашивать. А рассказав ей, Андрей начнёт ненавидеть себя ещё сильнее. Неожиданным образом то, что с ним сделали, переползает и на отношение к себе самому. В частности, к своему телу, слабому, идиотскому и ни на что не способному.       Поэтому и тридцать первое, и все дни до выхода на работу Андрей проводит наедине с собой. Спит, нон-стопом смотрит фильмы, что-то ест и пьёт пиво. Драматично, ничего не скажешь. От своего организма он ожидает, что этого времени хватит хотя бы для того, чтоб и тошнота, и прочие неприятные вещи прошли с концами. И, вроде, оно работает, но до первого рабочего понедельника.       Потому что на работу Андрей буквально приползает, и не из-за того, что накануне бухал. Ему тяжело в голове, как-то зябко, некомфортно в своей же шкуре, и никуда от всего этого не денешься, а понедельник, как назло, перегружен. И созвоны, и совещание по новому проекту, и планерка внутри отдела.       Андрей глушит несколько чашек кофе подряд, ожидая, что это его взбодрит, и он хотя бы начнёт видеть в документах документы, а не плывущий экран, но из-за этого становится только хуже. Раз в десять, если совсем честно. К обеду, кое-как заставив себя подняться, чтоб сходить за сендвичем, Андрей встречается башкой с полом раньше, чем успевает понять, что происходит. По щелчку темнеет перед глазами — и вот он глазеет на ножки собственного кресла. Хорошо ещё, что дверь в кабинет закрыта. Нельзя никого волновать. Но из-за всего этого усталости, общего разочарования, постоянного общения одиночества и опустошённости, какой-то грязности, Андрею хочется завыть. Ещё обмороков ему не хватало. Сейчас остаётся слечь на больничный на неопределённый срок, чтобы совсем весело стало.       Сначала он размышляет над тем, чтобы вызвать такси и уехать на квартиру. Нахер этот рабочий день, потом напишет объяснительную. Но довольно быстро до Андрея доходит, что он не сильно в состоянии что-нибудь решать. В особенности потому, что на голову наползает чудовищная мигрень и остаётся только что свернуться здесь же и, да, все-таки завыть.       Может, как раз из-за того, что он так ударился, ему в голову и приходит обратиться к Мише, которому на него наплевать. Кто угодно другой, наверное, помог бы ему охотней и чистосердечней, чем Миша. Но внутренний зверь требует Мишу — с этим сложно бороться, когда настолько хуево, что дальше некуда. Из-за этого, впрочем, Андрею становится и того паршивей.       Он осторожно перебирается на диван в углу, оттуда тянется к стоящему на столе телефону и, помявшись, все-таки набирает десятый этаж, внутри себя надеясь, что никто не возьмёт трубку и он закроет вопрос с этим тупым порывом. Но трубку снимают. Причём не секретарь, а, почему-то, сам Михаил Юрьевич. Вместо того, чтоб заговорить, Андрей тупо дышит в трубку, не представляя себе, как это сказать. И для чего, в итоге, говорить. Чтобы снова с грязью смешали?       Но пасовать поздно, об этом напоминает подкативший к горлу тошнотворный комок. И, сглотнув, Андрей кое-как выдаёт, запинаясь:       — Миш, можешь… Меня сейчас отвезти в больницу? Очень плохо себя чувствую.       Крайне необычно было услышать внезапно голос Андрея, когда тот был таким ослабленным и нуждающимся. И спустя столько времени. Он звучал словно с другой планеты. Зверь, что это время спал за ненадобностью, в миг услышал свою необходимость и встрепенулся. Михаил Юрьевич бросает трубку резко, ничего не ответив. Не особо больше о чем-то заботясь, он ждёт лифт, но в конце концов решает, что по лестнице перескочить будет быстрее. Слишком механизм не торопится, а инстинкт взывает к незамедлительному действию. Повторяется история с замиранием толпы перед своим Королем, но в современном мире — боссом Михаилом Юрьевичем. Он и сам не думал, что так скоро снова спустится на этот этаж.       Открыв дверь в кабинет Андрея, альфе требуется секунда на осознание обстановки и решение конкретных действий. Не думая, Горшок подхватывает тело, словно то не весит ничего существенного, и выносит его, направляясь к выходу. Он быстро находит взглядом Алину (её Михаил Юрьевич быстро запомнил, поскольку сданный вовремя проект, в то время как Андрей отсутствует, заслуга девушки) и отдает четкие инструкции-указания. Ни сегодня, ни завтра Князев точно на работу не явится — альфа проследит. Так пусть хоть отдел не будет в расстерянности и продолжает работать в обычном темпе. То, какие разговоры последуют за увиденным, Михаил Юрьевича не особо волнуют. С Андреем на руках, которого он обернул в собственный пиджак, Горшенев вылетает из офиса на парковку, совсем не замечая больше ничего. Есть цель и до неё теперь только гнать по определенному маршруту.       — Куда тебе надо? Помнишь адрес или, хотя бы, точное название больницы? У тебя есть конкретный врач? — уже в машине допытывается Миша, которому совсем нервно. Орать хочется на всех, кто хоть на каплю припятствует или стопорит его движение. Не получается отследить, насколько альфе действительно важно позаботиться об Андрее, волнение полностью застилает всё остальное. — Ты нормально слышишь меня, Андрей? Ё-моё, ну надо же было так довести…       Кто бы говорил, на самом деле. Сам ведь Михаил Юрьевич раздумывал, как поскорее бы отключиться от бумажек и влететь обратно в мир придуманных сказок или просто бессвязных картинок перед глазами. Михаила внутренне трясло, но концентрироваться себе тот разрешал только на дороге.       — Да, — отвечает Андрей, — на Московской, ВитаМедика которая. Я сейчас позвоню врачу.       Но это он так говорит, что позвонит, а на самом деле, уложенный на заднее сиденье, испытывает одновременно и ужас, и облегчение. Ужасом его охватывает из-за ярких воспоминаний о дороге в коттедж, а вот облегчение… Это, пожалуй, странное чувство, которое в нём вспыхнуло, когда Миша минуты через три после звонка ворвался в кабинет. Летел он до него, что ли?       Оказаться у него на руках среди офиса было стыдно, но недостаточно стыдно для того, чтоб чувство стыда перекрыло понимание, что до больницы он теперь точно доедет.       Перевернувшись на спину, Андрей поднимает над глазами телефон и, покопавшись в телефонной книжке, набирает Марину Владимировну. Она точно вставит по первое число, напомнит про все свои предупреждения, но главное, чтоб что-то сделала.       — Мар… — начинает он, но в трубке его тут же перебивают. — Да, типа того. А этого пациента нельзя подвинуть? Нет, я…       Как всегда, Марина Владимировна закидывает кучей вопросов сразу.       — Упал в обморок сегодня, и в… Угу. А какой у тебя сейчас кабинет? Надо запомнить, что пятнадцатый.       Медленно выдохнув, Андрей ложится на бок, подбирает под себя колени и накрывается пиджаком с головой. Да что за хуйня творится в последнее время с его жизнью.       Зато пиджак ещё фантомно тёплый и совсем не фантомно, но пахнет Мишей. Андрей по-прежнему на него злится и не знает, перестанет ли злиться когда-нибудь, потому что за такие вещи, вообще-то, и в тюрьмы сажают, но внутреннему зверю в его присутствии сейчас спокойней.       Марина Владимировна принимает его минут через пять после того, как они с Мишей оказываются в ярко освещённом коридоре. От неё, как от беты, пахнет исключительно ничем, цветочными духами и больницей. Всё как надо.       — Ну-ка внутрь, — командует она, — вы оба.       Андрей не спорит, потому что если он начнёт пояснять, что Миша его просто сюда довёз, то точно растеряет остатки сил, а ему ещё про симптомы рассказывать.       Михаилу Юрьевичу она велит сесть, а самого Андрея уводит на кушетку — слушать сердце, давление и осматривать.       — Сейчас ещё кровь на анализ сразу возьмём, — командует врач. — Рассказывай, как давно это продолжается.       — Да несколько недель где-то, — прочистив горло, отзывается он, глядя в потолок, чтобы не смотреть на Марину, готовящую шприц. — Я просто… Так получилось, что у меня началась течка, и…       — Так получилось? — скептически повторяет Марина Владимировна, коротко оборачиваясь. — А вы, я так понимаю, причина, почему оно так получилось. И что было дальше?       — Ну… — морщась, когда повыше локтя стягивают ремень, добавляет Андрей, — всё было нормально в… Процессе. А потом стало периодически тошнить, появилось головокружение и слабость в теле, мигрени ещё, аппетит стал пропадать.       — Ага, — кивает Марина Владимировна, — а вы в процессе предохранялись?       — Блин… — сразу ответить у Андрея не получается: он закусывает губу и замирает когда игла входит в кожу. — Да не залетел я, просто…       — Хорошо, ну тогда что ты сделал после этого?       — А?       — Когда закончилась течка, что ты сделал с таблетками?       — Ну я продолжил принимать по половинке, чтобы…       — Андрей!       Если бы он мог утечь сквозь кушетку, он бы так и сделал. Серьёзно. Марина Владимировна, хоть и бета, порой пугала хуже самых грозных альф.       — А вы вообще куда смотрите? — поставив пробирку и заклеив ему руку, обращается Марина уже, Андрей слышит, к Мише. — Никогда ещё не видела, чтоб альфе нравилось, что омега запахи наполовину воспринимает. И ладно бы только это! Ведь и для здоровья… Так. — сев за стол, она вынимает рецепт и, одновременно, на компьютере разворачивает, видимо, карточку пациента. — Выписываю тебе витамины и курс капельниц, сейчас задержишься на первую. Нужно помочь организму избавиться от остатков препарата. Кроме того, Андрей, надо переставать нервничать. В зеркало себя видел? Выглядишь ужасно, глаза все воспалены, ещё и бледный, как мой халат. Как придёт анализ крови, может быть, добавим ещё каких-то действий. Пока будет так. Не забывай нормально есть.       Какие могут быть у этой женщины к нему, блин, претензии, Горшок искренне не понимает. И, конечно, хмурится, явно без восторга выслушивая рекомендации. Он и отца-то, повзрослев, перебивал, не желая слушать нравоучения, а тут незнакомая врачиха.       Однако, в этот раз дело касается не его. Точнее, частично его, но в большей степени всё же Андрея, который с какого-то хрена решил, будто подохнуть на работе — отличная идея. Будто они оба соревновались негласно, кто больше подстав другому организует.       — Я не… — пытается возражать альфа в кабинете, но потом только хмурится. Вроде, Князев тоже живёт один. Позаботиться о нем некому, лучше будет всё-таки эту бету выслушать. — Мне и не нравится, — тут же отрезает Миша, встречаясь с Мариной Владимировной взглядом. — а вы попробуйте переспорить этого упрямого осла, ё-моё.       То, что Андрей все ещё принимал таблетки, кое-что объясняло. Например, упрямое желание не подчиняться по первому же рыку альфы. Через что проходит Князев помимо этого ада с взрывом гормонов и самочувствия, Горшок не знал и вникать словно бы не собирался, но внутренний зверь жёстко царапает грудь изнутри, напоминая о себе. Непонятно, почему так. Они ведь даже не пара, оба все ещё без меток. Некоторые личности способны менять партнёров и несколько раз в месяц, а вот у Миши с какого-то хера на Андрее словно свет клином сошёлся.       — У меня ещё вопрос, — озвучивает Горшенев уверенно, — если Андрей решит пропустить следующую течку… Без меня, то есть, велик риск осложнений? Сам Князев выглядит призраком, особенно по сравнению с собой на корпоративе. И это больно бьёт по самолюбию альфы. Как и, на самом деле, всё услышанное от врача. Это вообще ни разу не приятно, когда отчитывают за невнимательность к собственному партнеру, в то время когда тот сам не желает ничего принимать.       Получив положительный ответ на свой вопрос, альфа точно также, но уже гораздо нежнее берет Андрея на руки, прижав крепко к груди. Сам и отнесет в процедурный. Пробудет там до конца, а потом отвезёт домой. Сегодня лучше не возвращаться в офис совсем. За этим Горшенев проследит.       — Это понятно. Я прослежу, — звучит даже как-то угрожающе Михаил Юрьевич. Вопреки своему сложному характеру, упрёки или недовольство по пути в другой кабинет альфа не кидает. Он вообще молчит. Его зверь только принюхивается осторожно, наконец дорвавшись до близости, и тому пока рад. В кабинет, пока Андрей сидит с иголкой в вене, Михаил Юрьевич потом заходит с стеклянной баночкой сока.       — Своеобразный способ привлечь мое внимание. Мог бы просто прийти наверх, — едко усмехается Горшенев, прекрасно зная, что он своей персоной замешан совершенно в другом. Именно, возможно, как раз по его вине Андрей здесь и оказался. — Предлагаю устроить временное перемирие. Договор?       Сил злиться у Андрея как-то не находится, поэтому всё, что он чувствует, он ощущает словно через мутное стекло. Там и его раздражение, и очередной виток разочарования в собственном теле, и приглушённое желание Мишу отсюда куда-нибудь деть, то и дело соперничающее с другим желанием, чтобы Миша остался.       До процедурного кабинета его доносят, хотя Андрей мог бы неторопливо добраться сам. Медсестра ставит капельницу и оставляет его в покое. Прислонившись спиной к стенке, Андрей на секунду прикрывает глаза. Наверно, Миша специально спросил у врача про течку. Так-то всегда можно Мише сказать, что кроме него в этом городе альф полно. Пусть только попробует снова… Но и мысленное, возмущение никак не достигает апогея, а вскоре и вовсе схлопывается. И Андрей, взяв принесённый сок, коротко кивает.       В конце концов, у Миши был выбор не ехать. Зачем-то ведь он взял и поехал. Капельница, к счастью, длится сорок минут, а не час. Но сорок минут наедине всё равно много, тем более, что Миша уйти не торопится. Хотя у него тоже рабочий день, вообще-то, длится. От нечего делать Андрей принимается рассматривать его осунувшееся после праздников лицо. Казалось бы, должен был отдохнуть, а получилось наоборот. Но то, что другого омегу не нашёл, и так понятно, даже с нынешним обонянием Андрея, пока не влючившимся на сто процентов. Похоже, что они оба не сильно расслабились.       — Ты же понимаешь, что ты не обязан это всё делать, — говорит Андрей, делая глоток. — То, что Марина Владимировна сказала. Тебе бы самому, кстати, не помешало есть витамины и спать. Выглядишь странно.       — Я довезу тебя домой, — словно разом ответив на все вопросы, отрезает Михаил и откидывает голову назад, на стену. Там прикрывает глаза, смотря на темноту под веками, часто прорезаемую перламутровыми витками от усталости. — и вернусь в офис. Ничего там за пару часов не случится, ё-моё.       На замечание Андрея, что выглядит странно, Михаил Юрьевич никак не реагирует словесно, только снова ядовито усмехается. Ну да, как же, что за гребанная имитация заботы. На самом деле Андрею просто неловко и дурно, так что Горшенев отмахивается деланно — безразлично. Вот кому о нем знать более, чем достаточно. И так уже Князев влез гораздо глубже, чем кто-либо раньше: в дом альфы, в его мысли, в бесконтрольные желания. Оттуда просто так не вытравить. Может, поэтому Михаилу Юрьевичу понадобились наркотики. Кислота, что размягчит мозг, или соль, позволяющая зацикливаться только на одной работе и ебашить, словно лошадь.       Что там альфа обязан, а что нет, он решает сам, без глупых указок. Тем более, Михаил уже наслушался и, дурак, послушался. Теперь он сделает правильно (читать: по-своему).       — Лучше тебе не сопротивляться и сказать сразу адрес, — в личном деле каждого работника всё равно он указан, а Михаил, как начальник, имеет доступ ко всем записям. Можно узнать так, через брата, только потребуется чуть больше времени.       Андрей не упрямится и на заднем сиденье ведёт себя спокойно, возможно, просто бессильно. Михаил Юрьевич заезжает и в аптеку, и в продуктовый, чтобы закупить всё по списку в назначении. Пакеты он выгружает около порога, оставляет и доносит вновь Андрея до двери.       — Б-береги себя давай, — кидает альфа на прощание и исчезает.