Жаждущий свободы

И я начал чувствовать себя виноватым за то, что я — это я.

      Неужели жизнь всегда обязана идти рука об руку с болью? У каждого человека она своя, точнее сказать, особенная, но это не отменяет того факта, что имеется абсолютно у всех. Раны на сердце тяжело залечить, уродливые шрамы остаются, несмотря на приложенные старания, чтобы избавиться от них, вернуть всё в прежнее состояние. Но мир не подстраивается под людей, он сам диктует правила, которым никто не может противостоять. Шрамы остаются навсегда, просто некоторые предпочитают закрывать на них глаза, считая, что так жить проще. Может оно и так, а может и нет.       Правда у каждого, как и боль, своя.       Только Сокджин уже не понимает, какая же правда у него. Существует ли она вообще? Стоит ли на всё закрыть глаза и стать безвольной куклой, забыть о малой доле сохранившейся гордости, потушить угольки упрямства и свободолюбия? Будет ли во всём этом смысл? Сокджин не знает, он сам себе не может дать чёткий ответ на то, что творится в его душе. У отца получилось сломать что-то внутри, возможно, веру в лучшее.       Спустя три дня легче не становится, спина продолжает отзываться жгучей болью, от которой омеге даже вздохнуть тяжело. Родители не навещают, видимо, всё узнают от прислуги, что приносят поднос с едой. У Сокджина отсутствует аппетит, чувство тошноты не отпускает, ощущается, как железные оковы на шее. Только Чонгук и его мольбы о том, чтобы омега съел хотя бы ложку, заставляют Сокджина прикоснуться к пище. Слуга незаметно становится для омеги тем самым ярким лучиком, что согревает в тяжёлые моменты, делится своим теплом, пробирается в душу медленно и неспешно.       Порой осколки оказываются слишком мелкими, и склеить их уже не получится.       — Мне кажется, что я какой-то несуразный… Неправильный, — шепчет в темноту ночи Сокджин, замечая неподдельное беспокойство в карих глазах. — Знаешь… Это мой дом, здесь должно быть самое безопасное место в моей жизни, но я чувствую постоянную тревогу, что душит меня. Я боюсь. Боюсь сделать одно неправильное движение, боюсь сказать что-то не так… Чонгук, мне так страшно…       Здесь я медленно чахну.       Слуга тёплой ладонью касается руки омеги, пытается показать, что он рядом, не позволит проживать страдания своему господину в одиночку, окажет в нужный момент поддержку. Уголки губ Сокджина слегка приподнимаются, не веря, что подобные люди ещё существует на земле. Чонгук простой, он не боится сказать омеге в лицо о том, какие же ужасные Сухёк и Джухёк родители, открыто презирает их.       — Ваши родители не заслуживают такого чудесного ребёнка. Почему Вы считаете себя неправильным? Это глупо. Откуда людям знать, какой человек правильный, а какой нет? Мы сами создаём эти рамки, — голос Чонгука тихий, мелодичный. Мягкие феромоны слуги приятно обволакивают, создавая уют, которого Сокджин постоянно лишён. — Я никак не могу понять, почему Господин Ким Джухёк настолько строг по отношению к Вам.       Сокджин садится ближе к Чонгуку, чувствуя тепло, исходящее от другого человека. Это приятно.       Возможно, завтра омега будет себя ненавидеть и корить за то, что открылся постороннему. Но уже слишком поздно что-то делать, а убиваться и тонуть в чувстве вины можно и завтра.       — Я и сам не знаю, — Сокджин находит заусенцы на пальцах и от нервов выдёргивает их, не меняясь при этом в лице. — Однажды, когда был ещё совсем маленьким дурачком, я увидел, как папа обеспокоенно бегал вокруг Юнги, когда тот поранился. Все так переживали за моего брата, постоянно уделяли внимание. И мою голову посетила одна глупая мысль…       На минуту в комнате воцаряется тишина. Чонгук бегло облизывает засохшие губы, ожидая, когда Сокджина соберётся, чтобы продолжить рассказ. Рука непроизвольно сжимается сильнее, Ким это чувствует и бросает неловкий взгляд в сторону слуги. Его слушают, внимательно вникают в его слова… Как же это удивительно.       — Я… Я подумал, что если тоже поранюсь, тогда мои родители так же будут беспокоиться за моё состояние, как это было с Юнги. Я смогу получить капельку их внимания и заботы, — плечи Сокджина опущены и сгорблены, словно совсем скоро сломаются. Руки дрожат, как у человека, который не спал сутки.       — Если Вам тяжело, то не стоит это вспоминать.       — Нет-нет, я хочу, Чонгук. Мне это необходимо, — омега выпрямляется, но не перестаёт ковырять мелкие ранки на руках. — Почему-то в мою маленькую голову не пришло дельных мыслей, и я решил сломать себе пальцы при помощи двери. Как же это было больно… Я держал в зубах кусок ткани, чтобы никто не услышал заранее мой крик.       — Господи, — Чонгук удивлённо раскрывает глаза. В груди что-то болезненно сдавливается, слова не выходят наружу. Ощущения такие, будто тебя в ледяную прорубь окунули, и всё тело охватила неистовая боль.       — Я такой глупый… На что я вообще надеялся? Папа отправил ко мне лекаря и совсем не навещал, прямо как сейчас, — горькая усмешка появляется на лице Сокджина. — Это я во всём виноват.       Чонгук не сможет ничего сказать, если попробует — слёзы вырвутся наружу. Чужая боль чувствуется как собственная. А Сокджин продолжает улыбаться, пытаясь играть роль сильного человека, но глаза не лгут, там бескрайние океаны обиды, горечи, ненависти ко всем и к самому себе.       В объятиях Чонгука омега расслабляется, пытается успокоить бушующее сердце. Блеклый свет луны проникает в комнату, освещая людей, что ищут поддержку друг в друге. На улице слышны тихие завывания ветерка, что не даёт листве покоя.       Покой… Что же это такое?       Новый день теперь кажется чем-то обременительным. Глаза не хотят открываться, не хотят видеть окружающий мир, отражение в зеркале. Как и говорил лекарь, шрамы на спине Сокджина остались. Уродливые полоски с розоватой кожей, а на некоторых ранах, особо глубоких, до сих пор есть корочка. Омега стыдится себя, собственный вид противен. Теперь он окончательно ужасен. Сокджин не заслуживает любви. Только не с таким лицом и телом.       Последнее время никто омегу не тревожил, все старались обходить стороной и не натыкаться лишний раз. Так даже лучше. Можно свободно покидать особняк и спускаться к реке, где душа находит своё временное успокоение. Ветер ласкает свежую зелёную траву, вода блестит в лучах яркого солнца, птицы поют, не смолкая ни на секунду. Как же хорошо без косых взглядов, без постоянного гневного голоса Джухёка, без недовольства Сухёка. Здесь Сокджин настоящий.       Отец всегда занят, почти не выходит из кабинета, продолжая принимать к себе гостей, только уже не официально. В доме пока более-менее спокойно, но это ещё больше настораживает. Сокджину хочется верить, что это не затишье перед грядущей бурей.       — Господин, пришли письма, — кричит на нижнем этаже слуга, пока омега медленно спускается, встревоженно оглядываясь по сторонам.       — Замечательно, — Сухёк не заставляет себя долго ждать. Всё та же плавная, грациозная походка, знакомый звук украшений и острый взгляд из-под пушистых ресниц. — Целых пять! Поразительно.       На лице омеги красуется улыбка, ряд белых зубов прям блестит, а глаза загораются вдохновением. Сокджин останавливается на предпоследней ступени, вслушиваясь в монолог Сухёка. С рокового дня омега редко пересекается с папой, только за приёмами пищи и случайно на территории поместья. Поведение старшего омеги настораживает, не к добру счастливая улыбка на его лице, Сокджин это нутром ощущает. Сухёк редко бывает чем-то довольным. Его характер слегка истеричный, поэтому в общении с омегой у Кима часто случаются недопонимания.       Любопытство разгорается внутри, хочется подойти и узнать причину столь великого воодушевления, но Сокджин уверен: никто на него не обратит внимания.       — Ты чего застыл? — Сухёк прижимает письма к себе, отправляя слугу работать дальше. Браслеты на руках омеги с каждым движением позвякивают, а кольца переливаются при солнечных лучах.       — На прогулку собирался, — тихо отвечает Сокджин, машинально поправляя воротник. Даже при жаре он старается носить более закрытую одежду, не вынося своего уродливого тела, покрытого шрамами.       — Зайди ко мне через полчаса, — Сухёк разворачивается и уходит, оставляя за собой едкий шлейф феромонов.       С беспокойством от предстоящей встречи Сокджин медленно идёт по каменной дорожке в саду. Верхушки деревьев плавно покачиваются из стороны в сторону, лёгкий ветерок ласкает лицо, чуть дальше слышны звуки садовников, что обрезают лишние ветки.       Эти минуты свободы не окупят все богатства мира.       Навязчивые мысли вместе с пушистыми облаками уплывают прочь, приятная пустота образуется в голове. Не хочется думать о плохом, хотя оно следует тенью по пятам, пытается грязными руками захватить в свои сети. Но где же брать силы, чтобы бороться с тьмой этого мира?       Время неизбежно бежит вперёд, перед ним жалкие люди бессильны. Встреча с Сухёком вот-вот уже состоится, а Сокджина словно к месту привязали. От былого любопытства и следа не остаётся, лучше уж пусть продолжают игнорировать, как делали это всегда. Проблема в том, что если Сокджин не явиться, то страшно представить, какую взбучку устроит Сухёк.       — Вас уже ожидают, — к омеге подходит тот самый слуга, что до этого приносил письма.       — Да-да, иду уже, — Сокджин послушно кивает, а сам начинает быстро входить в состояние паники.       Ноги в миг становятся тяжёлыми, шаги медленные, а сердце отбивает бешеный ритм, будто скоро дойдёт до своего предела и просто остановится. Переводя дыхание, Сокджин выпрямляет плечи, гордо поднимает голову и хватается за ручку. Дверь отворяется, и омега входит в кабинет, где в глаза бросается большая фарфоровая статуэтка грациозной лошади. Сухёк себе не изменяет: слишком уж падок на вычурные вещицы.       — О чём же Вы хотели со мной побеседовать? — Сокджин проходит дальше, садясь на коричневый диван напротив рабочего стола Сухёка.       — Твои манеры до сих пор страдают, — выдыхает омега, внимательно всматриваясь в лицо сына. — Ты себя в зеркало видел? Сокджин, что за ужасный цвет лица? А эти тёмные круги под глазами? Ты людей хочешь пугать?       Челюсти Кима крепко смыкаются, ноздри расширяются. Он, честно, пытается сдержать поток слов, что встревают поперёк горла, но не может обещать самому себе, что у него это получится. С Сухёком некоторые вольности позволительны, омега, на самом деле, не занимает в доме высокой позиции.       — Я постараюсь лучше следить за собой, — Сокджин откашливается, в надежде, не сказать родителю лишних слов. Как Сухёк вообще увидел его цвет лица, если на омеге сейчас вуаль. Опять цепляется за что-то, чтобы напомнить сыну своё место.       — Постарайся, — Сухёк усаживается поудобнее, поднимая со стола одно из писем. — В моих руках твоё будущее.       — Каким образом?       Всё начинает набирать плохие обороты. Какое будущее? О чём вообще речь? Что могло взбрести в голову Сухёка на этот раз?       — Связей в кругу аристократии у меня хватает, поэтому я обратился за помощью к своему давнему знакомому, — омега вальяжно соединяет руки в замок. — В каждом письме описан твой потенциальный будущий супруг. Это же просто замечательно!       — Что… — глаза Сокджина распахиваются, он не верит услышанному. Супруг? Его? Сухёк же определённо шутит, он сам говорил, что изуродованный омега никому не нужен.       Мир ценит красоту и деньги.       — Эти альфы, есть один бета, согласны попробовать построить с тобой семью, — Сухёк возбуждённо подрывается с места. Тонкие руки расставлены в стороны, подобно величественной статуе. — Поверь, они знают про твой изъян и закрыли на него глаза.       — Что Вы такое говорите, — Сокджин вжимается в мягкую поверхность, мечтая просто исчезнуть. Он знал, что тему брака не избежать, что он не сможет вечно жить в родительском поместье, но, оказывается, Сокджин попросту не готов отдать свою душу и тело кому-то во владение.       — Послушай меня, за спинами этих альф огромные богатства, — Сухёк подходит ближе к сыну, взирая на него цепкими глазами. — Родишь парочку детишек и живи в своё удовольствие. Остаётся только выбрать…       А принадлежала ли когда-нибудь жизнь Сокджина ему самому? Похоже, судьба шутит крайне неостроумно.       Всё ощущается ненастоящим, нелепым, будто Сокджином кто-то управляет, он — жалкая марионетка в руках своих родителей. Каждый его шаг в обществе знати внимательно прослеживается, каждое неправильное слово будет услышано, но никто не заметит самого Сокджина. Все будут видеть маску послушного и добронравного сына семьи Ким. До какой же безнравственности смог опуститься мир, но это ещё не самое дно, люди способны на большее.       — Больше всего я расположен в сторону Господина Чхва. Да, возможно, староват, но его письмо тронуло меня, — рука Сухёка ложится на макушку сына, нежно её поглаживая. — Он пишет о том, что ему важна душа, а не внешность. Это же замечательно!       Голова Сокджина понуро опускается, когда он вспоминает, что, так называемый Господин Чхва, имеет уже за спиной пятый десяток. Староват — мягко сказано. Важна душа? Ох, Сухёк, видимо, считает сына наивным дураком, что до сих пор верит в сказки. Каждая фраза сказанная папой добивает Сокджина всё больше.       На каждый товар найдётся свой покупатель.       Супруг Господина Ли был определённо прав, говоря эти слова, зря Сокджин принял их за оскорбление. Ким бракованный товар, но даже его захотели купить. Скорее всего старику все отказывают, так как имеются лучшие партии, а Сокджину остаётся радоваться тому, что его вообще заметили.       Здесь, у высшей аристократии, нет понятия «свобода», зато есть слово «обязанность». Своим браком с Господином Чхве Сокджин выполнит обязанность перед родителями, отплатит им за своё существование.       — Я ещё обсужу всё с Джухёком, но, думаю, он согласится с моим мнением, — голос Сухёка наигранно мягкий. Омега только зря старается выставить себя родителем, обеспокоенным за будущее своего ребёнка. Уже слишком поздно. — Вам нужно будет встретиться лично, вдруг ты сможешь его полюбить.       — Полюбить? — Сокджин смотрит в одну точку, мыслями он давно уже не здесь. В голове мелькают страшные картинки того, как толстый старик насильно берёт его в постели, разрывает душу омеги, вонзает кинжалы в сердце. — Не думаю, что это возможно…       — Ничего страшного! — радостно восклицает Сухёк, видя, что сын не устраивает взбучек, а послушно внемлет словам. — Я с Джухёком уже двадцать пять лет живу подобным образом и всё хорошо. Не жалуюсь.       Потерять двадцать пять лет жизни на человека, которого не любишь, возможно даже ненавидишь. Разве оно того стоит? Конечно, Сухёк не будет жаловаться, потому что Джухёк на корню истребит подобное желание своими радикальными методами.       В этой семье хоть кто-то будет счастлив?       Сокджин покидает кабинет папы полностью опустошённым, он и не помнит, как добрался до своих покоев. Мягкое одеяло касается тела, и беспомощный омега пытается с помощью его спрятаться от невзгод и тягот, которых не становится меньше. Все попытки Сокджина бороться с устоями этого мира оказываются бессмысленными, как убирать снег во время сильного снегопада.       Глаза медленно закрываются, голова становится тяжёлой, Сокджин опять спасается бегством в мир сновидений. Там определённо лучше, в подобном мире омега сам вершит свою судьбу и творит законы.       Крепкие руки трясут Сокджина за плечи, через толщу сна омега слышит чей-то голос, но никак не может понять, где он сейчас пребывает. Недавно же только уснул, а в комнате темно, как ночью. Мелкие шлепки по щекам отрезвляют, и Сокджин замечает, что за окном действительно тёмное время суток. Перед ним сидит обеспокоенный Чонгук и что-то пытается донести до полусонного состояния омеги.       — Необходимо срочно спуститься, — слуга подрывается с места, даёт Сокджину набор одежды. — Поторопитесь.       — Что вообще происходит?       — Скорее, — шипит Чонгук, забыв о собственном положении слуги.       После новости о предстоящей свадьбе Сокджина уже мало чем напугаешь и удивишь, он послушно переодевается, забыв уложить волосы, но подобное сейчас никого не волнует. Следуя за взбудораженным Чонгуком, омега всё ещё продолжает отходить от сна.       В гостиной слышится различное количество голосов, их слишком много для столь позднего времени. Несколько раз проморгавшись, Сокджин видит широкую спину отца и рядом с ним фигуру Сухёка. Голос Джухёка отдаёт страхом, но Сокджин отказывается принимать подобное, альфа никогда не показывает лишних и слабых эмоций. Возле стены стоит Юнги, сложив руки за спиной, в разговор он не вмешивается, но на его лице читается тревога.       — Да что ж происходит, — шепчет себе под нос Сокджин, никак не улавливая события, которые пропустил.       Он подходит ближе к родителям и видит королевскую стражу, на груди их доспехов красуется трёхглавый лев — символ принадлежащий правящей династии.       — Вы опровергаете то, что являетесь участником спланированного знатью мятежа? — крупный альфа выходит вперёд, оставляя позади себя ещё четырёх стражников.       — Абсолютно, — Джухёк старается держаться уверенно, но бегающие глаза выдают его панику.       — Что же делать… — стражник показательно хмурит брови. — На документе о денежной помощи стоит Ваша подпись, вот ведь незадача.       Губы Джухёка сжимаются в тонкую полоску, на лбу выступают капельки холодного пота, даже в его феромонах чувствуется неподдельный страх. Сокджин начинает понимать к чему идёт вся ситуация и это ему не нравится.       — Это обман! Меня подставили! — альфа кричит, пытаясь хоть как-то спастись.       — За идиота меня держишь? — мужчина подходит вплотную к Джухёку, подставляя под его шею остриё меча. — Имеются свидетели. Не думай, что ты первый кого мы навестили.       Стражник быстро осматривает всю семью Ким и возвращается к Джухёку. Мужчина явно настроен воинственно.       — Все Ваши сбережения взимаются и идут в королевскую казну. Поместье также больше не принадлежит Вам, — оповещает стражник, разрушая весь мир Джухёка.       — Вот же мразь! — разъярённый альфа достаёт припрятанный кинжал и успевает зацепить шею мужчины. — Убью!       Сокджин бледнеет на глазах, Сухёк совсем едва ли стоит на ногах, а Юнги пытается угомонить отца, но у того окончательно сдают нервы.       — Тэхён, с такими отбросами нужно действовать по-другому, — с этими словами в гостиную входит ещё один королевский стражник. Чёрные длинные волосы заплетены в косу, мрачный взгляд приковывает к месту, само лицо альфы излучает могущество и суровость. От одного его вида у Сокджина ноги начинают подкашиваться. — Все вышли на улицу.       Звёзд в эту ночь особенно много, но Сокджин не обращает на них никакого внимания. Он испуганным зверьком наблюдает за альфой, что разбрасывается приказами. Остальные стражники послушно всё выполняют, не смея и слова сказать против. На улице оказываются семья Ким и вся прислуга поместья.       — Планировалось завершить всё быстро, но Вы, Ким Джухёк, поступили слишком опрометчиво, осмелившись напасть на королевского стражника, — мужчина не убирает руки с ножен. Его аура кажется настолько тяжёлой, что Сокджин готов на месте упасть на колени.       Несколько альф подлаживают под двери поместья солому, а один из стражников приносит «главарю» зажжённый заранее факел.       — Узрите же последствия своего предательства короны, — с этими словами мужчина поджигает солому, что быстро воспламеняется.       Не веря своим глазам, Сокджин всё же падает на колени и не сводит взгляда с оранжевого пламени, что пожирает его дом, его бывший дом.