Молодость всё простит

— Тяжёлая ночка выдалась, да? — с хитрым прищуром протягивает Годжо, когда Юджи садится напротив. — После каникул разве бывает по-другому? — сдвинув брови, спрашивает парень. Вжимается в мягкое кресло, напрягаясь до боли в мышцах. Когда твой школьный психолог — Сатору Годжо, расслабленным оставаться в принципе не представляется возможным. И не только потому, что он замдиректора, хотя, во многом, это свою роль тоже играет. От взгляда его пронзительного ничего нельзя утаить. Когда он смотрит вот так, сдвинув на переносицу очки, в жилах кровь стынет. Получать пизды от Годжо — меньшее, чего от этой ночной авантюры хотелось. И без того у директора на плохом счету, а зам порядком заебался их перед ним отмазывать. Итадори ведь знал, что так и будет. — Твои предположения? — предоставляет возможность во всём сознаться. Начинает давить, и давление это Юджи ощущает каждым волоском на теле. — Сенсей, вы же знаете, я не блещу умом, — с глупой улыбкой в неловкости трёт затылок, — какие у меня могут быть предположения? — Сатору. Не Сенсей. — Простите… Выдаёт волнение. Ненамеренно называет Годжо придуманным Сукуной и Чосо прозвищем (начало крутиться на языке в ответ на знание о чужом увлечении боевыми искусствами), совсем забывая о соблюдении субординации. Хотя, в сложившейся ситуации даже своё имя помнить сложно. Как на иголках весь грёбаный день, а от косых взглядов учеников и преподавателей к концу последнего урока сделалось совсем худо. Как будто таких делов никто другой натворить больше не мог. — Нашу первую в этом учебном году встречу стоит начать с анализа твоего окружения? — придвигается ближе, локтями мягко скользя по поверхности стола. Психологи ведь должны удерживать от безумия, а не сводить с ума, да? — Что вам опять не нравится в моём окружении? — понимая, к чему всё идёт, напрягается ещё больше. Демонстрирует злобу, в следующий момент, однако, оставляя идею поссориться. Сатору ведь, в конце концов, действительно старается помочь. Весь прошлый год рядом был, выслушивал часовые пиздострадальческие тирады и не оставлял без поистине годных советов, в числе которых неоднократно звучало: «Держись от Рёмена подальше». «Он не заслуживает твоих чувств». «Мечты о нём не приведут ни к чему хорошему». Как будто все проблемы с головой и жизнью у Юджи начались из-за Рёмена. Сенсей, быть может, так и считает, но в разговорах о чужом окружении старается не злоупотреблять субъективным мнением. Третий и последний человек, которому Итадори эту маленькую часть себя доверил — что увлекается парнями и что по лучшему другу с ума сходит. И что ради этого друга готов на всё — пропалил тоже. Оттого за своё откровение иногда безмерно жалеет: Годжо знает, на что надавить, чтобы тут же признаться, что рядом с Сукуной у Итадори нет собственной воли. — Мне действительно стоит это озвучить? — ухмыляется Сатору, намеренно изводя. В такие моменты Юджи представляет таймер, отсчитывающий последние три секунды с противным пищащим звуком. Взрыв мозга в столь короткие сроки ещё никогда не удавалось предотвратить: хуй знает, какие там проводочки в голове резать надо, чтобы ошмётки мыслей перестали разлетаться по черепной коробке. Разлучать их, мысли эти, подобным образом несправедливо. Немалых усилий стоит — собрать их воедино. Так, чтобы с самим собой хотя бы разборчиво было. Чтобы из слогов собираться слова, а не обрывать фразу на звуке. — Ну… — потирает нос, оказываясь перед очередным сложным выбором, — вы… вы, конечно, можете… — Юджи, — Годжо вытягивает руки, устало прижимаясь щекой к одной из них. Смотрит снизу вверх, щурясь, следит за реакцией, будто не знает её наизусть. — Почему ты позволяешь ему это с тобой делать? Пытаешься заслужить его любовь? — Сенсей… — тратит последний оставшийся воздух в лёгких на безуспешную попытку оправдаться. Грёбаный, блин, Рёмен. Почему только о нём мысли неубиваемы? Почему только о нём целы все слова? — Сатору. Кипятком обдаёт всё тело. Прежде всего потому, что никакие отмазки Годжо не нужны: он и в молчании различает многое. Правду определяет по глазам, являющим через неловкие взгляды самые разные эмоции, а выводы делает на основе того, что Итадори делает со своим кольцом на большом пальце. Мурыжит его вправо-влево — слегка волнуется. Проворачивает один раз по кругу — что-то недоговаривает. Быстро осознаёт, что палится, и старается делать беспристрастный вид. Бесконтрольно дёргает, нередко роняя, — чертовски смущается, и у смущения этого всегда разные оттенки: от тона ненависти к себе до манящего возбуждения. Годжо и здесь знает, на что надавить, чтобы задержаться в его кабинете до тех пор, пока в штанах менее тесно не станет. Главный недостаток Сенсея — его дьявольская привлекательность. Отягчающее обстоятельство — умение довести двусмысленность до абсурда. Прежде чем ответить, Юджи прокручивает кольцо один раз. Что-то бормочет себе под нос, а потом моментально берёт себя в руки, уверенно произнося: — Если я и делаю что-то, то только потому, что сам этого хочу. — Рисование мужских половых органов на вещах, предназначенных для других целей, и тем более — на всеобщее обозрение, может свидетельствовать о крайней степени неудовлетворённости. Таким образом ты говоришь о том, что хочешь мужчину? Или ты привлекаешь внимание Рёмена? — Господи, Сенсей… — Сатору. — …что вы несёте? Годжо собирает себя со стола, мотая неодобрительно головой. Достаёт из верхнего ящика маленькую блестящую вещицу и со звоном кладёт её перед Итадори. С вызовом. С такой издёвкой и гордостью за себя, что Юджи моментально признаёт поражение. Позолоченный писюн. Подарок Сукуны в честь возвращения из душного путешествия с отцом по соседним штатам. Многозадачно спиздил его из лавки сувениров в одном из крупнейших торговых центров Аплтона. Итадори хранил этот брелок как зеницу око. До сегодняшней ночи. Всё утро переживал, что потерял его. — Ты тут обронил, — как бы невзначай произносит Годжо, выражая некое разочарование: директор, по всей видимости, даже смазкой не воспользовался. — Блять… — проговаривает Юджи одними губами. Виновато смотрит на мужчину. — Завтра в школу приедут устанавливать камеры, — откидывается на спинку высокого кресла, сцепляя руки на животе. — Да давно пора на самом деле, — повторяет за ним. Только ещё ногу на ногу закидывает. — Давно пора? — Да… давно. Неловкое молчание сдавливает виски тысячей атмосфер. Итадори теребит кольцо на пальце — старается хоть чем-то занять руки, чтобы не начать обдирать заусенцы. Встречи с Годжо никогда не проходят легко, а эта, случившаяся спустя целую вечность, кажется тяжёлой особенно. Никогда до этого от взгляда Сенсея не хотелось рассыпаться по маленьким крупинкам так сильно. — В какой момент ситуация начала выходить из-под контроля? — не проявляя враждебности, спрашивает Годжо. В первую очередь, психолог, друг, надёжный человек. Тот, кто погладит по головке, если надо. Тот, кто ни за что не выдаст ни один секрет. Юджи уверен, Сенсей с директором уже всё уладил. Отмазал этих троих, пожертвовав, разве что, парой нервных клеток. И вряд ли своих. — Когда мы решили, что разрисовывать доски членами недостаточно интересно.

Десять часов назад

— Ну и что это за микропенис? — негодующим тоном спрашивает Сукуна, обесценивая старания Итадори. — Твой, — огрызается парень, — в натуральную величину. — Больше на твой похож. — У меня меньше. — Это мой, — вклинивается в разговор Чосо, — утешьтесь. Да, не такого ожидали мальчишки, когда взялись реализовывать что-то настолько тупое и бессмысленное. Интригующим это казалось только поначалу или, по крайней мере, во время исследования второго этажа, когда страх быть замеченным не переставал стягивать мышцы в узел приятным предвкушением, как же всё-таки на этот акт вандализма отреагируют остальные. По большей части, Итадори был уверен, что никак. Ничего особенного в рисовании писек нет: в Мелрозе никого не удивишь даже демонстрацией этих самых писек. Вернее… конечно, удивишь, но должной реакции не получишь: либо отпиздят, либо к общественным работам приплетут. А общественные работы — снисхождение божье. Красить бордюры в парке — занятие очень даже медитативное. Чосо с Юджи иногда мелким хулиганам завидуют: тоже предпочли бы жвачки под скамейками обдирать, чем помогать деду в его магазинчике, — на Аллан-стрит порой происходят жуткие вещи. Дух авантюризма необратимо погибает в стенах кабинета математики — последнего, что остался в опасной близости с постом охранника на первом этаже. Разочарованным себя чувствует даже Юджи, а мысль о том, что можно наконец-то вернуться домой и отоспать свои заслуженные пару часов перед уроками, нагоняет тоску о проёбанном бездарно времени. Времени, которое могли провести с Сукуной в одной кровати за глупыми разговорами ни о чём и спорами на пустом месте, лишь бы не дать друг другу уснуть. Итадори снова романдраматизирует. Сценарист, режиссёр-постановщик, в собственной трагедии он же — актёр, номинированный, разве что, на премию «Безответно влюблённый лох, поставивший крест на своей жизни в семнадцать». Другим словом — обречённый. — Погнали ещё побродим куда-нибудь, — предлагает Сукуна, возводя член на доске в корень. — Куда? — даёт ему шанс заинтересовать себя Чосо. — В басик, — снова сверкает своим неординарным умом, бросая на Юджи ехидный взгляд. — Нам тогда точно пиздец, — отзывается категорично Итадори, не соглашаясь и не отказываясь. Не имеет смысла, когда действуют по принципу «как решит большинство». — Да не рычи. Вспомнишь хоть, как плавать. — Я и не забывал. Действительно: когда тонешь в жалости к себе и ненависти ко всему окружающему, плавать учишься волей-неволей. Но это если возводить всю несправедливость жизни в абсолют. На самом же деле, Юджи — лучший пловец в штате: в одиночном заплыве на четыреста метров в прошлом году завоевал золотую медаль. В этом — обещал вернуться в Сент-Пол и завоевать вторую. Но это всё было давно и вообще неправда. — Думаешь, его наполнили? — загорается Чосо, стаскивая себя вниз с учительского стола. — По-любому, — отвечает самодовольно Сукуна и, выглянув в коридор с целью оценить обстановку, оборачивается на парней: — Долго сиськи мять будете? Команда понятна. Как день ясна. Юджи последствия уже предвкушает, однако отчего-то к происходящему тоже начинает питать интерес: интригует ступать на носочках по полу, от которого эхом отскакивает саундтрек «Отбросов» — охранник на своём посту метрах в двадцати времени зря не теряет. Даже не смотрит, что происходит у него за спиной, попивая кофеёк и заедая оставшиеся часы до конца смены чипсами. Спать больше совсем не хочется. Ответственность за проникновение в школу всё же лучше переложить на администрацию — отсутствие инцидентов последние несколько десятков лет не исключает их появления. Наоборот, к ним располагает. Мотивирует не палиться, чтобы как можно дольше обводить всех вокруг пальца — слухи о происходящем в этих стенах по ночам вряд ли врут: таких безобидных авантюристов, как эти трое, в Мелрозе много, — только Сукуна воспринимает ситуацию по-своему. Градус накаляет до ёбаных брызг и психов. Толкает Итадори в воду, едва он успевает подойти к краю и осознать, насколько соскучился по плаванию. Следом, всучив в руки Чосо свой телефон и сигареты с ключами, бомбочкой прыгает сам. — Хуяк! — появившись у Юджи перед лицом, восклицает восторженно. — Ну ты совсем мудак? — отталкивает его от себя, судорожно доставая содержимое карманов. — Ты должен мне новый телефон. — Забей, айфоны не тонут. Ебать как бодрит. И не мысль, что происходящее даже в самом сладком сне не приснится: Сукуна надменно лыбится напротив, капли прохлорированной воды срываются с кончиков его коротких прядей, и Итадори засматривается на всё это безобразие, пытаясь устоять на кончиках пальцев; и бассейн сейчас кажется таким глубоким для его сантиметров, но размер и глубина в контексте их с Сукуной переглядок должны играть второстепенную роль, а не ту, что для главных героев, и вообще, если говорить про фильмы, то такие сцены специально делают интимными, чтобы нагнетать сексуальное напряжение, и… и… …правда жалко телефон. Совсем недавно купил его на деньги, выдоенные со старых, жирных, лысых мужиков. Какого хера Сукуна снова так близко? — Почему я, а не Чосо? — отплывая к бортику, чтобы выложить телефон и ключи, произносит расстроенно Юджи. Ещё и худак так отвратительно липнет к телу. По-хорошему, из воды вовсе стоит выбраться. Но разве хоть одно правильное решение Юджи принял за минувший вечер? — А чё я-то сразу? — фыркает брат, наклоняясь с намерением взять из чужих рук пострадавшие вещи. Однако в следующий момент о своей самоотверженности жалеет. Юджи цепко хватается за его запястье и, поступая, как посранник божий, тянет на себя, сбрасывая в воду куда более несправедливым образом, чем каким поступили с ним. — Как это низко с твоей стороны… — обижается брат в шутку, убирая с лица мокрые волосы. — Я ожидал такое от Рёмена, но не от тебя. — Давай его за это накажем? — подплывая к парням, предлагает Сукуна. — Наказывальщики, ёпт, — закатывает глаза Юджи. — Давай, — соглашается Чосо. И Итадори не совсем понимает: пиздец уже наступил, или ебанёт чуть позже?

Сейчас

— Всё было хорошо ровно до этого момента, — начинает дёргать кольцо вверх-вниз, ёрзая на кресле. Необходимо на минутку прерваться, чтобы успеть удалить из памяти ячейки событий, о которых лучше умолчать. Годжо необязательно знать о каждой детали, о каждом произнесённом слове и о каждой похабной мысли, пронзающей сознание так же мучительно, как принятие истины, что с Сукуной Юджи никогда не быть. Не хочет слышать это ещё раз. — Ага, пока вы не попались, — разрубает к херам интригу напополам, деля её на «дерьмо» и «придурки». Итадори чувствует осуждение, пусть и уверен, что ничего такого Сатору в виду не имеет. — Ну… фактически, никто так до сих пор и не знает, кто в школе был ночью, — юлит Юджи, пожимая плечами. Извилины мозга искрятся, грозясь вот-вот вспыхнуть и перегореть, и хер знает, к лучшему оно или нет: с одной стороны, если двух слов связать не сможет, то Годжо частью информации не завладеет, а вот с другой… Сенсей проявит свою убедительность, и Юджи точно не удастся от него ничего скрыть. Даже того, что он один из директоров «Парамаунт Дикпикчерз», её президент: к делу подходит со всей своей гейской серьёзностью. А может, просто любит на члены смотреть, и оттого легко дурачков разводить на деньги: никакого отвращения к этому нет — к самой сути их постыдной деятельности. — Ой, да брось, — с ухмылкой произносит Годжо, — все знают, что это были вы. — Бред какой-то, — продолжает стоять на своём, — это мог кто угодно сделать. — Вырубить охранника точно больше никто не мог. — А, ну… Без шансов. Юджи прячет лицо руками, начиная смеяться. Приступ настолько абсурдной реакции едва ли можно назвать контролируемым, и это так ломает — то, с какой искусственно спокойной интонацией Сатору делает выводы о том, кто на что способен. И как же на самом деле было весело ночью, Итадори только сейчас осознаёт. — Что именно тебя забавляет? — Простите… ничего…

Девять с половиной часов назад

Намерение наказать Итадори ударилось о дно бассейна вместе с ключами Сукуны, которые, как выяснилось, Чосо выронил, когда падал в воду. В желание утопить не переросло каким-то магическим образом. Тем же магическим образом сплотило этих троих и особенно — взрастило веру в плавательные способности Юджи: Рёмену хватило ума прикрепить ключ от эвакуационного выхода к тем, что от дома, а потому ссориться с единственным, кто умеет держаться под водой дольше двух секунд и не всплывать при этом, оказалось невыгодно. Каким подводным течением их унесло и куда — не знает ни Бог, ни чёрт, ни хуй. Итадори даже нащупать их не может пальцами — не достаёт ведь до дна, и эти двое с задачей помощников нихера не справляются. Ходят туда-сюда с воображаемым металлодетектором, обращая на себя самые красноречивые взгляды: Юджи уже устал этот стыд терпеть. — Вот тупони, блять, — ругается он, не выдерживая, — вы бы хоть кроссы свои вонючие сняли. — Зачем? — драконит его Сукуна, продолжая бесцельно бродить по бассейну. — Ну а как вы под подошвой почувствуете сраные ключи? — Никак, — опережает умные мысли Чосо, — я приболтал, что ключи уронил. Они у меня в кармане. Услышанное сказывается такой болью, будто лёгкие, заебавшись принимать в себя столько раз кислород на передержку, с психу разрываются. Но это если гиперболизировать состояние лёгкого шока. По-хорошему, Юджи с Сукуной молча охуевают, а разрыву подвергается, разве что, только очко. — То есть, как, нахуй? — обрабатывает вслух чужие слова Рёмен, переставая выглядеть дружелюбно. — Да вот так, — пожимает плечами Чосо, — я пошутил. С этого всё и начинается. Брат говорит, что пошутил. У Сукуны к херам слетает фляга, потому что у Чосо чувство юмора хуёвое: обделил Господь, зато рожу слепил по своему подобию — такую же божественную (в опросе по популярности среди девушек старших классов занял второе место. Чуть-чуть не хватило, чтобы обогнать Годжо). Юджи спешит разнять этих двоих, ибо, блять, переживает: вероятность стать рефери на худшем бое UFC, конечно, низкая, но это не значит, что её нет. Отхватывает по итогу сам, только увечья получает не в виде синяков и ссадин, а комплексов, потому что ростиком не вышел, и никакие аргументы, что у парней так бывает до двадцати одного, не срабатывают. И каждый раз одно и то же. И сколько можно себе обещать больше никогда в дела Сукуны и Чосо не вмешиваться… — …да вы заебали! Вырасту я ещё! — Дворфы тоже так говорили. — Да гном он самый обычный. Гном-членокрад. Новый вид ремесленника. — Сами вы членокрады! Пошли нахуй вообще. Ударяет о воду, отправляя в недругов фейерверк из брызг. Решает, что пора закругляться и лететь на всех парах домой, ведь до первого пробуждения деда, когда он осознает, что пришло время выключать телевизор (вот это опять электроэнергии намотал. Юджи, какого хера ты тут шастал и не подстраховал меня?) наверняка не больше сорока минут. Зарезюмировать вечер стоит как не самый плохой, но и не то чтобы удавшийся, только у Итадори с качественными прилагательными вдруг появляются проблемы, а расползающиеся по всему бассейну блики света так и вовсе лишают всяких слов. Кроме парочки. — Нам пизда. До сей секунды Юджи и не осознавал, насколько, чёрт возьми, одежда на нём тяжёлая. Мокрая, тесная, воняет хлоркой вдобавок ко всему и сковывает максимально движения. Ноги отказываются отталкиваться от дна, а плавать, оказывается, можно разучиться за секунду. Отчего впадает в такую панику — не знает сам, а реальность от сна отличить не получается, пока Сукуна не хватает за рукав толстовки и не тянет на себя так резко, что, если бы не вода, Юджи проехался бы лицом по асфальту. Моментально оживляется. — Ты хули стоишь, блять?! — ругается Рёмен, не отпуская ни на секунду. — Да иду я, иду, — спешит ответить Итадори, взглядом цепляясь за брата, который из воды выбрался первым и сейчас судорожно подбирает с бортика вещи. — Быстрее, сука, ногами перебирай! — Нас всё-таки спалили? — Да никто нас не спалил. — Тогда нахуя свет везде включили? От ответа на этот вопрос Сукуна воздерживается. Молчит, авантюрист ёбаный, за капюшон вытягивая из бассейна. Тащит к раздевалкам, в моменте хватая Чосо за руку, и не произносит ни слова, пока шкафчики от соприкосновения металла со спинами братьев не издают приветственный скрип. Так грубо Сукуна их швыряет, только когда волнуется. Думает о том, как из этой жопы выбираться, а не как, чёрт возьми, правильно рассчитать свои силы. Поток матов и угроз, отдалённо слышимых в коридоре, к составлению гениального плана нихуя не располагает. Однако Сукуна пытается. — Так, ну, — начинает он, — случилось непредвиденное. — Нихуя себе, — фыркает Юджи, — я, блять, с самого начала это предвидел. — Не рычи. Прорвёмся. — Какие варианты? — спрашивает Чосо, косясь в сторону входа в раздевалку. — Варианты… Семенит, переминаясь с ноги на ногу, параллельно обводит взглядом каждый шкаф, узкие широкие лавки и наверняка заляпанные поверхности зеркал. Тратит на это не более пяти секунд: в экстремальных ситуациях никогда панике не поддаётся. Находит обходные пути в максимально короткие сроки. — Ну какие, ебать, ещё есть варианты? Быстрые ноги пизды не боятся. Побежим. Главное ёбычи не засветить. Вам двоим так точно: одного по розовой хуйне на голове опознают, другого по всратым косичкам. — Ага, а тебя по пропизженной роже, — оскорбляется Юджи. — За мою пропизженную рожу не беспокойся, — скалится Рёмен, — такая у половины жителей в Мелрозе. — Ты гонишь, что ли? — смеряет его недовольным взглядом Чосо. — Да не гоню. Сейчас будем конспирироваться. Где твой шкафчик? — обращается к Итадори, начиная открывать все подряд, будто так доберётся до нужного. — А нахуя тебе мой шкафчик? — Нужен, блять. Ты чё вопросы задаёшь глупые? Юджи его ответ находит крайне аргументированным. Прикидывает, сколько осталось времени до того, как охранник на наличие незваных мудаков додумается проверить раздевалку, и осмеливается на полусогнутых (не распрямляются ноги) довести парней до своего шкафчика: вычислил, что минуты две у них в запасе ещё есть. Дверцу открыть получается не с первого раза. Дрожь в пальцах мешает зацепить ручку, и даже с этим Итадори помогает Сукуна — либо лопается терпение, либо он таким образом поддерживает. Одно из двух… Одно из двух, сопровождаемое, конечно же, гадостью: — Ты чё дрочишься тут стоишь? — Действительно, — скептично бросает, наблюдая, как Рёмен хватает с полки шапочки и очки. Всего по три, — мы тут, как бы, в пизде, если ты забыл. — Не ссы, — протягивает парням плавательные принадлежности, — надевайте эту хуйню, и погнали. — Пиздец, — огорчается Чосо, растягивая шапочку руками. — Что — пиздец? Нас так точно не узнают. — Может, ещё зажим для носа заюзаем? — предлагает Юджи. — Чтоб, так сказать, наверняка. Сукуна в ответ лишь раздражённо цокает. Растерянным больше не выглядит ни капли, однако Юджи готов чем угодно поклясться, что о рёбра изнутри не самоуверенность в бешеном ритме разбивается. Рёмен тоже… напуган. И возбуждён. И адреналином этим упивается. И на самом деле ему глубоко поебать на безопасность: своё лицо прятать не привык. Делает это ради парней и их репутации. — Скин пловца охуенный. Прям тебе идёт. — Ебало завали. Содержательность разговора по смысловой нагрузке не уступает книгам по психологии, а подобной эпичностью момента могут похвастать только фильмы с Томом Крузом. У Юджи от происходящего дрожит всё тело, и страшно, что их поймают, буквально до охуения. Собственное сердце бьётся где-то в горле, комом в глотке застревают прерывистые вдохи, а перед глазами от количества выброшенного в кровь кортизола всё плывёт. Жалобу на собственный организм разработчикам кинуть, пусть выпускают новый патч, чтобы так на стресс не реагировать. В графе «любимая еда» у Юджи указано: острая. И это не дань уважения крылышкам KFC, от которых скоро продырявится желудок, потому что ест их каждые выходные. Нет. Это выражение любви к ощущениям. К этим, мать его, грёбаным острым ощущениям, когда на грани фола, но полностью доверяет Сукуне, зная, что тотальный провал им не грозит: взял с него обещание. Что всё будет хорошо, обещал и брат, который в плавательной шапочке выглядит абсолютно кринжово, и пиздец — не то, что их сейчас, возможно, поймает охранник, а то, что Юджи специально положил в свой шкафчик побольше очков и шапочек, потому что был уверен, что этот момент когда-нибудь настанет. Что абсолютная херня однажды произойдёт, знал. Готовился заранее. А от запаха хлорки на мокрой одежде уже тошнить начинает: волнение отравляет организм смертельным ядом. Все органы чувств выкручены на максимум, и тело требует только одного — наконец позволить ногам бежать. Сукуна взглядом призывает осторожно двигаться к выходу. Сжатый кулак служит предупреждением — необходимо быть решительным и реагировать быстро. По большей части, оно для Юджи, потому что из-за его растерянности пару раз рисковали попасться все: одного его в беде никто даже не думал оставить. Юджи, в свою очередь, поспешил оправдаться, сказав, что действовать безрассудно — хуйня, и что если бы парни хоть чуточку, прежде чем сделать, думали, то девяносто девять процентов последствий можно было бы избежать. Сукуна не послушал. Чосо сделал вид, что не услышал. — Стойте… — тормозит Юджи на полпути. — Ну что? — злится Рёмен, останавливаясь. — А нам вообще обязательно сейчас выходить? — обращает на себя две пары глаз в охуительных плавательных очках. — Ну, типа, снаружи может быть этот чел. Почему бы нам не подождать здесь, не знаю. Спрятаться где-нибудь, а потом, когда он отвлечётся, убежать. Нахуя нам самим ему подставляться? — Ты серьёзно не понимаешь? — мотает головой Рёмен, возобновляя свой маршрут до двери. — Нет. — Пока ты его тут обманываешь, к нему по-любому едут дружки. И чем дольше ты мнёшь сиськи, тем они ближе. — Ты думаешь, он вызвал дружков? — Конечно. Поэтому нам необходимо убраться отсюда сейчас. Даже если он прям за дверью. А он в самом деле прям за дверью. Аккуратно открывает её медленным-медленным движением, словно сам пиздецки этой встречи боится. Словно после просмотра «Отбросов» случайно поверил в себя и свои силы и решил побыть одним из тех героев, что не носят плащи. Сукуна даже ручки этой самой двери не успел коснуться. Зато моментально среагировал, ударив с размаха кулаком в протиснувшееся лицо. — Ты ебанутый?! — на ультразвуке спрашивает Юджи, навсегда запечатлевая в памяти картину, как у охранника закатываются глаза, и он пластом валится на пол. — Ты чё сделал вообще?! — Да я что-то как-то… — поглаживает себя по резиновому затылку, — растерялся. — Нихуя себе — растерялся. Ты его, случаем, не убил? — носком кроссовка тычет мужчине в бок. — Просто вырубил. Пойдём. Он через минуту очнётся, а нам охуеть сколько бежать, — перемещает очки с глаз на лоб, по-сучьи щурясь: — Не отставай.

Сейчас

— Что было дальше? — интересуется Сатору, ожидая логического завершения. — Мы убежали и разошлись по домам, — отвечает Итадори. — С какими мыслями ты засыпал? — включает психологическое чутьё, чтобы обнаружить выводы, которые парень, разумеется, не сделал. — Тебе ведь удалось поспать? — Да, пару часов, — горбится, упираясь локтями в колени. Ненадолго задумывается, пустым взглядом обводя стол и лежащие на нём принадлежности. — Да не знаю, с какими мыслями я засыпал. Наверное, ни с какими. Я ни о чём таком не размышлял. Мне просто было… кайфово. Кайфово, что я больше не воняю хлоркой и лежу в своей кровати. — А если вам однажды не повезёт? Тогда что? — Нам всегда не везёт. Но мы из этого выбираемся. — Вы? Или Рёмен? Юджи поднимает на Сенсея глаза. Взгляд менее раздражённым сделать забывает, отчего на лице Годжо снова появляется ухмылка. Эта бесячая ухмылка, перед которой чувствует себя бессильным: в этой психологической игре победитель лишь один, и значит она лишь то, что Юджи снова ошибся. Позволил поймать себя. — Все трое, — произносит спокойным тоном, примиряясь со своим положением. Такое происходит каждую встречу, а к методам Годжо парень научился относиться уважительно. — Ты не задумывался о том, что вы на самом деле ещё глубже во всём этом грязнете, а не выбираетесь? — сцепляет руки в замок, умещая на них подбородок. — Возможно, — сдаётся слишком быстро. — Почему ты выбираешь Чосо и Рёмена, а не Кугисаки и Мегуми? Они ведь тоже твои друзья. — Контекст разговора об окружении подразумевает выбор? — Юджи, вся жизнь подразумевает выбор. И вопрос лишь в том, держаться ли подальше от тех, кто доставляет тебе неприятности, либо же быть к ним ближе. Рёмену всё равно на дружбу. Он самоутверждается за счёт ощущения вседозволенности. Он считает, что ему можно всё: ему можно заявиться к тебе домой посреди ночи, ему можно пробраться в школу, ему можно нарисовать член на доске, ему можно причинить физический вред абсолютно любому человеку. Ему можно разрушить не только свою жизнь. — А это ваше профессиональное мнение или личное? Заводится. Ненавидит выслушивать, какой Рёмен по сути-то своей пидарас, ведь ничего нового Годжо о нём не скажет. И Юджи правда склонен верить, что всё это между Сенсеем и Сукуной личное. Взаимная друг к другу неприязнь, возникшая на почве не пойми чего и не пойми чем удобряемая. Зато теперь Итадори точно чувствует себя отрезвлённым. Как от пощёчины — зудит кожа лица от его слов. Спасибо за вручение премии «Безответно влюблённый лох, поставивший крест на своей жизни в семнадцать». Спасибо всем! — Ты на меня злишься? — съезжает с темы крайне умело. — Нет, — отвечает предельно честно, даже с нотками благодарности, — а вы на нас? — Нет. Я рад, что вы не спалились. Иначе нам пришлось бы видеться чаще, чем раз в неделю, — отшучивается, но выглядит искренним. Юджи знает, Сенсей никогда бы не допустил, чтобы у этих троих были неприятности. — Вы бы не хотели меня видеть чаще? — Хотел бы. Но с учётом других социальных ролей. Юджи смущается. Да так, что невольно прикусывает губу, сдирая с неё вместе с кожей желание поцеловать Сукуну. То самое, что овладело разумом ночью, пока кое-кто им своим сообщением не помешал. Никогда больше, кажется, Юджи на такое не решится. А мысль о признании пора бы так же, как подвеску, случайно обронить. Только в эту секунду Итадори позолоченный писюн обратно на ключи прицепляет. Наконец-то подарок Сукуны снова с ним.