:
Намджун с трудом разлепляет веки и глухо мычит от ноющей боли в мышцах. В момент непосредственно драки адреналин притупил чувства, теперь же наваждение спа́ло. Альфа ворочается на мягкой кровати, пытаясь на непослушных руках подняться, но на плечо ложится ладонь, вынуждая лечь обратно. В глазах слепит от яркого снега, и патрульному требуется несколько долгих минут, чтобы сфокусировать зрение. Юнги с облегчением выдыхает, когда друг приходит в себя. Он проспал почти сутки, находясь под очень сильным, но не жизненно опасным ядом. Дротик забрал себе Чонгук на изучение после того, как помог дотащить тяжёлого волка домой. — Вот, — омега протягивает стакан с родниковой водой и помогает Намджуну выпить мелкими глоточками, параллельно с этим убирая со лба взмокшие пряди. — Умница. — Где отречённые? — хрипит не своим голосом альфа и морщится, сглатывая боль в горле. Последнее, что он помнит, — клеймо на лице главного из незнакомцев. Намджун прекрасно услышал предсказание во время трёхнедельного похода, поэтому испугался. Изгнанники прибыли на Север по их души, а он не сумел защитить стаю. Юнги отводит взгляд и устало вздыхает. Тяжеловато будет рассказать обо всём, что произошло за какой-то день. Слишком много потрясений. Щека до сих пор фантомной болью отзывается, хотя красный след давно прошёл, но это не идёт ни в какое сравнение с болью в сердце от поступка младшего брата. Юнги воспринимал Сокджина в большей степени как собственного ребёнка, он видел все падения и взлёты, всегда старался быть рядом и помогать в особо трудные моменты, а когда увидел, что альфа справляется сам, отошёл в сторону. И как же омега жалеет об этом. Он наивно предположил, что брат сможет выстоять в одиночку, совершенно забыв, насколько тяжела ноша на его плечах. Они отдалились друг от друга, и это вышло боком для каждого. — История будет долгой, — предупреждает, тем самым спрашивая, может, подождать, пока полностью не восстановишься? Но Намджун решительно кивает, потому что хочет, наконец, всё прояснить. Юнги залезает на кровать к лучшему другу и рассказывает с самого начала. Намджун по мере развития событий сводит брови на переносице, понимая, сколь многое упустил, находясь на южной границе поселения. Он вникает в каждое слово омеги и с замирающим сердцем слушает про вызов, который Хосок бросил вожаку. И стыдно признать, что сердце волнуется не за пропавшего с тех самых пор Сокджина, а за его мужа. Вопрос слетает с губ прежде, чем мозг успевает его обработать: — Как Тэхён? Омега замолкает. — Он здесь, — произносит заранее, чтобы Намджун контролировал речь. Альфа удивлённо поднимает брови, но послушно молчит. — Помогал мне ухаживать за тобой, пока Юн путался под ногами, — слабая улыбка мелькает на доли секунды и меркнет, когда мысли о главном омеге возвращаются. «Тэхён потерян, — слышит Намджун. — После ухода Сокджина сам не свой. Его состояние очень похоже на то, в котором он был два года назад. Я боюсь за него, Джун. Сейчас он подозрительно тихий, уходит в себя и не замечает ничего вокруг. Мне кажется, это затишье перед бурей, как… как тогда». Крупная дрожь проходится по позвоночнику вместе с нахлынувшими воспоминаниями. Вечно замкнутый в себе юноша с пустым взглядом. Его пленяющие красотой безжизненные глаза после попытки утопиться в Северном Море. Сокджин вовремя вытащил омегу из воды и принёс на себе к только закончившему обучение брату. Тот дрожащими руками помог снять холодную одежду и обтереть бессознательное тело тёплыми тряпками во избежание переохлаждения, накрыл несколькими слоями одеяла и молился, чтобы обошлось. Намджун тем вечером отдыхал после смены и, несмотря на убивающее изнутри желание проведать Тэхёна, заперся в доме, задыхаясь от боли. Он чувствовал омегу, но также понимал, что его присутствие совершенно ни к чему. Там Сокджин, Чонгук, Юнги — самые близкие. Намджун в этот список никогда не входил. Он просто оставался сторонним наблюдателем, медленно взращивающим в себе губительные чувства. Эти чувства неправильны. На то миллионы причин, главная из которых — страх испортить юноше жизнь. Их разница в возрасте пятнадцать лет. Ещё парочка, и альфа был бы в два раза старше. В два! Тэхён находится в начале своей жизни, в самой молодости, в то время как Намджун медленно из этой поры выходит. Ему положено уже завести семью и нянчить второго щенка, но вместо этого альфа продолжает испытывать то, что переросло в тихую зависимость. Он живёт квадратной улыбкой и золотистыми кудряшками. Дышит вишней в те редкие моменты, когда омега вихрем проносится мимо него. Намджун был счастлив, когда увидел улыбку Тэхёна после долгого периода скорби. Он искренне радовался, что омега влюбился, пусть сердце билось в конвульсиях от осознания, что не в него. Сокджин лучше, правда. Их с Тэхёном отделяют всего пять лет, грань которых стирается, стоит этим двоим друг друга увидеть. Намджун любит читать книги и проводить время в тишине. Он скучный, неинтересный и слишком пассивный. Сокджин другой, он такой же яркий и пылкий, как Тэхён. Они как два огня горят в темноте ночи, пока Намджун прячется за ветхим переплётом. Он был уверен, что их ждёт счастливая жизнь, что в скором времени появятся щенята с такими же красивыми улыбками и глазами, как у папы. Но Тэхён снова один. И Намджуну кажется, что в этот раз попытка станет последней. «Я просил его пока что пожить со мной, но он наотрез отказался, — продолжает Юнги, поставив стакан с водой на столик рядом с кроватью. — Я чувствую, он что-то да сделает, Намджун. Но я не могу следить за ним постоянно — стая в панике. Мы готовимся к чёртовой войне, а Тэхён… он может как тень проскользнуть под шумок, и тогда я не успею помочь ему». Намджун садится на кровати, терпя боль заживающих ран, и хватается рукой за перебинтованный бок. Там кожа вспорота была, он чувствует. «Приставь его ко мне, — предлагает, встретив серьёзный взгляд друга. — Пусть будет в поле моего зрения под предлогом. Я прослежу за ним». «Намджун…» Юнги понимает, что на самом деле идея очень хороша. Тэхён не сможет отказать, если его попросить о помощи, он будет честно ухаживать за больным альфой, менять повязки, готовить еду и следить за приёмом лекарств и нанесением мазей, но Намджун… это всё равно что заставить его захлёбываться в Северном Море, со стороны наблюдая за медленной смертью. Альфа, кажется, совершенно об этом не думает. Для него первостепенно защитить Тэхёна, пусть даже от самого себя. А что до чувств… плевать, неважно. Не сейчас. «Ступай, — слышит омега. Он с сожалением смотрит на друга, молча прося прощения, а Намджун накрывает его руку своей и ободряюще поглаживает. — Всё хорошо. Не о чем переживать».:
Снежная буря заметает протоптанные дорожки, ветер задувает в щели окон и пропитывает могильным холодом воздух в домах, сдувая пламя свечей в зажжённых лампадках. На улицах ничего дальше вытянутой руки не увидишь, поэтому оборотни сидят дома, с замирающим сердцем ожидая нападения. Стая боится, а Природа злится. Неистовствует, пуская белоснежную пыль в глаза, царапает кожу льдинками и душит своим морозом. Она в ярости от того, что на её детей посягнулись отречённые. Словно пытается непрошенных гостей спровадить, защитить своих волков и преподать урок глупцам, вознамерившимся потревожить покой Севера. Чимин не может созерцать красоту падающих снежинок — нет больше трепетного восторга. Вместо него страх от неизвестности будущего. Он встревожен, весь на нервах и едва может два слова связать, и всё потому что обговорённый третий день подходит к концу, а изгнанников по-прежнему нет. Надежда угольком тлеет в сердце. Быть может, Природа уладила всё сама и не будет войны, гибели и потерь? Очередная детская наивность. Привычка верить в лучшее порой играет с тобой злую шутку. Провидец, запертый в собственном доме, чувствует себя как никогда уязвимо. В воздухе сгущается запах снега, от которого тошнит, и даже любимая хвоя не успокаивает. Напряжение высасывает все силы. Чонгук подходит сзади и обнимает за сутулые плечи. Его омега за эти дни ужасно поплохел: кожа приобрела болезненный вид, глаза потухли, и сам Чимин словно уменьшился под тяжестью собственных мыслей. Провидец вздрагивает и поворачивается, встретившись с тёмными глазами альфы. — Я рядом, — шепчет Чонгук. — Мне страшно, — одновременно сипит Чимин. Он прикрывает глаза и обнимает мужа, вдыхая хвою. Каково это ждать боя, заведомо зная, что проиграешь? — Я люблю тебя, — дрожащим голосом в самое сердце. Чонгук сглатывает ком в горле и гладит по белоснежным волосам, пряча в своих объятиях.:
У Тэхёна и вправду очень доброе сердце. Намджун в очередной раз убеждается в этом, когда омега бесшумно приоткрывает дверь в его комнату плечом, в руках удерживая поднос с вкусно пахнущей едой. Он не обязан тратить своё время на малознакомого оборотня, когда у самого жизнь состоит из одних проблем, но тем не менее Тэхён наступает себе на горло и, ни разу не задумавшись, соглашается на просьбу Юнги. Тому даже не пришлось что-либо объяснять, хватило простого «он совсем один», и пустующую долгие годы кухню наполняет приятный аромат горячего супа и свежих сдобных булочек. Зверь альфы, глупый, наивно полагает, что его омега пришёл позаботиться о нём, невольно ластится и урчит довольный, пока в сердце пустота теплотой заполняется. А здравый рассудок вновь разбивает его, не дав полностью восстановиться. У Намджуна вместо души руины остались, так похожие на те, западные, только метафорически. Хотя ощущается очень сильно. Ему больно от того, что Тэхён старается улыбаться в его присутствии, и улыбка эта совсем не та, что раньше. Не яркая, искрящаяся счастьем и лучистым спокойствием, а натянутая, излишне вежливая и такая… словно адресована совершенно незнакомому оборотню, которого не хочется посвящать в свою жизнь и переживания. Намджун в памяти омеги запечатлелся дальним другом, с которым можно увидеться раз в год, если повезёт, в то время как альфа живёт каждым мимолётно сорванным образом. Но ничего. Всё хорошо. Он потерпит, если это пытка лишь для него одного. Какая разница, в конце концов? Счастлив Тэхён — счастлив Намджун. А сейчас им обоим больно. Хочется увлечь в объятия, закрыть собой от жестокости судьбы и позволить выплеснуть все сдерживаемые внутри чувства. Он ведь видит прекрасно, как броня омеги даёт трещины, чувствует его как самого себя, и, кажется, только больнее становится. Тэхён Сокджина любит. Как любят, когда готовы собой пожертвовать ради спасения и счастья своего избранника, когда проще взять всю боль на себя, лишь только бы улыбка не сходила с лица напротив, когда его страдания как свои чувствуешь, как… как Намджун Тэхёна любит. — Доброе утро, — бархатным голосом произносит Тэхён. Кожа побледнела, и под глазами появились тёмные круги из-за бессонницы, но на потрескавшихся губах всё равно улыбка играет, пусть и тратятся на неё последние силы. Сильный. До безумия сильный. Намджун отводит взгляд, когда понимает, что пялится слишком долго. Тэхён внимания на это не обращает, кладёт поднос на колени альфе и протягивает ложку, которую патрульный осторожно забирает, избегая телесного контакта. И так всю жизнь. Контроль, контроль и ещё раз контроль. Иначе всё сразу понятным станет. Уж лучше пусть омега считает его отстранённым и неразговорчивым, нежели бездумно влюблённым из-за своего дурацкого глупого сердца. — Спасибо, — выдавливает из себя, зачерпывая горячий суп ложкой. Тэхён садится рядышком. Наблюдает, чтобы альфа хорошо поел и набрался сил. Вожак… новый вожак сейчас не в стае. Он собрал срочный совет и поделился планом, который одобрили оборотни. Помог Чимин, оказавшийся провидцем (у Тэхёна нет сил на то, чтобы злиться за ложь. Он и не разговаривал ни с кем последние три дня). Ему было видение о наступлении, и он поддержал решение старшего брата. Север готовится дать отпор безумцам. Пока Природа прикрывает зимней метелью, её дети должны действовать. Намджун очень быстро восстанавливается, способствует волчья регенерация и здоровый организм. Он вполне может сам передвигаться по дому и готовить пищу, но не сообщает об этом Тэхёну, удерживая его под своим присмотром, как и договаривался с Юнги. Суп съедается всего за несколько минут, как и горячие булочки. На губах мелькает призрачная улыбка — Тэхён часто готовил Сокджину, когда тот приходил уставший после охоты, и точно так же наблюдал за тем, как муж ест. Сам не знает почему, просто его это успокаивало. Он находил в таких моментах что-то особенное. Иметь возможность сидеть в приятной тишине и просто наслаждаться компанией дорогого сердцу волка бесценно. Сейчас омега чувствует это ещё острее. Ком застревает в горле, когда альфа неровно отламывает последнюю булочку и протягивает бóльшую часть. Тэхён поднимает на него глаза и сквозь влажную пелену с дуру ошибается: думает, что на кровати Сокджин сидит и мягко ему улыбается. Наваждение пропадает сразу же, и омега судорожно выдыхает, зрачками бегая по полу. Луна… Намджун так и остаётся с протянутой рукой, но не давит. Приподнимается на месте и вкладывает булочку в сложенные на коленках ладошки. Кажется, этот жест самый интимный, который он себе позволил за всё время. Тэхён застывает, сгорбившись, и, лишь когда первая слеза скатывается с щеки, поспешно вытирает её рукой, встав с кровати. Булочка валится на пол с оглушающим Намджуна грохотом. Вот так и ощущается разбитое вдребезги сердце. — Давай уберу, — судорожно шепчет омега, не заметив булочки. Перед глазами картины прошлого и настоящее смешиваются, и он постепенно теряет ориентир в пространстве. Этот резко вспыхнувший образ мужа выбил из колеи одним ударом. Тэхён растерянно поднимает поднос с трясущимися от резкости чашками и вылетает из комнаты, едва соображая, где вообще находится. Намджун сводит брови на переносице и спускает ноги на пол, подняв пыльную булочку. Он молча смотрит на испачканный кусок выпечки, игнорируя воющего зверя, и оставляет его на столике рядом с кроватью. Звук бьющегося стекла током прошибает тело. Альфа слышит тихий всхлип и резко подрывается с места, приложив к ноющему боку руку. Он за несколько секунд доходит до кухни и замирает на месте, когда видит Тэхёна. Омега ползает по полу на коленях и трясущимися от нервов руками пытается собрать разбившуюся на мелкие осколки вазу, что-то бормоча под нос. Пальцы от неловких движений напарываются на острые края и красят вылившуюся воду в насыщенно красный. Намджун рычит и садится рядом, поймав за запястья. Грубо встряхивает, вынудив поднять на себя заплаканные глаза. Тэхён громко сглатывает, не контролируя поток слёз. Разревелся из-за разбитой вазы. — Что ты творишь? — на грани истерики. Намджун с болью смотрит на исцарапанные ладони и пальцы, по которым тонкими струйками стекает кровь. Омега, зациклившись на вазе, громко и часто дышит, пытаясь избавиться от тяжести в груди. — Прости, — сорванным голосом шепчет. — Прости меня, пожалуйста, прости, — словно в бреду повторяет, а с ресниц всё больше слёз срывается, и теперь это всё перерастает в настоящую истерику. Тэхён задыхается от душащего плача, дрожит и тараторит не своим голосом. — Прости, это я виноват. Я не хотел, прости! Пожалуйста, извини, прости, я… я… — он громко сглатывает, путаясь в словах, и Намджун притягивает его к себе, крепко обнимая. — Мне жаль… так жаль… — продолжает, срываясь на громкий, пронзающий душу плач, от которого у самого альфы в глазах собирается пелена. Его мозг снова додумывает. Это ведь срыв, пришедший за четыре беспокойных дня без нормального сна и приёмов пищи. Это точка невозврата для нервной системы и зверя омеги, а Намджуну хочется верить, что извинения вовсе не за какую-то вазу. Ему так нестерпимо хочется поставить точку и забыть, отпустить, перестать себя мучить, но не выходит. Прости меня за то, что не ответил взаимностью. Прости за то, что люблю другого и тону в ответной любви. Прости за то, что родился так поздно. Прости за то, что застрял в твоём сердце. Мне так жаль, Намджун. Жаль, что в этой Вселенной мы порознь, но мне хочется верить, что в какой-то другой, пусть одной из миллиарда бесконечностей, ты посмотришь на меня и увидишь не просто своё отражение, а взаимные чувства. Чтобы мы друг у друга и больше никто. Чтобы ты больше не был чужим и лишним. Чтобы чёртовы бабочки в животе и трепет в сердце были про нас. — Ничего, — тихо произносит, ведя этот монолог как ножом по коже. — Ты не виноват. Не виноват в том, что любишь другого. Что родился позже. Что не замечаешь меня. Это не твоя вина, Луна, как вообще ты можешь быть хоть в чём-то виноват? Ты создание, посланное Великими Предками, Луной и Природой в благословение нашему миру. Самый красивый душой, самый добрый, ласковый и чистый. Прекрасный. И ты не заслуживаешь столько боли, Тэхён, никто по правде не заслуживает. Это всё злобные шутки судьбы, которая ломает жизни, проверяя на прочность, но ведь далеко не все эту проверку проходят, а ей плевать. Она идёт дальше, оставляя после себя кровавый след разбитых душ. Намджун дрожащей рукой проводит по золотистым волосам и хлопает по спине, успокаивая. Вдыхает любимую вишню, которая так невообразимо вкусно пахнет в сочетании с виноградом. Он бы хотел дышать ими вечность. — Это просто пустяки, — глухо проговаривает, когда Тэхён, потеряв сознание от переизбытка эмоций, лбом стукается о его грудь. — Прости, — шепчет, зная, что его больше не слышат. — У тебя всё будет хорошо, — повторяет, смаргивая слезу. — Всё образуется, я клянусь тебе своей жизнью. Намджун позволяет себе лишнюю минуту, чтобы собраться с мыслями, и поднимает омегу на руки, укладывая на свою кровать. Он знает, что Тэхён почти не спал всё это время. Организм истощился, а истерика стала последней каплей. Мокрые от слёз ресницы слиплись в треугольники, а лицо наконец приняло безмятежный вид. Нет больше наигранности и попыток склеить себя. Альфа накрывает его пуховым одеялом и, на всякий случай проверив температуру ладонью, отстраняется. Почти затянувшиеся швы на боку болят от физической нагрузки. Намджун краем глаза цепляется за несчастный кусок булочки и забирает со столика, покидая спальню. Осколки вазы собираются в кучу с помощью метёлки и, местами испачканные кровью, отправляются в мусорное ведро вместе с половинкой выпечки. Намджун даёт себе пару минут привычной тишины прежде, чем подняться с дивана и, найдя аптечку, обработать раны на ладонях Тэхёна.:
— Чимин, — маленькая ручка альфы слабо дёргает за штанину, вынуждая присесть на каменный пол. Провидец заглядывает в детские большие глаза с сжимающимся сердцем, — мне страшно, — шепчет, словно доверяет самый важный свой секрет. Великие предки пытаются помочь своим детям. Они направляют и подкидывают образы, которые читает Чимин и пересказывает их оборотням. Стая подавлена, едва держится на ногах, но они справятся. У них нет выбора. Всех щенков, пожилых и неспособных драться вожак надёжно укрыл: скрытая в скалах Северного Моря цепь горных пещер никогда не будет обнаружена чужаками, оборотни позаботятся об этом. Мех северных волков грубее и жёстче, он приспособлен к холодам и морозам, и когти на лапах мощнее — ими запросто можно содрать живьём кожу. Уязвимая часть стаи прячется в тёмных пещерах, а их природные запахи, где преобладает молоко, невозможно учуять из-за сильного солёного бриза. Лучше места и не найти. Чинсу сидит поодаль от сверстников — ему было тяжело с ними общаться и в обычное время, а сейчас так и подавно. Оба родителя мальчика будут воевать, они в поселении вместе с остальными готовятся к бою и действуют строго по разработанному плану. Хосок перед тем, как уйти на Восток, отдал чёткие распоряжения. Он должен вернуться с минуты на минуту. Ровно, как и отречённые. Метель постепенно стихает, возвращая видимость. Оборотни замерли в противном ожидании. Чимин упирается коленями в пол и притягивает альфочку к себе, обнимая. Чувствует, как холодный носик-кнопка прижимается к груди, а маленькие руки обвивают пояс, скрепляя ладошки на спине. Чинсу смышлёный не по годам. Ему десять лет, но он боится не за себя, а за близких, которые могут не вернуться. Всё понимает, и его уже никак не успокоишь пресловутым «всё будет хорошо», потому что не поверит. — Хотя бы ты не уходи, — просит малыш, отстранившись. — Ты ведь провидец. Не воин. Многие в стаи после того, как правда раскрылась, смотрели на Чимина с подозрением. Им так сильно хотелось обвинить его во всём, что с ними сейчас происходит, но Чонгук, Хосок и Юнги не позволили. Втроём заступились, предупреждая любой намёк на жестокость, и заставили молчать. Они не просили принимать омегу в стаю, но пообещали, что разберутся с этим после войны, если уж оборотни желают этого. Сейчас не время. Чимин проводит по серым волосам альфочки и гладит молочную щёчку костяшкой пальца. — Прости, — это всё, что он может сказать. Никаких обещаний, никаких подбадривающих фраз. Лишь одно маленькое слово, в которое он все свои чувства вкладывает. Прости за то, что тебе приходится это переживать. За то, что боишься и не понимаешь, почему это происходит с тобой и твоими близкими. За то, что войне плевать на возраст. Чинсу закусывает дрожащую губу и всхлипывает, мотая головой, а Чимин берёт круглое личико в свои руки. — Позаботься о малыше Юне, — вполголоса просит. Оба поворачивают головы в сторону, где омежка сидит, спрятавшись в объятиях Юнги. Альфочка кулаком вытирает алмазные слёзы и кивает. Позаботится. Присмотрит, пока взрослые будут защищать их на передовой.:
Юнги проверяет всех пришедших в пещеру волков — многие так и не обратились в людей из-за сильных морских ветров, задувающих через щели. Омега запоминает, где каждый расположился, и параллельно ведёт счёт. Сто двадцать восемь оборотней прячутся в пещерах, пока оставшиеся триста шестьдесят восемь готовятся к конфронтации. Старший мягко касается макушек ладонью, чтобы не сбиваться со счёту, пока малыши и пожилые тихо сидят на местах, вполголоса переговариваясь между собой. Война отняла у них всех стариков. Их на почти пятьсот оборотней всего двадцать два волка. Самых маленьких сейчас больше всего — стая восстанавливается и разрастается после тяжёлых времён. Даже за последние три месяца племя праздновало рождение двух очаровательных омег-близнецов. Которые тоже прячутся в холодной сталактитовой пещере, жалобно хныча на руках своих чудом выживших дедушек-омег. Юнги заканчивает вторую проверку присутствия всех волков и проходит в самый укромный, пока ещё пустующий угол с Юном на спине. Малыш от дороги сильно устал, лежит, прижавшись щёчкой к плечу, и пускает во сне слюни, но старший не против совсем. Он опускает рыженького на пол и немного тормошит, чтобы тот проснулся. Мальчик вновь замкнулся, когда услышал, что стае грозит опасность: названные родители не смогли соврать ребёнку и сказали всё, как есть. Будет война, и они не будут давать никаких обещаний, а просто просят его, Юна, слушать их. На удивление малыш правда послушался. Отпустил Хосока в дальний поход, крепко и с тихими слезами обнимая на прощание, а от Юнги не отлипал весь путь до пещер. Теперь и с ним нужно прощаться. «Ненадолго», — жалобно ноет детское сердечко. Юнги поправляет растрепавшиеся из-за северного ветра рыжие прядки и улыбается, присев на колени перед волчонком. — Когда вернётся отец? — спрашивает Юн, перебирая холодные пальцы Юнги. Осторожно гладит указательным пальчиком ногтевые пластины, проводит по тыльной стороне ладони узорами и теребит в своих руках. Не хочет отпускать. — Уже должен, — старший омега наблюдает за эмоциями на личике — там смешиваются страх со смирением, совершенно не подходящие для ребёнка. — Сейчас я пойду обратно в поселение и встречусь с ним. — А я буду сидеть здесь? — глухо уточняет малыш. Его воля, и он бы пошёл защищать остальных, да хоть камнями бы бросался в тех чудовищ, что лишили сначала одной семьи, а теперь посягнули на новую. Смерть за ним по пятам идёт. Юнги сдерживает тяжёлый вздох и молча кивает. Как же хочется сказать, что они вернутся и всё будет хорошо, но он молчит. Это будет жестоко. Юн перестаёт играться с руками старшего омеги и поднимается на ноги, крепко обнимая за шею. Юнги инстинктивно кладёт ладони на спинку и поглаживает, чувствуя, как сердце разрывается от боли. — Папа, пожалуйста, возвращайся быстрее, — сипит малыш, своей просьбой пуская мурашки по коже. — И отца забери. И Чонгука с Чимином. И Намджуна с Тэхёном, — мальчик всхлипывает и судорожно вспоминает всех взрослых, которые к нему приходили. — Всех забери, и приходите обратно. Юнги часто моргает, подняв глаза к тёмному потолку, сжимает Юна крепче и с трудом сглатывает ком в горле. Рядом встаёт Чинсу, положив ладошку на плечо старшему. Юнги немного отстраняется от малыша и поднимает воспалённые глаза на стоящего позади альфочки Чимина. «Пора», — слышит и кивает, обратившись снова к омежке. — Пойду за отцом, — тянет уголок губ и оставляет поцелуй на лбу. Юн кивает и вытирает рукавом кофты носик, когда рядом садится Чинсу, взяв за руку. Взрослые поднимаются. Юнги напоследок оглядывает оборотней и выходит с Чимином из пещеры, с помощью четырёх так же пришедших альф закрывая проход огромным валуном. Внутри становится темно и тихо. Чинсу крепче сжимает дрожащую ручку Юна.:
Суровый. Жестокий. Холодный. Пронизывающий до костей завывающей вьюгой, обжигающий морозом кожу и беспощадно молчаливый, когда ты кричишь о помощи. Север для чужих — ледяной ад, в котором жизнь короткая и полная пыток. Это нулевая видимость в метель, одинаковые бездушные деревья в хвойном лесу и способные поглотить заживо воды Северного Моря. А населяющие территорию волки такие же, как место, в котором они живут: грубые, страшные, им чужда нежность и любовь. Они спокойны как замёрзшее озеро и вместе с тем бесчувственны. Другие оборотни любят шутить о том, что сердца северян давным-давно оледенели, и ничто не способно растопить их. А Чимин видел густые хвойные деревья в Зимнем Лесу, укрывающие своими ветвями от пугающих призраков прошлого; притягивающие своей глубиной волны Северного Моря, которое прямо сейчас так надёжно скрывает самое ценное, что есть у северной стаи; горы с красивым пением птиц; серебристый диск Луны и россыпь бескрайних звёзд на тёмно-синем полотне ночного неба. Он никогда не встречал оборотней с такими добрыми сердцами. Те, кого обозвали бесчувственными, приняли его, помеченного клеймом изгнанника, даже когда вскрылась правда. Завывающая метель стала их спасением, а холод, сковывающий тело, обрушился не на своих детей, а на чужаков, возомнивших себя богами. Это так несправедливо названное суровым место стало настоящим домом для Чимина. Здесь не нужно в страхе закрывать глаза и прятаться от соплеменников, из раза в раз задаваясь вопросом «за что?», не нужно стыдиться своих белоснежных волос и цвета глаз, который завораживает даже маленьких щенят. Не нужно пытаться просуществовать хотя бы ещё один день, потому что здесь можно жить. Улыбаться, смеяться в голос, не боясь быть осуждённым, наслаждаться каждым прожитым моментом и понимать, что ты дома. Спустя столько времени обрёл его в самом холодном на свете месте в окружении совершенно новых, но оттого не менее любимых волков. Чимин отчаянно цепляется за одно из своих видений. Юные Чинсу с Юном, Хосок с Юнги, за ними наблюдающие. Солнце, палящее с высоты, пушистые ветви близрастущих елей и чувство полного спокойствия в груди. Не было боли или тоски. Омега верит в эти промелькнувшие картинки и молится судьбе. Пожалуйста, пусть это станет их будущим. Пусть за него они будут сегодня бороться и выиграют. Опущенные вниз руки подрагивают от спадающей метели, и обзор становится чистым, значит, скоро появятся отречённые. Чимин видел их в недавнем сне: озлобленные, с уродливым клеймом каждый, а в сердцах ничего не осталось кроме жестокости. Им терять нечего — они будут бороться на смерть, воспринимая её как освобождение от каторги, в которую превратилась их жизнь. Север же ставит на кон всё, что у него есть. Тёплая ладонь хватает за руку, переплетая пальцы. Хвоя обволакивает Чимина, и становится немного легче. Он поднимает глаза на стоящего рядом Чонгука и прижимается ближе, не желая отпускать. — Я рядом, — произносит альфа. Для них эта фраза стала равной «Я люблю тебя». Я не брошу тебя. Буду с тобой до самого конца. Ты больше не один. Каждый посыл Чимин понимает. Вновь возвращается к видению. Он не смог найти Чонгука, но не чувствовал боли. Всё будет хорошо. У них получится. Омега не сдерживается и порывисто обнимает истинного, припадая губами к открытой шее. Судорожно насыщает лёгкие хвоей, пока Чонгук ладонью зарывается в его волосы, вжав в себя так, словно хочет, чтобы они слились в одно целое. У обоих сердца заходятся в бешеном ритме, бьются о рёбра и напарываются на острые кости. Страшно не за себя, а друг за друга. — Люблю, — отвечает Чимин перед тем, как отстранится. Чонгук ещё долгие секунды смотрит на своего мужа, жадно запоминая каждую мелочь — родинка над правой бровью и под ней ближе к аккуратному носику, небольшая неровность на левой щеке и бледный шрамик от лёгкого пореза, красивая арка купидона на розовых воздушных губах, чёрные зрачки, облачённые в синюю радужку, пушистые ресницы, в которых застряли маленькие снежинки, и покрывшиеся румянцем от холода щёки. «Пора», — слышат оба. Чимин вздрагивает и тянется на носочках к своему альфе, оставляя на губах свой отпечаток. Всего какая-то секунда, и Чонгук, скрепя сердце, отходит, выпуская холодную руку из своей. Альфа скрывается за ближайшим домом, оставив провидца одного на пустой улице. Чимин делает глубокий вдох и поворачивается лицом к Зимнему Лесу. Он уже слышит хруст снега под подошвой их ботинок. Изгнанники идут тяжело, пробираясь сквозь навалившие сугробы, оттого злоба растёт в каждом — чувствует. Тень ожидаемо выходит первым. Оборотень щурит единственный зрячий глаз и опасно скалится, явно не находясь в настроении, как в прошлый раз. За ним цепочкой тянутся отречённые: они немного устали после затяжной метели, но всё ещё полны сил и решимости сотворить ужасное с третьим по счёту поселением. Вот только Север не позволит. Чимин обводит процессию взглядом и делает к ним первый шаг. «Около двух сотен», — передаёт оборотням. И почти все альфы. — Неужели ещё одна стая отказалась от тебя? — насмешливо спрашивает Тень, складывая руку козырьком от слепящего снега. — Бьёшь рекорды, мой мальчик. Чимина передёргивает от этого обращения. Слова склизким слоем ложатся на кожу, и омега не отказывает себе в том, чтобы скривиться от отвращения. Тень, видя гримасу на лице, начинает раздражаться. — Ваша Природа не очень гостеприимна, — продолжает, игнорируя тяжёлый взгляд провидца. — Наша Природа защищает своих детей, — омега делает ещё один шаг навстречу, оказываясь в метре от высокого альфы. — А дети защитят её, — цедит, источая уверенность. Изгнанник кривит губы в усмешке. Какая преданность, надо же. Он сокращает расстояние до жалкого шага и наклоняется к низкому омеге, прошептав в лицо: — Но ты к ним не относишься. Чимин резко отшатывается, когда Тень тянется схватить его за руку, и из-за домов выбрасываются прямо в толпу подожжённые пороховые бомбы. Соприкасаясь с землёй, плотные мешочки взрываются, орошая пламенем изношенные тряпки изгнанников. Голову заполняет дикий крик горящих заживо, и омега, пользуясь оцепенением, срывается с места, обращая на себя внимание. Главный рычит: — Убейте их всех! — и отречённые кидаются в дома, чтобы уничтожить северян. Вот только на крышах появляются лучшие лучники во главе с Тэмином, и теперь вместо маленьких бомб в обезумевших изгнанников летят «огненные» стрелы. Юноши выпускают по несколько стрел сразу, наконечники которых пропитаны парализующим смертельным ядом. Одна капля, и ты уже мёртв. Север суров, когда ему угрожают самым ценным. Ни в одном взгляде оборотней не проскальзывает даже толика сочувствия. Им плевать на отречённых. Изгнанники валятся замертво после первой неожиданной атаки, но большинство пробирается вглубь, следуя за провидцем. Из-за домов выбегают северяне в волчьем обличье, нападают внезапно и вгрызаются мощными клыками прямиком в горло, вырывая пульсирующую плоть на ходу. Альфы терзают врагов с изощрённой точностью, продолжая удерживать их. Отречённых становится всё меньше, а к северянам присоединяются восточники, за которыми, стирая лапы в кровь, бежал Хосок. Поселение дало немедленное согласие в ответ на мольбу о помощи и призвало на службу своих лучших бойцов, которые с не меньшей отдачей убивают отречённых. Чимин бежит сквозь боль в ногах до главной площади. Позади оставляет крики, дождь из ядовитых стрел и огонь, сжирающий волков заживо. Скулёж, вой, рычание, чавканье, хруст костей, ругательства и пыхтение — всё сливается в единую мелодию, от которой по телу бегут мурашки. Так звучит война. Омега вскрикивает, когда Тень догоняет, толкнув в спину. От неожиданности Чимин валится на землю, сдирая ладони в кровь, и резко поворачивается лицом, отползая. Изгнанник зол, его лицо перекошено от осознания, что план провалился. На холодных губах омеги играет ухмылка. Плевать, что находится в невыигрышном положении и может в любую секунду получить. Сладость от понимания, что застали врасплох, дурманит воспалённое сознание. Тень наступает всё ближе, неизменно оставаясь в окружении приближённых — те обратились в волков и снуют вокруг, как акулы, наблюдая за тем, чтобы никто со стороны не смог напасть на самопровозглашённого вожака. Они кольцом замыкают омегу, преграждая путь к побегу, а Чимин и не рассчитывает на подобное. — Ты расстраиваешь меня, мой мальчик, — низко произносит альфа, опустившись на одно колено. Он тянет руку к порозовевшей от бега щеке, но Чимин дёргается, не позволяя прикасаться. Страх лижет позвоночник. Снова. Тень хмыкает, опустив голову. — Играешь в недотрогу? — Иди к чёрту, — шипит провидец. Изгнанник задирает голову в порыве смеха и резко хватает за лодыжку, потянув на себя. Чимин не успевает и пискнуть, оказываясь зажатым оборотнем. Пихается, извивается, пытаясь выбраться из стальной схватки, но бесполезно — Тень крепко фиксирует руки, садясь сверху, и наклоняется близко с улыбкой к красному лицу. — Отпусти меня! — кричит Чимин. Паника охватывает с ног до головы, когда он понимает, что не может выбраться. Брыкается, клацает зубами в жалких попытках, но только получает пощёчину. Кожу жжёт от тяжёлого удара, и силы резко покидают, когда Тень сильнее придавливает, лишая кислорода. На тонкой шее с зажившей меткой смыкаются грубые руки и давят на адамово яблоко, вырывая болезненные хрипы. — П-пусти… — еле выдавливает из себя, впиваясь когтями в запястья, но Тень даже не чувствует этого. Его глаза налиты кровью. — Помнится, буквально на днях ты стонал как течная сука, — шепчет постепенно теряющему сознание Чимину. — Я слышал каждый вздох и видел, как тебя дерёт тот щенок, зажав у дерева, — продолжает, упиваясь страхом в синих глазах. Провидец вздрагивает от слов, цепляясь пальцами за душащие его руки. Бьёт по бокам со всей силы, но не выходит. Эта чёртова каменная гора не двигается. — И тебе нравилось, — озабоченно шепчет, ослабляя хватку на шее. Чимин находится едва в сознании, и Тень сжимает горло одной рукой, второй медленно спускаясь по резко вздымающейся груди. — Когда он делал вот так. — Хватит! — омега дёргается, когда под одежду забирается чужая рука. — Отпусти! Метка на шее жжёт кожу от того, что прикосновения чужие, — никого его тело не примет кроме Чонгука. Из-за этого ощущения ещё больше обостряются. Каждый даже незначительный мазок по коже как лезвием проходится. Тень ухмыляется, задевая пальцем соски, и затыкает рот Чимина ладонью, свободной рукой дёрнув рубаху. Ткань трещит и рвётся, свисая с рук безвольной тряпкой, а омега надрывно мычит в руку, кусая как можно больнее, но Тень на него вообще никакого внимания не обращает. Продолжает водить ладонью по жемчужной коже, соскучившийся по омежьему юному телу. Он смотрит с похотью на красивые формы и сглатывает вязкую слюну, когда перед глазами проносится образ вожделенного омеги: как он запрокидывал голову, обнажая изящную шею, как кадык поднимался и губы изгибались буквой «о» во время громких стонов. Как он прогибался в пояснице, принимая своего альфу до конца. Такой открытый, жаждущий тепла и ласки мальчик. — Или вот так, — Чимин мотает головой, смаргивая текущие слёзы, когда с него рывком снимают штаны. Тень хватает вялый член и сильно сжимает в руке, вырывая болезненный крик. Тело не реагирует. Никакой чёртовой взаимности даже на физиологическом уровне, потому что Чимин целиком и полностью принадлежит Чонгуку. — Ну же, мой мальчик, — омерзительно шепчет, кусая за ухо. — Покажи мне свой голосок. Как ты умеешь. Чимин вскрикивает, когда чувствует у прохода чужие пальцы. Осознание бьёт с новой силой, и омега дёргается ещё сильнее, не позволяя касаться там. Нет, нет, чёрт возьми! Слизь течёт по всему телу фантомной волной, и провидца прошибает током от понимания. То видение… те странные, пугающие до одури ощущения точно такие же, как сейчас. Тень покрывает его тело больными поцелуями, кусает кожу до выступающей крови и облизывает языком, пока омега надрывно плачет, брыкаясь ногами, руками, да и вообще всем телом. Он вопит так громко, что срывает голос, когда ко входу приставляют твёрдую головку, и вздрагивает, в следующее мгновение ощутив пустоту. Угольно-чёрный волк прыгает со стороны и валит Тень на землю, оглушительно рыча на всё поселение. Позади бурый оборотень смыкает челюсти на позвоночнике одного из приспешников, выплёвывая вырванную плоть. Отречённый замертво валится на холодную землю. Сбоку серебристый ломает хребет ещё одному изгнаннику, пока к Чимину подбегает красно-бурый омега, на ходу превращаясь. — Мин-и! — кричит Юнги, поспешно поднимая обмякшего друга. Провидец дышит загнанно, не понимая, что происходит, и вскрикивает, когда его снова касаются. — Тише, это я, Юнги, — старший хватает за локоть и тянет в сторону, чтобы они смогли укрыться, но Чимин не позволяет. Вырывает руку и глазами ищет мужа. Находит. Чонгук сцепляется в схватке со светлым оборотнем, нещадно царапая морду лапой. Тень отпрыгивает назад и почти сразу нападает, смыкая челюсти на шее антрацитового волка, но промахивается. Чонгук быстрее: реагирует мгновенно на любой намёк на выпад, а сейчас, когда перед глазами стоит ужасающая картина едва не случившегося, ощущения обостряются в миллионы раз. В нём словно сила всех Великих Предков концентрируется. Глаза наливаются кровью, от тела исходит пар, искривляя холодный воздух. В венах алая кровь вскипает от увиденного: отчаянно пытающийся вырваться из цепкой хватки чужих рук Чимин, порванная одежда и отвратительные следы, разъедающие кожу. Чонгук обещал быть рядом, но потерял своего омегу из виду, когда изгнанники набросились на них, — пришлось отбиваться, расчищая себе путь. Целитель почувствовал пронзающий душу страх истинного и бежал со всех лап, чудом успев уберечь от неизбежного. Антрацитовая шерсть встаёт дыбом, а выступившие когти вонзаются в пропитавшуюся растаявшим снегом землю. Светлый волк с грязным, местами оторванным мехом скалится и нападает медведем, снося Чонгука с лап. Волки вгрызаются друг в друга, перекатываясь по слякоти, больно кусают, не жалея сил, пока лекарю не удаётся скинуть с себя Тень. Тот не даёт времени на передышку — когтями задевает позвоночник, распарывая кожу, из которой кровь выливается. Чонгук теряет равновесие от тяжёлого удара и падает, когда его с силой толкают в раненый бок. Чимин с замирающим сердцем слышит участившееся дыхание своего альфы и вздрагивает, когда здание совета взрывается, оглушая оборотней на несколько долгих секунд. Юнги инстинктивно закрывает собой провидца, зажмурившись. Несколько волков, находящихся вблизи дома, падают на землю, заходясь в скулеже: тяжёлая конструкция обрушивается на них, придавливая к земле. Тень ведёт от ударной волны, и он шатается, уставший после боя, пока Чонгук сквозь обжигающую боль поднимается. — Гук-а… — шепчет Чимин, вырываясь из объятий Юнги. — Нет! — кричит старший, оттаскивая в сторону. — Ты ничем не поможешь, Чимин. Изгнанник подходит ближе и открывает пасть, готовый добить свою жертву до конца. Перед синими глазами вспыхивают картины прошлого. Угольно-чёрный волк, взрыв, метка. Я рядом с тобой. Что бы с тобой ни произошло, я буду рядом всегда. Тебе не нужно бояться. Я буду с тобой. Всегда. Клянусь тебе Луной, Природой и Великими Предками. Из-под волка вытекает багровой лужей кровь, пока в глазах увядает жизнь. Без тебя смысла в жизни никакого. Ты больше не один. В глазах алмазные слёзы собираются, и время замедляется. Проходит всего доля секунды, но Чимин вспоминает каждый взгляд, пропитанный нежностью и любовью, каждое трепетное прикосновение и каждую искрящуюся улыбку. Все сказанные слова эхом повторяются в ушах, попадая в самое сердце, проникают вглубь души через каменные стены, которые пришлось вокруг себя возвести, пускают по ним трещины, а после с грохотом ломают, освобождая маленького испуганного волчонка, которого так долго приходилось прятать всё это время лишь потому, что он всем приносил боль. Но нашёлся один из тысячи, который принял и в каждом изъяне нашёл совершенство, показав, какой любовь должна быть. Тот, в ком сердце нашло свой покой. Тот, без кого оно биться отказывается. Без тебя смысла в жизни никакого, Чонгук. Зверь видит, что его избранник в опасности, и перебарывает многолетний страх, рвясь наружу. Это больно, чертовски больно, когда ломает кости после длительного нахождения в человеческой шкуре, но Чимин сквозь боль терпит, слыша треск собственной кожи. Юнги, оставшийся позади, округлившимися глазами смотрит на омегу, который, едва соображая от боли, кричит, обращаясь впервые за три года, потому что его альфе грозит смерть. Белоснежный волк, сливающийся с выпавшим снегом, отрывается от земли и нападает на Тень, сбивая с ног. Он больше не сдерживает зверя. Ему плевать, что произойдёт, но своего мужа он не даст в обиду. Чимин в размерах уступает, но из-за эффекта неожиданности получает преимущество, немедленно им пользуясь — смыкает челюсти на горле, протыкая кожу, и почти доводит дело до конца, но Тень, опомнившись, толкает его тяжёлой лапой, отбрасывая, как щенка, в сторону. Чимин грузно валится, сразу же вскакивая, и вновь нападает, уворачиваясь от мощных атак. Чонгук, с трудом разлепляя глаза, видит того самого волка, что почудился в свадебную ночь: тот остервенело набрасывается на изгнанника, пока шерсть окрашивается в пятна крови своей и чужой. Чимин нападает без разбору, кусает, куда дотянется, когтями вспарывает кожу на морде, задевая единственно зрячий глаз, за что получает, вновь летя в сторону. На сей раз приземляется на острые палки бывшего здания совета, раздирая спину, но не обращает на это внимания, поднимаясь, словно имеет запас нескончаемых сил. Тень срывается с места и бежит на него, готовый насадить живьём на арматуру, а Чонгук, собрав остатки воли, подрывается, отталкивая. Защищает своего омегу. «Не смей прикасаться к нему, сукин сын», — слышит изгнанник граничащее с животным рокотом. Чимин поднимается на дрожащих лапах и встаёт рядом с мужем, поднимая полный ненависти взгляд на отречённого. Тень запоздало чувствует боль от нанесённых ран и понимает, что бой выиграть против двоих не сумеет. Он рычит в ответ и пятится назад, но слышит тихий рокот за спиной, обернувшись. Серебристый волк выплёвывает оторванную голову последнего из приспешников и скалит кровавые клыки, медленно наступая. Третью сторону блокирует крупный бурый волк, в котором изгнанник узнаёт патрульного. Последний путь отхода преграждает огненный омега. Северяне кругом замыкают Тень в своём плену и не отводят от раненого глаз, каждый готовый к атаке. Пока изгнанник, загнанный в клетку, судорожно продумывает план отступления, антрацитовый оборотень нападает сзади, смыкая челюсть на загривке, отрывая горячую плоть под громкий скулёж. Тень валится на землю, обращаясь в человека, и прижимает к оголённому мясу руку в попытках остановить кровотечение. Круг становится меньше — никто своих позиций не оставляет, продолжая наблюдать за тем, кто стал причиной сотен смертей. Каждый хочет лично расправиться с чудовищем. — Какая… сп-плочённость, — с трудом выговаривает Тень, слабо ухмыляясь. Чонгук рычит, наступив на грудь лапой, и прижимает своим весом, вгоняя в кожу когти. Кровь тонкими струйками вытекает из ран, а альфа мечтает вырвать чёртово сердце, непонятно почему до сих пор бьющееся под рёбрами. Изгнанник болезненно стонет и находит взглядом стоящего чуть поодаль белоснежного волка. Оборотень задерживает дыхание для последних слов, когда когти проходят ещё глубже. — Знаешь, почему я ответил тебе в видении? — Чимин чувствует липкий след тревоги, возникший от услышанного, и медленно приближается. Тень растягивает кровавые губы в улыбке. Омега судорожно бегает глазами, пытаясь понять, и, когда осознание настигает, подрывается с места с бешено бьющимся сердцем. «Чонгук, нет!» — остервенело кричит, но слишком поздно. Альфа вгоняет лапу полностью, пронзая когтями гнилое сердце, и почти сразу как ошпаренный дёргается, когда нутро прошибает волной боли. Тень закрывает глаза, умирая с полной наслаждения жестокой улыбкой. Его тело стремительно покрывается сжирающей чернотой, пока гниль просачивается наружу, проникая в Чонгука. Отрава, текущая по крови отречённого, попадает на лекаря, одним прикосновением отнимая жизнь. Чимин обращается на ходу и падает на колени, подхватывая обратившегося мужа. Чонгук валится на землю, сжимая руку, кожа на которой чернеет так же, как тело мёртвого изгнанника. — Гук-а, — судорожно шепчет омега, схватив за отмирающую ладонь. Прижимается к ранам губами, пытаясь высосать яд, но тот проникает лишь глубже, смешиваясь с чистой кровью. — Нет, пожалуйста, — мотает головой, смаргивая слёзы. Чонгук свободной рукой слабо сжимает поясницу истинного, теряя сознание. Юнги убегает в сторону своего дома за нужными склянками, пока Хосок с Намджуном отвлекаются на единицы изгнанников, оставшихся в живых. Чимин сжимает прокажённую руку, зубами впиваясь в кожу, накрывает ладонью грудь в месте, где медленно бьющееся сердце с каждой секундой ещё больше замедляется. Страх пропитывает душу, заставляя испуганного волка выть от боли. — Н-не надо, — шепчет, пока слёзы срываются на остывающую кожу. Чонгук держит глаза открытыми недолго — проваливается в невесомость, до последнего сжимая своего омегу в слабых объятиях. — Нет, Чонгук, — надрывно плачет Чимин, поднимая падающую руку. Прикладывает к щеке, размазывая грязь и слёзы, и дрожащими губами прижимается к почерневшей коже, оставляя поцелуи. — Пожалуйста, не бросай меня. Не уходи. Не оставляй меня одного! — кричит, заходясь в истерическом плаче. — Не смей бросать меня, Чонгук! Ты обещал! Быть рядом. Всегда.