белоснежные блестки усыпали мусор
разруха и грязь не видны
в голове так светло безмятежно и пусто
от последнего танца зимы
♫ Fleur — Последний танец зимы
Зачем Джорах тогда пошел следом за Маргери — сам не знал. Проследить — за ней или чтобы с ней ничего не случилось. Или просто потянуло некое шестое чувство, и не зря. Когда он увидел, что ее хватают за руки двое ублюдков, почти все мысли вылетели из головы, осталось только желание убивать; Мормонт сам себя такого испугался, и усилием воли сдержался, нанеся не смертельный удар. Вместо него смертельный удар нанесла хрупкая леди-роза, оказавшаяся со столь же острыми шипами, как цветок на гербе ее Дома. Ядовитый цветок. И в то же время — спасительный; ее несостоявшийся насильник теперь буквально ел у нее с рук, ходя по пятам преданным псом. Спать и то пожелал у нее под дверью, и если бы ему теперь намекнули на Маргери, как на женщину, он бы возмутился до глубины души — она была для него больше не женщиной, а божеством. Маргери Тирелл была той девушкой, к которой невозможно оставаться равнодушным — она вызывала в людях либо любовь, либо настолько же сильную ненависть. Джорах не мог отрицать, что склоняется в сторону симпатии — и сочувствия. Маргери не казалась жадной до власти жестокой стервой, какой была Серсея — или просто более искусно умела притворяться, скрывая свое истинное лицо за нежными улыбками и учтивыми речами. Она присягнула Дейенерис, но присяга — всего лишь звук, любые клятвы нарушаются. Она была милой, потому что это было ей удобно и выгодно — в чужом доме, на чужой территории. Джорах старательно приписывал розе самые разные недостатки и дурные мотивы, мысленно всячески очернял ее, понимая, насколько это жалко: все равно, что не получив нравящуюся вещь, утверждать, что она плохая, что она сломана или испорчена, хотя она прекрасная, но чужая. Еще хуже было то, что таким образом он очернял не столько Маргери, сколько Линессу, хотя это были совершенно разные женщины. Линесса бы не стала вырываться из рук разбойников, а, освободившись, не казнила бы преступника своими руками и своим именем, а рыдала бы без умолку и билась в истерике. Ее не пытались изнасиловать, но Джорах не сомневался в ее реакции — такой была бы реакция большинства юных девушек. Ему бы в голову не пришло осуждать Маргери за такое же поведение, но она всего лишь немного поплакала у него на груди и успокоилась, и остаток дня улыбалась, как ни в чем не бывало.***
Подол ее платья скользил по снегу — теперь ее, раньше это платье принадлежало Сансе, Санса же и перешила его для подруги. И это платье, и еще несколько штук, словно намеренно выбирая яркие ткани: красные, синие, зеленые. Маргери надела зеленое, и ей очень шел этот цвет. Как и любой другой. Джорах шагал следом за леди-розой, следя, чтобы на ее пути не попался корень или овраг. Снежинки оседали на ее капюшоне и на меху, которым он был подбит; наблюдая за этим, рыцарь ощущал смутную тоску. Когда-то он водил Линессу гулять в лес, летом, не зимой, воодушевленный и намеренный показать ей все свои любимые места, но она почти сразу захотела вернуться, а, возвращаясь, порвала юбку о цепкую ветку и расплакалась. Взамен Джорах купил ей два новых наряда, но эта прогулка поселила в нем горечь — тогда он начал понимать, насколько они с женой разные. — Санса говорила, что в этих лесах растет горечавка, — сказала Маргери. — Под снегом. — Растет, — кивнул Мормонт. Он неплохо разбирался в растениях, пусть не умел варить из них лекарства или яды. — Часто она находится под деревьями. Как правило, это осина или ясень. — Осина или ясень… — Маргери осмотрелась вокруг, безошибочно угадав среди голых стволов и покрытых инеем ветвей осину. — Может, там? — Что вы делаете? — возмутился Джорах, когда она, недолго думая, опустилась на колени прямо в снег. — Вы простудитесь! Встаньте немедленно! — Я тепло одета, — возразила леди-роза. — В замке выпью чая от простуды. Не став больше спорить, Мормонт молча подхватил ее под локоть, вынуждая подняться — аккуратно, не причиняя боль, но все же так обращаться с леди было не принято. — Что вы себе позволяете? — возмутилась она. — Всего лишь не хочу, чтобы вы рылись в снегу. Прежде всего, вы подумали о руках? Даже если ваше платье теплое и вы выпьете чай, — Джорах взял ее руки в тонких перчатках, — вы можете обморозить кисти. Вы лекарь, руки — ваш главный инструмент. Позвольте мне. — То есть, рыцарю руки не нужны? — сощурилась Маргери. Мормонт усмехнулся. — Нужны, но мои перчатки не из ткани, а из железа. Отойдите. Она послушалась. Опустившись на одно колено, Джорах разгреб сугроб, под которым предсказуемо ничего не было — только земля и прошлогодние опавшие листья. Не могло сразу повезти. — Вон ясень, — сказала Маргери. — Вам точно не трудно? — Совершенно нет. Трудно не было, было скучно; Мормонта не покидало ощущение, что он зря теряет время, пока роется в земле. Мог бы вместо этого помогать выстраивать стратегии, точить меч, упражняться в фехтовании… Но он упрямо раскапывал один сугроб за другим, пока под снегом наконец не проступили ярко-голубые цветы. — Горечавка! — ахнула Маргери так, словно они нашли сундук, полный золота. — Нет, не трогайте! Она нежная, вы ее повредите! — рявкнула она на Джораха, когда тот почти сорвал первый цветок — кончики пальцев замерли в миллиметре от стебля. Леди-роза опустилась на колени рядом с ним, и по ее лицу он понял, что бесполезно требовать, чтобы она встала. В руках Маргери сверкнуло лезвие ножа. — Нужны корни, — прошептала она. — Весь цветок можно использовать для разнообразных снадобий, но корень… корень горечавки… — пальцы леди-розы подрагивали. — Вы себе не представляете. Он спасает жизни. Буквально спасает. Восстанавливает кровопотерю… снимает горячку… Глаза у нее так блестели, словно сама была в горячке. Джорах смотрел на Маргери и не узнавал ее — и понимал, что совсем ее не знает, что они почти не знакомы, что все, что ему о ней известно — имя и короткие сухие факты биографии. Большего ему и не требовалось, но все это время он пытался ее осуждать, и в созданный им образ никак не вписывалось такое искреннее желание спасать. Лечить. Он бы поверил в ее восторг, если бы она нашла смертельный яд, но не лекарство. Очень аккуратно и бережно Маргери принялась за работу, ножиком разрывая землю, чтобы вынуть растение с корнем. Джорах расстелил на земле мешковину, куда она складывала цветы. Другую помощь не предлагал — он не смог бы так же ловко, а она бы вряд ли простила испорченный драгоценный ингредиент. Замерзнуть леди-роза не успела — справилась быстро. Мешковину завернула бережно, держа в руках, как живое существо. — Темнеет, — заметил Мормонт. — Снегопад скоро усилится. Нам нужно в замок, миледи. Маргери еще раз пристально осмотрела землю, ища следы горечавки под разрытым снегом, но не нашла. — Идемте, — согласилась она не без сожаления. — Может, завтра придем сюда еще? Поищем… вдруг… — Этого недостаточно? — в мешковине было, по его мнению, вполне неплохое количество цветов. — Достаточно, но только для одного. — Для одного? — Джорах поперхнулся возмущением — они так долго бродили по лесу, он тратил время и силы, чтобы добыть ее драгоценное лекарство — и только для одного? — То есть, одна спасенная жизнь — для вас мало? — Мало, — честно сказал он. — Вы не военный человек, миледи, и вы… не представляете масштабов. Раненых будет намного больше, чем один. — Сразу видно, сир, что вы — человек военный. Мыслите совершенно другими категориями, — Маргери тихо фыркнула, и наконец Джорах уловил в ее голосе нотки Линессы, испытав от этого некое мазохистическое удовольствие. — Я стараюсь быть реалистом. Так стараться ради кого-то одного… — Глупо? — прямо спросила леди-роза. Мормонт повел плечами. — Неразумно. — Что, если этим «кем-то одним» будет Дейенерис? Что, если она окажется ранена? Тогда вы тоже скажете, что глупо ее лечить? — Это… — он запнулся. Маргери была права. — Это другое. — А, то есть, вы хотите сказать, что лечить нужно только вышестоящих? Королей? Лордов? — Лечить их целесообразнее, — Джорах сложил руки за спиной. — К тому же, между раненым безвестным дотракийцем и своим братом вы наверняка выберете не дотракийца. Маргери закусила губу. — Да, — признала она. — Горечавка — для него? — Я надеюсь, она ему не пригодится. Он лучший рыцарь Семи Королевств. — Мертвым плевать, кто какой рыцарь. Остаток пути до Винтерфелла они проделали в молчании. Маргери баюкала на руках мешковину с горечавкой, а Джорах мрачно думал, что если завтра она снова попросит его пойти с ним — он пойдет. Не потому, что хочет, и не потому, что нужно. Просто не сможет отказать.***
На следующий день не повезло. Если попадались нетронутые ясени или осины, под ними не обнаруживалось ни горечавки, ни других растений, а заходить в лес глубже было опасно. Маргери выглядела такой расстроенной, что ее хотелось немедленно утешить. — Все же кого-то одного, — сказал Джорах, — вы спасете. Не это ли вы вчера мне доказывали? — Одного, — леди-роза усмехнулась. — Вы были правы, это мало. Если будут ранены все… — она поежилась. — Все рыцари Хайгардена? — Как вы снова верно вчера заметили, в приоритете для меня они. — Но среди них вы, конечно, выберете брата. — Естественно. В том, как Джорах говорил с ней, Маргери отчетливо чувствовала снисходительность и оттенок осуждения— так взрослые говорят с непослушными детьми. Лорас предлагал ей очаровать его, но она не представляла, как можно его очаровать. Он был словно закрыт на все замки, даже когда обнимал ее, холодный, как сам Север. Если оттаивал, то на короткие мгновения, и замерзал снова. Сложная задача — заставить его проникнуться к ней теплом. Сложная задача, но не невыполнимая. Гораздо сложнее было контролировать Джоффри, и все же Маргери справлялась, укрощая львенка. Джорах же был намного спокойнее, уравновешеннее и взрослее. Если начинать — то сейчас, используя самые простые безотказные методы. Ее туфелька поехала по скользкому насту, леди-роза коротко вскрикнула — и, как она и ожидала, ей не дали упасть. Мормонт поймал вовремя, почти машинально. Поставил на ноги, отпуская сразу же, не задержав в объятиях ни единой лишней секунды. — Осторожнее, миледи. И все. Маргери даже не успела схватиться за него крепче, взглянуть в глаза, хлопнуть ресницами, одарить улыбкой, как предполагалось в ходе этой простой ловушки, где любой мужчина непременно почувствовал бы себя сильным спасителем. — Могу я держаться за вас? — не сдалась она. — Снег стал скользким. — Можете, — Джорах равнодушно подставил локоть. Смотрел не на нее, а вперед. Маргери оперлась на него, будто невзначай задела грудью плечо, снова покачнувшись — рыцарь не изменился в лице. — На Медвежьем острове тоже много снега? — спросила леди-роза. — Зимой — да. Когда-то Линесса спрашивала, холодно ли на его родине, и охала: снег такой жуткий… Ему казалось, она играет, кокетничает, как все леди ее возраста. Казалось, она привыкнет, полюбит зиму так же, как любит его, но она его не любила. — Снег такой красивый, — сказала Маргери. — Красивый? — Джорах приподнял бровь. — Очень. Пушистый… белый… чистый. Земля была серой и грязной, а снег покрыл ее, и будто… будто обновил все. Будто все поменялось, — в ее словах не было фальши, она вправду восхищалась. Или очень хорошо играла свою роль; она была королевой, а при дворе нельзя не уметь притворяться. — Разве вас не пугает зима? Холод убивает, миледи. — Мечи тоже убивают, но разве они от этого становятся менее красивыми? — возразила Маргери. — Как и люди. — Вам нравится красота? — Всем нравится красота. Но, по-моему, во всем можно найти что-то красивое, — уверенно заявила она. — И во всех. В каждом. Вещь это, животное, человек, или что-то вроде дождя, снега или радуги… Красота в глазах того, кто смотрит. Ее зеленые глаза сверкали некой одухотворенностью и сияли внутренним светом. Джорах не мог не любоваться краем глаза — какой бы ни была Маргери Тирелл, какие бы цели она ни преследовала, а она была прекрасна. Невозможно прекрасна. — Есть вещи, в которых нет ничего привлекательного, — проговорил Мормонт. — Гниющие трупы, обугленные кости, выгребные ямы… — рыцари не обсуждали такие вещи с леди, а дядюшки — с племянницами, он вел себя неподобающе, но все чаще ему хотелось поддразнить ее, или одернуть, напомнить в который раз, что жизнь совсем не такая легкая, какой она себе ее представляет. Хотелось увидеть, как она злится. — В смерти нет красоты, — согласилась Маргери. — Красота — в жизни. — На Север идет смерть, миледи. Зима — это почти то же самое. Вы летнее дитя. Вы не знаете зимы. — Но я узнаю, — тихо сказала она. — Все мы узнаем, — они вошли во внутренний двор замка, и Джорах отпустил ее руку. Поклонился и ушел, исчезая в темноте коридоров.