Я бы отдал тебе всё

             Когда Нурлан уже спит, Лёша только домой заходит. Все спят, свет не включает, не шумит, ходит буквально на цыпочках. В ванной работает только подсветка около зеркала, он застывает рассматривая отражение, с которого на него смотрит слегка испуганный и всё ещё с красными ушами парень. Их смешавшаяся сперма на футболке, заметные несколько красных следов. Лёха честно и долго сопротивляется, но потом всё-таки достаёт телефон фотографируя себя смущённого в зеркале. Так, чтобы хорошо было видно всё до мелочей, ведь одежду он сейчас закинет в стирку, а укусы пройдут, поэтому он тщательно, каждый отдельно, а потом все вместе уже без футболки старается запечатлеть, потому что страшно – всё пройдёт, не будет Нурика на его теле, запах сотрётся, тепло растеряется, ранки заживут, только один член верно останется довольным и сто процентов будет вставать на это, а мозг фантазировать лишь на эти руки. Прячет фото в секретную папку, боясь потерять эти снимки, ведь они – всё, что у Лёшеньки осталось.              Заснул быстро, хотел подумать, посмаковать воспоминания, но уставшее тело пересилило, утягивая в глубокий сон, где он опять был счастлив, как когда-то давно, ехал в микроавтобусе с Нуром, смеялся с шуток лёжа на плече самого дорогого человека.              Утро началось ближе к одиннадцати, да и то, потому что семья не хотела вести себя тихо, гремели чем-то, громко разговаривали, так что пришлось встать. Чувствуя привычную боль в спине от неудобного дивана он натянул домашнюю футболку и шорты, проходя к двери заметил в зеркале – видно засос, один из нескольких смело выбился наверх, не желая прятаться под тонкой тканью.              — Бляя.. — тихо проговорил, но вышло как-то совсем без сожаления что-ли, гордо, ведь кто ещё сейчас может похвастаться укусом Нурлана Сабурова, да, именно Лёха, уже на тридцать секунд залипший на своё отражение.              Но выйти так означало – слушать крики жены, объясняться, злиться, каким-то образом оправдываться. В итоге водолазка чёрного цвета отлично перекрыла всё и Лёха без зазрений совести и всякого стыда вышел на кухню, где за чаем сидела Лена. Алексей не видел, как её брови мгновенно поползли наверх, она оживилась, порываясь выскочить со стула, в то время как парень как ни в чём не бывало сел напротив, чуть левее, почти на самый угол. Так же с чаем, жмурясь от кипятка, раздумывая, что холодная вода конечно не помешала бы.              Минута, потом вторая, всё так же в тишине, такой комфортной для Лёши, но давящей для девушки, которая всё-таки не выдерживает и подлетает к комику, резко оттягивает ткань от горла, с ужасом застывая на месте, не веря своим глазам.              — Ты думаешь я дура!? Выйти в водолазке блять дома, хотя ты их так не любишь! Лёша блять... Кто... Как... Ты мне изменил!! Слышишь, у тебя жена есть, это я, хотя ты наверное удивишься, но мне сука не надо тут изменять! — тут же кричит она.              — «Изменил я тебе давно – изменил я тебе сердцем.» — думает Лёша, понимая всю её злость.              Да, изменил выходит. Дрочка с лучшим другом, это измена? Или то что на лучшего друга встал, что ты с ним целовался до потери пульса, то что хотел его каждой клеткой тела, что места, где он коснулся до сих пор кажется отдают его теплом и властностью, что безмерно хотел бы повторить, и не раз и не два, а столько, сколько сам Нур бы разрешил. Что хотел бы его трогать, чувствовать, слышать, видеть, пусть хотя бы издалека, хотел бы знать, что у него всё хорошо, что ему с Лёшей хорошо.              Он уже скучает, вновь не слушая криков, пропадая где-то среди множества мыслей и воспоминаний. Откуда его насильно вытягивают две руки, пытающиеся насильно протянуть его лицо к своему. Щербаков с силой отстраняется, резко убирая от себя руки и вставая с места, несколько секунд не понимая, что сейчас должно было произойти.              — Кто это, я спрашиваю!!? Что тебе собственная жена опротивела, ты в мою сторону не смотришь, противишься, даже не обнимаешь, хотя бы по дружески... Лёша, кто это? С кем ты вчера ебался? И не известно только вчера ли?! Я теперь понимаю зачем ты задерживался, чьим сообщениям радовался, к кому спешил!              — Не ебался. — как-то с грустью ответил он, всеми силами стараясь скрыть этот тон.              — Тебе ещё и грустно?! Ты ахуел. — замахивается она, желая дать ему пощёчину, да такую, чтобы всю свою зость выместить.              Больше всего её бесили слишком печальные глаза напротив, в которых не было ни капли сожаления или раскаяния, он был грустный, но очевидно не из-за неё или измены.              Но Алексей не даёт ей закончить начатое, перехватывает руку, насильно опуская её вниз, замечая в глазах обиду. Обиду на то, что ей изменили, что ей – самой Елене Щербаковой, на секундочку «Щербаковой», изменили. Она между прочим убиралась, готовила, стирала, следила за семьёй и была довольно послушной, стараясь во всём быть хорошей, красивой и вообще примерной женой. Так что ему не хватало? Девушку бесило то, что изменили – ей. Как он посмел, кого нашёл лучше? Или просто ахуел – именно к такому выводу она пришла, снова замечая его грустный скучающий взгляд, блуждающий где угодно, но только не на ней.              — Лёша, если ты думаешь, что я это так оставлю, то ты ошибаешься. Я узнаю сама, что у тебя там в вашем клубе было и с кем у тебя было. — с вызовом говорит она, вырывая руку, но второй раз не лезет.              — Ленусь, прости... я... — хотел как-то, хоть чем-то оправдаться, попросить прощение, объясниться, но запнулся, подбирая слова.              — Да нихуя тебе не стыдно. Лёша, тебе похуй, я же вижу. Тебе поебать вообще, даже не пытайся. — обречённо проговорила, слишком отчётливо видя какие эмоции правда испытывает парень.              Щербаков молчит.              — Потом поговорим. — бросает она, поскорее выбегая из комнаты, боясь показать свои эмоции, которые постепенно выходили из-под контроля, а она решила, что для Алексея с этого момента она твёрдая женщина, которая не простит измены и не покажет своих слёз.              — «Я получается мудак.»              Только вот сейчас у Лёшеньки совсем ничего не получается, один к одному сложить не в силах. Стягивает с себя водолазку облегчённо выдыхая, потому что в ней было жарко, переодевает обычную футболку.              — Может в офис..? — под нос говорит он и тут же бежит в коридор, решая попросту сбежать, натягивает кроссовки, слишком лёгкую куртку, так что шанс заболеть увеличивается раз в сто и под косой взгляд жены, которая всё это время наблюдала за ним из-за двери, выбегает на улицу.              Десять минут и комик мчит по дороге, кажется превышая скоростные рамки уже непозволительно, но у него никогда не было страха штрафов, на них стереотип о бережливости не распространяется.              До странного много людей, все что-то обсуждают, но Лёха никак не может уловить сути, поэтому просто пытается пробраться через толпу к кабинету. Но в общем зале его всё-таки хватает за плечо давно знакомый организатор.              — Привет, давно не виделись. Ты как? — тароторит тот, разворачивая Алексея к себе.              Только вот ничего ответить Щербаков никак не успевает.              — Лёша.. ахуеть, смотрю у тебя была хорошая ночька. — тихо говорит он, наклоняясь ближе к уху, замечая, что тот невольно отстроняется.              Если бы парень знал, что почти с самого начала за ним из тёмного угла с их дивана зорко наблюдает взгляд двух чёрных глаз, они буквально облизывают следы, которые Лёша прикрыть недодумался, проходятся сверху вниз, задерживаясь на открытых участках тела, прекрасно зная, что под тканью есть ещё несколько таких же, даже более красных и больших. Хочется прямо сейчас открыть их, пройтись рукой, надавить, ловя тихий скулёж, желательно ловя губами, прямо как ночью, грубо и властно, прижимая к себе, горячо. Страстно.              Нурик в отличие от Лёши таких мыслей не боится, он привык брать – что хочется, делать то, чего сейчас тело просит, а запрещать себе хоть что-то казах не желает. Поэтому, замечая, как нагло к его Лёшеньке лезет какой-то тип, он нетерпеливо вскакивает с места, делая лицо непринуждённым, Сабуров как будто случайно идёт к ним, прожигая взглядом организатора, который испуганно отходит.              — Привет. — мягко обращается он к Щербакову, кладя ладонь на шею, легонько сдавливая и притягивая к себе.              — Нур... — удивлённо проговорил Лёша, часто моргая, чувствуя, как учащается сердцебиение.              — Здравствуйте. — чуть смелее говорит рядом стоящий, замечая прикованный к шее Алексея взгляд, собственнический, прямой, не скрывающий и не боящийся.              Сабуров не отвечает, продолжая прожигать красные следы, поглаживая его большим пальцем, легонько так, но тот всё равно предательски вздрагивает под его горячими руками, чьи прикосновения тело так прекрасно помнит, воскрешая в памяти самый яркий в его жизни оргазм.              — Потом увидимся. Пока. — запнувшись говорит Алексей организатору, надеясь, что тот догадается отойти.              И парень уходит, мелко оборачиваясь, в непонимании, наконец ловя какой-то презрительный и строгий взгляд Нурлана, говорившего что-то на подобии – «молчи».              — Ты ещё не улетел. — с облегчением говорит Щербаков, еле заметно улыбаясь какой-то растерянной, но довольной улыбкой.              — Да, Лёх, а ты чего приехал? — ответ он знает, но всё-таки хочется посмотреть, как парень напротив растеряется.              — Я? А... Да так, просто.              — Пошли уже отсюда. Шумно и людно – бесит. — решает не мучать, да и правда раздражают взгляды и пересуды вокруг.              — «Нур, я только с радостью.» — думает Лёша, чувствуя как его руку незаметно хватает тёплая большая ладонь и тащит куда-то.              Толкает в кабинет, на двери которого красуется «Алексей Щербаков», закрывает дверь на замок, ловя непонимающий взгляд серо-голубых глаз, в которых плешется какая-то горькая надежда вперемешку с давно знакомым огоньком азарта, так что Сабуров прекрасно знает, какой бесёнок скрывается под этой невинностью.              — Лёх, ты специально? Снова без кольца, да ещё и соблазняешь засосами, кого пытаешься подцепить? — вкрадчиво начинает он подходя ближе, так что светловолосый невольно опирается на стол позади.              Не даёт и слова в ответ вымолвить, потому что не нужны они, тут глаза обо всём говорят и действия. Нурлан берёт его правую руку, подносит к губам, мягко целует, словно отвлекая, а потом резко кусает безымянный палец, прямо на месте кольца, так что теперь там появляется красный след.              — «Моё.» — невольно проносится в голове казаха, руки до боли сжимают бока, но тот в ответ блаженно скулит, падая лобом на грудь.              Ощущение властности, собственничества, захлёстывает с головой, он сейчас кажется убил бы любого, даже самого Лёшу, ведь если ни ему, то никому. Поднимает с лёгкостью, усаживая на стол, откуда сыпятся ручки, подставки и кипа каких-то листов разлетается по полу. Откровенно похуй. Руки дрожат от напряжения, он пытается потрогать ими всё и сразу, наконец оттягивая футболку, с нажимом проходясь по собственным отметинам, не в силах сдержать себя тянет шею, чувствуя как парень напрягается всем телом получая свой долгожданный укус на самом видном месте, так что теперь его ничем не скрыть и Нурлану вновь похуй, откровенно, со вкусом, потому что он специально. Каждый взглянувший должен знать, что парень занят, занят тем, кто только его кусает страстно, остальным перегрызёт горло и не моргнёт.              За дверью слышны голоса, кто-то включил музыку в общем зале, наверное привезли еду. Вот и отлично, значит никто не заметит их отсутствия.              Сейчас ведь Нурлан трезвый? Так, что тогда происходит, почему он так напирает, почему уже целует, как-то слишком двусмысленно потираясь между его ног, расставив Лёшины руки по разные стороны и накрыв сверху своими, буквально впиваясь и переплетаясь пальцами. Комик не чувствует вкуса любого алкогольного напитка, даже сигареты с трудом напоминают о себе, так что теперь ему удаётся ощутить именно Нурлана, вновь убеждаясь, что тот до беспаятства ахуенный. Губы печёт, откуда-то идёт кровь, кажется Сабуров в порыве всё-таки укусил за краешек слишком сильно. Без боли не бывает.              Щербаков не выдерживает самостоятельно врываясь, подминая язык своим, демонстрируя Нурику себя, чем только ещё больше соблазняет, ведь казаха неимоверно ведёт от страптивости, которую усмерить подвласть только ему одному. Он грубо хватает парня за волосы задирая голову, открывая себе так полюбившуюся шею и ключицы, тем временем давая Алексею возможность отдышаться.              Комнату заполняют пошлые звуки, Сабуров молчит, Лёша боится спугнуть, не знает что говорить, да и ему просто хорошо утопать в этой, перебиваемой еле слышными звуками внешнего мира, тишине, которую Сабуров так старательно разрезает тихими стонами Щербакова.              Поцелуи медленно сходят, тело требует большего, у обоих давно стоит, причём слишком явно, делая Сабурова в его серых строгих штанах ещё более сексуальным. Лёха украдкой кладёт руку ему на член, чуть надавливая, слыша глухое низкое мычание, что сводит с ума, заставляя терять последние остатки здравого рассудка и страха. Хочется здесь и сейчас, хочется не думать и не переживать, просто сильно хочется Нурика как можно ближе.              — Нравится? Что ты так смотришь? — замечает Сабуров очарованный взгляд на своём пахе.              — Да.. — еле слышно отвечает тот, продолжая легонько гладить, как будто чего-то боясь, но не в силах сдержать рук.              — Бери тогда, давай сегодня ты нам сделаешь приятно, м? — улыбнулся Нурлан. — Не бойся, ты всё умеешь.              Как вдруг в глазах Алексея что-то меняется, они на мгновение становятся темнее, он хватает Сабурова за плечи, разворачивая на своё место, мягко толкает его в собственное кресло. Ещё мгновение и светленькая голова оказывается в опасной близости к паху.              Чуть расставленные колени, запрокинутая голова, приоткрытые искусанные губы, красные уши, примерно такие как разукрашенная шея, руки, пока что убранные назад, как бы показывающие полное повиновение. Всё это видит казах, чувствуя, что его возбуждение уже становится болезненным, налившемуся члену тесно в штанах, но он терпит, хотя уже с трудом, но ведь сам предложил Лёше вести.              — «Страшно. Я не умею. Но блять почему так хочется... Хочется взять в рот член?! Ахуеть, Лёх, и как это с нами произошло? Ладно, похуй.» — заметил он испепеляющий взгляд тёмных глаз.              Наклонился, хватая зубами молнию потянул вниз, невольно вдыхая побольше воздуха, так пропитанного Нурланом. Белые боксёры намокли в районе головки, так что он не смог удержаться проходясь языком поверх ткани, как бы дразня казаха.              — Лёха. — предупредил тот, заглядывая в помутневшие серо-голубые радужки.              Понял, подключая руки, стягивает за резинку всё ниже, наконец оголяя большой... Стоп, он всегда был настолько, блять, большой? Лёша переживает, как он мог забыть размеры, но уже не отступить, да и честно, не хочется. Когда это его вообще пугало что-то... пусть и большое... но не пугало же? Легонько подрачивает рукой ствол, размазывая предэякулят по головке языком. Всё не так как он представлял, отвращения вообще нет, наоборот, хочется сделать всё как можно лучше, так, чтобы Нурлану понравилось. Накрывает губами, помогает языком, старательно пряча зубы. Сабуров умиляется его стараниям, одобрительно поглаживая волосы, но пока не хватает, хотя безумно хочется просто насадить его на член полностью, так чтобы слёзы по щекам покатались. Терпит.              В то время как Лёша, размазов достаточное количество слюны, пробует потихоньку самостоятельно насаживаться хотя бы на половину, постепенно привыкая горлом. Неуверенные движения обретают силу, он полностью убирает руки, расслабляет горло и пробует пропустить член внутрь полностью, но не получается, Щербаков отстраняется несколько секунд кашляя.              — Соси как умеешь, Лёх. — хрипло говорит Нур, чувствуя, что его возбуждение только нарастает, а последние капли терпения падают несколькими крупными слезинками Лёшеньки, который спустя несколько секунд пробует снова.              Для Щербакова теперь это не только желание доставить наслаждение Нурлану, но и цель, к которой он обязан прийти, ведь у остальных выходит, а он не хуже. Получается полностью, но на несколько недолгих секунд, во время которых сверху он слышит сдавленный стон удовлетворения, говоривший, что он делает всё правильно. Вот только больше ему делать что захочется казах разрешить не может. Лёша чувствует, как руки на его волосах сжимаются, всего несколько секунд легонько надавливают, погружая головку в горячую тесноту, и когда Щербаков расслабленно выдыхает, резко опускает его голову вниз, грубо насаживая парня на член. Оба не могут сдержать стона, так что Сабуров чувствует вибрацию, посылаемую Лёшиним горлом. Слёзы невольно скапливаются, так что он смахивает их часто моргая, демонстрируя совсем замыленный взгляд.              Нурлан как будто с цепей срывается, кажется бесконечно вдалбливаясь в податливое горячее нутро, так блаженно сжимающееся вокруг, чувствуя такую возбуждающую тесноту. Лёша только успевает изредка мелко вдыхать живительный кислород, позволяющий находится в сознании. Он теряет счёт времени и толчков, в бессилии запрокидывает голову, позволяя Нурику делать всё что он захочет. А тот будто только этого и ждал, уже не стесняясь за уши насаживать его на истекающий первичной смазкой член, который увеличился в размерах, еле вмещаясь в рот парню.              — «Всегда знал, что этот рот способен не только пиздеть.» — смахивает большим пальцем ему слёзы, проходясь членом по губам, ныряя внутрь, упираясь за щёку, пока что не входя до конца, давая возможость перевести дух.              Голова Алексея от мыслей сейчас пуста, он просто живёт моментом, утопая в умелых руках казаха, чувствуя жар его тела, задыхаясь от переизбытка чувств и вновь расслабляясь для очередного вторжения. Нурик всё чаще роняет низкие стоны, сильнее сжимая волосы Лёши, с каждым разом всё дольше задерживаясь внутри. Щербаков терпит, чувствуя предоргазменную пульсацию, ощущая, как сначала последняя капля кислорода покидает лёгкие, а потом в заднюю стенку горла ударяет мощная струя тёплой жидкости. Лёша стоит с запрокинутой головой, принимая всё до последней капли, пытаясь вдохнуть, в то время как Нурлан смотрит на него тяжело дыша опираясь о край стола, наконец покидая рот, пряча член в штаны. Видит, как через секунду комик на коленях тяжело кашляет и дышит, дышит, дышит, всё ещё держа руки за спиной и не опуская головы, преданно смотря помутневшими глазами, так и не закрыв рот. Губы припухли от постоянного трения, глаза всё ещё мокрые, он часто глотает скопившуюся слюну, даже не до конца осознавая, что только что принял до последней капли сперму своего Нурлана, колени широко расставлены, так что всё это делает его ещё более сексуальным.              Сабуров тянет его к себе, но ноги парня не слушаются, так что казаху приходится наклониться.              — Лёша? — замечает он мокрое пятно проступающее сквозь ткань штанов.              Щербаков мгновенно смущается, пытаясь закрыться руками, но ему не дают, убирая те за спину.              — Ты кончил просто отсасывая мне? Без рук даже.. Лёшенька, ты ахуенный... — расплывается котячей улыбкой тот, сминая штаны, пока что даже не расстёгивает, просто смакуя эту мысль.              — Нур, я... — краснеет, пытаясь вырваться, но Сабуров с лёгкостью удерживает две его руки своей одной, наслаждаясь этой разницей, то, с какой лёгкостью он удерживает этого маленького бесёнка на месте.              — Тебе так сильно понравилось мне сосать, так понравился мой член, понравилось от него задыхаться. — с блаженством проговораривает Нурлан, опаляя ухо, прикусывает его, не понимая откуда столько блядского возбуждения и почему даже после оргазма парень на полу его так сильно возбуждает, что аж член в штанах дёргается, вновь напоминая о себе.              — «Я только что отсосал Нурику. Ахуеть. Я кончил блять, пока сосал.. Но Нур, он такой... такой красивый сейчас, ему явно понравилось, как кот сидит клыки мне свои показывает, так что теперь мне как-то оправдаться невозможно, потому что я сам решил, он мне даже не предлагал ведь, я просто хотел его. Но почему? Не пьяный, а так целовался, кусал меня всего, буквально трахал меня в рот. Я съел его... сперму. Мы только что почти... То есть он тоже, так же как я, ну, изменил? И он тоже хотел этого, помнит всё, понравилось, раз затащил меня сюда, раз начал первый, раз приехал, хотя у него сегодня тоже в офисе ничего нет. Приехал, потому что знал, что я..? Я бы так хотел знать, что им движет, чего хочет, какие чувства испытывает, почему вдруг решил, заметил что я по уши влюблённый дебил, уловил тонкую связь, что я так прятал? Но не могу спросить... Боюсь, я пока что боюсь, просто не могу. А вдруг он... он меня...» — мысль обрывается, когда он чувствует, что с него уже и трусы заботливо сняли, так и усаживая вновь на стол.              — Ты такой умничка, что тут вещи хранишь. — натягивает Сабуров на него другие штаны, подгибая ноги в коленках для удобства, легонько, почти девственно целует правую, протягивая штанину, а левая таким же исходом похвастаться не может, её Нурик неожиданно кусает внизу, проходясь горячим языком, тут же одевая штаны, не давая Лёше возможности насладиться под этими нехитрыми ласками.              Щербаков улыбается, неожиданно для самого себя притягивая двумя руками лицо казаха, но вспоминает, что только что делал ртом, поэтому вовремя отстраняется, целуя его куда-то сквозь футболку. Сабуров смеётся, заставляя того поднять лицо в непонимании.              — Целуй. — мягко говорит он, подходя ближе, оставляя между их лицами считанные сантиметры.              — Но я ведь.. — хотел было начать какое-то нелепое переживание, но в моменте передумал, накрывая губы напротив своими, чувствуя как в его рот уже прерывается язык, сплетая их в жарком танце.              Поцелуй выходит глубоким, таким, что оба его ещё не скоро забудут. Может быть никогда? Сейчас Лёшенька правда рад, он умеет испытывать искренние эмоции, хоть и чувствует, что где-то внутри до него старается достучаться сознание, твердившее всё один и тот же вопрос – «Почему, Нур?»              Но пока не время. Узнать что-то кроме взаимности, это станет ударом, так что ещё немножко можно ведь побыть счастливым, обмануть себя любовью, пока Нурик даёт, а Лёша не стал совсем жадным, пока правда не увидела свет, пока Нурлан не опомнился, не испугался. Пока что.. ещё совсем чуть-чуть, нет, Лёша честно обещает быть не жадным, обещает держаться в случае чего, обещает не терять себя, оставаться прежним, не мешаться, если надоест, уйти не причиняя боли, если поймёт, что пора и он больше не нужен Нурику. Обещает ещё много всего, наблюдая за тем, как его казах собирает вещи, расставляя их на столе, вокруг всё ещё сидящего там парня, как тот как будто случайно задевает его, чувствуя дрожь, которой Щербаков сдержать не в силах и кажется безбожно кайфует от этой ситуации.              — Лёх, ты ахуенный, но как-то придётся прятать новые засосы, иначе нас раскроют. — обхватывает он шею, любуясь оставленным узором из больших отметен, так, что сразу ясно – девушка такие оставить не в силах, потому пусть все знают чей Лёша. И Нурлан не стыдится своей жадности. Но из-за переживания, что такие слухи ударят по Алексею, просит хоть немного не выставлять это всем напоказ.              — Курткой прикрою и в машину.              — Ага. — не переставая следить за немного потерявшим координацию парнем говорит Сабуров, жалея, что из-за него придётся так быстро расстаться, но прекрасно понимая, что и так если кто-то увидит Щербакова, то его точно посетят ненужные мысли.              — «Вот бы просто прямо сейчас время остановилось.» — мелькает в голове Алексея, уходить не хочется, а тем более понимая, что съест себя горой мыслей как только спокойное лицо Нурлана пропадёт из виду.              — Увидимся. — на последок говорит казах, даже не подозревая какую надежду поселяет этим одним словом.              — Ага, Нур. — с чувством отвечает Лёха, на секунду оборачиваясь, чтобы запечатлеть в памяти Сабурова в своём кабинете, сидящего в кресле, так как он привык, расставив ноги, кажется спокойно отдыхая, с прикрытыми глазами провожая взглядом светловолосую голову.              — «Всё-таки люблю. Прости меня, Нурик.»