Клеймо

Чонгук распахивает глаза и резко принимает сидячее положение. В горле сильно першит, отчего он заходится в кашле, стуча кулаком по груди. Лёгкие жжёт от чего-то, а в нос бьёт солёный запах… моря. Альфа хмурится и оглядывается — его окутывает темнота, в которой он ничего не может разобрать. Даже протянутой руки не видно. — Чим… — обрывается, когда в голову резко даёт боль, как если бы его ударили молотком в темя. Он инстинктивно зажмуривается и хватается за виски, теряя из-под ног землю. Тёплая вода мочит штаны и кофту. Чонгук открывает глаза и видит перед собой море. Но это не Северное, слишком спокойное и лазурное. Альфа громко дышит, опираясь коленями о мягкий песок, и с трудом садится, когда в глаза ударяет яркий солнечный свет. Но вместо того, чтобы привычно ослепить, он обжигает лицо и руки, словно языки пламени. Чонгук дёргается и падает, разбрызгивая солёные капли. — Чимин! — он слышит незнакомый голос сзади и поворачивается, увидев на берегу высокого омегу в лёгкой рубашке и тонких штанах. Тот, собрав руки козырьком, хмурится и смотрит куда-то вдаль. Чонгук прослеживает за взглядом и натыкается на белого волчонка, плескающегося в море. — А ну марш домой! — омега топает ногой и грозит пальцем, в ответ слыша дразнящее тявканье. — Пушистый засранец, — под нос бубнит, но альфа даже с такого расстояния слышит. Он непонимающе наблюдает за оборотнями, продолжая сидеть по пояс в тёплой воде. Шестерёнки начинают крутиться, и вместе с ними приходит осознание — это прошлое Чимина. Но как? Разве это возможно? Неужели связь истинных способна и на такое? Чонгук не пытается привлечь внимание взрослого омеги и выяснить, что происходит. Отчего-то он уверен, что не получится. Здесь он сторонний наблюдатель. И он пользуется этой возможностью. Волчонок поблёскивает белой шёрсткой и довольный гребёт лапками в сторону песчаного, такого же белого, берега. Стоит только ему добраться, как его за шкирку хватает взрослый и легонько шлёпает по опущенному хвосту. — А если бы течение унесло, дурачок? — возмущается папа и, подхватив щенка одной рукой, исчезает. Чонгука сносит волной, и он на секунду теряет равновесие, приземляясь на твёрдый деревянный пол. Бывший дом Чимина. Он понимает это сразу, когда в нос бьёт мороз и полынь. Вместе с ними улавливает два новых аромата: что-то солоноватое, как морской ветер, и холодящее. Кажется, мята. Лекарь видит всё семейство, собравшееся на диване. Отец сидит сбоку, а на его коленях устроился беловолосый омежка, держащий в руках большую для него книгу. Он водит пальчиком по строчкам и читает вслух, пока расположившийся рядом с мужем папа прикрывает глаза в полудрёме. На его коленях давно заснул альфочка. У отца волосы каштановые, у папы — белые, как сам снег. И детки тоже такие. Зато глаза взяли отцовские — такие же глубокие и синие. — И что, выходит, волки — это дети Луны? — Чимин ёрзает на коленях взрослого и поворачивается лицом, теряя интерес к книге. Альфа разморённо улыбается и кивает. — Дети Луны, Природы и Духов. — И они за всеми нами присматривают? — скептически уточняет малыш. Совсем ему не верится, что такое возможно. — Оборотней ведь сотни. — А звёзд тысячи, — отец треплет по мягким волосам и притягивает сына к груди. Он бросает взгляд, полный тепла, на спящего мужа и старшего сына и поглаживает по спинке волчонка. — Ты никогда не останешься один, Мин-и. Даже если вдруг нас с папой не станет, мы всегда будем приглядывать за тобой с небес. — Вы станете звёздами? — завороженно шепчет мальчик и слышит в ответ мычание. — И ты тоже, когда придёт твоё время. — Значит, ты сможешь увидеть всё наше поселение сверху, — раздумывает, поджав губы в трубочку. — А ты услышишь, если я тебе что-то отсюда скажу? — Конечно, — кивает отец. — Если тебе захочется, ты всегда сможешь со мной поговорить. И с папой тоже. — А вы со мной? — Чимин от нетерпения поднимает голову и своими детскими большими глазками заглядывает в отцовские. — Как же я вас услышу? Вы ведь будете так далеко от меня. — Ты услышишь нас вот здесь, — оборотень накрывает ладонью грудь сына, там, где маленькое сердце бьётся. — Мы всегда будем говорить отсюда. Чонгук подходит ближе, чтобы увидеть лицо отвёрнутого от него альфы, но следующий шаг проваливается сквозь пол, и альфа с замирающим сердцем оказывается в невесомости. Снова тьма и глухая тишина. Лекарь жмурится от набатом бьющей голову боли и резко падает, приземлившись на пыльную землю. Солнце нещадно палит, и испарина собирается на лбу. Рядом он слышит копошение и замечает подросшего Чимина. Мальчик стирает рукавом рубахи слёзы с красных щёк и сжимает в руке полевые цветы. Он смотрит на выцарапанное имя на надгробии и громко дышит, давя в себе всхлипы. Альфа всё понимает. Могила папы. Камень блестит на солнце, вокруг шелестит изумрудная листва, и воздух от жары плавится. Восьмилетний Чимин не позволяет себе плакать громко. Он задыхается от боли, слишком большой для него самого, и кусает кулак, тихо скуля. Чонгуково сердце больно отзывается на плач, и рука сама тянется к малышу. Хочется обнять, прижав к себе, спрятать от жестокого мира и позволить плакать так, как нужно, чтобы было громко, со всеми словами, которые малыш глубоко в душе хоронит, чтобы злость, обида и ненависть вырвались наружу, а не копились внутри огромным пластом, который омега за собой в будущее потащит. Пальцы ловят воздух, и Чонгук снова меняет местоположение. Его швыряют по прошлому истинного как потерянного щенка, бьют побольнее с каждым разом, словно в отместку за то, что сорвался. Альфа честно не понимает, каким образом это возможно, но он подумает об этом позже. Сейчас он видит, как мальчик сидит, спрятавшись в густых зарослях кустарника, и молча наблюдает за летающими бабочками. Крылатые отрывисто порхают, садятся на кору деревьев и мелкие цветочки, лакомятся пыльцой и наслаждаются своей короткой жизнью, а Чимин мечтает свою закончить. Чонгук чувствует, как постепенно сплетается с истинным. Он жмурится и видит смазанные картины, не понимает, что в них показывается, и резко оседает на землю, но вместо этого вновь оказывается в доме. Только в другом. Чимину уже пятнадцать. Он пустым взглядом смотрит куда-то сквозь, пока рядом копошится низкий омега с завязанным пучком светлых волос. — Неужели тебе было видение? — повторяет, раздражая. Омега и виду не подаёт, что слышит, что вообще здесь находится. Он в себе. — И что именно ты видел? Чонгук прикрывает глаза, гулко сглотнув. Угадал. Это робкое предположение родилось в сознании ещё во время похода после обронённых слов Хосока. Альфа сначала думал, что бредит, но поведение Чимина, его наполненные страхом глаза, а потом вопросы про снег, зиму и весну. Про холодную воду. «Ты провидец», — шепчет альфа и вздрагивает, когда взгляд Чимина из воспоминаний падает на него. Омега смотрит так же пусто, даже не удивляется вовсе. Наверное, привык. Чонгук чувствует, что это в первый раз, когда Чимин рассказывает постороннему о видении, но далеко не первый, когда видит их. — Хосок станет вожаком, — произносит непривычно отстранённым тоном, но омегу это не волнует. Тот удивлённо хлопает глазами. — Посев в этом году будет хуже, — продолжает, не отрываясь от Чонгука, — и волки. Незнакомые. — Незнакомые? — повторяет старший. — Странники? — Не знаю. — А охота? Что с охотой? Почему посев плохой? Неужели урожая не будет? У Чонгука от назойливого омеги голова пухнет, и он морщится. Чимин не меняется в лице. Он словно и не моргает даже. — Не знаю. Альфу подкидывает вверх. Он бьётся плечом о потолок и падает на землю. Солнце снова жжёт, и в глаза резко летит облако пыли, но Чонгук вовремя закрывает лицо руками. Он слышит глухой звук позади себя и поворачивается. «Чим-мин», — растерянно проговаривает, когда омега ударяется о ствол дерева спиной и падает на колени, не удержав равновесия. — То ли с ума сошёл, то ли всегда таким тронутым был? — перед ним на корточки опускается молодой омега. Наклоняет голову вбок и с мерзкой ухмылкой смотрит на побитого Чимина. У того лицо в мелких царапинах, на щеке расплывается розовым пятном след от пощёчины, а штаны порваны в коленках, пропитанные кровью. — Как тебе Ибóм поверил, одного понять не могу. Какой к чёрту провидец? Ты просто поехавший на собственных ночных кошмарах придурок. «Только попробуй!» — рычит Чонгук, когда омега замахивается, и его тело снова сковывают невидимые цепи, пригвождая к земле. Заставляют смотреть. Чимин глухо мычит, когда его со всей силы пинают в живот, сгибается пополам, схватившись за него руками, но не позволяет себе расплакаться. «Сука!» — Чонгук пытается вырваться. Бесполезно. Собственное тело не слушается, пока сердце пульсирует, сгустки крови выплёвывая. — Я тоже умею будущее предсказывать, знаешь ли, — омега отходит на несколько шагов и поднимает с земли булыжник, подбрасывая в руке. Чонгук рычит, всем телом извиваясь. — Вижу твою судьбу, — насмешливо продолжает, — радуйся. Скоро присоединишься к своему жалкому папаше. И он швыряет этот булыжник, не пожалев силы. Чимин давит вскрик боли, до крови прокусывая губу. Камень врезается в тело и оставляет после себя огромный синяк на боку. Чонгук со злыми слезами слышит треск костей. Он переводит взгляд на омегу и только сейчас замечает, что тот не один: рядом стоят ещё пятеро ровесников, где подавляющее большинство — альфы. «Чтобы вы все в аду горели», — цедит дрожащим голосом. Цепи в одночасье спадают, и Чонгук валится на землю, сразу ползя в сторону истинного, но не успевает — тот растворяется в воздухе вместе с пейзажем и оборотнями. Альфа оказывается в темноте снова. Он закрывает глаза и шмыгает заложенным носом, а после чувствует под ногами землю. В этот раз она холодная. Он сквозь страх и боль осматривается и видит Чимина, заходящего в дом. Не чувствуя преград, альфа поднимается и следует за ним, заходя внутрь. Омега уже стоит перед отцом. Тот хмуро оглядывает трясущееся тело, видит кровь на коленках и исцарапанное порезами лицо, но почему-то молчит. Чимин стоически выдерживает взгляд. Отец, опустив глаза, проходит мимо него. «Что ты делаешь?! — Чонгук пытается схватить оборотня за руку, но тот проходит сквозь него. — Твоего сына избили, придурок! Сделай хоть что-то!» — он кричит и кричит, но его слова дальше собственной головы не выходят. В дверях появляется Хосок. Взрослый и такой же хмурый. Чонгук, заметив знакомое лицо, спохватывается, надеется, что хоть старший брат поможет Чимину, а потом вспоминает брошенные слова в походе. Я не защитил его, когда он нуждался во мне. И Хосок словно в подтверждение уходит в свою комнату, даже не поприветствовав брата. Чимин стоит по середине гостиной и смотрит пустым взглядом на диван. В его воспоминаниях тепло. Чонгук чувствует. Там он видит счастливых родителей, кружащих на руках своих малышей. Ещё живой папа подхватывает младшего и с нежностью проводит по белоснежным волосам, целуя волчонка в щёку. — Волосы цвета морской пены, — пропевает мелодичным голосом, а потом пальчиком оглаживает брови. — Глаза, подобные морю. — Жемчужная кожа, — подхватывает отец, щекоча смеющегося Хосока. — Моя маленькая луна, — шепчет папа, прижимаясь лбом ко лбу сына. — Самый красивый на всём свете, — отец загребает альфочку в свои объятия и звонко чмокает в белую макушку. Чимин всё ещё стоит посреди гостиной и с разбитой улыбкой смотрит на призраков в своей голове. Чонгук подходит ближе и берёт за руку, но здесь он всего лишь форма воздуха. Ничего не выходит. От касания снова появляется боль, и альфу перекидывает в последнее воспоминание. Он мягко приземляется на сырую после дождя землю. Сердце начинает беспокойно стучать, и альфа спустя секунду чувствует полыхающий со всех сторон огонь: яркое пламя пожирает дома и лежащих на земле оборотней. Нет. Не лежащих. Мёртвых. Чонгук, громко дыша, осматривается, с ужасом понимая, насколько это похоже на его собственные воспоминания. Ему было десять, когда война ворвалась в его дом, и были убиты родители. Чимину было девятнадцать, когда родные волки ополчились против него. Альфа на негнущихся ногах движется к эпицентру криков и, проходя сквозь толпу, останавливается, стеклянными глазами смотря на того, кого силой удерживают сразу несколько альф и омег. Чимин сопротивляется, пытается вырваться, но ничего не выходит. Его пинают в живот ногой и заставляют обмякнуть. — Не надо! — кричит из последних сил, и Чонгук кидается к нему в надежде защитить. Его пальцы проходят сквозь мокрые от слёз щёки в попытках стереть влагу, руки не касаются тела, когда он обнимает своего омегу в надежде укрыть от обезумевших, и в своих бесполезных метаниях альфа упускает момент, когда к Чимину подходит грузный омега с заплаканным лицом и железной палкой в руке. — П-прошу, — провидец глотает слёзы и резко затихает, когда оборотень направляет раскалённую до красна печать на него. — Я… — Это всё из-за тебя, — говорит кто-то из толпы. — Ты навлёк на нас гнев Духов. — И ты накличешь беду снова, — поддерживают. Чонгук рычит на них всех, скалится, срываясь на скулёж, но никто его не слышит. Он по-прежнему на коленях перед Чимином стоит, пытаясь закрыть своей спиной, но проклятая палка проходит сквозь него и касается оголённой кожи. Омега кричит от боли, и этот крик проникает в душу истинного. Отпечатывается в сознании навечно. Кожа лопается от температуры, покрывается уродливыми волдырями, и теперь на его груди кровавым пятном образуется клеймо изгнанника, пока отчаянные радостно кричат. — Беды больше не будет! — Мы спасены! — Он получил по заслугам! «Чудовища», — сорвано шепчет Чонгук, пытаясь поднять мужа. Державшие его всё это время резко поднимают едва сохраняющего сознание провидца и тащат его к выходу из поселения. Альфа следует за ними, не желая отпускать истинного, но шаг снова проваливается, и Чонгук резко просыпается. Зрение восстанавливается. Альфа узнаёт свой дом и видит перед собой Чимина. Тот сидит на полу и глотает слёзы, неверяще смотря в ответ. — Мин-а, — выдыхает Чонгук, подрываясь, и обнимает, потому что наконец-то может. Он поклясться может, что это лишь малая доля всех прожитых дней, всей боли, которую Чимин в себе держит, но даже её хватило, чтобы сломать. Альфа отчаянно цепляется за мужа, вдыхая любимый мороз, гладит по белым волосам и прижимается к макушке губами, понимая, что теперь все кошмары позади. Теперь Чонгук рядом. Всё это время… Он всю жизнь был один. — Ты видел, — неверяще шепчет Чимин. Духи только что заставили его вспомнить своё прошлое и показали это Чонгуку. Они разрушили все планы и взяли судьбу в свои руки. Омега не верит. Они не могут быть настолько жестокими. — Ты всё видел, — повторяет сдавленно. — Ты… Чонгук, ты ведь… — Я буду с тобой, — обрывает альфа. — Всегда. Клянусь тебе Луной, Природой и Великими Предками. Никто больше не причинит тебе боли. Я их всех, — шепчет, целуя в волосы, — всех уничтожу. Каждого, кто только посмеет не так посмотреть на тебя. Всегда. Слишком громкое слово. Чимин зажмуривается и резко отталкивает мужа, поднимаясь на ноги. Он так не может. Столько боли пережить за свою недолгую жизнь лишь для того, чтобы его добила смерть истинного? Омега мотает головой и пятится. — Мин-а, — Чонгук поднимается следом и сокращает расстояние. — Теперь я знаю всё. — И ты принимаешь меня? — хрипит Чимин, резко отдёрнув край рубашки с такой силой, что та рвётся, обнажая уродливый шрам клейма. — Ты примешь меня с этим? С меткой, которой меня наградили мои бывшие соплеменники. Увидев которую, от меня откажутся и здесь. — Для меня это не имеет значения, — обрывает Чонгук. — Я заставлю всю стаю поверить нам. — У тебя не получится. — Тогда я уйду вместе с тобой, — вот так просто, без раздумий, без сомнений и какого-либо колебания. Чимин смотрит на решительного мужа и разбито улыбается. — Ты примешь меня, даже зная, что по моей вине умрёшь? — глухо спрашивает. — Мне плевать на это. — Зато мне не плевать! — кричит, не понимая, какого чёрта альфа так спокоен. — Я не смогу без тебя, Чонгук, как ты этого не понимаешь? Как я вообще могу быть рядом с тобой и позволять тебе жертвовать всеми ради меня, зная, что в конечном итоге ты из-за меня и погибнешь? Я люблю тебя, чёрт возьми, люблю больше жизни, — омега сглатывает горечь, опираясь рукой о стену. — Люблю так сильно, но моя же любовь тебя погубит. — С чего ты решил, что я умру? — Я видел. Дважды, Чонгук. — Вдруг ты неверно понял видение? Как с Хосоком, — альфа хватается за обрывок воспоминаний и делает шаг к застывшему мужу. — Что, если это нечто иное? — И ты предлагаешь мне поставить всё на это «если»? — Чимин зло смотрит сквозь пелену слёз и вздрагивает, когда Чонгук обнимает его. — Отпусти меня, прошу, — плачет, брыкаясь в любимых руках. — Я уйду, как должен был сделать изначально, и ты останешься жив. Чонгук, я умоляю тебя! — силы так быстро иссякают, и все эмоции шквалом летят на него. Чимин бьёт в грудь кулаками, совсем не жалея силы, кричит до сорванного голоса, а Чонгук молча терпит и прижимает к себе, когда ноги у мужа подкашиваются. — Без тебя смысла в жизни никакого, — шепчет на самое ушко, как делает всегда, и этот шёпот действует как успокоительное. Чимин обмякает в его руках. Он понимает, что Чонгук не остановится. Теперь уж точно. Духи только что запустили адский круг, в котором умрут оба, а Чимин сдаётся. Утыкается носом в шею и дрожащими руками обнимает, когда его подхватывают под бёдра и уносят в спальню, чтобы дать отдохнуть и окончательно успокоиться.

:

— Юн-и, пожалуйста. — Нет! — Ты ведь понимаешь, что рано или поздно, но тебе придётся отпустить его? — Не отпущу! Юнги вздыхает вместе со всей тяжестью, которая легла на плечи с появлением щенка в доме. Рыженький мальчик крепко вцепился руками и ногами в ногу альфы и повис на ней как маленькая гирька, не желая отпускать отца на охоту. Пришла очередь Хосока и его отряда отправляться в недельный поход, они будут третьими по счёту. Несмотря на то, что взрослые решили подойти к этому вопросу деликатно, предупредив малыша заранее, Юн продолжает упрямиться, словно в действительности верит в то, что сможет так отца задержать. — Юн-и, я вернусь через семь дней, это не такой долгий срок, — пробует Хосок, поднимая ногу с повисшим на ней волчонком. Омежка обиженно дует губы и продолжает мотать головой. Они понимали, что реакция ребёнка будет громкой и слёзной, ожидали соплей и красных глаз, но то, чтобы Юн намертво вцепился в альфу, не предугадал никто. Юнги останется с этим тихим демонёнком наедине на неделю, и не сказать, что это его не пугает. Как он справится с щенком один? Если Юну страшно по ночам, он бежит к Хосоку. Если Юн плохо ест, его кормит Хосок. Если Юну что-то нужно, он говорит об этом только Хосоку. Спрашивается, зачем им в этой семейной идиллии вообще Юнги? Щенок до сих пор его опасается, а после того, как Хосок заставил его извиниться, вообще стал молчаливым. — Долгий, — бубнит малыш, крепче обвивая ногу руками. — Просто возьми меня с собой. — Маленьким волчатам не место на взрослой охоте, — отвечает Хосок, наклоняясь, чтобы отцепить липучку. — Ты будешь только мешаться под ногами. Прямо как сейчас. — Не буду! — Юн дёргается, когда альфа пытается отвести его руки в сторону, и громко кричит, стоит только подошедшему сзади Юнги взять его за бока. — Пусти! Я пойду с отцом! — и вот она, истерика, которую они с ужасом ждали. Их милый одуванчик превращается в рыжую бестию, которая орёт так, что стены шатаются и разум медленно сходит с ума. Юнги отшатывается, испугавшись, а Хосок, наоборот, морщится от криков и строго смотрит на ребёнка. — Юн! — грозный тон заставляет малыша замолчать. — Прекрати истерику и отпусти меня. Если я не пойду на охоту, нам будет нечего есть. А ты разве не любишь кушать? — Я люблю тебя, — дрожащим голоском говорит мальчик. — А вдруг ты уйдёшь и не вернёшься? Как мои родители… — Юн затихает под конец фразы и невольно погружается в прошлое. В это тёмное место, в котором волчонок потерял дом и свою семью. — Вдруг ты умрёшь… — Юн-и, — беспомощно тянет Юнги. Ему тяжело видеть боль в детских глазах и этот страх, который не должен быть в ребёнке. Юну всего шесть лет, а он боится отпускать Хосока, потому что в сознании слова «уход» и «навсегда» стали неотделимыми. Такую травму не пережить и не забыть. Она будет рука об руку идти с тобой до конца твоей жизни и лишь изредка затихать, позволяя насладиться обрывочным счастьем. Юн не начнёт жизнь сначала в новом месте, слишком тяжелы прошлое и потери, с которыми ему пришлось столкнуться. Юнги, которому и без того сложно с этими маленькими оборотнями, окончательно теряет в себя веру. Это ведь не просто ребёнок. Это ребёнок, которого судьба заставила повзрослеть слишком быстро. Хосок с этим мнением не согласен. Он видит в малыше не просто пережившего трагедию, а сильного волка, который смог выстоять назло всем преградам. И сейчас Юн тоже может это сделать, его лишь надо немного подтолкнуть. Альфа накрывает дрожащие плечи руками и вынуждает посмотреть на себя. — Вытри слёзы, Юн, — он говорит строго, но в тоне всё равно слышится теплота, без которой Хосок просто не может, когда дело касается рыженького щенка. — Ты предполагаешь самый ужасный исход, и это неправильно. Думаешь, если я уйду, то непременно умру? — в ответ получает робкий кивок и показательно хмурится. — Глупости это всё. А ты ведь мальчик совсем не глупый. — И что тогда? — Юн шмыгает заложенным носом и отпускает одну руку, вытирая ей слёзы. Отец сказал не плакать. — Надежда, малыш, — ободряюще улыбается Хосок. — Верь в лучшее, вот и всё. Я вернусь домой через семь дней, принесу с собой много вкусной еды, и мы втроём, — Юнги вздрагивает, — наедимся до отвала вкусными печенюшками и рагу. А потом почитаем любую книгу, какую ты выберешь, и жизнь снова станет хорошей. Нравится такой вариант? Юн задумывается, всхлипывая, и неуверенно кивает. Хосок выпрямляется и треплет его по макушке. — У тебя тоже будет задача на это время. Не думай, что останешься без дела. — И что мне сделать? — он потихоньку успокаивается, отползая от старшего, и с загоревшимся интересом смотрит. — Ты должен приготовить вкусные печенюшки, Юн-и, — максимально серьёзным тоном произносит Хосок. Юнги, стоящий позади ребёнка, удивлённо моргает, и это выражение лица, полностью совпадающее с выражением на лице Юна, вызывает смешок у альфы, который он в себе давит, чтобы не испортить атмосферу. — И они должны быть самыми вкусными, иначе я расстроюсь. — Но как я их приготовлю? — малыш непонимающе хмурится, сидя в позе лотоса на полу, и чешет потрёпанную макушку. — Я же не умею. — У тебя есть личный учитель, — кивает альфа. Юн прослеживает за взглядом и в упор смотрит на Юнги, который от неожиданности выпрямляется, кивнув. Прекрасно, Хосок. Двух зайцев одним ударом. Альфа собой доволен. — Вы… ты ведь научишь меня? — Юн в силу возраста резко переключается и теперь с повышенной серьёзностью берётся за отцовское задание. Подбегает к старшему омеге с глазами, полными надежды. — Пожалуйста. — Конечно, Юн-и, — оборотень мягко треплет по рыжим волосам и по-родительски улыбается. — У нас будет столько времени, чтобы потренироваться.

:

Чонгук просыпается рано утром и нехотя выползает из кровати, собирая вещи для вылазки на охоту. Вожак распределил его вместе с Хосоком в один отряд. С каких пор главный лекарь регулярно выходит на охоту, тоже не особо понятно, но Сокджин аргументирует это тем, что все альфы без исключения должны принимать участие в походах. Возможно, в этом есть смысл, но Чонгук его пока что плохо видит. Он по привычке собирает дорожный набор лекарств и вещи первой необходимости (вроде бинтов и повязок) в мешковатую сумку через плечо, переодевается в тёплую кофту и штаны, ставит чайник, чтобы быстро позавтракать, и только после возвращается в спальню, где по-прежнему спит Чимин. Тот лежит на боку, положив под щёки руки, и слегка хмурится, бегая глазками под закрытыми веками. Наверное, снится что-то. Чонгук, видя безмятежно отдыхающего мужа, не может сдержать улыбки. Их общение последние три недели сводилось к минимальному «доброе утро» и «спокойной ночи», а холод, не тот приятный, символизирующий начало снежной зимы и красоты Природы, а тот, что своим морозом обжигает лёгкие и царапает глотку, сквозил между ними и создавал напряжённую атмосферу. Сейчас, когда Чонгуку всё известно, он может позволить себе вздохнуть с облегчением. На удивление его не пугает предсказание Чимина о собственной смерти. Не потому, что он не верит или сомневается в его словах, нет. Просто сердце подсказывает, что так просто его с мужем не разлучить. Отец Чимина сказал, указав на сердце: «Мы всегда будем говорить отсюда», — и Чонгуку так хочется в это верить. В то, что это не просто предчувствие, но Великие Предки, которые направляют его и успокаивают, ибо им известно будущее, и они знают, что всё обернётся лучшим образом. Обзовите альфу оптимистом, и он не будет возражать. Просто так легче — надеяться и верить в хорошее так, словно оно уже наступило и происходит прямо сейчас. Да даже если и сбудется, Чонгук не намерен больше терять времени. Ему судьба подарила истинного — идеального во всех смыслах омегу, и он не собирается упускать ни минуты отведённого им времени. Чимин сонно моргает, когда Чонгук опускает на его плечо ладонь, поглаживая. Омега тяжело открывает глаза и смотрит на сидящего перед кроватью мужа. Сознание медленно просыпается, подкидывая картины прошлой ночи, и провидец резко поднимается, охнув от головной боли. — Тише, — смеётся альфа, придерживая заваливающегося мужа за плечо. Берёт приготовленный заранее стакан с тумбочки и протягивает. — Попей воды. Чимин послушно принимает стакан в руки, жадно выпивает воду и смотрит на Чонгука красными глазами. Не выспался совсем. И вот теперь омега чувствует себя странно. Все карты раскрыты, ему больше не нужно бояться и следить за своей меткой двадцать четыре на семь в страхе быть пойманным. Больше не надо съедать себя мыслями о том, что произойдёт, если, потому что никакого «если» нет. Всё уже случилось, и теперь Чимин не знает, что делать. Чонгук видит замешательство в иссиня-чёрных глазах и садится на кровать, накрыв ладонью ногу. Он медленно поднимает широкую штанину пижамы и проводит подушечками пальцев по затянувшемуся шраму вдоль икры. Светлая полоска осталась напоминанием ночи, когда они встретились впервые. Чимин едва сохранял сознание, а Чонгук терял своё при его виде. Альфа наклоняется и под опешивший взгляд мужа целует шрам, вкладывая в этот жест все свои извинения. Теперь он понимает, почему Чимин молчал, больше нет злости и раздражения. Есть только желание защищать и дарить ту любовь, которой достоин омега. — Мне жаль, что меня не было рядом всякий раз, когда ты нуждался в помощи, — Чонгук трепетно поглаживает шрам и поднимается взглядом до места, где разорвана вчерашняя рубашка. Он подаётся вперёд и оставляет такой же преисполненный чувствами поцелуй прямо на метке, оживляя тысячи мёртвых бабочек в животе. — Но теперь ты больше не один, Чимин, — альфа смотрит в невероятные глаза напротив и тянется, оставив последний поцелуй в щёку, туда, где были шрамы много лет назад. Мелкие царапины от камушков и песка. От незаслуженной пощёчины и ненависти, которой были пропитаны чудовищные создания с Юга. — С тебя достаточно, — в самые губы шепчет. Достаточно боли, немых слёз и страданий. Хватит сжимающегося сердца и ноющих мышц от побоев. Чимин не козёл отпущения, не груша для биться, не тряпка, об которую можно вытереть ноги. Чимин — посланник Великих Духов и дитя Зимней Природы. Он воплощение красоты и холодного спокойствия. Тот, кого Чонгук готов носить на руках и превозносить. Тот, о ком Чонгук позаботится. — Я люблю тебя, моя снежинка, — альфа кончиком носа проводит по щеке разморённого лаской прямо как тогда, в ночь их свадьбы, и Чимин тянется в ответ ближе, но в этот раз им не суждено насладиться друг другом. Чонгук нехотя отстраняется и, поджав губы, говорит: — Я ухожу на охоту. Вместе с Хосоком. Чимин разочарованно выдыхает, опустив глаза. Только они помирились, как снова им приходится разлучаться. — Всего неделя, — продолжает альфа. — И потом я вернусь домой. — Я буду ждать, — сипит провидец, обнимая за шею. — Только прошу, будь осторожен. — Буду, — Чонгук вдыхает мороз и, сцепив руки за узкой спиной, тянет на колени. Чимин смотрит на него всего секунду и мягко целует в самые губы, о которых мечтал всё это время. Поцелуй выходит ленивым, неспешным, полным нежности, которой так сильно не хватало в жизни. Они теряют счёт времени и отрываются друг от друга лишь тогда, когда во входную дверь стучат. — Мне пора, — альфа лбом прижимается ко лбу мужа и позволяет себе украсть последний поцелуй, прежде чем подняться с кровати и оставить его одного. Но в этот раз Чимин, сам не зная причины, не тревожится. Душа словно успокаивается, и зверь внутри бурчит, кладя морду на лапы, и засыпает. Впрочем, омега тоже не прочь поспать ещё немного.

:

Ему становится в разы легче. Нет больше тяжести в груди от невысказанных слов, от тайны, которая губит внутри всё живое и душит, перекрывая доступ к кислороду. На её месте появляется тревога и осознание того, что Духи приняли участие в их жизнях, насильно показав то, что так отчаянно скрывал Чимин. Страх за жизнь мужа, за поселение, которое постепенно становится для него родным, за оборотней, которых хочется называть семьёй. Провидец чувствует ответственность за них всех. Чонгук уходит на неделю, и это время тянется бесконечно долго. Первый день омега проживает в относительном спокойствии: опустошённо бродит по дому в субботу и машинально выполняет домашние обязанности. Второй он проводит у Юнги, который довольно улыбается и одобрительно кивает, когда слышит, что секрет наконец-то раскрыт. Третий и четвёртый дни Чимин помогает Тэхёну и активно ищет своё место в стае, мимолётно интересуется у теперь главного омеги о шитье. На пятый остро ощущается пустота постели, и плохие мысли растекаются по подушкам, заползая в голову. В шестой омега нагружает себя всеми возможными делами, стаптывая подошву ботинок по всему поселению. Седьмой день Чимин едва выдерживает. Он сидит на полу с Юном, который признал в старшем хорошего оборотня, и помогает собрать деревянный пазл, состоящий из двух сотен маленьких деталей. Малыш лежит на животе и сосредоточенно выбирает резные части, примеряя друг к другу прежде, чем соединить. Рыжие прядки спадают на лоб и закрывают обзор. Чимин, наблюдая за стараниями ребёнка, осторожно поддевает волосы и заправляет за ушко. С Юном появляется чувство спокойствия, относительное и далёкое от полного, но спокойствие. Провидцу нравится проводить с волчонком время — он хоть и полная противоположность Чинсу, но всё равно вызывает улыбку. К слову, было бы неплохо их познакомить. Чимин делает пометку в голове и поворачивается, когда в комнату заходит Юнги с чем-то очень вкусно пахнущим в руках. Юн отрывается от работы и навостряет появившиеся рыженькие ушки на голове. Омеги синхронно улыбаются. — Уже готовы? — удивлённо спрашивает щенок, поднимаясь с пола. Юнги кивает нарочито серьёзно и протягивает тарелку с горячими имбирными печеньками. Юн осторожно подцепляет один кругляш и отламывает маленький кусочек, напряжённо смакуя. Чимин невольно усмехается. Чинсу на его месте бы смёл всю тарелку. Пока малыш внимательно дегустирует приготовленное печенье, Юнги садится рядом с Чимином и протягивает ему тарелку, угощая. — Ему понравится? — неуверенно поворачивается малыш. Он не признает, что устал готовить уже третью партию (до этого были медовые и с фруктовой начинкой), потому что хочет, чтобы отцу понравилось, ведь тот ясно дал понять, что ему нужны самые вкусные печенюшки. — М, — Чимин пробует под внимательным взглядом рыжего и оттягивает момент, прикрывая глаза. — Вкусно. — А какие лучше? — допытывается Юн. Ему, честно, понравились все, но он не знает, какие именно подходят лучшего всего. Волчонок в растерянности переводит взгляд на Юнги. — Мы можем дать ему попробовать все, — предлагает, поведя плечом. — Хосок обязательно оценит, Юн-и. Все три получились вкусными. — Самыми вкусными? — не забыв про ударение, уточняет малыш. — Самыми вкусными, — повторяет старший. На этом высокосерьёзный разговор заканчивается, и Юн, убедившись в правильности решения, убегает на кухню, чтобы помыть руки и вернуться к пазлам. Юнги, проследив, поворачивается к Чимину и мягко накрывает плечо рукой, обращая на себя внимание. — Они придут совсем скоро. Старший прекрасно понимает состояние провидца, но он бессилен в этой ситуации, поэтому единственное, что он всё ещё способен дать, — это поддержка. Ему тоже страшно за Чонгука. Это предсказание глубоко засело внутри и посеяло семена страха, но отчего-то Юнги уверен, что рассказать обо всём самому альфе было верным решением. Теперь он хотя бы предупреждён. Быть может, им всё же удастся избежать этой жестокой участи. А Чимин прикладывает к животу ладонь в задумчивости, прокручивая видения в голове. Эти ощущения невозможно воспроизвести в точности, но омега словно сейчас чувствует, как ноги утопают в чём-то приятно холодном и мягком, пока талию обнимают любимые руки. Не могу дождаться. Эти слова, они словно обухом по голове действуют, и страх возрождается. Чимин даже озвучивать в голове свои предположения не намерен. Нет, это не воля Природы. Это чёртова пытка жизни. Сначала дать всё, а потом отобрать, оставив ни с чем одинокого и беспомощного. — Ты выбрал себе дело? — низкий голос Юнги вырывает из собственных мыслей, и Чимин мелко вздрагивает, когда рядом на пол плюхается подоспевший Юн. Малыш удобно устраивается под боком и берёт в руки пазл, продолжая собирать картинку. — Не совсем, — и это тоже, на самом деле, проблема, потому что Чимин здесь два с лишним месяца, но по-прежнему является разнорабочим, помогая мелкими делами то одним, то другим. От этого жутко неловко и даже стыдно, но ещё более тяжело признаться, что он попросту не умеет ничего делать. Ну, то есть умеет, но только то, что умеют все. — Что насчёт врачевания? — Юнги кладёт тарелку с печеньем на столик рядом с диваном и отряхивает руки. — Я видел, как твои глаза горели. И вроде да, но… — У меня нет образования, — Чимин закончил школу, но не успел пойти дальше. Ему девятнадцать. — Не беда, — старшего это, кажется, мало беспокоит. Он в привычном жесте гладит по спине и тянет уголок губ. — Тебя учу я, учит Чонгук. Ты походишь на занятия вместе со студентами и через четыре года станешь целителем. А получится ли у него? Видения никуда не исчезли, они просто сократились по частоте появления, но их содержание стало куда тяжелее. Чимин всё ещё может выпасть посреди лекции и начать переживать о будущем, фрагменты которого затерялись в его памяти. — Не хватит выдержки, — омега качает головой и разочарованно вздыхает. — Нужно выбрать что-то попроще. — Время покажет, — Юнги остаётся непреклонен. Говорит так беззаботно, словно всего ничего отдать четыре года своей жизни профессии, которую в итоге не сможешь применить на благо поселению. — Я не смогу, — повторяет Чимин. Пытается найти в собеседнике логику и призвать к ней, но всё мимо. — Сможешь. — Старший наблюдает за собирающим пазл Юном и прижимает к груди колени. — Ты справлялся и не с таким, — добавляет тише. — Из-за меня могут пострадать оборотни, — снова он выбирает дело, в котором от него напрямую зависят жизни близких. Если облажается, это отразится не только на нём. Опять непосильная ответственность грозится свалиться на плечи. Может, действительно ну его, и выбрать что проще? — Я могу помогать в теплице. Или научусь шить одежду. — Лучше делай то, что у тебя хорошо получается, — произносит Юнги. — Предостерегай и исцеляй, — и они оба слышат слова, которые омега не озвучивает при ребёнке. Будь собой, Чимин. Ты далеко не огородник и не ткач. Ты провидец и будущий целитель. Твоя задача не кормить или одевать, а предсказывать и лечить. Нет ничего плохого в том, чтобы просто следовать зову сердца, которое уже всё давным-давно решило. Провидец опускает взгляд и сводит брови на переносице, теребя в руках небольшой кусочек пазла. На нём что-то серое изображено, пока ещё непонятное, но Юн уже близок к завершению. Мальчик садится попой на пятки и хмуро осматривает пол в поисках последней детали. Чимин наклоняется вперёд и протягивает малышу пазл, и перед ними на полу лежит картина, поделённая на мелкие фрагменты, — отражение Луны в свете ночного озера. Поистине красивое событие. Наверное, так выглядел лес в ночь свадьбы, когда… Омега резко себя отдёргивает и поспешно прячет за ладонями горящие щёки. Юнги непонимающе поднимает бровь, но не допытывается. Тоже смотрит на Луну, вспомнив ночь на поляне. Казалось бы, что это грандиозное событие было совсем недавно, а прошло почти три месяца. И действительно Хосок ни разу не коснулся, хотя, честно говоря, давно уже нарушил их заветный метр. С появлением Юна их отношения перешли на второй план и вместе с тем на удивление стали улучшаться. Больше не было странных разговоров, в которых один отчаянно просит о шансе, а второй со страхом в глазах сбегает, скалясь. Теперь появились совместные вечера с рыжим щенком и приёмы пищи, чем-то похожие на семейные. Малыш с каждым днём становится более открытым для взрослых, знакомя их со своим внутренним миром, и оборотни чувствуют, как начинают сближаться. Возможно, Юнги даже немного ждёт возвращения Хосока. Будет проще с Юном, хотя тот особо истерик не закатывает, появится больше свободного времени, и исчезнет страх не справиться и не уследить. Хосок придёт и возьмёт ответственность в свои руки, а Юнги тихо выдохнет и отойдёт в сторону, наблюдая за родителем и его чадом. Одинокие и нашедшие друг друга на руинах прошлого.

:

Они оба — стержень, на котором держится стая. Их дни забиты делами, и встретиться удаётся только вечерами, когда у обоих силы на исходе. Тем не менее любовь это ведь не только близость и тела, прижатые друг к другу. Это забота в мелочах и мысли, которые не были озвучены одним, но были поняты партнёром. Даже обычного присутствия порой хватает. Тэхён лежит на груди мужа, прижавшись щёчкой к горячей коже, и потихоньку засыпает, разморённый прошедшим днём. Юнги передал все свои обязанности, и теперь он посвящает всё своё время поселению, разумно распределяя запасы, готовясь к холодному сезону и проверяя, какие постройки требуют дополнительного утепления. Альфы справляются с охотой, и теперь угроза голодания растворилась в морозном воздухе. Стало в разы спокойнее, и, кажется, стае удалось избежать серьёзных проблем. Правда, слова Хосока, которые после вожак передал совету, не дают покоя. Пока что они мелькают где-то на задворках сознания, лишь изредка напоминая о себе, теряются в ежедневной рутине, но стоит только остаться в тишине, пусть и приятной, потому что рядом альфа, они вылезают и маячат красным перед глазами. Никто не хочет войны, но она не спрашивает дозволения. Она появляется как результат глупых размышлений того, кто не понимает истинного смысла жизни. Изгнанники… эти чудовища не остановятся. Они уже стёрли с лица земли южное и западное поселения, и им ничего не стоит повторить то же самое с оставшимися. Им ведь действительно нечего терять — оторванные от всех, лишённые благословения Природы, Луны и Духов, они как обречённые на одинокую смерть бродят по миру, пока в конечном итоге не исчезнут. Джин чувствует мрачные мысли омеги, слышит кислый запах вишни и меняет положение, приподнимаясь на локтях. Тэхён вопросительно смотрит и отлипает от нагретого места, но вместо ответа получает мягкий поцелуй в розовые губы. Такой лёгкий, почти целомудренный, который забирает часть груза с плеч и возвращает в настоящее, где у них пока ещё всё хорошо. — Перестань, — вожак запускает в кудрявые волосы ладонь и массирует пальцами кожу головы, вынуждая расслабиться. Тэхён прикрывает глаза и инстинктивно льнёт ближе, положив руку на грудь. — Слишком много ненужных мыслей, — понижает голос, обнимая свободной рукой за тонкую талию. Мешает ткань пижамной рубахи, и Сокджин легко проникает под неё, шершавыми ладонями оглаживая мягкую кожу. — Я очень переживаю, — омега утыкается носом в изгиб шеи, туда, где метка красивым шрамом осталась на коже, и прижимается к ней губами в надежде успокоиться. — Не хочу снова терять близких, — произносит глухо. Голос дрожит, когда он вспоминает события, случившиеся, быть может, давно, но для него оставшиеся слишком ясными. Боль скорби не прошла, а на горизонте виднеется вторая война. — Моё сокровище, — Сокджин соврёт, если скажет, что не думает об этом, но он не позволит своему омеге переживать. Зверь требует обеспечить безопасность своему избраннику, и альфа повинуется. Он наклоняется, рукой упираясь в кровать, и нависает над мужем. — Я не позволю тебе больше скорбеть, — шепчет в губы, поймав разморённый взгляд безумно красивых карамельных глаз. — Обо всём позабочусь, — продолжает и целует в линию челюсти, рукой блуждая по рёбрам. — Тебе не нужно волноваться. Тэхён знает, что это неправильно просто взять и скинуть всю ответственность на Сокджина, но эти чёртовы мысли съедают его заживо, не позволяя толком наслаждаться отведённым им временем, да и зверь внутри ластится, отзываясь на каждое, даже почти невесомое прикосновение, что хочется действительно так сильно не переживать, а позволить альфе защищать себя. Омега мечется между двумя путями, а вожак решает за обоих — опускается губами на шею и выступившими клыками царапает метку, вызвав судорожный вздох сверху. Он прижимается вплотную к изящному телу и чувствует, как нарастает внизу возбуждение. Сокджин развязывает одной рукой шнурки на рубахе, открывая свой любимый вид, и проводит подушечками пальцев по слегка выпирающим рёбрам, опускаясь к животу. — Джин-и, — шепчет Тэхён, обращая на себя внимание. Всё тело трепещет от ожиданий, но у омеги появляется иное желание. Он под внимательный взгляд мужа поднимается, позволив тонкой ткани струиться по плечам, и надавливает на широкие плечи, меняя их местами. А после седлает бёдра, мягко покачиваясь, когда чувствует упирающийся в него бугор в штанах. Сокджин наблюдает за разгоревшимся мужем, позволяет вести, чтобы тот отвлёкся от плохих мыслей, и обхватывает бёдра, легонько сжимая, когда Тэхён начинает тереться о возбуждение, накаливая. Внизу живота жаром разливается желание, и омега, убедившись, что всё идёт так, как он хочет, сползает с бёдер и опускается, положив руки на тазовые косточки вожака. Джин приподнимается на локтях и с потемневшим взглядом следит за тем, как муж нарочито медленно оттягивает кромку штанов, спуская до самых щиколоток, а после оставляет мимолётный поцелуй на розовой головке. Альфа запрокидывает голову, стукнувшись об изголовье кровати, и сжимает руки в кулаки, когда Тэхён широко облизывает весь ствол, беря в рот. Юркий язычок скользит по венкам, собирая выделяющееся семя, слизывает, словно леденец, и прикрывает глаза, пробуя насадиться. Он с неприкрытым удовольствием чувствует, как в волосы зарывается ладонь, осторожно направляя, и поддаётся контролю, беря почти полную длину. Чувствует, как головка упирается в самое горло, старается расслабить мышцы и с упоением слышит низкое рычание сверху. — Тэ, — едва различимо выдыхает Сокджин, закрыв глаза от не передаваемых ощущений. Он хотел помочь расслабиться мужу, но тот всё быстро переиграл. Альфа непроизвольно толкается бёдрами, из последних сил контролируя себя, и Тэхён резко выпускает член, напоследок вылизав его от основания и до самой головки. Он с растрёпанными волосами смотрит на своего мужа и вновь седлает, направляя ствол в себя. Им нет резона тратить время на растяжку, всё давным-давно готово. Омега упирается руками в широкую грудь и опускает голову, насаживаясь на всю длину, чувствует, как член попадает по простате, и несдержанно всхлипывает, создавая темп — сначала тягуче медленно, после наращивает, стирая колени о простыни, и спустя несколько фрикций почти скачет, задыхаясь, когда Сокджин подмахивает бёдрами. Силы быстро кончаются, и альфа резко меняет их местами, опрокидывая спиной на кровать. Нависает сверху и выходит полностью лишь для того, чтобы по новой продолжить, вгоняя на максимум. Тэхён под ним мечется, руками блуждая по плечам и спине, прижимает к себе как можно ближе, и стонет в шею, хаотичными поцелуями покрывая блестящую от выступившего пота кожу. Ему так хорошо сейчас, что мысли выбиваются из головы с каждым толчком. Он чувствует долгожданное расслабление, позволяет себе на вечер отпустить ситуацию, и, предчувствуя скорый оргазм, тянется рукой к собственному члену, но Сокджин не позволяет — перехватывает запястье, скрепляя над головой, и вгрызается в нежные губы поцелуем, получая такую же сильную отдачу от мужа. Они друг друга чувствуют, и это так сильно похоже на истинность — в высшей степени связь, которую ничто не способно разрушить. Тэхён боится потерять Сокджина, Сокджин же сделает всё, чтобы защитить Тэхёна.

:

Намджун садится на корточки перед прячущимся за Хосоком щенком и наклоняет голову в бок, улыбнувшись. От внимательного Юна не ускользают появившиеся милые ямочки на щеках, и что-то в этом спокойном альфе вроде как располагает к себе. Но малыш не будет рисковать — он цепляется за рубашку отца и позволяет себе лишь одним глазком смотреть на незнакомца. — Меня не нужно бояться, — мелодичным голосом говорит взрослый и, положив мешковатую сумку перед собой, под заинтересованный взгляд шестилетки достаёт резную лампадку. — Мне сказали, что ты боишься темноты? Хосок не вмешивается в знакомство, но и не лишает Юна защиты в своём лице, пусть это сейчас и совсем не обязательно. Он видит, как загораются глазки, и кивает, когда волчонок взглядом спрашивает, можно ли. Юн неуверенно отходит от отца и осторожно подходит к Намджуну, принимая подарок. — Что нужно сказать, Юн-и? — мягко подталкивает Хосок, и малыш спохватывается, быстро покланявшись. — Спасибо. На детских губках играет улыбка, и Намджун прямо сейчас понимает, что готов малышу подарить что угодно, лишь только бы больше не видеть пустых и испуганных глаз. Он вызвался в тот поход, и вожак дал добро. Видеть рыжего, трясущегося от страха волчонка на руинах поселения было невыносимо. — На здоровье, Юн-и, — Намджун поднимается на ноги, когда малыш убегает к себе, и кивает Хосоку в знак приветствия. — Угостишь травяным чаем? — уже обращается к альфе, на что получает утвердительный кивок. Их знакомство, быть может, и не задалось с начала, но со временем оборотни сблизились благодаря одному связующему звену — Юнги. Намджун ходил к другу в гости ещё задолго до появления Хосока, так что последний ничего не мог сказать против. Да и не хотел, собственно. Намджун спокойный, внушающий доверие и располагающий к себе. Его работа считается одной из самых сложных в поселении, потому что требует огромной выдержки. А ещё на такой пост не идут просто потому, что хотят. Патрульные оборотни проводят по двенадцать часов в сутки на ногах или в волчьем обличье, охраняя территории поселения вдоль границ. И выполняют свои обязанности они в полном одиночестве. Им нельзя переговариваться друг с другом (они вообще не пересекаются между собой во время смен), они предоставлены Природе дни напролёт и, когда смена попадает на праздники, они не могут взять отгул, потому что в такие дни стая как никогда уязвима. В патруль идут волки, которые хранят в своём прошлом страшные вещи. Они в сердцах несут боль от потери близких и в одиночестве проводят жизнь, потому что любое напоминание о счастливых семьях, здоровых детях и пар, смотрящих друг на друга влюблёнными взглядами, вызывает у них метели воспоминаний, от которых внутри зияет пустота. Хосок знает, что у Намджуна нет своей семьи, иначе бы тот стремился возвращаться домой и как можно больше времени проводить с любимыми, но он не будет спрашивать о настолько личном. Они не так тесно общаются. По началу альфа думал, что Юнги и Намджуна связывает что-то большее, чем дружеские отношения, но, ни разу не заметив ничего такого, он отбросил эту идею в сторону. Чувства всегда заметны, для них слова излишни. Перед Намджуном ставится кружка горячего чая, пар от которого красивыми струйками поднимается ввысь. Альфа засматривается. О чём он думает, Хосоку неизвестно, но иногда, когда он видит мелькающую во взгляде печаль, ему кажется, что Намджун о ком-то скорбит. Так сильно и тихо, словно боится рассказать о своих переживаниях. — Как работа? — Намджун поднимает брови, отвлёкшись от созерцания нитей пара, и отпивает мелкий глоток. — На моём посту спокойно, — отвечает, думая, что Хосока интересует безопасность стаи. Они все знают, что в скором времени стоит ожидать нападения, поэтому вожак усилил охрану на границе, но Намджун никаких изменений не чувствует. — У других тоже, — добавляет. На днях он разговаривал с ребятами, и те отвечали так же. — А как охота прошла? — Хорошо, — Хосок тянет уголок губ и кивает сам себе. — Система, которую построил вожак, работает без перебоев. — Хорошо, — повторяет Намджун. Разговор планомерно сводится на нет, и тишина, кажется, съедает только одного из них. Хосок мечется внутри от желания приоткрыть завесу тайны альфы, но сам же даёт себе оплеуху, ибо какое его дело вообще? Ты намерен залезть к оборотню в душу ради того, чтобы утолить минутное любопытство? Или боишься услышать что-то, что заставит посмотреть на нового знакомого как на потенциального соперника? Альфа сводит брови на переносице. Луна, что за мысли вообще? — Спрашивай, если хочешь, — низкий голос Намджуна выводит из потока нескончаемых мыслей. Хосок поджимает губы. Слишком очевидный в своих намерениях. — Я чувствую, что тебе интересно. — Просто мои заскоки, — отвечает альфа. Стоит только приплести Юнги к своим рассуждениям, как тот становится их центром. — Юнги для меня очень близкий друг, — Намджун умный. Он много читает в свободное время и привык к компании пожелтевших от старости страниц больше, чем к волкам. Он проницательный и до безумия внимательный. Хосок не понимает, почему у того нет пары. — Мы с ним знакомы больше двадцати лет. Ходили вместе в школу, во время войны помогали взрослым, — «которых практически не осталось», — а после вместе поднимали стаю. Он мне даже больше, чем друг, — Хосок невольно напрягается. Он не может контролировать свою реакцию — зверь в сердце начинает скалиться. — Он мне как брат, без которого я бы не смог справиться со всем самостоятельно. «Придурок», — пристыженно думает Хосок. Волк его совсем не слушает, когда дело касается Юнги. — Извини, — всё-таки произносит, получив в ответ тихий смешок. Разумеется, Намджун сразу всё понял. Иначе бы не стал говорить всё это. — Юнги не говорил тебе об этом, — Намджун даже не спрашивает. Просто утверждает. Со стороны всегда виднее в конце концов. — Не скажу ничего, пока сам не пойму, — альфа на это только хмыкает, подняв уголок губ. — Он… упрямый, — тянет патрульный. — Очень упрямый. Будет держаться своих принципов до самого конца. Это мы знаем. Самостоятельный, привыкший вывозить всё на себе и переживать проблемы в одиночестве. Юнги научился брать ответственность слишком хорошо, настолько, что не может остановиться. — Но его броня даёт трещину, — Хосок вскидывает бровь, а Намджун кивает в подтверждение своих слов. Их отвлекает громкий и неожиданный стук во входную дверь. Альфа хмурится, переваривая услышанное, и поднимается, чтобы поприветствовать гостя, но до двери не доходит — Тэхён стучится приличия ради. Он в этом доме тоже как в своём ориентируется, поэтому влетает в гостиную через небольшую кухню и останавливается посреди комнаты, запыхавшись. Намджун выглядит уязвлённым — первое, что замечает Хосок, нечаянно бросив взгляд на оборотня. Тот смотрит широко распахнутыми глазами на кудрявого, который бежит в гостиную, толком не поздоровавшись, и быстро возвращает себе спокойствие, только вот оно напускное. Хосок видит. Тэхён спустя минуту прибегает обратно. Растрёпанный после бега и закутанный в одну накидку, которая скрывает нагое после обращения тело, доходя до щиколоток. Судя по всему, омега только с охоты. Щёки румяные, и мелкие кудряшки прилипли к вискам, обрамляя контур лица, — Намджун видит только совершенство с золотистыми волосами и пронизывающим до костей взглядом. Безупречный и, увы, запретный. Неправильное чувство альфа хоронит внутри уже много лет, но оно такое же упрямое, как Тэхён, если его сильно разозлить, лезет наверх и просится быть принятым. Понятым. — Приветик, — тараторит омега, мелко поклонившись. Своими затягивающими глазами натыкается на Намджуна и улыбается так красиво, что почти не слышно, как сердце трескается от боли. — Намджун, мы так давно не виделись! Очень давно, Тэхён. И ты даже не представляешь, каких сил ему это стоило. Как тяжело смотреть на любимого, который никогда тебе не достанется. Смотреть на влюбленные глаза и улыбки и понимать, что они не для тебя. Потому что ты вообще лишний в этой истории. Столько всего хочется сказать в ответ, а лучше просто взять и прижать к себе драгоценность, зарыться носом в волосы и вдохнуть пьянящую вишню, но единственное, что позволяет себе Намджун, это мрачно кивнуть в ответ и отвести затравленный взгляд в сторону, чтобы, едва различая собственный голос, пробормотать: — Здравствуй. — У тебя всё хорошо? Как патруль? Как сам? — Тэхён не замечает настроение друга. Тот всегда пассивный в эмоциях и больше внимания обращает на Юнги, чем на него, поэтому омега не обижается. Да и зачем? У него в жизни всё кипит и светится. — Всё в порядке, — разом отвечает на все вопросы Намджун, молясь о том, чтобы разговор закончился. Чтобы на него снова перестали обращать внимание. Хосок напряжённо следит за нелепой парочкой и мычит, когда Тэхён уже обращается к нему. — Я в прошлый раз оставил свой свитер, не знаешь, где он? — Посмотри в комнате Юнги, — отвечает альфа. Тэхён благодарно кивает и сверкает пятками в сторону коридора, вновь оставив оборотней наедине. Никаких вопросов больше нет. Намджун умный и проницательный. Он читает много книг и предпочитает их обществу оборотней. Он служит в патруле и охраняет покой стаи, находясь вдалеке от неё, потому что только так ему становится спокойнее. Он говорит мудрые вещи и замечает мелочи, которые для других часто остаются незамеченными, но собственные эмоции не может скрыть даже на сотую процента, потому и прячется на границе Зимнего Леса, чтобы глупостей не натворить. Но Намджун тоже может сломаться. Именно это он и делает, когда замечает шрам от метки на шее Тэхёна.