Могильная тишина застывшего во времени замка нарушается лишь скрипом пера. По-мертвецки холодная рука хозяина имения водит тонким пальцем по строчкам, внимательно вчитываясь в каждое слово, каждый символ, запятую. Абсолютно все нужно запечатлеть, задокументировать, оставить на бумаге. История может переписываться десятки раз, но нельзя забывать правду.
Потому что именно это знание учит выживать. И лорд Касадор Зарр знает это по собственному опыту.
Зарр хранит архивные семейные записи с особой тщательностью. Можно было бы назвать это любовью к корням, если бы Касадор вообще знал, что это такое. О нет, в записях — история, по которой нужно учиться. История проклятия, разорения и смерти, от которой, по иронии судьбы, началась новая жизнь и расцвет ныне великого рода.
Итак, с чего бы начать?
Пожалуй, с самых истоков. Зарры никогда не были выдающимися аристократами, да и настоящей голубой крови взяться тут неоткуда. Всего лишь группа очередных выходцев из Амна, приехавших во Врата за лучшей жизнью. Да и лучшей ли? Удачно занявшие плодородные земли за городской стеной, Зарры практически век вспахивали, облагораживали, взращивали земли. Ручной, грязный, тяжелый труд — но свои плоды он принес и буквально, и метафорически. Хозяйство далеких предков Касадора приносило прибыль, кормило тогда еще только развивающийся город, но вместе с тем привлекало слишком много внимания охочих до аграрных угодий врагов. И если сейчас лорд Зарр понимает, чем был навеян столь сильный интерес до простого куска земли, то тогда, веками ранее, предки этого знать не могли.
История убийства Зарров окутана аурой мистики, трагизма и недосказанности.
На этом временном отрезке история расходится. По официальной, удобной для рассказов, версии говорится, будто одним трагичным днем Зарров перерезали как цыплят из простой мести и зависти. История размыта, а имен убийц не указывается и не документируется. Просто безымянные враги и все, а имена… дело же было давно, верно? Вот и столь важные для рода факты где-то потерялись, развеялись пепелищем по ветру. Вместе с останками Зарров и родовым поместьем. И говорят, дыма и пепла тогда было так много, что он осел в самом воздухе плотным туманом, что не развеивается и по сей день. Выжженная дотла земля помнит до сих пор, и поэтому ничего не растет, птица не пролетит, заяц мимо не проскочит, а на месте некогда богатой на урожай земли ныне стоит кладбище. И проходят годы, а пепельный туман все не рассеивается над равниной у скального утеса Чионтара.
Бесспорно, трагичная история. Ею удобно делиться, упоминая вскользь и как бы между делом. Чтобы поверили, прониклись и более не задавали неудобных вопросов, которые лорд Касадор Зарр так не любит. Официальная версия — всего лишь полуправда, в то время как настоящее намного прозаичнее. Лорд Зарр бережно хранит в уме и на пергаменте эту страницу истории.
Граничащий с густой чащей близ Ястребиной горы, восточными городскими стенами и дальним Балдурским морским портом, клочок земли Зарров располагался прямо около морских пещер, где жили вервольфы. А там, где обитают волки, есть место и
нежити. Извечная борьба, кровожадность, голод, отсутствие и толики человечности — как если бы она не была столь чужда практически бессмертным — причин может быть множество, но одно понятно наверняка. Несколько веков назад семейство Зарр было всего лишь помехой. Муравьем под каблуком, раздавить которого большого труда не составит. Но простой смертью владельцы аграрных земель не обошлись: напавшему вампирскому ковену были нужны отродья. Рабы, слепо идущие за хозяином и исполняющие приказы.
Всех Зарров обратили одной ночью, поместье — сожгли, не оставив и надежды на то, что кто-нибудь сможет докопаться до истины. И было это действие столь ужасающим в своей жестокости, что плотный туман проклятия нежити навек окутал земли. Место трагедии позже нарекли Низвержением, а построенное на его месте кладбище «Мертвый утес» лишь довершило картину бесславной кончины. И с тех пор да по сей день на кладбище за городскими стенами хоронят лишь тех, по ком не плачут родные, и кому на могилу цветов не принесут. Да и какие
могилы: максимум для Мертвого утеса — криво поставленный прогнивший брусок дерева с наспех прибитой табличкой имени почившего. И мертвецы, что ныне встают из могил, да призраки, снующие между плотных рядов наброшенной куча на кучу земли, — очередное подтверждение проклятия, что уже больше века властвует над землями.
И, вероятно, ныне здравствующий патриарх Зарр и хотел бы привести родовое место в удобоваримый вид, но… не стоит. История должна учить не просто текстом, сочащимся сквозь строчки записей, но наглядной демонстрацией. И бедняцкое кладбище за городскими стенами лишь это подтверждает, неизменно наставляя:
вот что бывает с теми, кто встает на пути у вечного.
Впрочем, лорд Касадор Зарр относится к этой странице не как к низведению рода, а как к началу нового, поражающего воображение периода. Род Зарр навеки присоединился к вампирскому ковену, вписывая себя в скрытую от чужих глаз историю.
Гэсуик Мерзостный, позже названный «не знающим насыщения», полностью оправдывал свой статус. Обращал в отродья всех, кто попадался на пути, был несдержан в своих порывах голода, а всех порождений оставлял практически без присмотра, из года в год все больше погружаясь в пучины голодного безумия. И, как известно, помутненному рассудку недолго быть старшим в иерархии. Ведь всегда найдутся те, кто будут умнее, хитрее и сдержаннее.
Следующей после губителя рода Гэсуика стала Доннелла Зарр, ныне покойная великая вампирская старейшина. Касадор не может не отмечать влияние бабки на статус буквально восставшего из могил рода: она сделала все, чтобы Зарры блистали как самый драгоценный бриллиант в огранке Врат Балдура. И в какой-то мере так и было.
Доннелла буквально убила и досуха выпила Гэсуика, освободив весь выводок отродий из-под гнета ненасытного хозяина. Бабка определила общие догмы только зарождающегося вампирского ковена. Она же вовремя прикарманила все чудом не потерянное достояние прошлого патриарха. И, к ее удивлению, оказалось, что долгие годы Гэсуик владел амнскими шахтами по добыче драгоценных камней.
Огромными шахтами, почти пришедшими в упадок из-за расточительства и потери рассудка владельца. И, имея опыт в торговле и
взращивании любого дела с нуля, Доннелла принялась за дело. Капля по капле, камень за камнем, она строила, возводила, возрождала гордое имя Зарров, ставя своей целью не просто сделать лучше прошлого вампирского патриарха, но укрепиться во Вратах на законных правах.
И, развив шахты до состояния драгоценной жилы, Доннелла выкупила огромный клок земли во Вратах, и принялась строить. И за это в своих заметках ее назовут Зодчей.
Влияние Доннеллы Зарр на вампирскую ячейку Врат было столь велико, что никто не оспаривал ни ее статуса старейшины, ни методов работы. Доннелла была жестокой и контролирующей всех. Не гнушающейся наказаний. Новообращенных отродий она с первых дней заставляла строить имение Зарр, что ныне возвышается практически над всем городом, до мурашек на плебейской коже поражая своей статусностью и масштабами. Зодчая была слишком ослеплена желанием доказать свою власть над всем городом, всем обществом, и оттого чем больше росли ее амбиции, тем выше строились башни имения.
Но самым интригующим открытием Доннеллы Зарр были Турмалиновые Глубины. Почти аккурат окончания постройки имения под глубоким слоем земли и камня неловким отродьем были обнаружены новые просторы. Построенные веками — если не тысячами лет назад, сине-зеленые, названные турмалиновыми под стать своему цвету, залы под замком уходили так глубоко, что никто не мог оценить их истинной глубины. Какова история этих подземных сооружений и как далеко она уходит? Даже Доннелла Зодчая не знала наверняка, но в своих записных книжках предполагала, что Глубины изначально были построены дварфами-изгнанниками из Баэриндена, хотя и признала, что не является знатоком дварфской истории.
Баэринден же описывается как великое королевство дварфов, что несколько тысяч лет назад пало от рук дроу. Разрушенное, окутанное уже привычной лорду Касадору Зарру атмосферой смерти, место, древнее как само Подземье, не оставляет ни одного варианта, как туда можно попасть. И даже сейчас лорд имения периодами ходит мерными шагами у края пропасти и думает, какие секреты могут скрывать Глубины.
Впрочем, Доннеллу куда больше занимал вопрос, каким образом эти заброшенные места так долго оставались никому не известны в столь большом городе, как Врата Балдура. Или же их скрывали некие чары, действие коих в итоге развеялось? Ответа на этот вопрос нет и по сей день. И Касадор, проведший столь много времени за чтением и изучением всех возможных источников, по сей день так ничего не узнал.
Закончив с постройкой имения и выправив дела семейства, бабка всерьез озаботилась воссоединением рода Зарр во Вратах. И разослала приглашения оставшейся в Амне ячейке. Разумеется, без упоминаний вампирского проклятия и прочих нюансов. Хотела ли она самолично обратить оставшихся Зарров в нежить? Об этом уже никто не узнает.
Но сколь Доннелла Зарр ни была умна и амбициозна, ее подвело отвратительное, присущее живым чувство: похоть. И тут на сцену вышел Велиот.
В своих заметках испитая досуха бабка отмечает необычайную красоту, сладкоречивость и грациозность Велиота. И можно было бы ожидать таких характеристик от эльфа, но Велиот был человеком, чем и привлек повышенное внимание вампирской старейшины. Доннелла Зарр любила выделять любимых отродий среди обращенных ею, испытывая к ним нечто среднее между материнской, искореженной вампирским проклятием, любовью и тягой к собственничеству. И ночи она коротала с теми, к кому тяготело ныне не бьющееся сердце. И судя по всему, Велиот пробыл в столь унизительном положении близ своей создательницы
слишком долго.
В будущем нареченный Безжалостным, Велиот убил потерявшую бдительность бабку одним ударом кола между ребер, испил ее досуха и, полный гнева и отвращения к прошлой жизни, принялся ставить свои порядки.
И тут начинается история самого Касадора, так не вовремя явившегося на порог имения Зарр.
Его обращение было неожиданным и до горящей в венах агонии жестоким. Не зарастающие шрамы на шее Касадора — грубые, больше похожие на подраные звериными когтями отметины, чем на укус вампира. Спустя долгие годы лорд предполагает, что Велиот настолько ненавидел ныне истлевшую бабку, что обратил самого Касадора в отместку, из чистой ненависти. И вел себя с ним так же.
Худощавая ладонь вампирского лорда дергается от воспоминаний. Прошло слишком мало времени, чтобы история прошедших лет перестала трогать мертвой даже для вампира хваткой. И иногда ему кажется, что Велиот все еще стоит за спиной, следя за каждым движением уже не отродья.
Слышавший историю рода Зарр слишком часто, Велиот Безжалостный вычленял лишь нужные ему тезисы, учился и обрамлял историю в
правила. И всего их было три, невыполнение которых каралось годами наказаний.
Первое правило Велиота Безжалостного: подавляй и властвуй. Никому не позволяй быть равным себе.
Дверь подвальной камеры открывается с отвратительным, режущим слух скрипом. Зарр дергается от неожиданности и усилием воли выплывает из транса. Водит взглядом узких глаз по хозяину и пытается сфокусироваться.
— Касадор, мой дорогой сын, — лорд Велиот Безжалостный практически проплывает мимо пленника. — Сколько дней ты уже не питался?
— Не помню, — кажется, от жажды язык уже прилип к нёбу, а желудок пропал как орган. После двадцатого дня он перестал считать. Нет, голод его не убьет, но сделает столь слабым, что даже ребенок одолеет вампира в честном сражении.
— Восемьдесят восемь дней. Красивое число, не правда ли? — Практически любовно ухмыляется Велиот. — Не хочешь, наконец, спросить меня, почему ты тут?
Он приходил уже трижды, и каждый раз начинал этот разговор. И раз за разом оставлял Зарра без ответа. Зачем? Почему? Не имеет значения, хозяину просто нравится наблюдать его неведение и слабость. Касадор молчит.
И, кажется, отсутствие вопроса было ключом к ответу.
— Твои письма очень занимательны, сын, — жесткий голос Велиота разрезает тишину. — Не думал, что у тебя все еще остались друзья в Амне. Ты правда надеялся сбежать? — Он болезненно усмехается. — Как глупо.
Зарр поднимает взгляд на хозяина и неверяще таращится. «Как?..»
— Мой дорогой мальчик, ты слишком глуп и неопытен, — вампирский патриарх звучит слишком надменно. — И ты даже не мог предположить, что самый крупный вампирский ковен живет в столь дорогой твоему сердцу Аткатле. Представляешь? — Велиот смеется тонким, практически женским визгом. — Но, к счастью, прекраснейшая из всех неживых, старейшина Бодхи согласилась помочь найти получателя, — вампир подходит к Зарру вплотную. — Ты же хочешь увидеть дорогого друга, Касадор?
В нос бьет резким, сладким запахом. Кровь. Плоть. Жизнь. И пронзительный взгляд до боли знакомых глаз. Связанный по рукам и ногам, Али, друг детства, падает к ногам лорда Велиота. Патриарх одним выверенным движением поднимает застывшего в ужасе Али за шиворот рубахи и усаживает на пыточный стул.
Мертвое сердце Зарра, кажется, пропускает удар.
— Ты так и не усвоил первое правило, Касадор, — Велиот практически любовно гладит Али по щеке. — Значит, поймешь не на словах, а на деле. — И резким, агрессивным движением впивается пленнику в шею.
Не дышать, не дергаться, не всматриваться. И не потому, что жалко… а потому, что измученный голодом разум мутит от сладкого живительного запаха крови. Дорогой друг? Товарищ? Нет. Источник силы. Сладкий, манящий измучивший разум своей амброзией запахов. Но не смотреть не получается. И Касадор смотрит, как жизнь утекает из дорогого друга детства. Капля за каплей, кусок за куском. И, наконец оторвавшись от иссушенного трупа, Велиот вновь подходит к своему отродью.
— Люди — расходный материал, мой невежественный сын. А ты, — его голос ужесточается. — Решил с ним поделиться своим знанием. Положением. Просить помощи, — патриарх практически выплевывает последнее слово. — Но ты дал мне повод подумать. Ведь ты знаешь и помнишь столь много, что это практически вредно.
Первое правило Велиот обрамил в весьма изощренный способ порабощения: наложил на отродье заклинание забвения. Умелой рукой истинного садиста вытащил все важные воспоминания, покопался в черепной коробке, тонкой нитью искоренил все, что могло неудачно связать Касадора с прошлым. Все, что он мог помнить. Ведь истинная сила — в знании, и Велиот осознавал это лучше всех. Из
знания пришли все его
правила и умения, и допустить подобного Безжалостный не мог.
И даже сквозь годы заклинание забвения не рассеивается полностью, и оттого лорд Касадор Зарр столь ревностно хранит всю историю. Из раза в раз силясь вспомнить больше.
Второе правило Велиота Безжалостного: власть рождается из одиночества. Делиться с другими — слабость. А слабые проигрывают или умирают.
Вампирскому лорду не нужны привязанности и любимчики. Разве что в качестве временной меры, чтобы задобрить отродье кнутом или пряником. Доннелла Зарр настолько не хотела быть одинокой, что подпустила Велиота слишком близко. Не спрашивая разрешения или его желаний, просто брала и обладала. И, в попытках перестать быть одинокой, свою власть над отродьем она потеряла. Велиот усвоил этот урок на своей шкуре, прочувствовал собственным телом. И, возможно, этот опыт и сделал его Безжалостным. И ценил он лишь жестокость, силу и стоящее особняком одиночество.
Один раз Касадор провел на колу одиннадцать лет. Решил, что достаточно своеволен для побега, и потерпел провал. И, раз за разом проведывая Зарра, Велиот ходил по кругу и приговаривал:
«Это, крысеныш, из-за неудачи». Потому что тот, кто не смог претворить свои желания в жизнь — слаб по умолчанию. И так хотелось молиться богам и просить о столь сладкой и желанной смерти, но Зарр был слишком полезен хозяину, и оттого его оставили жить.
И иногда Касадору кажется, будто горло все еще дерет от прогнившего от крови дерева, а голос надламывается от застрявших в гортани опилок.
Третье правило Велиота Безжалостного: не торопись и не действуй поспешно. У практически бессмертного достаточно времени для планирования. Действовать нужно лишь тогда, когда другие заплатят цену за свои действия.
Велиот терпеливо ждал, пока наступит час расплаты. Подставлялся под изощренные в своей жестокости ласки Доннеллы, впитывал историю, выносил ценные уроки. И проводил десятилетия в планировании. Ожидании момента. И такой момент настал, и терпение не подвело.
Но даже создавшему свои же правила Велиоту было свойственно ошибаться. Его прозвали Безжалостным, но не умным или хитрым. Все его правила исходили из его искореженного вампирским проклятием опыта, и тремя постулатами патриарх гордился. И постоянно их напоминал провинившемуся по пустяку Касадору. Как мантру, молитву, высшую мудрость. В кровавом кураже, в пыточной, в моменты благосклонности. Всегда и везде. И, не осознавая того, учил Касадора этим догмам.
Из века в век история повторяется: отродье убивает своего хозяина. Ритуал Идеального Убийства прошел гладко. Кол между ребер, высасывание досуха — и Велиот смеялся. Хрипло, отхаркивая кровью и практически по-отечески похлопывая Касадора по спине. Казалось, он гордился тем, что умрет от руки Зарра. Того, кого он так ненавидел и столь сильно хотел унизить всеми возможными способами.
— Ты чувствуешь это, Касадор? — Голос патриарха звучит где-то очень далеко. — Как кровь покидает мое тело. Обездвиживает и лишает сил. Она тебя насыщает, делает сильнее. Верно?
И хочется заткнуть его, наконец. Безжалостного, уверенного в себе, не теряющего лица даже в момент своей собственной смерти. Зарр сильнее смыкает зубы на шее Велиота. Ему так хочется, чтобы тот хотя бы взвизгнул от боли. Испугался. Показал страх и ужас. Осознание неизбежного. Он умрет в любом случае, но должен молить Касадора о милости.
— Прекрасная работа, мой сын, — ублюдок смеется. Смеется! Он должен орать от боли, брыкаться, сражаться за свое положение и жизнь! — Ты усвоил все уроки, — мертвецки-холодная рука с извращенно-отеческой нежностью проводит по волосам Зарра, и вампир захлебывается кровью, пытаясь скинуть это отвратительное прикосновение. — Не потеряй мое достояние.
Он сдох с оскалом на лице. Не крикнув, не испугавшись и не пожалев о своей смерти. И Зарр до болезненной ярости бы пожелал вернуть этот момент и заставить Велиота по-настоящему страдать.
И, обратив тело Велиота Безжалостного в прах, лорд Касадор Зарр начал новую страницу жизни. И все, чего он хочет от своего статуса — власть. Не политическая или военная, но власть над окружающими.
Взять хотя бы Аурелию. Прекрасное создание. Верное, послушное, милосердной рукой хозяина забывшее практически все из своей прошлой, такой незначительной, жизни. Тифлинг полезна: наводит морок, бегает по всем дрянным закоулкам этого города, решает возникающие проблемы. Не без проколов, но Зарр видит, как она старается угодить своему патриарху. И поэтому Касадор милостиво ее не трогает. Практически. И, разумеется, лорд тщательно контролирует, чтобы прекрасное отродье даже и мысли не допустило, что когда-либо сможет одолеть своего хозяина. Поэтому Зарр ее не учит правилам, а каждое из них обрамляет в свою собственную, окутанную опытом, оболочку.
И, наученный опытом прошлых поколений, Зарр видит власть в хитрости и сотрудничестве. В магии и нечестивых ритуалах. В контроле и знании. Весь город ему благодарен за поставки драгоценных камней из доставшихся несколько вампирских поколений назад шахт. Никто из мелких вампирских ковенов не смеет ему перечить или тревожить покой лорда. У него есть глаза и уши по всему городу и, кажется, Зарр знает все.
Касадор прекрасно знает, что незадачливый сладкоречивый претор с терпкой, пропитавшейся крепким бренди кровью пытался копать под его творение. Что-то выспрашивал у моряков, но ответа не нашел и быстро сбавил в пыле. Зарр даже не был особо против. У каждого должна быть своя занятость. Работа
слуги народа обязывает исполнять. Тем более, что улик претор так и не нашел. Как и не пытался искать провинившуюся Анну, что уже больше года как истлела до костей в подвале замка вампирского лорда. Точно так же Касадор знает, что по какой-то причине Анкунин ищет все, что связано с таинствами некромантии, да только копает не в ту сторону. Его интерес лорду непонятен, но одно очевидно: где-то все же Касадор ошибся, и ниточки неизбежно привели к нему.
Те же светлые вьющиеся волосы, тот же рост и телосложение, те же надменные нотки и перекатывания речи. Претор омерзительно, до пылающей в холодном сердце ярости похож на Велиота. Но в каждом должна быть своя польза, и она оценивается не степенью обожания, но личной мотивацией и возможностями. И от исхода назначенного с претором диалога зависит, выйдет ли вообще Анкунин живым из имения.
Расходному материалу придется очень постараться убедить лорда в своей пользе.
***
Бледный эльф нарезает круги по Манорборну, семеня у замка Зарра, но зайти не решается. Нужно собраться с мыслями, откинуть вопящее внутреннее чутье, утихомирить лихорадочно колотящееся сердце и, наконец,
зайти.
Вообще-то лорд Зарр был не обязан соглашаться. По-хорошему, мог усмехнуться и отправить претора за постановлением о допросе. Такой роскоши претор себе позволить не может. Вернее: может, но пока не будет заводить дело, потому что не о чем и не на кого. У Астариона нет ни одной очевидной зацепки, что давала бы полный карт-бланш на давление и обвинение Зарра. Только лишь куча мелких деталей, неявных моментов, ниточек, что идут параллельно друг другу, но едино обрываются у порога имения лорда.
Итак, что он имеет на данный момент? Любезно одолженные у Саретты Кордиалис выписки из Дома Мод об оплате поставок драгоценных камней. Подписанные лично Зарром. Показания нескольких моряков годовалой давности о том, что к камням и балдурским кораблям приложила руку одна и та же личность. Таинственно исчезнувшая Анна Адулаиз и удачно вычеркнутое из архива имя совладельца корабельного производства. Слухи о практике семейством Зарр некромантии, что так удачно ложится на историю с девкой с мертвыми глазами и весьма прямолинейным наставлением не соваться дальше.
Негусто.
Анкунин составил примерный список вопросов, что, в теории, должны наводить на дальнейшее развитие событий. Разумеется, в лоб он не спросит, но пару каверзных реплик выкинет. Ну, хотя бы постарается. Все-таки Зарр чем-то незримо пугает и заставляет держаться от себя подальше. И это почти осязаемое ощущение дискомфорта буквально давит и сбивает с толку.
Сложив все «за» и «против», Астарион разумно предположил, что внутреннее чутье может вновь оказаться правым, и посему решил перестраховаться. Один кинжал под дублетом, второй — в сапоге, третий — на поясе. Если что — хоть на что-то его да хватит. О ценных уликах эльф тоже подумал, и посему записка о его передвижении лежит и в преторском кабинете, и в опочивальне дома.
Просто на всякий случай.
Что ж, настала пора испытать все свои полученные навыки?
***
Имение Касадора Зарра просто отвратительно. Холодное, мрачное, пустое. Обставленное так, будто его декорировали несколько веков назад, и с тех пор не приложили и толики заботы. Как если бы замок навек застрял во времени или покрылся коркой ледяной отрешенности. Солнечные лучи не пробиваются из-за плотных штор, шаги отдают эхом, а картины на стенах отсылают к моментам величайших трагедий. Последнее, пожалуй, напрягает сильнее всего. Обычно в аристократических имениях принято покупать реплики жемчужин живописи или развешивать портреты членов семьи. Анкунин слышал историю трагического падения рода Зарр, но все-таки предполагал, что замок будет более…радостным.
И, определенно, атмосфера была бы чуть лучше, если бы хозяин имения хотя бы удосужился его встретить. Или если бы камердинер сказал ему хоть слово кроме дежурного приветствия. Или если бы Астарион увидел в поле зрения хотя бы пару слуг. Он предполагал, что его визит лорду не особо понравится, но такого кричащего в своей пустоте недовольства не ожидал. Что ж, диалог приятным явно не будет.
Его проводят по, кажется, бесконечному коридору такого же бесконечно огромного имения. Лестница, коридор, зал приемов и, наконец, кабинет. Очень странно расположенный прямо у приемной. Анкунин обводит взглядом бальную залу: такая же мрачная, холодная и неживая, будто торжеств здесь никогда не проводилось. Пытается вспомнить, устраивал ли кто-то из Зарров светские вечера, и не находит ответа. Взгляд цепляется за клавикорд.
«То есть Зарру настолько плевать на убранство имения, что эта рухлядь стоит в приемной? Где ее никто не услышит? И зачем тогда вообще нужно настолько огромное поместье?»
Камердинер кланяется и, не говоря ни слова, исчезает из поля зрения. Глубоко вдохнув, претор стучит в дверь.
Хозяин имения сидит за письменным столом и, кажется, совершенно не обращает на Астариона внимания. В его кабинете царит еще более мрачная — во всех смыслах — атмосфера, и эльфу нужно приглядеться, чтобы вычленить хоть какие-то детали. Стол, Зарр, какой-то стеллаж, пара гобеленов, еще одна дверь, чей-то бюст…
— Добро пожаловать, господин претор, — омерзительно тягучий голос Зарра разбивает все мысли. — Присаживайтесь.
Анкунин практически на ощупь подходит к письменному столу и садится в кресло поодаль.
— Итак, вы здесь, — лорд Зарр начинает первым. Не отрывается от выписывания чего-то на пергамент, как будто нарочно делая вид, что наличие посетителя его никак не трогает. — О чем же вы хотели
поговорить именем закона?
— Тяжело
вести диалог с тем, кого практически не видно, — хмурится бледный эльф. — Могу я попросить приоткрыть шторы?
—
Нет, — это звучит неожиданно жестко.
Зарр недовольно барабанит пальцем по поверхности стола. Секунда, две — пространство освещается парой свечей, стоящих на столе. Астарион промаргивается и всматривается в освещенный огнем лик лорда. И встречается с пронзительным взглядом узких глаз. Хищных. Прожигающих насквозь. Красных?..
— Прошу прощения, — Касадор сбавляет в угрозе. Губы лорда растягиваются в подобии улыбки. Вероятно, она должна быть располагающей? — В моем родовом древе были
дроу. Глаза болят от яркого света,
сами понимаете.
О, еще как понимает. То, что Зарр в курсе романтических похождений Анкунина. То, что не один претор что-то знает о своем оппоненте. Что, если лорд знает про Тав, значит следил и за самим Анкунином. В моменте хочется отвесить себе оплеуху за излишнюю демонстрацию личной жизни на прошедшем приеме. Выходит, дроу была права?
И что еще Зарр потенциально может знать?
— Благодарю, — кивает бледный эльф, пропуская намек. — Так намного приятнее общаться с собеседником, — точнее, пытаться его считывать. Хотя в отношении Касадора скорее угадывать, когда захочет напасть. — Итак, господин Зарр, расскажите мне о вашей амнской шахте добычи драгоценных камней. Конкретно меня интересует, сколько лет она функционирует, какие заказчики во Вратах самые крупные, а также насколько большие партии камней прибывают в город.
Претор выуживает блокнот для записи. Его едва ли интересует семейное дело Зарров, но такой скоп вопросов может вывести на чистую воду. Дать пространство для несостыковок, новых вопросов и уточнений. Бледный эльф едва ли хочет обвинить самого лорда, но, быть может, тот сможет дать наводку и помочь своим содействием?
— Амнские шахты расцвели при моей ныне покойной бабушке Доннелле Зарр, — начинает лорд. — А те достались ей по праву наследования от мужа Гэсуика. В основном доставляются для ювелирных салонов, модных домов и магов. Что до масштабов, — Зарр кривит губы и слегка наклоняет голову. — Много, господин претор. Вратам нужно
много.
—
И какими же способами драгоценные камни перевозят из Амна? — Астарион отвечает на взгляд. Ищет любые зацепки зарождающегося страха или хотя бы волнения в поведении хозяина поместья.
— Для вашей без
пяти минут тещи — по торговому сухопутному тракту, — Анкунину стоит величайших трудов не скривиться от шпильки. И вот опять ему явно намекают, что знают слишком много. Угрожают? — Но в основном морскими путями.
— Стало быть, таки морем, — претор откидывается на спинку кресла. Ставит пометку в блокноте для записей. Собирается с мыслями. — Кому платите за перевозку, господин Зарр?
— Очевидно, морякам.
— На кого работают моряки?
— Никогда не сталкивались с морской торговлей, претор? — Скалится лорд. — Работают сами на себя.
— Лорд Зарр, — елейно тянет Анкунин, теряя во всяком страхе. — То, что я не заставлял вас давать присягу не значит, что вам положено
врать. Я спрошу еще раз: кому платите?
— Лично морякам, как я уже и сказал, — претор слышит, как ужесточается голос лорда. Злится. Это… хорошо?
— Ни один разумный не доверит
простому моряку полный трюм алмазов, — эльф стреляет взглядом на Касадора и ловит ответный, полный ожидания взгляд. — Я оцениваю вас как разумного.
Перед походом к лорду Астарион еще раз посетил порт Нижнего города. Покрутился рядом, посидел, пораскинул мозгами. И в какой-то момент претора осенило, что строение кораблей полностью идентично. Паруса, состояние судна и мелкие детали могут отличаться, но тип дерева, строение и украшение носа всегда одинаковы. Что лишний раз подтверждает и слова моряка, звучавшие годом ранее, и стреляющие в голове догадки о связи.
— Поставка морем между городами была налажена еще до вашего рождения, претор, — бросает лорд. — И работает и по сей день. У меня есть родные в Амне, что заключают договоры с моряками или владельцами судов. С меня требуется лишь платить по прибытии груза.
— То есть корабли амнские?
— Видели фрегаты из Аткатлы, господин Анкунин? — Зарр подпирает подбородок ладонью. — Чистое искусство: большие, быстрые, надежные. Вершина судостроительного мастерства.
— Видел. Красивые. Но не чета балдурским, верно? — Бледный эльф впивается взглядом в красные радужки Касадора. — А вы возите свои товары исключительно
типовыми балдурскими кораблями. Которые строили здесь до закрытия судостроительного предприятия.
— Портовый город не может позволить себе строить плохих кораблей, — кидает Зарр. — Глупо было бы не использовать то, что находится под рукой.
— Тогда каким образом
родные из Амна могут заключать договоры с владельцами судов, что строятся во Вратах?
Зарр молчит, и это красноречивее любых слов. Не боится. Ждет. В целом, его слова имеют смысл: Анкунин не может проследить за всеми судами, которыми возятся драгоценные камни. Несколько кораблей из Амна вполне могут затесаться среди стройного ряда балдурских фрегатов. Вот только есть одно «но». Был бы он невиновным — не стал бы врать, увиливать и упоминать какую-то родню, до кого так сложно дотянуться. Значит…
— Где Анна Адулаиз, лорд Зарр?
— Сразу бросаетесь в обвинения, претор? — Усмехается лорд.
— Пока что всего лишь задаю вопросы. Обвинения последуют, если ваши показания снова разойдутся с имеющейся у меня информацией, — скалится Астарион. — Кстати об этом: канализационный люк на территории вашего имения не запаян.
Очередное «спасибо» отцу за привитую бледному эльфу наблюдательность. Входишь на новую территорию? Анализируй. Подмечай детали. Проявляй осторожность.
Только входя в сад имения, Астарион подметил то, насколько территория слабо ухожена, будто хозяину настолько огромного замка плевать на то, что происходит снаружи. Не чета ни живописному саду в имении родителей, ни даже средней паршивости резиденции любого аристократа. И, возможно, бледный эльф сильно критичен к внешнему экстерьеру, слишком привыкший к трепетной ухоженности родительского сада… но тут явно что-то не так. И тут цепкий взгляд подметил канализационный люк. А претор прекрасно помнит, как долго и тщательно запаивали каждый чертов люк в Верхнем городе, чтобы история Вито Жувата не повторилась. А еще Астарион помнит про канализационный люк, так неловко найденный на судостроительном предприятии.
И, пожалуй, сейчас отцовский урок о наблюдательности играет на руку.
— Господин Анкунин, — атмосфера приобретает зловещие нотки, и чутье снова верещит развернуться и уйти. Лик лорда Зарра освещается совершенно не добрым блеском свечей, и бледный эльф нервно сглатывает сухой ком в горле. — Вы скачете с темы на тему.
— Отвечайте на вопрос, — упирается претор. — Три года назад указом герцога Тристана Дюбуа было велено запаять все люки в Верхнем городе. Ваш не просто не запаян: приоткрыт, а трава вокруг примята. Любите прогулки средь сточных вод?
Зарр зловеще хмыкает и встает из-за стола. Не проходится, но будто проплывает мимо рабочего стола и, сверкнув взглядом рубиновых глаз, подходит к креслу претора. И, встав позади, кладет руки на плечи Астариона мертвой, до отвращения холодной хваткой. И в любой другой раз эльф бы скинул прикосновение, устроил бы истерику на тему фамильярности и неуважения, но… не сейчас. В данный момент ему страшно. До звенящего ужаса. И даже три чертовых кинжала при себе не дают никакой уверенности. Будто в любую секунду эти самые холодные руки могут разорвать претора на части, и от него в момент не останется ничего.
«Да что происходит? Почему Зарр вселяет такой ужас? Он не страшнее вышибалы. Не ужаснее наемного смертоносного убийцы. Не опаснее умелого мага. Но почему одно присутствие его рядом наводит такой
могильный холод и страх?»
И, сжав плечи эльфа еще сильнее, будто вынуждая не двигаться, Касадор Зарр склоняет голову и скрипуче тянет, практически повелевая:
— Выноси вердикт, Астарион.
Ты же уже обо всем догадался сам.
Вот так сразу. Без прелюдий и отрицаний. Без попыток выкрутиться или наврать сверх меры. Властно, фамильярно, зловеще.
— Корабли ваши. И рабы. И водили вы их по канализации от производства до имения.
Вопрос пропавшей Адулаиз отпадает сам собой. Очевидно, она мертва, и хорошо, если ее смерть была быстрой и безболезненной. Ее просто не могли отпустить. Как и не отпустят самого Анкунина после этого знания.
«Во что, черт возьми, он влез?!»
Астариона бросает из холода в жар, а дрожащая рука уже готова тянуться к клинку в сапоге. Мысли мешаются в кучу, орут, вопят, и единым потоком взывают к одному: бежать. Усилием воли эльф скидывает прикосновение и оборачивается:
— Зачем?
Лорд Касадор Зарр лишь снова усмехается и, отходя от кресла, проплывает вглубь комнаты. Там, где даже свет свечей не освещает его лик, и силуэт его может лишь мешаться с тенью кабинета. На мгновение кажется, будто он может раствориться во мраке, обернуться черным дымом и слиться с чернотой пространства.
— Отложи блокнот для записи, Астарион: этот диалог будет приватным.
Он не пытается оправдаться и что-то вставить. Как будто знает, что ничего Астарион сделать не посмеет. И ломаться бы преторской голове от наплыва мыслей и вариантов привлечь Зарра к ответственности, но сейчас разум совершенно пуст. Немигающим взглядом Анкунин вперивается в лорда. Он, очевидно, собирается с мыслями, и бледный эльф сидит не шелохнувшись. Что-то подсказывает, что после такого безмолвного признания вины последует
нечто грандиозное. А там он уже решит, что делать. Бежать, бить, привлекать к ответственности или убить на месте.
Касадор сводит руки за спиной и таинственным, немного меланхоличным голосом заводит:
— Знаешь ли ты, на что способна магия, Астарион?
— Пару раз сталкивался, — в том числе на своей шкуре, но аристократу про это знать не нужно.
— В таком случае, ты понимаешь, что истинный маэстро магических наук познает эту стезю исключительно опытами, — скалится Зарр. — Особенно когда дело касается
некромантии.
— Подтверждаете слухи о
неоднозначных практиках своего рода, лорд? — Бледный эльф навостряет уши.
— Без «неоднозначных практик» мой род был бы истреблен еще несколько веков назад, — скрипучий голос Касадора становится еще более омерзительно-тягучим. — Быть окруженным слухами — небольшая плата за жизнь, что дала моему семейству магия. А знаешь ли ты, Астарион, что еще может некромантия?
Очевидно, вопрос риторический. Анкунин молчит, не смея перебивать.
— Соединить тело и дух. Поднимать мертвых из могил. Даровать новую жизнь. Или, — Зарр сверкает зловещим взглядом. —
Даровать истинное бессмертие.
Сердце предательски пропускает удар. Касадор цепляет за живое. Выскабливает нутро и давит на гнойник. И еще немного — буквально каплю — и тот лопнет, обнажая всю подноготную.
А еще Астарион понимает, что от того, как он выкрутит диалог, зависит, выйдет ли он живым из имения. Претор уже слишком много знает, и оттого он столь важен. Можно попробовать набить себе цену.
— Стало быть, некромантия лучше целительства? — Хмыкает Астарион, отчаянно пытаясь не выдать своего интереса.
— О, господин претор, — практически поет аристократ. —
Намного лучше. И эффективнее. И оттого таинство скрыто от чужих глаз, — лорд Зар приближается к эльфу. — Ведь как бы сладка стала жизнь, если бы каждому была дарована благодать жить вечно?
— Звучит…амбициозно, — Астарион прокашливается в кулак. — Рабы с предприятия пропадали
во благо науки?
— Искусству нужен холст, и тогда получится настоящий шедевр, — заводит лорд практически менторским тоном. — Но вы сами их видели: пьяницы, плебеи и нищие, кто не цепляется за свою жизнь, и по ком не плачут близкие.
— Чистите континент от грязи, лорд Зарр? — Хмыкает эльф. — Никого более подходящего, чем беспомощный раб, найти не смогли?
— Моих связей не хватает для того, чтобы совместить приятное с
полезным, господин претор, — Касадор наклоняется ближе к Астариону. — Чего не скажешь о вас.
— И причем же тут я?
— Я бы с огромным удовольствием использовал для эксперимента тех, кто уже причинил этому городу немало страданий. Но я, в отличие от вас, господин Анкунин, не имею доступа к заключенным в тюрьмах и к особо опасным ячейкам общества, — лорд неопределенно ведет ладонью в воздухе. — Скажем,
гурцы. Вы же ненавидите гурцев, претор, что бы ни было написано в эдикте о расизме.
И это не вопрос, а утверждение. С которым, впрочем, не поспорить. Бандиты, варвары, растлители — список может продолжаться вечно. Примерно половина проведенных за этот год дел включала гурцев. И, даже с повышенным вниманием к своему племени со стороны властей, головорезы не перестают из раза в раз поражать своей тупоголовостью и практически звериными повадками.
Да, претор Врат тот еще расист, и отрицать сего не будет. Да, гурцев он презирает. И нет, своего омерзения он скрывать не будет.
— А сколько представителей народа гур сидят за решеткой? Сколько честных граждан Врат они убили, ограбили или обесчестили? А сколько жителей города страдают от нападок этих варваров прямо сейчас, пока мы разговариваем? Всем станет только лучше, если их число несколько
сократится. Во благо науки и процветания Врат, разумеется.
Астарион считывает слишком явно: на благополучие Врат Зарру плевать с любой из высоких башен его имения. Он преследует исключительно свои интересы. Мрачные, отнимающие жизни и требующие скрытности интересы. Совершил ли Касадор немыслимую глупость, просто выложив все карты на стол? У претора нет ответа на этот вопрос. И сейчас лорд всеми силами пытается найти с Анкунином компромисс. Надавить на ту самую
общественную пользу, что претор так сильно желал выжечь из жизни.
Но самое противное, что именно сейчас общественная польза практически стык к стыку укладывается с правильным. И все же правильное вылезает, просачивается через полезное и оседает на языке этим отвратительным «так быть не должно». И Астарион буквально всем существом ощущает, что он путается. Вязнет в капкане. Но ничего с этим сделать не может.
Хочешь что-то сделать? Подумай. Решился? Доводи до конца. Так же любит говорить Тав? Проблема только в том, что на «подумать» Астариона не хватило. Но импровизация же спасет, верно?
— То есть вы, лорд, предлагаете мне отдавать вам гурцев для своих тайных исследований, сути которых я даже не знаю, — кривит лицо бледный эльф. — Сделать из живых существ мясо. Не отрицаете своих преступлений. Созна
етесь в них, более того. Что мешает мне прямо сейчас вынести вам официальное обвинение от имени претора Врат Балдура и казнить на главной площади на потеху публике? — Хищный оскал трогает губы Астариона. Нужно не давать слабины и храбриться до последнего, иначе за такие угрозы претора распотрошат на месте. — Мне бы было даже интересно, что случится раньше: вы умрете от удушения на виселице или вас закидают камнями до смерти.
И он бы самолично посмотрел, как столь зловещий, до омерзительного надменный аристократ болтает ногами, пытаясь цепляться за жизнь, которую так сильно хочет сделать бессмертной.
— То, что вы не особо и хотите этого делать,
претор, — Касадор отвечает столь же недобрым оскалом. — Посему я предлагаю вам сделку. Вы не мешаете моим научным изысканиям своим
покровительством. Взамен я обещаю выбирать обдуманно и только тех, без кого городу будет только лучше. И в скором времени вы приятно удивитесь тому,
на что способна высшая некромантия.
Астариону требуется с минуту на размышления. Буквально стать сообщником убийцы? Своей рукой приговаривать к экспериментам и черт еще знает каким исследованиям? Вершить полезное правосудие, о котором лучше бы не знать никому? Взять огромный, просто титанический грех на душу? Гореть ему в аду вечность за покровительство
такому. А как бы среагировала матушка, узнай об этом? А Тав?
Анкунин поднимает взгляд на Касадора. Помочь потомственному некроманту, каким-то
чудом пережившему резню всего его рода, в его таинствах? Воочию увидеть чудо столь запретной науки? Получить истинное бессмертие и больше никогда не думать о том, что с ним станет через пару веков? Открыть миру благодать магического знания и одарить ею своих родных и близких? Очистить город от гурской швали? Пожертвовать десятками, чтобы выдохнули тысячи? Навек запечатлеть свое доброе имя на страницах истории?
Выбор очевиден. Бледный эльф недобро хмыкает и кивает.
— По рукам.
