:
Дверь со скрипом открывается, и в гостиной появляется Чонгук. Он устало улыбается, заметив, что Чимин сидит, подобрав ноги под себя, на своём любимом месте — в углу мягкого дивана. Омега поднимается, когда лекарь подходит ближе, и взглядом окидывает с ног до головы. Чонгук надел штаны и кофту сразу, как они пришли домой, а потом ушёл куда-то, оставив братьев наедине. За это время Чимин успел поговорить с Хосоком совсем немного — Юнги забрал альфу, потому что тот должен был договориться о своей работе в стае. — Что-то случилось? — тихо спрашивает омега, на что Чонгук отмахивается, коснувшись острого плечика. — Переговорил с одним оборотнем, — альфа не очень хочет вдаваться в подробности. День был длинный и тяжёлый, сейчас солнце почти скрылось за горизонтом, и над землёй прозрачной дымкой появился сумеречный туман. — Не голоден? — лекарь проходит на кухню и останавливается, почувствовав неуверенную хватку на своей руке. — М? — Прости, — Чимин осторожно накрывает бок альфы ладонью, чувствуя тепло под тканью свитера. — Ты поранился из-за меня. Позволь обработать. Омега ведёт его в комнату для пациентов и кивком просит сесть на кушетку, а сам достаёт чистую тряпку и ставит рядом таз со свежей, заранее набранной водой. Подходит к шкафчикам, полным разными бутыльками, совершенно не чувствуя, как за ним наблюдают с мягкой улыбкой на губах. — Вторая… — Вторая полка справа, — отзывается Чимин, встав на носочки, чтобы дотянуться до навесного шкафчика. — Я запомнил. Чонгук с теплотой смотрит на то, как омега подпрыгивает, взяв нужную баночку, и возвращается к нему, подходя вплотную. Альфа снимает через голову кофту и поворачивается боком, открывая обзор: кожа покраснела, содрана тонким слоем и испачкана в грязи, а рана покрылась мягкой корочкой. Чимин поджимает губы и невесомо проводит подушечками пальцев, словно хочет всю боль забрать, и даже не замечает, как пускает мурашки по телу альфы. Чонгук наблюдает за подрагивающими пушистыми ресницами, за тенью, которые они бросают на жемчужную кожу, и ему так хочется почувствовать ещё раз, как она ощущается. Сердце заходилось в бешеном стуке, когда он прижимал истинного к себе, и Чонгук соврёт, если скажет, что только из-за страха. То, как Чимин обнимал его в ответ, как прятался в его объятиях, доверяя всецело и без сомнений, то, как он оставил брата, подойдя к своему альфе, когда тот об этом попросил, — не передать словами, что происходило в душе лекаря. Альфа продолжает молча поглядывать за Чимином, когда тот мочит тряпку в чане с водой и осторожно, боясь нечаянно сделать больно, вытирает засохшую грязь с раны, не переставая дуть. Его дыхание кажется таким же холодным, как кожа, как если бы омега полностью состоял изо льда. Мороз забивается в нос, и Чонгук шмыгает, непроизвольно дёрнувшись, когда Чимин надавливает сильнее. — Извини, — шепчет, выпрямляясь. — Болит? — омега виновато смотрит на красный бок и пальцем зачерпывает немного мази из баночки, нанося тонким слоем. — Может, со стороны и кажется незначительным, но обычно содранная кожа чувствуется намного сильнее, чем более глубокий порез, — он наклоняется ближе, подув на ранки, чтобы успокоить нарастающий зуд. — Ты часто падал? — тихо интересуется альфа. Чимин поджимает губы, закрутив банку. Бесчисленное количество. — Я неуклюжий, — ведёт плечом. — Неправда, — Чонгук костяшками невесомо касается щеки и с внутренним удовлетворением убеждается в своей правоте. Чимин поднимает на него взгляд. — Ты очень смышлёный и грациозный, — стоит только вспомнить, как омега порхает на кухне или здесь, в этой комнате, с лёгкостью запоминает расположение каждого мелкого бутылька и без труда применяет их, если требуется. — Спасибо, — срывается с губ. Эти слова так давно желали быть услышанными. Их разговор ради того, чтобы заполнить тишину, перерастает в нечто более интимное, сгущая воздух вокруг. — За то, что заботишься обо мне, — шепчет. — Словами не описать моей благодарности. Чонгук ведёт костяшками вниз и цепляет узкий подбородок, не позволяя отвести взгляд. «Ради тебя я готов сделать всё, что угодно». Чимин замирает. Он отчётливо слышал голос альфы, хотя вслух тот ничего не сказал. Тогда откуда? Неужели их связь стала крепче? Лекарь тянет уголок губ и не может взгляда отвести от завораживающих иссиня-чёрных глаз напротив. В них глубина океана и красоты самого небосвода заточены, бесконечные россыпи звёзд и темнота, которую Чонгуку лишь предстоит узнать. Внутренний зверь просит большего, ведь они находятся так близко друг другу, настолько, что альфа чувствует ледяное дыхание на своей щеке. Волк рокочет, когтями скребёт по сердцу, уговаривая поддаться соблазну, а перед глазами словно издевательски пухлые губы, которые так сильно хочется попробовать на вкус. Чонгук честно пытается держаться, но, когда видит, что омега сам делает робкий шаг навстречу, потянувшись к нему, спускает зверя с поводка. Он накрывает воздушные губы, сталкиваясь в поцелуе, и ловит тихий вздох, понимая, что Чимин совершенно не против. Омега оказывается меж ног Чонгука и упирается ладошкой в грудь, чувствуя обжигающую руку на своей талии. Альфа прижимает к себе, целуя сильнее, мажет по подбородку и возвращается обратно, когда Чимин приоткрывает ротик, позволив углубить поцелуй. Дыхание сбивается вместе с ритмом восторженного сердца, рука горит от прикосновений, пока Чонгук исследует желанные губы, оттягивая поочерёдно каждую, проникает внутрь, языком очерчивая узоры на чужом, выбивает тихие вздохи, каждый из которых ловит губами, позволяя плавиться в своих объятиях. Это не просто поцелуй. Это долгожданная близость родственных душ, пахнущая зимним хвойным лесом. Это трепет в душе и нежность каждого касания. Чонгук спускается с кушетки и поворачивает Чимина, легко подхватив на руки. Омега инстинктивно скрещивает щиколотки на пояснице оборотня и позволяет посадить себя на койку, поменявшись местами. Теперь Чонгук находится меж разведённых ног омеги, продолжая лениво целовать сладкие губы. Они отрываются друг от друга спустя долгие минуты, когда альфа позволяет себе спуститься поцелуями на тонкую шею, прокладывая дорожку к острым косточкам ключиц, оставляет на них влажные следы и с упоением слушает сбитое напрочь дыхание омеги сверху. В тёмные волосы вплетаются пальчики, слегка оттягивая, пока в глазах появляется мутная дымка желания. Хочется дальше. Больше. Ближе. Вспышка осознания настигает так не вовремя. Желание спадает, и на её место приходит страх, когда альфа оттягивает низ свитера, желая коснуться кожи напрямую. Чимин вздрагивает и резко отталкивает Чонгука, поджав ноги. Внизу живота собирается возбуждение только от одних тёмных глаз, но омега затравленно отводит взгляд, кусая опухшие от поцелуев губы. Как же хочется просто отдаться ощущениям и почувствовать Чонгука. Клеймо жжёт кожу. — Прости, — хрипит альфа, сделав шаг назад. — Я не хотел тебя напугать. — Дело не в этом, — поспешно тараторит, но осекается. Чёрт возьми, не скажет же он об этом прямо сейчас! Чимин вздыхает, заламывая брови, и сводит вместе колени, стараясь избавиться от тугого узла внизу. «Дело совсем не в этом». Чонгук кивает, отходя дальше. Сердце всё ещё не пришло в норму. — Ты, наверное, устал, — произносит, не задумываясь, а вот Чимин просто не может от того, что даже в такой момент, когда альфу буквально оттолкнули, тот продолжает заботиться об истинном. — Давай спать. Завтра тяжёлый день. Тяжёлый день. Безумно тяжёлый, потому что оба желают друг друга до дрожи, но не могут себе этого позволить. Один боится навредить, другой — открыться. Их звери наверняка сочли своих хозяев глупцами. И они не ошиблись.:
— У нас нет свободных домов или комнат, — Юнги стоически игнорирует пристальный взгляд, направленный на него, и проходит в свой дом, на пороге снимая накидку, — поэтому пока поживёшь со мной. Скоро альфы отстроят старые дома, и ты сможешь переехать в свой. «Скоро». Как наивно омега пытается успокоить самого себя. Ему безумно дискомфортно только от одной мысли, что в его доме будет жить кто-то посторонний, но ещё больше пугает то, что этот посторонний — альфа, один взгляд которого вызвал табун мурашек по коже и бунт в душе. Что за чёрт происходит с ним? Юнги не понимает. Тридцать три года он жил в относительном спокойствии, которое дало трещину за один день. Хосок идёт следом, молчит, внимательно слушая наставления главного омеги, но не может заставить себя сконцентрироваться полностью на словах. Яркие красные волосы привлекают его внимание куда лучше. Взгляд, полный мудрости и необъятных просторов души, цепляет каждый раз, когда омега смотрит на него, и Хосок ничего не может с собой поделать. В его голове мелькает призрачной надеждой мысль, предположение, слишком красивое и, кажется, несбыточное, но, чтобы проверить, он должен коснуться омеги. — Ты меня слушаешь? — Юнги раздражённо поворачивается и хмурится. — Что, если мы истинные? — в лоб спрашивает Хосок, не желая тянуть канитель. Омега растерянно моргает, замерев от наглости чужака, и невольно делает шаг назад. В нос бьёт уверенный запах полыни, пока сам Юнги старается перекрыть его своим. «Словно в персиковом саду», — думается альфе, когда он делает шаг навстречу, не позволяя увеличить между ними расстояние. Одно касание, и ответ найдёт себя сам. Будет ли покалывание на коже и бабочки в животе? Завоет протяжно зверь внутри и пронесётся перед глазами их будущее или же они ничего не почувствуют, поняв, что это было ошибкой? — Не неси чепухи, — Юнги выставляет ладонь в предупреждающем жесте и опасно щурит лисьи глаза. Хосок не может заставить себя отвести взгляд. Этот омега… он так сильно приковывает к себе внимание. Совсем не хочется сопротивляться желанию зверя. — Позволь мне просто коснуться тебя, — просит альфа и вздыхает, когда слышит рычание. — Не смей ко мне подходить, — сквозь зубы цедит Юнги. Чувствует, как острые клыки рвут кожу, и сглатывает железный вкус крови. — Твоя комната дальняя по коридору, — совладав с эмоциями, произносит. — Моя в противоположном конце. Подойдёшь ближе, чем на метр, и я оторву тебе твои причиндалы. Хосок мягко усмехается, когда Юнги буквально срывается с места, захлопывая дверь в свою спальню. Альфа остаётся один в чужом доме, пропитанным персиками, и вдыхает поглубже, насыщая лёгкие приятным ароматом. — Не сегодня, — шепчет под нос. Ничего страшного. Хосок привык к трудностям.:
Это возникает так же внезапно, как и всё в последнее время. Юнги смотрит на смеющегося Чимина на площади, на которого с разбегу прыгает серый волчонок, весело вылизывая розовым языком лицо, и взглядом опускается на простенькую белую рубашку, которую омеге принёс Тэхён. Она совсем старая и потрёпанная, потому что никто не успел бы сшить красивую одежду за пару дней. Никто и не думал об этом, занятый своим делом. Остальные омеги, идущие сегодня вечером под венец одеты красиво: ткань струится по молодым телам, блестит расшитыми камнями и делает изящных юношей похожих на ангелов. Чимин на их фоне меркнет из-за скромной одежды, но, кажется, и внимания на это не обращает, продолжая валяться на холодной земле, пока маленький пушистый оборотень резвится вокруг него, толкает мордочкой под руку, помогая подняться, и снова валит с ног под заливистый смех омеги. За Чимином помимо Юнги наблюдает Хосок, стоящий поближе. Он с отцовской любовью смотрит на младшего брата и качает головой, шутливо стучит по белоснежной макушке, прося не пачкать одолженную одежду, на что Чимин резко спохватывается и поднимается на ноги, отряхиваясь от сухих веточек. — Так вот ты какой, Чинсу, — альфа садится на корточки и гладит волчонка за ушком. — Спасибо, что помог моему брату, малыш. Можешь просить у меня всё, что захочешь, в качестве благодарности. Тёмные глазки щенка забавно округляются, и Чинсу медленно обращается, садясь голой задницей на землю. — Так вы тот самый Хосок? — удивлённо спрашивает. Чимин снимает с себя лёгкий плащ и укрывает ребёнка, чтобы тот не замёрз. — А ведь вы действительно очень похожи, — задумчиво бубнит Чинсу. — А как вы нашли Чимина? Омега переводит любопытный взгляд на брата. Ему тоже интересно. Хосок только плечами пожимает, садясь на скамейку рядом, и подзывает младших. Подготовка закончилась, и оборотни постепенно собираются на грандиозное событие. Молодые омеги пока прячутся по домам, нанося последние штрихи в одежде и лёгком макияже, альфы собираются в небольшие компании и громко разговаривают, смеясь и иногда выпивая выставленное вино. Небо принимает апельсиновый цвет с розовыми всполохами перистых облаков. — По запаху, — легко отвечает альфа, положив руку на плечи младшего брата. Чинсу садится рядом с другой стороны и внимательно смотрит на взрослого, приоткрыв рот. — Чимин пахнет не так, как остальные. Я просто шёл туда, когда меня тянуло, и оказался здесь, на севере. — Чимин пахнет снегом! — уверенно произносит Чинсу, поймав два изумлённых взгляда. — Что? — Многие говорят об этом, но я не совсем понимаю, — Чимин ведёт плечом и по привычке тянет носом, чувствуя аромат еды, стоящей на столах. Не признается, что на самом деле хочет вновь почувствовать хвою, только пока не слышит её. Чонгук ещё не пришёл. — Я слышал о снеге, — Хосок задумывается, вспоминая рассказы отца. Альфа тогда совсем маленьким был. — Что-то вроде белого холодного дождя. — Звучит не очень, — смеётся Чимин. — Вы никогда не видели снега? Его не бывает на Юге? Братья качают головой. Чинсу присвистывает и спрыгивает со скамейки, когда слышит зовущий голос папы. Снова потерял щенка в толпе. — Тогда для вас праздник будет особенным! — бросает напоследок, убегая к родителю. — Я потом расскажу вам, обещаю. Чимин с Хосоком машут на прощание альфочке и одновременно вздыхают, посмеявшись. У них разница в возрасте в десять лет, но это не мешает им быть очень близкими друг другу, по крайней мере, в последнее время. Омега порой думает, что, если бы брат был рядом в тот день, может быть, удалось бы избежать метки. Они так и не поговорили об этом до сих пор. Не было времени. — Ты любишь его? Чимин вздрагивает от вопроса и отводит взгляд. Любит? Слишком громкое слово для чувств сейчас. Чонгук хороший, приятный в общении, понимающий, умный, красивый, комфортный, он… потрясающе целуется и так тепло обнимает, словно держит в руках не омегу, а настоящее сокровище. От его улыбки, даже уставшей, у Чимина внутри что-то щекочет, и каждый раз зверь замирает, когда они лежат в кровати, отделённые сантиметрами друг от друга. Хосок наверняка знает о метке. Оборотни должны были ему рассказать об этом. Чимин закусывает губу до крови и напряжённо стучит пяткой по земле, сжимая кулаки на скамейке. — Не всё так просто, — шепчет, бегая глазами по толпе. Альфа не настаивает на подробностях. Понимает, что сейчас не стоит обсуждать прошлое, но чувствует необходимость прояснить хотя бы малую долю всей картины. Он накрывает своей рукой спину омеги и гладит, привлекая внимание. Снова этот затравленный взгляд и страх сделать неверный вздох. Хосок с болью смотрит на младшего брата и тянет к себе, загребая в объятия. — Мне жаль, что так вышло, — шепчет в макушку, чувствуя, как маленькие ладошки обнимают в ответ, — но судьба дала тебе второй шанс, Мин-и. Не упусти эту возможность. — Что, если я всё испорчу? — тихо звучит в грудь. Чимин боится потерять то хрупкое подобие счастья, которое теплится в сердце от каждого даже самого незначительного контакта со своим истинным. — Я не выдержу разочарования в его глазах, Хо. — Этого не будет, — альфа жёстко чеканит, взяв брата за плечи, и смотрит в глаза. — Ты не прижился в прошлой стае, но эта, — он кивает на площадь, смеющихся молодых оборотней и бегающих вокруг столов детей, — она так похожа на тебя, Мин-и. На твою семью. Настоящую. — А что насчёт тебя? — Чимин хмурится, сглотнув ком в горле. — Ты не скучаешь по дому? — Они не семья мне больше. Воспоминания ужасной ночи до сих пор преследуют в кошмарах. Всё словно вперемешку: непонимание, страх, злоба и отчаяние. Альфа, узнав, что его стая сделала с младшим братом, сломался. Не мог поверить в жестокость оборотней, с которыми прожил всю свою жизнь, не мог заставить себя оторваться от безумных улыбок на лицах, покрытых сажей и грязью, потому что «Чимин ушёл, и больше не будет беды». Хосок сам отрёкся от стаи и бросил все силы на поиски брата. Он бродил по незнакомым местам, шёл, игнорируя боль в лапах и ногах, и молил Луну, Природу и Предков лишь об одном. Чтобы его маленький Чимин, единственная оставшаяся родная частичка, оказался жив. Его молитвы были услышаны. А клеймо… это неважно для него. Понадобится, он примет удар на себя и станет изгнанником вместо брата, лишь бы только тот наконец почувствовал себя на своём месте. Хосок не может думать о плохом, когда видит, как младший улыбается и смеётся беззаботно, не боясь расправить плечи и быть собой — достойным счастья. Хосок проводит рукой по белым завивающимся прядкам и немного тянет в сторону, слыша тихий смешок омеги. — Волосы цвета морской пены, — тихо пропевает, встречая задорные огоньки в ответ, — глаза, подобные морю. — Жемчужная кожа, — Чимин тычет пальчиком в щёку брата, вызывая улыбку. — Моя маленькая луна, — шепчет альфа, сморщив нос. Он на секунду поднимает взгляд и видит поверх белоснежной макушки приближающегося в их сторону омегу. — Самый красивый на всём свете, — заканчивает. Чимин сдерживает улыбку. Воспоминания о родителях приятно греют сердце. Их совместные вечера после тяжёлой работы, смех и улыбки, когда все были счастливы. Пятилетний омега возвращался с разбитыми в кровь коленками и красным носом, а папа поднимал на руки и целовал в щёки, напевая нескладные стихи. Отец подхватывал в шутку дующегося Хосока и присоединялся к любимому, неуклюже танцуя под детский смех и привычное бурчание старшего сына. — Не помешал? — Юнги оказывается рядом неожиданно для Чимина, и тот солнечно улыбается, покачав головой. Хосок таким расслабленным не кажется: смотрит в упор, жадно запоминая каждую мелочь плотно засевшего в голове омеги. — Я заберу Чимина на некоторое время? — ради приличия спрашивает и тянет за запястье к себе. Омега послушно поднимается и коротко машет старшему брату. — Нужна помощь? — интересуется провидец. Юнги мотает головой и ведёт за руку к себе домой. — Ты наверняка заметил, что наши омеги наряжаются во всё белое на свадьбу, — начинает, открыв дверь, и, не дожидаясь Чимина, идёт в свою комнату, доставая кое-что из сундука. Младший кивает, внимательно слушая. — Чем краше рубашка, тем лучше. Обычно её шьют родители омеги в качестве благословения, и это дело не быстрое, некоторые начинают с самого рождения сына, с каждым годом добавляя всё новые и новые камни или вышивки. Такова традиция, — Юнги опускается на колени и, затаив дыхание, вытаскивает белоснежную рубашку, показывая Чимину. Омега не сдерживает восторженного вздоха. Тонкая, почти прозрачная атласная ткань красиво струится вниз. На груди кропотливо вышита красная роза, чей бутон украшен тёмными и серебряными минералами, вшитыми прямо в лепестки. Камни собираются в россыпь подобно звёздам на рукавах и спускаются на самую кромку, исчезая внизу. — Потрясающе, — шепчет Чимин, одёргивая свою же руку в попытке коснуться. — Ты наденешь её на свою свадьбу? — с искренним восторгом спрашивает, вызывая у Юнги печальную улыбку. — Не совсем, — старший омега подходит ближе и вручает в руки оторопевшему рубаху. — Я дарю её тебе, Чимин-а. — Ч-что? — Чимин непонимающе хлопает глазами, переводя взгляд с лица омеги на рубашку. — Нет-нет, я её не возьму. Это же для тебя шил твой папа, — упрямо качает головой, пытаясь отдать обратно, но Юнги прячет руки за спиной и делает шаг назад. — Меня не интересует брак и вторая половинка, — уверенно отвечает. — Я никогда не влюблялся и не собираюсь даже думать об этом. Слишком много дел помимо. — Но вдруг однажды ты передумаешь? — Чимин не оставляет своих попыток, неловко стоя с вытянутыми руками. Боится сжать ткань в руках и испортить ручную работу, поэтому выглядит, как деревянная игрушка, по струнке выпрямив спину. — Это неправильно, Юнги, она твоя. — Я хочу благословить тебя, как своего сына, — старший омега прикрывает глаза, когда слова всё же вырываются. — У тебя нет родителей, которые бы сшили такую рубаху, но я уверен, они были бы счастливы, видя тебя сейчас. В новом доме, где тебя примут таким, какой ты есть. Позволь мне исполнить их волю и подарить тебе эту одежду в качестве символа благословения. — Юнги… — Чимин чувствует, как мурашки бегут по коже от услышанного. В глазах начинает щипать от воспоминаний, и слабая улыбка просится на губы. Он видит решимость в тёмных глазах и подаётся вперёд, крепко обняв старшего. — Спасибо. — Ты заслужил, — тихо отвечает и резко отстраняется. — Мой папа обожал шить, поэтому кроме рубахи ещё есть штаны. Так что быстро переодевайся. Времени осталось совсем немного.:
Белый цвет для северных оборотней является счастливым — это символ снежной зимы и морозов, которые защищают своих волков, цвет Природы в пик её красоты, Луны и звёзд, присматривающих за ними с небес. Олицетворение чистоты и непорочности. Поэтому молодые омеги всегда одеты в белые одежды на свадьбе. Они как посланники трёх свидетелей, знаменующих начало зимы и благословляющих стаю. Чонгук наблюдает за веселящимся народом на площади и отпивает немного вина из деревянного бокала, в толпе выискивая белокурую макушку. Карман жжёт кожу, и альфа время от времени проверяет наличие кольца внутри. По традиции отцы для своих сыновей вырезают любое украшение, которое после альфы отдадут будущим мужьям. Символ благословения с противоположной стороны. Отец Чонгука и Сокджина не успел принять участие в традиции, поэтому братья сделали всё сами, на свой вкус. И прямо сейчас лекарь нервничает, потому что не уверен, понравится ли Чимину кольцо, над которым он корпел последние несколько дней. Всё было так сумбурно и быстро, что альфа толком не может сосредоточиться. Он обколол себе все пальцы в процессе и истрепал нервы Юнги, бегая к нему за советом при малейшей заминке, а теперь вытирает вспотевшие ладони о широкие штаны, стараясь успокоить беснующегося внутри зверя. Тот жаждет увидеть своего избранника и каждый раз жалобно скулит, не находя истинного в толпе. — Мин-и отлучился с Юнги, — Хосок встаёт рядом и незаметно забирает со стола печенье, закинув в рот. Он чувствует себя намного расслабленнее на фоне остальных. — Как твои дела? — альфа не поворачивается лицом, но старается быть дружелюбным. — Освоился в стае? Оборотень на это только смеётся, отпивая из бокала. — Тебе ведь всё равно на это. — Вовсе нет, — хмурится лекарь. — Мы просто неправильно начали знакомство. — Всё в порядке, — Хосок хлопает по плечу и, отвернувшись в сторону, вскидывает брови. — Вот они. Чонгук поворачивается сразу, как только его касается приятный мороз. И замирает на месте, когда видит идущего мягкой поступью Чимина. Чимина в невероятно красивом одеянии, идеально подчёркивающим фигуру: белый атлас волнами огибает тонкую талию и спускается вниз, переходя в белые такие же, как слегка растрепавшиеся волосы, просторные штаны. На груди знакомый почерк вышивки: алая роза, олицетворяющая плодородие и красоту Природы. Любимый цветок папы. И миллионы мелких камушков, обрамляющие рукава и живот, блестят подобно звёздам в ночи. Оборотни засматриваются на смущённого Чимина, который, найдя истинного глазами, прибавляет шаг, желая избавиться от лишнего внимания. Зверь альфы опасно рокочет, не желая делиться такой красотой с другими, но Чонгук мужественно держится, позволив себе лишь невесомо скользнуть рукой по узкой талии. — Привет, — медовым голосом произносит Чимин, останавливаясь в полушаге. — Никого красивее я ещё не видел, — шепчет Чонгук, сокращая расстояние. Он мягко оглаживает щёку и наклоняется, оставив лёгкий поцелуй на жемчужной коже, которая почти мгновенно розовеет. Не смог удержаться. — Юнги подарил мне свою одежду, — омега закусывает губу и встаёт чуть ближе, соприкасаясь кончиками пальцев с тёплыми альфы. — У тебя замечательный брат. — Да, — соглашается, взяв ледяную руку в свою. — И он бы не стал стараться ради того, кто этого недостоин.:
Хосок бросает время от времени взгляды на Юнги, который начинает обряд, стоит только солнцу спрятаться за линией горизонта. Музыканты тихо играют на инструментах, создавая нужную атмосферу, пока оборотни кучкуются, замыкая полукруг в центре площади. На выстланном ковре стоят четыре омеги, все босые и облачённые в белый, они внимают словам старшего и послушно склоняют головы в поклоне, позволив возложить на макушки цветочные венки. В северных землях растёт малое количество душистых бутонов, но оборотни научились справляться с этой проблемой: теплицы, занимающие огромные территории поселения, сохраняют нужные условия для роста абсолютно всех сортов растений, что позволяет наслаждаться вкусными фруктами, ягодами и овощами годы напролёт. В некоторых выращивают цветы, которые прямо сейчас мягкими лепестками касаются юношей. Юнги уделяет внимание каждому омеге, не позволяет себе выбирать любимчиков или обделять кого-либо. Для него они все равны, всех их он воспринимает как своих детей, несмотря на свой юный возраст. Ответственность, возложенная на хрупкие плечи вопреки словам неверящих в него, не сломала, придавив к земле. Омега не просто выстоял — он с достоинством продолжил переданное ему дело и довёл стаю до процветания своим грамотным и ответственным подходом. Все в поселении воспринимают его как родителя, даже те, кто старше его и опытнее. Когда с венками покончено, Юнги протягивает каждому деревянный кубок, наполненный до краёв родниковой водой, чтобы юноши отпили по одному глотку. Так они получают благословение от Природы. Омеги садятся на колени и устремляют взор к небесам, с замиранием сердца ожидая, когда облака рассеются и позволят увидеть им души великих предков. И это происходит спустя долгие минуты под ликование оборотней, когда сильный ветер разгоняет перистые всполохи, а звёзды мерцают на тёмно-синем небосводе. Так они получают благословение от Великих Духов. Юнги взмахом руки зовёт альф, и те встают каждый позади своего избранника, держа в руках украшение. Толпа расступается, открывая путь в сторону тёмного леса, музыка стихает, и поселение обволакивает шум Природы. Старший омега поднимает взгляд на россыпь звёзд и серебристый полумесяц и даёт знак музыкантам. Незамедлительно звучит три оглушающих барабанных удара, и омеги срываются в лес, придерживая цветочные венки. Альфы терпеливо ждут пару минут, когда оборотни начинают громко смеяться и кричать, аплодируя, и, стоит Юнги вновь подать знак, барабан оглашает последний удар. Волки обращаются в воздухе и начинают охоту на своих будущих мужей. Так они получают благословение Луны.:
Тэхён бежит, едва разбирая тропу в темноте, и не может избавиться от счастливой улыбки, словно застывшей на губах. Омега весь день провёл в нетерпении, занимая себя разной работой, лишь только бы перестать так сильно волноваться. Он ведь любит. Искренне и так сильно, что не верится. Раньше он и помыслить не мог о том, что когда-то встретит того, с кем жизнь обретёт новые краски. После смерти родителей он закрылся в себе, не желая никого подпускать, потому что зверь, слишком юный и маленький, боялся вновь потерять кого-то, кто станет дорогим сердцу. Сокджин стал настоящим спасением. Он словно чувствовал каждую эмоцию омеги и пытался помочь ему, вывести на эмоции и заставить выговориться, чтобы хотя бы немного стало легче. Он преследовал, доставал несмотря на то, что у самого была куча обязанностей и проблем, стоически терпел все обидные слова, тумаки, попытки оттолкнуть и в конце концов добился своего: Тэхён принял его, открылся и доверился. Он и сам не знает, в какой момент появились чувства более глубокие, чем просто тесная дружба, но сейчас, оборачиваясь на прошлое, омега понимает, что ничего не стал бы менять. Он больше не злится на судьбу, не прячет взгляда от Луны и не пытается заставить Природу забрать себя, утопая в Северном море. Ему подарили новый смысл жизни, и Тэхён готов. Он заливисто смеётся, когда его быстро настигают, подхватив за бёдра, и поднимают в воздух, кружа с завидной лёгкостью. Омега накрывает ладонями руки, его держащие, и спрыгивает на землю босыми ногами, от эйфории совершенно не чувствуя боли в ступнях. Джин перед ним запыхавшийся, нагой после обращения, но с одной вещью, которая приковывает взгляд. Альфа громко дышит и снимает с шеи амулет в виде вырезанного из дерева волка. Тэхён с глазами, полными любви и благодарности, позволяет своему мужу надеть на себя подарок и поднимает упавший венок, добровольно вручая его вожаку. — Наконец-то, — шепчет Сокджин, лбом прижимаясь ко лбу. — Я так люблю тебя, — на выдохе произносит, даже с закрытыми глазами видя квадратную улыбку на самых красивых губах. — Я люблю тебя, — вторит Тэхён, позволяя завлечь себя в дикий поцелуй.:
Чимин отрывается от других омег в середине леса, когда понимает, что сбился с пути. Он хотел оказаться поблизости к поселению, не слишком увлекаясь игрой, но, стоило ступить на территорию хвойного леса, как ноги сами понесли в сторону Северного моря. Омега и сам не знает почему, но его так манит вода. Её солоноватый бриз щекочет нос и завлекает как приворожённого, а Чимин не смеет противиться. Словно кто-то настойчиво зовёт его в попытке показать или, быть может… предупредить. Омега дёргается, когда грудную клетку прошибает болью, и теряет равновесие, упав на колени. В последний момент он успевает выставить руки вперёд и сдирает мягкую кожу ладоней, зашипев. Жмурится до белых вспышек под глазами и тяжело дышит, пытаясь прийти в себя. Слишком знакомое ощущение. Чимин всегда был чувствительным: к запахам, разговорам, ощущениям. Он смаковал каждый момент своей жизни с таким усердием, будто за любой мелочью кроется глубокий смысл, который непременно нужно разгадать. И эту медлительность, витание в облаках, оборотни ненавидели. По началу их просто раздражало, что ребёнок не может сконцентрироваться на чём-то важном, потом над ним начали шутить иногда по-злому, иногда по-доброму, но грань стёрлась, когда омега вырос и продолжил чудить. Он видел то, что не замечали другие, слышал то, что остальные игнорировали, чувствовал так, как никто другой. Он был лишним. Чимин сглатывает вязкую слюну и поднимается на ватных ногах, продолжая идти в сторону моря. Венок сжат в напряжённых руках, и волк внутри обеспокоенно мечется, предчувствуя опасность. На долю секунды омеге кажется, что кто-то за ним наблюдает, и он пугается своих мыслей, вскрикнув. Хочет обратиться, но ничего не выходит. Зверь отказывается выходить наружу, приученный сидеть взаперти, и омега, дрожа от страха, прижимается к кроне толстого дерева спиной, шепча в голове и вслух одно и то же: — Чонгук… Чимин крупно вздрагивает, когда из-за густых зарослей медленно выходит угольно-чёрный волк. Его тёмные, затягивающие глаза смотрят прямо в душу, лапы бесшумно передвигаются по земле, забирая под когти клоки. Любой бы на месте омеги испугался, но Чимин ничего кроме облегчения не испытывает. Он доверительно тянет руку к большой морде, но волк действует быстрее — наклоняется грудью к земле и склоняется в поклоне, вызывая табун мурашек. Вот так, в зверином обличии, без слов Чонгук показывает свою верность, ложась в ногах хрупкого омеги. Отдаёт всего себя без остатка. Чимин моргает часто и опускается на колени следом, пальцами зарываясь в густую жёсткую шерсть. Прикрывает глаза на мгновение и чувствует уже горячую кожу под ладонью. Чонгук оказывается в опасной близости, а омега старается изо всех сил не опускать взгляд ниже плеч, неминуемо краснея. Словно сам себя загнал в ловушку. Альфа цепляет тонкое запястье и молча надевает на безымянный палец керамическое кольцо белого цвета. Блестящее, собирающее на идеально гладкой поверхности блики Луны, словно вбирая её силу и могущественность, оно идеально ложится на ледяную руку, скрепляя их союз. Чимин выдыхает, позволив себе улыбнуться, и протягивает лекарю потрёпанный венок, соглашаясь. — Я люблю тебя, Мин-а, — едва слышно произносит Чонгук, и его слова находят отклик в израненном сердце. Чимин подаётся вперёд, позволяя перенести себя на колени, седлает бёдра, чувствуя жар чужого тела, и обхватывает руками шею, остановившись в сантиметре от манящих губ. — И я… — шепчет, когда Чонгук водит кончиком носа по щеке. — И я люблю тебя. Альфа опускает руки на талию, забирается под рубаху и гладит поясницу горячими руками, вжимая в себя податливое тело. Он не торопится, даёт время привыкнуть к себе и, только когда Чимин сам льнёт ближе, целует. Напористо. Жадно. Дико. Омега сбивает дыхание и нетерпеливо ёрзает на бёдрах, создавая дразнящий контакт, позволяет рукам Чонгука исследовать своё тело в темноте ночи и молится сам себе о том, чтобы хотя бы сейчас забыть о метке. Он чувствует, как в области груди жжёт, но это далеко не клеймо. Это сердце беспокойно бьётся, теряясь в новых ощущениях, это зверь, который впервые почувствовал ласку и страсть. Чонгук широко мажет языком по шее, собирая вкус первоснежья, царапает выступившими клыками, мечтая пометить территорию, дразнит, чувствуя нарастающее возбуждение, и поднимается на колени, удерживая истинного на весу. Омега внутри пищит от восторга, когда альфа с лёгкостью встаёт, припечатывая его спиной к дереву. Откидывается, открыв шею, подставляется под поцелуи-укусы и чувствует, как по бёдрам стекает смазка, пачкая голый торс Чонгука. Становится неловко, стыдно, хочется спрятать взгляд и сбежать, но темнота ночи скрывает, сглаживает и даёт возможность насладиться долгожданной близостью. Чонгук ведь не увидит? Чонгук оттягивает ворот рубахи и несдержанно кусает за ключицу, вырвав громкий всхлип, тянет ненужные штаны на омеге вниз и проводит пальцем по влажному входу. Чимин стонет, чувствуя руки в том самом месте, и лбом упирается в плечо альфы, когда тот входит одним пальцем, разрабатывая стенки. Мир сгущается до единой точки, концентрируется на ощущениях внизу, пока провидец, теряя связь с реальностью, смыкает челюсти на жилистой шее. На языке появляется железный вкус крови. Чонгук низко стонет на ушко, сильнее вжимая в дерево, и вводит два пальца, растягивая до умопомрачения истинного. Чимин жалобно хнычет, зализывает метку, словно пытается извиниться за порыв, и громко вскрикивает, когда Чонгук нащупывает заветную точку, надавив. — Гук-а, — всхлипывает, покрывая мелкими поцелуями свежую метку, — пожалуйста… — Потерпи ещё немного, маленький, — отвечает альфа, добавляя ещё один палец. Чимин мычит, пытаясь насадиться самостоятельно, и недовольно кусает за плечо, когда пальцы резко выходят, оставив после себя неприятную пустоту. Хочется ещё ближе, чтобы не просто тело к телу, а душа с душой. Природная связь, эта невидимая нить обволакивает истинных, увеличивает ощущения в сто крат и позволяет в высшей степени получить удовольствие от близости. Спину царапает неровная кора дерева, пока полумесяц, как единственный свидетель их единения, слабо освещает лица, едва пробираясь рассеянным светом сквозь паутинки ветвей. Чонгук опускает омегу на ватные ноги, поворачивает к себе спиной, вынуждая схватиться за дерево, как за спасительную соломку. Чимин хнычет, ударившись лбом, отчаянно желает альфу внутри себя и почти рычит, когда перестаёт ощущать тепло сзади. А в следующий момент давится воздухом, стоит Чонгуку опуститься на колени и, сжав округлые бёдра, провести по влажному входу языком, собирая смазку. Громкий стон срывается с губ, и Чимин скулит от новых, сводящих с ума ощущений, когда Чонгук широко вылизывает его, толкаясь языком внутрь. Омега ведь хотел почувствовать его там? Пальчики на ногах сжимаются, всё тело дрожит от удовольствия. Альфа отстраняется на доли секунды лишь для того, чтобы немного подуть на комочек мышц, призывно сжимающихся от холода, позволяет себе поцарапать острыми клыками ягодицу, оставив красный след, пока рукой скользит по низу живота, сжимая прижатый, пропитанный возбуждением член омеги. Чимину безумно неловко от их позы, от того, что это происходит прямо здесь, в тёмном лесу, так по-звериному, но то, что делает с ним Чонгук, опьяняет лучше любого вина и хмеля. В голове образуется туман, пока внизу гудит от желания. Рука лекаря размашисто проводит вверх-вниз по стволу, большой палец массирует головку, пока Чимин прикусывает ребро ладони, чтобы не сорваться на крик, в то время как Чонгук продолжает исследовать вход языком, проникая кончиком внутрь. Он не сдерживается и больно кусает за ягодицу до выступивших капель крови и сорванного вздоха наверху. Свободной рукой скользит по внутренней стороне бёдер и надавливает, прося раздвинуть шире, чтобы вновь наполнить нутро умелыми пальцами. Чимин поскуливает и, замерев на мгновение, кончает, появившимися когтями впиваясь в кору сосны. Альфа поднимается на ноги, напоследок поцеловав одну из половинок, и поворачивает к себе порозовевшего Чимина, прижимая ближе. Тот прячет взгляд, оглаживая широкие плечи, и послушно опускается на землю, оторвавшись от дерева. Чонгук укладывает его спиной, ставя по обе стороны руки, сам оказывается меж разведённых стройных ног, позволив почувствовать своё желание. Он прижимается бёдрами к бёдрам и наклоняется, затягивая опухшие губы в очередной поцелуй. Сейчас им всё равно на то, что земля влажная и холодная, что белоснежная одежда омеги испачкается и вряд ли будет возможность её отстирать, вернув первоначальный кипенно-белый цвет, что вместо того, чтобы дойти до дома, они занимаются любовью прямо на Природе, не в силах оторваться друг от друга. Чимин думает только о сильных обжигающих руках и дышит сгустившимся запахом хвои, насыщая им лёгкие. А Чонгук не может оторваться от исследования такого желанного тела. Чимин красив до умопомрачения, в нём природная грация и безмятежное спокойствие. Он не пылкий, не взбалмошный и не ребёнок, совсем нет. В глазах цвета моря альфа видит только силу, которая пока ещё дремлет. В них столько притягательной темноты и загадок, которые подобно морскому шторму плещутся внутри. Чонгук не просто хочет Чимина, он желает его всего: и тело, и душу, и сердце. Им ещё через столько нужно пройти, но даже сейчас, находясь в самом начале совместного пути, альфа понимает, что любит. Чонгук спускается поцелуями и задирает белоснежную одежду. Месяц скрывается за облаками, погружая лес в ночной мрак, и Чимин облегчённо выдыхает, на периферии сознания понимая, как сейчас рискует. Он не позволяет снять с себя рубаху полностью, но не останавливает своего альфу от приятных ласк. Тот проводит мокрую дорожку поцелуев по рёбрам, пересчитывая пальцами, целует впалый живот, прикусывая кожу в самом низу, стимулирует поднимающийся член свободной рукой и припадает к одному соску, очерчивая ореол языком. Чимин запускает пальцы в тёмные волосы и выгибается в пояснице, сокращая без того мизерное расстояние между ними, касается своей прохладной кожей, обжигаясь о горячий торс альфы. Вторая волна возбуждения накрывает незамедлительно. Чонгук целует и целует, сбивая напрочь дыхание, ласкает неторопливо, но со всей дикостью. Альфа отстраняется от обласканной груди и вновь завлекает в мокрый поцелуй, отвлекая. — Гук-а, — шепчет в перерывах омега, — пожалуйста. Чонгук позволяет себе оторваться на секунду и заглядывает в помутнённые от желания синие глаза. Чимин под ним смотрится великолепно: разгорячённый, желанный и просящий. Альфа низко рычит и, положив руку на мягкое бедро, приставляет к влажному входу головку. — Будет больно, — хриплым голосом предупреждает, утыкаясь носом в шею. Собирает запах мороза и целует в пульсирующую жилку. Ему так хочется поставить метку, но он боится поторопиться, испугав омегу. — Ну же, — хнычет Чимин. Ему всё равно, он так сильно хочет Чонгука. Альфа проникает внутрь, двигаясь медленно и плавно, чтобы не травмировать, слышит, как омега тихо стонет на ухо, царапая спину, пока сам слепо тычется в шею, борясь с соблазном. Он двигает бёдрами, толкаясь глубже, входит почти наполовину и рычит, когда Чимин сильно сжимает его внутри, привыкая к ощущениям. — Мин-а, — низко рокочет, и омега слушается, без слов понимая просьбу. Расслабляется, и альфа, вовлекая в глубокий поцелуй, резко толкается на всю длину с первого раза попадая по простате. Чимин громко стонет прямо в губы, зажмурившись, ловит под веками взрывы салютов и запрокидывает голову, открывая вид на вспотевшую шею. Чонгук сглатывает, мазнув языком по жилке, острыми клыками царапает кожу и начинает ускорять темп, выбивая из омеги стоны и всхлипы. Лес отражает эхом шлепки голых тел и каждый вздох истинных, прячет в листве два тела, сливающихся в близости, и позволяет своим детям наслаждаться подарком судьбы. Связь между ними становится крепче, образуется между зверями внутри, и Чонгук словно видит белоснежного волка с глазами, скрывающими в себе самые холодные ветра Севера. Чимин скулит, рвано дышит и жмурится от ощущений. Альфа вбивается в податливое тело быстро, громко, сильно, и омега не выдерживает, изливаясь на их животы во второй раз. Чонгук продолжает фрикции и, оказавшись на пике, замирает, кончая. Семя приятным теплом разливается внутри, и Чимин с наслаждением выдыхает, когда альфа лбом упирается в его плечо. Они остаются в таком положении, нормализуя дыхание, пока сердца бешено стучат в унисон. На Чимине по-прежнему белая рубаха, и это единственная преграда, отделяющая их тела друг от друга. Чонгук порывается её снять уже во второй раз, но омега перехватывает его руки, затягивая в ленивый поцелуй. Внутри приятно пульсирует набухающий узел, и разум постепенно возвращается.:
Юнги улыбается, встречая новые семьи, чьё рождение празднуют сегодня оборотни. Пары возвращаются из леса, встречаемые громкими соплеменниками. Веселье продолжается. Флейты и лиры сплетаются в красивом звучании, музыканты играют громко и весело, задавая атмосферу, пока волки кружатся в танце, пьют вино и едят вкусные закуски. Дети, которым родители разрешают не спать всю ночь, веселятся ещё больше, бегают, путаясь под ногами, играют в игры и гадают, когда пойдёт снег и они смогут выйти в лес поохотиться со взрослыми. Чонгук приносит уставшего Чимина на спине, стараясь идти тише, чтобы сильно не трясти почти уснувшего омегу. Воронóй волк останавливается перед старшим и склоняет морду в уважительном поклоне. Так же поступают идущие позади пары. Вожак со своим мужем пришёл раньше всех и, получив позволение старейшины, отправился домой. Лекарь бы хотел остаться на празднике, но истинный, кажется, уже крепко сопит, пуская слюни на густую шерсть, поэтому альфа направляется в их дом. Юнги, проведя ладонью по меху на прощание, провожает взглядом в миг повзрослевшего брата и чувствует, как улыбка сползает с лица. В груди свербит от пар, смотрящих друг на друга влюблённо и преданно. Омега никогда такого не испытывал за все тридцать три года своей долгой жизни. Веселье сегодня словно обходит его стороной, и даже музыка не размягчает каменное сердце. Юнги, зная, что его работа окончена, оставляет поселение и движется в сторону тёмного леса в надежде на уединение. Он совершенно не чувствует на себе пристального взгляда, который тихо сопровождал его весь вечер. Омега отходит достаточно далеко от поселения, чтобы скрыться за чёрными стволами деревьев, слышит журчание никогда не замерзающего ручья вдалеке и неспешным шагом движется в его сторону. С каждым годом, с каждым проведённым обрядом на душе становится тяжелее. Словно улыбки на молодых лицах, полные счастья, булыжниками оседают на Юнги. Он искренне рад за каждую новую семейную пару, но собственный зверь, маленький, обиженный на тех, кто заставил стать сильным, пожертвовав ради этого своей молодостью и жизнью, скалится от несправедливости. Судьба порой бывает жестока. Сначала она отобрала у Юнги родителей, возложив на плечи титанический груз ответственности, а после — лишила возможности завести собственную семью. Время не имеет любимчиков, оно в равной степени строго со всеми. Юнги уже слишком много лет, и порой из-за сильных стрессов его подводит здоровье, которое в первую очередь отражается на самом важном для омеги пункте. У него не было течек уже четыре года и, судя по ощущениям, не будет больше никогда. Юнги тридцать три, и он до сих пор ни разу не влюблялся. Его внутреннего зверя не тянуло к альфе, в животе не сводило тугим узлом влечение, а сердце не болело за избранника. Война отняла у омеги всё, что только могла, оставив только тело, которое из года в год продолжает существовать просто потому, что так надо. Даже его работа, которой он посвятил бóльшую часть своей жизни и ради которой пожертвовал всем, вскоре перейдёт в руки Тэхёну, омеге вожака, так, как это и полагается. И тогда Юнги останется один окончательно. Он ненавидел свои обязанности, ответственность, которая срослась в уродливый горб на спине, но раньше у него хотя бы была возможность забыться в рутине и не думать о затаённых обидах, теперь же судьба отнимет у него и это малое. Юнги проводит ладонью по кроне многовековой пихты и, закрепив нитки просторного плаща широким кольцом на шее, обращается, чувствуя, как вокруг шеи смыкается одежда. Небольшой секрет от старшего, который позволяет таскать с собой одежду в волчьем обличии. Плащ лишь немного мешает своим краем спадая то на один, то на другой бок, поэтому при беге можно запросто навернуться, но омега и не собирается торопиться. Он спокойно ступает мягкими лапами по земле и выходит на небольшую поляну в центре леса. Деревья здесь кругом обрамляют землю, на которой увядают последние в этом году цветы. В воздухе неминуемо пахнет снегом, и оборотни с упоением ожидают зимы. Юнги надеется, что Природа смилостивится над своими детьми и порадует обильным снежным ковром. А ещё вернёт бегущую из леса дичь. Омега добирается до своего укромного уголка: огромное дерево, наклонённое к земле из-за сильного шторма. За толстым стволом можно легко спрятаться во время охоты, а прямо сейчас Юнги обращается, затянув плащ поуже, и умело забирается наверх, цепляясь за крепкие ветки. Он останавливается у самого пика и садится поудобнее, опираясь спиной о сук. Юнги запрокидывает голову и выдыхает тёплый пар, наблюдая за ярким полумесяцем в окружении звёзд. В такие моменты он чувствует себя менее одиноким. — Отец, — шепчет едва слышно, прижимая ногу к груди, — ты гордишься мной? Я защищаю младших и забочусь о стае, — омега не думает особо, о чём говорит. Его слова всё равно услышит только лес. При жизни отец не обращал на сына-омегу много внимания, пропадая в делах стаи. — Наши оборотни хорошо едят, — продолжает, в ответ слыша шелест листвы, — дети учатся в отстроенных школах, — ветер холодным потоком пронизывает до костей, и Юнги запахивает концы плаща сильнее. — Жаль только, я не подарю тебе внуков, как ты этого хотел, — глухо произносит. Глаза стекленеют, и в них вновь пустота, которую Юнги отчаянно прячет от всех. Больно. Обидно до выступающих слёз, но жаловаться омега себе не позволит. Эта роскошь ему недоступна. В конце концов счастье одного оборотня ради счастья всей стаи — звучит не так уж и плохо. Но почему выбор пал именно на Юнги? Омега не плачет — слёз нет. Он плакал очень давно, когда осознал, что не сможет обзавестись своими щенками, потому что опоздал. Бил себя в грудь, желая вырвать сердце, истерил и громил всё, что попадалось на пути, но только делал это тихо, внутри себя, чтобы никто не заметил. Сейчас ничего кроме смирения он не чувствует. — Джин-а и Гук-и нашли своих омег, — родители наверняка точно знают об этом, ведь Луна благословила детей сегодня ночью, но Юнги всё равно рассказывает об этом, как если бы отец и папа просто надолго куда-то уехали и вернулись домой. — Тэхён-и так вырос, — шепчет с теплотой в голосе. — Стал высоким, красивым и очень умным. Скоро начнётся его обучение, и я передам ему свои обязанности, — «И тогда моя жизнь потеряет свой ничтожный смысл». — А Чимин-а, — затихает, подбирая слова, — я знаю его совсем недолго, но для меня он уже стал родным. Надеюсь, вы приняли его в нашу семью, — он хмурится, чувствуя, как ломит поясницу, и приподнимается, чтобы поменять положение. — Он… — слово застревает в горле, когда Юнги замечает сверкнувший поблизости волчий взгляд. Омега замирает, прислушиваясь к шуму леса, и медленно оседает на дерево, вглядываясь в тёмные заросли. Нет, он точно кого-то увидел, пусть это и случилось на долю секунды. Хмурится, раздумывая. Вряд ли чужак, патрульные бы не пропустили мимо своих постов даже оленёнка. Все оборотни веселятся в поселении, разве что кто-то захотел так же, как и он, уединиться. В таком случае они бы пошли в другую сторону, более изученную. Вывод напрашивается сам собой, и он совершенно не нравится Юнги. Он всё ещё надеется, что ошибается, поэтому тянет носом и, когда чувствует, как полынь приятно оседает на кончике языка, щетинится, мгновенно раздражаясь. Это пепельноволосый альфа как заноза в заднице. Не даёт покоя и лезет в личное пространство, как будто Юнги ему родной. Омега бесится от одного только наглого взгляда и ничего кроме раздражения не чувствует. Казалось бы, вроде братья и так внешне похожи, но Чимин — маленький ангел, спокойный, как замёрзшее озеро, и тихий, а Хосок — мелкий щенок, который вьётся в ногах и надоедливо тявкает. Юнги никогда не ладил с детьми. Омега спрыгивает с дерева и поправляет съехавший плащ, руками растирая холодную кожу. Пора бы домой, но он больше не чувствует себя там комфортно из-за гостя, для которого по-прежнему нет свободного жилья. Подселить бы его к какому-нибудь альфе, делов-то, но почему-то Юнги об этом варианте пока не думает всерьёз. В целом потерпеть нужно ещё пару недель, когда молодняк достроит новый дом. Спасибо, что Хосок пропадает целыми днями на стройке, не позволяя делать всю работу за себя, и возвращается поздно ночью, но ведь всё равно они умудряются сталкиваться. В такие моменты воздух раскаляется от напряжения, и всегда спокойный Юнги едва сдерживается от настойчивого желания вырвать белоснежные волосы до последней прядки. Он громко рычит, когда из-за кустов выходит пепельный волк, и скалит выступившие клыки. Заехать бы по наглой морде хорошенько, чтобы выбить всю дурь из головы. Альфа послушно останавливается в нескольких шагах, сохраняя обговорённый метр, и обращается, возвышаясь над Юнги. — Какого чёрта ты преследуешь меня? — раздражается омега, отходя ещё дальше. — Я не поверю в то, что ты заблудился и случайным образом наткнулся на меня. — Я и не собираюсь врать, — Хосок хоть выглядит спокойным, но внутри горит не менее ярко. Он весь вечер не мог отвести взгляда от главного омеги. Все дни, что они знакомы, не может перестать думать о нём. Альфу гложет один-единственный вопрос, который он сразу же озвучил, и, честно, он не понимает упрямство омеги. Это ведь несложно. Всего одно касание. — Уходи, — Юнги не желает находиться в неприятной ему компании, поэтому отворачивается и ступает босыми ногами в лес, но нервно выдыхает, когда слышит шаги за спиной. — Оставь меня в покое! — развернувшись, восклицает и неловко запинается, когда Хосок оказывается в опасной близости. Альфа вытягивает руку, чтобы помочь удержать равновесие, на что Юнги как ошпаренный дёргается, споткнувшись о свою же ногу, и громко падает задницей на твёрдую землю. — Юнги-я, — оборотень тянется помочь, но одёргивает себя, когда в него летит мелкий камушек. Омега в отчаянии загребает попадающуюся под руку ветку и выставляет вперёд, взглядом показывая, что не стоит. — Почему ты такой упёртый? — устало вздыхает альфа. — Я ведь не собираюсь вредить тебе. — Ты мешаешь мне жить, — цедит Юнги. Слова неприятно отзываются в сердце Хосока, но тот терпит. — Разве это жизнь? — тихо спрашивает. — Думаешь, я не вижу, какой ты? Омега растерянно моргает, но быстро сбрасывает наваждение, хмурясь. Не хватало ещё лекции о морали прямо сейчас. Он поднимается на ноги и предупреждающе рычит на очередную попытку альфы сократить расстояние. — Не лезь ко мне, — жёстко повторяет. — Хочешь завести друзей, ищи их в стае. — А если я хочу подружиться с тобой? — Для любых отношений важна взаимность, Хосок, — он ловит пристальный взгляд сизых глаз и напрягается, отступив на ещё один шаг. — Прекрати заниматься ерундой и лучше направь свои силы на что-то более важное. — Для меня важен ты, — выдыхает альфа, покачав головой. Он не знает почему, но это правда. Юнги кажется своим, хоть и Хосок знает его несколько дней. Это странное, будоражащее предчувствие зверя внутри влечёт за собой столько разных предположений, и с каждым пройденным днём в душе беспричинно растёт уверенность. Истинность. Что, если они истинные? Это ведь так легко проверить. Старший поджимает губы, упираясь спиной в дерево. Опускает взгляд, чувствуя, как внутри запечатанное в камень сердце болезненно отзывается на слова альфы, и давит в себе эмоции по привычке. — Это пройдёт, когда повзрослеешь. — Мне двадцать девять. — Не годы определяют возраст, — хмурится Юнги. — А то, как ты их проживаешь. Возьми себя в руки и прекрати это ребячество, — омега не дожидается ответа: отворачивается и, обогнув дерево, перекидывается, сбегает. Снова. — Не перестану, — серьёзно отвечает альфа, даже когда красно-бурый волк скрывается среди леса.