360°

      Мне семнадцать. В эти годы я встретил свою первую любовь.       Началась гроза, скоро должны сорваться первые капли дождя. Мы идём в поле, она спереди, поторапливает меня, чтобы мы успели укрыться от этих капель. Её мучают переживания: перед прогулкой она провела три часа за марафетным столиком, но кто же знал, что начнётся дождь, который смоет «красоту». Её веснушки, скрытые под слоями косметических средств, мучаются — им не хватает солнечного света, их душит она. Её веснушки восхитительны.       Небо заплакало. Тёмные разводы под глазами. — Саша, давай быстрее, у меня макияж смывается, и мы так до нитки промокнем, — стала тараторить девушка. Её голос звонкий, но мягкий. Её шёпот бархатнее любого шёлка.       Шаги стали ускоряться. Теперь она бежит. Я догоняю её и хватаю за руку. — Не беги, мы уже не успели найти убежище.       Я ловлю дежавю. Я не понимаю. Она же сейчас развернётся и скажет: «Это была твоя идея пойти в поле, ты виноват»? — Это была твоя идея пойти в поле, ты виноват, — произносит девушка полушёпотом.       Меня пробирает озноб. Моё тело меня не слушается. Я хочу кричать, но мои губы открываются, произнося: — София, я люблю тебя.       Взгляд её карих глаз устремляется на меня. Нижняя губа начинает подрагивать. Это от холода или она не ожидала признания? Моя щека начинает предательски гореть. Я получил пощёчину. Это отказ?       Опустив взгляд, я вижу бетон под ногами. Мне восемнадцать и в моей руке предательская сталь, которая согрелась о мою кожу. — Саша, я тоже люблю тебя, докажи мне свою любовь, — её руки обхватывают мою кисть в которой покоится нож, видавший кровь, но не людскую. — Я не могу это сделать… Это не нормально… — крик, натянутый, словно гитарные струны. — София, тебе нужно лечение, прошу, не отказывайся, я пройду этот пусть с тобой.       Пока я пытался заболтать возлюбленную, ладонь, держащая орудие смерти, вырывается из женских рук. Её взгляд затуманен. Улыбка, сиявшая некогда на лице, погасла. Румянец охватывает уши и нос, брови начинают сходиться в переносице, выражая недовольство. — Хорошо, я пройду лечение, но подстриги мне волосы. Они уже слишком длинные. Тебе не кажется, что цвет ужасный? Русый… На сено похоже, верно? — снова бархатный шепот.       София знает, я не могу ей отказать. Оставить её одну, несмотря на просьбы, — не в моих силах. Её шепот всегда был моей слабостью.       Мы сидим на холодном бетоне. Мои руки предательски дрожат, покоясь на её плечах. Злосчастная сталь крепко сжата руками. — Я раньше никого не стриг, ножом это вообще возможно? — тревога, сожаления и страх окутывают меня. Судороги берут мои мышцы, но тело не чувствуется. Маленькая, но тёплая ладошка обхватывает мою, и пустота. Её тело невесомо.       Александр просыпается в холодном поту, и в его объятиях плед. Этот кошмар преследует семь лет. Никто не стал верить его словам о том, что на самом деле произошло в тот день. Все улики указывали на него. Родители, знавшие о состоянии своей дочери, не торопились к специалистам. Родители, доказывающие в зале суда, что их дочь была ментально здорова. Родители, чей выбор пал на честь рода.       Шесть лет проведённых на бетонном полу в тюрьме. Семь лет бессонницы. Год свободы, которая душила. — Лучше бы веснушки задохнулись под слоем косметики, — тихий, но обречённый шёпот в пустоту.       Открытое окно, тлеющая сигарета и пасмурное небо. — Почему вокруг меня так много дождей? — двигаются губы в немом крике, выдыхая сигаретный дым.       Ветер начал усиливаться. Листья деревьев, не выдерживая такого напора, срывались. Их жизнь была оборвана, теперь их ждал конец. Они засохнут, треснут, рассыплются или вовсе станут перегноем, но перед этим их ждал танец.       Листва, кружащаяся в хаотичном, но ритмичном порядке, выглядела восхитительно. Александр после освобождения заинтересовался фотографией. Он хотел запечатлеть каждый миг. Его сокамерник был ложно обвинён, однако фотографии, сделанные на старый фотоаппарат, — стали его алиби. Время и место убийства совершенно не совпадали с кадрами. Судебная экспертиза, проанализировав технику, подтвердила, что корректировка в дату съëмки не вносилась. Апелляционный суд признал невиновность пожилого мужчины.       В полтретьего ночи мужчина начал распаковывать технику. Новый фотоаппарат, производитель гарантирует лучшее качество с дополнительным атрибутом в виде объектива. Александр сомневается в гарантии, но ценник заставляет его убедиться в обратном. Родители погибшей знали, что парень не виновен, когда они защитили свою честь и бизнес, был выделен отдельный счёт для пострадавшего от их дочери. Разрушенная жизнь была финансово обеспечена.       Фиксация экспозиции и приближения — кадр. На снимке листва в самом деле запечатлилась в движении. Освещения от фонарей хватает для чёткости изображения. Качество и сам уровень технологий стремительно вырос за шесть лет, и с каждой новой моделью техники её умения растут. Мужчина был удовлетворён качеством и композицией, но танец листьев быстро потерял его интерес. С неба начали срываться капли. Листва, недавно плясавшая на своём смертном одре, стала стремительно прилипать к земле. Ветер, не желая отпускать своих временных танцоров, усиливал порыв.       В некоторых окнах начал включаться свет. Жители спешили закрыть их и убрать вещи с балкона. Мужчину забавляло это движение. Он ощущал себя в муравейнике. Подобное было и в тюрьме. Везде жизнь продолжала двигаться, но он стоял на месте, словно забытая всеми скульптура неизвестного в лесу. Решившись уже уходить, он закрыл окно, но его взгляд зацепила девушка. Аналогично другим людям она закрыла окно, но стояла в темноте. Резкая вспышка молнии заставила её остановиться. Минута, две и более. Она не уходила. Время, бесконечно бегущее в потоке, резко остановилось.