Жаждущий свободы

Когда тебе больно, не подавай виду, потому, что, когда добивают, это ещё больнее.

      Настойчивый стук в дверь неприятно отзывается в ушах, и Сокджин медленно раскрывает веки, надеясь, что тишина в скором времени вновь образуется в комнате. За окном поют птицы, нагоняя своими мелодичными голосами новые приливы сна. Громко зевнув, омега переворачивается на другой бок, стараясь не обращать внимания на посторонний шум.       — Господин, я вхожу, — дверь с противным скрипом отворяется, и в комнату заходит слуга, вынужденный заниматься пробуждением Ким Сокджина. — Вы уже слишком долго спите. Ваши родители недовольны, поэтому стоит поторопиться и спуститься к завтраку.       Услышанное отрезвляет Сокджина лучше всякой пощёчины, воспоминания вчерашнего дня моментально всплывают в сознании, вынуждая присесть на кровати. На голове творится полнейший беспорядок, щёку неприятно стянула засохшая после сна слюна. Нехотя, но омега встаёт, сладостно потягивается и следует к огромному зеркалу, что стоит в углу комнаты. Слуга склоняет чуть голову, а затем ставит на тумбочку небольшой таз с водой, что держал всё это время в руках. Умывание помогает отогнать сон подальше, мысли уже не кажутся бесформенной кучей, они аккуратно распределяются по полочкам, которые Сокджин сам создаёт в голове, наводя подобным образом порядок.       — Я сам, — омега забирает у слуги одежду, давая понять, что помощь ему больше не требуется.       Мягкая ткань приятно ощущается на кончиках пальцев, аромат чего-то свежего забивается в ноздри. Сокджин быстро облачается в тёмно-зелёную блузку, заправляя её в чёрные брюки. Сухёк не одобрит внешний вид сына, это точно, сочтёт, что омега выглядит слишком мрачно в подобных оттенках. Но внутренне Сокджин ликует, что выбор слуги пал именно на эти одежды.       Непослушные волосы всё никак не хотят слушаться своего хозяина, поэтому омега вынужден выбивающиеся пряди смазать специальным маслом, чтобы причёска держалась дольше. Завершающим атрибутом становится вуаль, что каждый день скрывает уродство Сокджина. Возможно, омеге было бы легче совершать приёмы пищи у себя в комнате и не мучиться лишний раз, но отец всегда требует, чтобы на завтраке присутствовали все члены семьи. Понять ход мыслей Джухёка Сокджин не может, но вынужден слушаться, скрывая своё недовольство за семью замками.       Время неизбежно уходит, и омеге всё же приходится покинуть свою «крепость». Благодаря тонкой ткани дышать в разы проще, нежели на вчерашнем приёме, где из-за жары хотелось просто умереть. Ступеньки каким-то образом быстро заканчиваются, Сокджин из-за различных дум не успевает среагировать на то, что заходит в столовую, где за длинным овальным столом уже восседают папа и Юнги.       — Ты почему задержался? — недовольно выговаривает Сухёк, стоит только Сокджину подойти к своему месту. — Хорошо, что успел до появления Джухёка.       — И вам доброе утро, папа, — сжимая руки в кулаки, отвечает омега, не поднимая глаз на Сухёка.       — Ты же понимаешь, что не минуешь последствий за вчерашнее представление? — старший омега буравит сына гневным взглядом, складывая руки на груди. — Твой отец так просто этого не оставит, да и я согласен с тем, что ты обязан понести наказание.       Сокджин поджимает губы, но на высказывания Сухёка ничего не отвечает. Странно, что Юнги не вмешивается, обычно альфа послушно поддакивал родителям, когда дело касалось промахов младшего брата.       Двери громко распахиваются, и в помещении появляется глава дома. Ким Джухёк себе не изменяет, всегда заставляет членов семьи себя дожидаться, показывая тем самым свой авторитет. Чёрный жилет с серебряными узорами, что цветами и лепестками расстилаются по ткани, обрамляет фигуру альфы. Широкие плечи находятся в напряжённом состоянии, брови на лице Джухёка сведены, некоторые пряди выбились и спадают на лоб.       При виде Ким Джухёка все покорно встают, отдавая дань уважения главе дома. Подобные формальности до сих пор раздражают Сокджина. Зачем необходима вся эта излишняя учтивость, если они семья, можно же просто поесть и спокойно разойтись. Возможно, омега слишком юн, чтобы осознать и принять это, но мириться с подобным ему не хочется.       — Доброе утро, — приветствует каждый член семьи, не забывая при этом опустить слегка голову.       Когда же все формальности завершены, можно приступить к еде, из-за которой они все здесь и собрались. Звон приборов эхом разносится по столовой, никакие беседы не нарушают воцарившуюся тишину. Вновь Сокджину приходится приподнимать вуаль, чтобы нормально позавтракать, но в таком окружении кусок в горло не лезет. Омега бегло осматривает отца, видя его напряжённое лицо. Сегодня Сокджин поплатиться за вчерашний проступок, сомнений нет.       — Сокджин, встань, — Ким Джухёк откладывает столовые приборы и направляет острый, словно лезвие заточённого меча, взгляд в сторону сына. — Будь добр, объясни представление, которое ты вчера устроил перед гостями.       Омега отодвигает стул и встаёт, выпрямляя плечи и спину. Не хочется прогибаться перед отцом, показывать свою уязвимую сторону, но из-за стольких лет запугиваний делать это оказывается трудно. Руки покрываются холодным потом, а сердцебиение учащается так, что Сокджин ощущает его в голове. Он может посчитать сколько ударов воспроизводит его сердце.       — Отец, — омега прочищает горло и сталкивается с яростным лицом Джухёка. — В мою сторону были обращены слова, что задели мою гордость. Я посчитал нужным покинуть подобное общество и не расстраивать гостей своим присутствием.       — Ха, он посчитал нужным, — передразнивает Сокджина Сухёк, взмахивая руками. — И ничего страшного, что ты поставил нас в неудобное положение, что муж Господина Ли настолько распереживался и постоянно просил у меня прощения за свои слова?! Хотя они были правдивыми.       — Папа…       — Молчать! — Джухёк встаёт из-за стола и направляется к выходу. — Сокджин, живо в мой кабинет.       Омеге кажется, что он слышит внутри себя симфонию рвущихся струн, что исполняется горем и болью. Глаза становятся влажными, а в горле образовывается ком невысказанных слов и обид. Сокджину будто перекрывают кислород, заставляют медленно умирать в муках, гнить в ненависти по отношению к себе. Слёзы не идут, но омега слышит, как плачет его душа. Потухшим взглядом он смотрит на Сухёка, что отвернулся от него, а затем на Юнги, который так и продолжает молча сидеть, не сказав ни слова. Чудесная семья…       Ноги едва передвигаются, Сокджину приходится приложить немало усилий, чтобы просто дойти до кабинета отца. Как же омега ненавидит это место с самого детства. Все наказания происходят именно там. Дрожащая рука поднимается, и Сокджин, гулко сглотнув, делает три стука. Услышав голос отца, омега медленно заходит, закрывая свою надежду на спасение.       Джухёк стоит возле окна, заложив мощные руки за спину. Минуты тянутся вечно, Сокджин нервно переступает с ноги на ногу.       — Отец… — всё же решается подать голос омега.       — Я столько сил вкладываю в твоё воспитание, но всё тщетно, — выдыхает альфа. — В итоге я получил нытика, которого до слёз доводят обычные слова. Сокджин, ты даже представить себе не можешь, какой стыд я испытываю из-за тебя.       Омега закусывает щёку, боясь, что внутренние демоны его ненависти вырвутся наружу. Грудную клетку разрывает от моральной боли, но ощущается она как физическая. Девятнадцать лет Сокджин живёт с этими людьми и ему кажется, что совсем скоро терпению придёт конец. Только что именно подразумевается под «концом»? Смерть? Бегство? Отказ от семейных связей? Сокджин и сам не знает, но ждёт хоть какого-то итога.       — На колени, — приказывает Джухёк, медленно поворачиваясь лицом к сыну, что дрожит хуже листа на ветру.       В кабинете становится душно из-за доминантных феромонов, что выделяет отец Сокджина. Дышать и так было трудно, а сейчас становится невыносимо. Омега падает на колени, не обращая внимания на боль возникшую в них. Голова склоняется вниз, Сокджин признаёт своё поражение.       Джухёк подходит к рабочему столу, что стоит возле центральной стены кабинета, и отодвигает нижнюю полку. Омега не видит, но знает, что сейчас в руках у отца. От этого легче не становится, тревога только нарастает, а страх парализует тело.       — Ты должен считать удары, — Джухёк подходит ближе, не спуская с Сокджина презрительного взгляда. — Если собьёшься, придётся начинать заново. И последнее условие: ни одной слезинки, чтобы я не видел на твоём лице. Всего ударов будет пятнадцать. Понял?       — Да, — шепчёт Сокджин, мечтая просто исчезнуть.       Омега закрывает глаза и делает глубокий вдох, готовясь к неминуемому. Рука альфы с плетью вздымается вверх, а затем слышится хлёсткий удар, наполненный силой и болью. Сокджину приходится опереться на дрожащие ладони, когда его плечи начинает неумолимо жечь.       Не плакать. Не плакать. Только не плакать.       — О-один, — выдавливает из себя омега, то открывая, то закрывая рот. Это только первый удар, а хочется уже разрыдаться и убежать. Но Сокджин вытерпит, он точно сможет…       — Вот так, — ухмыляется Джухёк, видя искривлённое болью лицо сына. — Когда же от тебя будет польза? Да тебя даже замуж выдать никак не получается. Никто урода не хочет к себе в постель.       Второй удар ощущается ещё острее, Сокджин стонет через сжатые челюсти. Он не слышит слов отца, из-за агонии, что творится и на душе, и на спине.       — Два, — выдыхает Сокджин, чувствуя во рту привкус крови.       На четвёртом ударе омега ощущает, что его блузка порвалась, а боль становится в разы сильнее. К сожалению, Сокджин, из-за помутнения в глазах, всё же пропускает пятый удар, и Джухёк, как обещал, начинает заново.       Всё тело горит, словно Сокджина бросили в кипящий котёл и варят в нём заживо. Из последних сил омега старается не плакать, он стойко терпит, но знает, что скоро сломается.       — Де… Деся…ть, — омега чувствует, как по спине скатываются горячие алые капли крови.       Внезапно дверь открывается и в кабинет заходит Юнги. При виде Сокджина у альфы глаза расширяются в ужасе. От кожи там только название, Джухёк устроил настоящее кровавое месиво.       — Отец, думаю, с него хватит, — Юнги продолжает стоять возле двери, стараясь увести взгляд подальше от Сокджина, что почти лежит на полу.       — Сынок, он должен вытерпеть ещё пять ударов, — волосы Джухёка стали влажными от пота, настолько он старался приложить силу в свои удары. — Надеюсь, что он запомнит этот урок. Плакать перед посторонними не стоит, и вообще, своё недовольство затолкай как можно дальше, — выплёвывает альфа.       — Вы же ему шрамов ещё оставите, тогда точно никто не согласится взять его в мужья, — продолжает Юнги.       — Чёрт, — Джухёк швыряет плеть в сторону и идёт к стулу, устало присаживаясь. — Хорошо, я закончил. Позови слугу, чтобы «это» убрали из моего кабинета.       — Да, отец, — Юнги выходит, оставляя Сокджина наедине со своим палачом.       Джухёк никогда не славился великой добротой, в глазах Сокджина он всегда был и есть настоящий тиран. Если альфу что-то не устраивает, он спокойно может воспользоваться кулаками, зная, что противник слабее его. Даже Сухёк неоднократно скрывал побои от собственного мужа. Но никому нельзя об этом знать, они аристократы — чистейшие люди, люди без грехов и изъянов. Кроме Сокджина, конечно.       — О, Господи, — слышит через пелену боли и страданий омега, когда его пытаются приподнять. — Давайте, Господин, ещё немного.       Чонгук пытается подбодрить Сокджина, но понимает, что это бессмысленно. Омега находится в ужаснейшем состоянии: лоб покрыт испариной, глаза не открываются, а спина исполосована так, словно Сокджин попался в когти дикого зверя. На глазах слуги появляются слёзы, но он старательно их убирает.       Чонгук всю дорогу придерживает Сокджина, что едва перебирает ногами. Уже в комнате слуга аккуратно укладывает омегу на живот, боясь потревожить раны своего господина.       — Что же за дьяволы ходят по этой земле, — Чонгук на минуту прикрывает лицо руками, собираясь с мыслями.       Слуга убегает за лекарем, дабы хоть как-то помочь Сокджину. Омега стонет от жгучей боли, которая не исчезает ни на секунду. Она не даёт и пальцем пошевелить. Сокджину хочется заплакать, но слёз попросту нет.       — За что же он его так… — причитает старый лекарь, садясь возле омеги. — Раны глубокие… Боюсь, шрамы останутся.       — Ничего нельзя с этим сделать? — умоляюще смотрит Чонгук на старика, но тот лишь отрицательно качает головой.       — Давай сюда воду и мои мази, — лекарь закатывает рукава своей потёртой рубахи, приступая к работе.       В некоторые моменты Сокджина подкидывает от боли, когда что-то влажное касается его спины. Он шипит, стонет, а иногда кричит.       — Тише-тише, — Чонгук держит Сокджина за руку, нежно поглаживая её. — Вы обязательно поправитесь. Я Вас ещё одной булочкой угощу.       —Б…больно, — выдыхает омега, зажмурив глаза. — Оч…очень.       — Пожалуйста, потерпите, — молит Чонгук. Они встретились лишь один раз, это второй, но слуга уже чувствует привязанность к Сокджину. От омеги прям исходит аура доброты и нежности, только в этом месте никто этого не ценит. — Всё будет хорошо. Я прослежу, чтобы Вы поправились.       — Я закончил, — лекарь моёт руки, избавляясь от крови пациента. — Нужно будет делать перевязки и использовать мазь. Ты умеешь это делать или же мне самому приходить?       — Я знаю, как это делать. Не беспокойтесь, — Чонгук сжимает руки лекаря, не переставая благодарить.       Когда старик уходит, слуга продолжает сидеть возле Сокджина, сторожа его сон. Чонгук аккуратно снимает вуаль, что всё это время была на лице омеги. Рука сама дотрагивается до шрама, что тянется от уголка губ до середины щеки.       — Всё обязательно будет хорошо, — шепчет Чонгук. Душа болит за чужого человека. Омеге тяжело поверить в то, что родители способны на подобное отношение к своим детям. Возможно, Чонгук чего-то не понимает, ведь сам является круглой сиротой.       Ночь наступает, а омега продолжает пребывать в спасительном сне, только и там кошмары настигают несчастную душу. Прутья клетки всюду, куда же Сокджину тогда бежать?