…
Крепкая хватка на шее не давала дернуться — держала так, что можно было задохнуться. Где-то сзади, Марс даже не видел, чья это была рука, только чувствовал, что она вжимала его голову в подушки. А над ухом — дыхание. Горячее и быстрое-быстрое, как у спринтера. Он такое на тренировках часто слышал. Попытка сдвинуться — в ноль. Кто-то его держал, да так сильно, будто в тисках зажали. Он стоял на четвереньках, тоже почему-то дышал часто-часто, как после тренировки. Но, это не оно — это другое. Где-то сбоку в поле зрения мелькнула прядь белых волос и внизу что-то коротко сжалось……
Температура 38,9. Это первое, что, проснувшись, сделал Марс после того, как обнаружил под штанами оголтелый стояк. Он смерил температуру. Глянул на градусник. Градусник, кажется, тоже глянул на него в ответ. Или его уже от жара настолько заглючило, он не понял. Он ничего не понимал уже. Разве что, кроме того, что оказался еще большим извращенцем, чем себя считал. Он не знал, какой сегодня день и сколько он уже валялся. Время превратилось в череду сна, таблеток, перерывов на суп и повторения по кругу. Кажется, прошла неделя, а может, всего несколько часов. Календарь показал два дня, но он мог и «спиздеть». Марсель под влиянием плавящегося от градусов сознания даже всерьез допустил возможный бунт цифрового носителя и уже был готов вступить с ним в дискуссию, как вдруг открылась дверь. В комнату устало ввалился Заимников. Саня напрочь сбил логическую цепочку: на нем была та же футболка, но другие джинсы. Если это было сегодня, то зачем переодел, а если все-таки прошла неделя, то получается, он 7 дней… — Ты че лыбишься? — стеклянными глазами уставился Заимников. — Лучше стало? — Нет, — усмехнулся Марс искренне, почувствовав, что стояк никуда не делся, — я лишь пошел крышей. — Поехал. — поправил Саня, прищурившись. — У нас так говорят. — Поехал. — согласился Марс и упал обратно на подушку. — Очаровательно. Заимников потоптался у входа, скидывая шмотки. Прошел в комнату и кинул в Марса пакет. — Это тебе, гроза общажных дискотек. Марс, будучи не в состоянии извергать яд, пробурчал «спасибо» и открыл содержимое. Там были два сэндвича, бутылка с чаем и пакет мандаринов. — Я мандарины не просил. — Это от меня. — буркнул Саня. — Считай, тебе с твоим дерьмовым характером надо, как ребенку, конфетки носить. За проколы тебя уже лупят вон, а я твоя фея, за поощрения отвечаю. Марсель был благодарен. Он бы поржал над всем этим, да только башка гудела. Кое-как залез рукой на ощупь в прикроватную тумбочку, закинул в рот таблетки, запил чаем. И тут Заимников полез в карман. — Вот еще, тебе передали. — кинул пластиковую баночку с таблетками. Марс смотрел на нее с пару секунд, затем ухмыльнулся и поставил на полку. Заимников на это нахмурился, — Пить не будешь, что ли? — Неа. — покачал головой Марс и, увидев непонимание, пояснил, — Это не от простуды. — А от чего? Закономерный вопрос. Марс и сам толком не знает, от чего. — От импотенции. — ухмыльнулся француз. — Действует, как Виагра. Ты бы рядом со мной не засыпал, а то как выпью, так сразу… Заимников закатил глаза и жестом остановил поток исхищрений. Да и Марсель подустал язвить. Благодарно кивнул на мандарины, кинул Заимникову один, поел сам и оставил кожуру на тумбочке. А потом снова отрубился.…
Демьен вспомнил про Марса на пятый день, когда тот все же решил дойти до столовой и поесть с остальными. На обеде почти нет людей — в это время все обычно либо в вузе, либо таскаются по городу. Насладиться пусть не тотальным, но относительным одиночеством было как нельзя кстати. Марс ставил поднос с «сирниками», когда телефон вдруг завибрировал. — Ты ее все-таки тр-р-рахнул, а мне не сказал. — бодро отозвался Марс вместо приветствия. На том конце повисла напряженная тишина. — Иди к черту. Марсель довольно покивал и ткнул вилкой в творожную котлету. Что-то похожее, наверное, было во Франции, но носило менее странное название. У них здесь вообще с блюдами ситуация интересная. Взять хотя-бы странное желе с кусочками мяса внутри, разложенное на тарелках на верхней полке. Марс дал себе обещание, что никогда это не попробует. — Тетя Жизель приезжала? — уточнил Марс, перехватывая телефон поудобнее. — Да… Ты там что, жуешься? — Ага. — Тебе лучше, я надеюсь? — А что, без меня на стену лезешь от скуки? — Ну, да. — не стал врать Демьен. Марсель скалисто улыбнулся. А ничего эти их «сирники». — Тебе… — после недолгой паузы спросил Дем, — передали? — Ага. Заимников все доставил. Хороший мальчик, надо будет дать ему косточку. — хохотнул Марс, — Спасибо и все такое. Тете Жизель тоже передай. — Заимников? — будто удивился Демьен. — Странно… — Че странно? — Я другого парня просил. Марсель приподнял брови. — Какого? — Я его не знаю, заходил в кабинет к нам, искал тебя. Я сказал, что ты болеешь, потом это передал. Марс призадумался. — А как он выглядел? — Волосы светлые, глаза карие, лицо-кирпич. — отрезюмировал Бертран, а Марс даже вилку отложил. Все равно из-за улыбки скоро еда выпадать изо рта начнет. Он его искал. Нетрудно догадаться, зачем. — Ты его знаешь? — раздался голос из трубки и Марс постарался перестать лыбиться, как маньяк. Девчонки с соседнего стола уже странно косились. — Понятия не имею, кто это. – самозабвенно врал Марсель, прикидывая в голове, почему Хольцев не выкинул эти таблетки сразу. Может, просто решил отвязаться? Конечно, сам бы он не зашел к Марсу. Его комната для Хольцева — красная зона. Все знали, что он там не жил, возникли бы ненужные вопросы. Зачем бы он его не искал, он же стратег ссаный, пойдет он в комнату, ага. — Странно. А он выглядел так, будто тебя знает. Марс усмехнулся. Ну, если считать, что теперь их связывает сразу две маленькие тайны, можно и так сказать. Про первую, с тазом, он рассказывать не станет — слишком тупо, да и к тому же, он же псих, а не идиот. А вот про вторую… А вот чтобы про вторую что-то рассказать, надо, сперва, проверить. — Может и виделись где-то, не помню. — отмахнулся Марс и съехал с темы. — Ладно, я пошел, привет Ане. — собирался уже скинуть звонок, как Демьен вдруг серьезно и коротко позвал: — Марсель. — таким голосом, которым звал только когда они наедине оставались. И Марс притих. Знал, что обычно после такого тона бывает. Прислушался к себе на всякий случай, послушал сердцебиение, посчитал предметы. — 1658 + 2871 Марс все равно немного растерялся, но виду не подал. Демьен это просто слишком внезапно всегда делал. Оперативно ответил, пока напряжение на том конце не достигло пика: — 4529 Дем молчал с полминуты. Потом спросил: — На калькуляторе посчитал? — Сам, — усмехнулся Марс, — клянусь протезом бабки по папиной линии. — Ладно… — сказал Дем, а потом тише, — Ладно. Следи за этой фигней. И отключился.…
Неделя обещала быть нелегкой. Хольцев уже с утра проснулся под злостный бубнеж вперемешку с матом. Приоткрыл глаза — Лопатин нарезал круги по комнате и взбешенно дергал плечом, шипя под нос одному богу известные проклятия. Некоторые из них Хольцев различал: — Я его убью, суку. Подвешу за шкирку на дверь в спортзале. Порву вещи к херам. Скину рюкзак с третьего этажа. Я его, блять, найду и выпотрошу нахуй. — Тебе корвалол? — лениво потер глаза Виктор. Таким несобранным он мог позволить себе быть только с утра. — Ему водки. Триста. — так же лениво отозвался Тищев с соседней койки. Орленко с верхней предпочитал молчать, хотя Хольцев знал, что тот тоже давно не спит. С Кириллом в таком состоянии в одной комнате находиться сложно даже Хольцеву — от того прям фонит этой энергией. Сразу тоже хочется кому-нибудь вломить. — Это ок, ты считаешь? Нет, Темыч, это окей да?! — вспыхнул Лопатин и яростно зашипел, наклонившись над Тищевым, — Он блять, нас всех подставил, теперь пойди докажи, что мы ничего не делали. Я какого хуя из-за какой-то суки должен в деканате выслушивать? Нас отстранить могут от соревнований, ты понимаешь? Нас всех. — Только тебя, Витю и Ситникова. — все же отозвался сверху Павел Орленко, чем натравил на себя бомбу замедленного действия. Лопатин дернулся уже к нему: — А ты и рад, да? — Хватит. — низко просипел Хольцев и Кирилл глянул на него чуть остывшим взглядом. — Ты же тоже думаешь об этом. Уже несколько дней. Мы таких всегда учили. Хольцев тяжелым взглядом окинул Кирилла, затем — Тищева. Думал. Конечно, он об этом думал — еще с момента, как в деканате им с Лопатиным пригрозили вылетом из команды. Только, на них раньше никто не стучал. — Че думаешь, тот дохуя совестливый? Может, все-таки француз? — Не. Не француз. — отмахнулся Виктор, упав на пол и приступив к отжиманиям. Он так не думал. Не потому что не хотел иметь еще один повод пересекаться с картавым, а потому что это реально не в его духе — пойти и настучать в деканат. На нем самом грешков висит с хуеву тучу, он не дурак так подставляться. А если бы и хотел настучать — еще в первый раз бы сходил, куда надо. — Да пацан это тот, которого вы запрягли картавого в туалет привести. — снова подал голос Орленко. — Он перваш, не знает, как что тут устроено. Испугался, пошел и сдал всех. Лопатин снова глянул на Хольцева. Тот, молча глядя исподлобья, согласился. — Да и похуй, тогда тем более. Вить, с ним решать надо. Он охерел на старших стучать. — Решим. — смиренно согласился Хольцев, сложив руки. Ему самому все это дико не нравилось, просто сейчас башка была напрочь другим забита. Например, тем, что перед отборочными соревнования по легкой атлетике проходят в два раза чаще, а он не собирался забрасывать бокс. Надо было каким-то образом успеть запихнуть все дела в 24 часа, при этом не забив на учебу. В связи с последними событиями у него даже долгов поднакопилось. Того и гляди, с бюджета слетит. И лучше бы Виктору сделать все, чтобы этого не случилось. — Погнали умываться, до зарядки полчаса всего. Кирюха сработал на ура, сон как рукой. — наконец, спустился с кровати Орленко и хлопнул Лопатина по плечу. Направился к выходу, парни последовали за ним. Только, Кирилл на секунду обернулся к Хольцеву: — Ты идешь? — Я позже. — Опоздаешь, будешь все 20 минут гонять. Тут уже Хольцев поднял свой равнодушный и испытующий взгляд. — Тебе-то что за дело? — Ниче, так просто. — отмахнулся Кирилл и вышел. Он наконец остался в одиночестве. Оно ему сейчас нужно было, как воздух. Обычно, когда один — сразу херня в голову всякая лезет, а у него наоборот. Один он может отдохнуть от всех, разобраться в башке, настроиться на свои мысли и обрасти броней. За дверью послышался приглушенный женский голос, кто-то назвал его фамилию, а еще через пару секунд в дверь постучали. Кто бы это сейчас ни был, лучше ему свалить нахуй. Хольцев поплелся к двери, матеря все на свете, и распахнул слишком дергано, не успев сменить выражение лица. Мать даже отшатнулась — настолько, видать, рожа у него была неприятная. — Привет, сынок. — выдохнула мама, немного привстав на цыпочки, чтобы обнять. Хольцев только спустя секунд десять сообразил, что надо сгенерировать реакцию по дефолту, чтобы не выдать вмиг сковавшее ощущение грядущего пиздеца. — Привет. — поднял глаза, выходя из объятий матери и тут же попадая в крепкие отцовские тиски. От них до сих пор в дрожь бросает. Сколько бы лет ни прошло. — А чего без…чего без звонка? — усилием воли сдержал Виктор нарастающую нервозность. — Так, решили сюрприз сделать. Ты не рад? — Рад! Проходите… — выдавил из себя улыбку Хольцев, пропуская родителей в комнату. Мать уже усаживалась на его кровати, отец вешал их куртки в шкаф. Не спеша так, спокойно. Так же спокойно, как провожал его три года назад в армию и желал хорошей дороги. С того раза они не виделись, а ощущение, будто виделись вчера. Краем взгляда мазнул по коридору и чуть не обосрался, когда увидел перед собой француза, нагло проходящего в комнату вслед за родителями. Тот ни на секунду не остановился — прошмыгнул даже когда Хольцев, психованно дернув ручку, попытался закрыть дверь у него перед носом. Секунда — и тот уже был внутри. Стоял напротив — молча. И у Хольцева по телу вдруг пробежала мелкая дрожь. Он про него забыл. Забыл, что француз в принципе может выздороветь и припереться к нему, если моча в голову ударит. Забыл, что он не совсем в себе и может попросту не испугаться последствий, но воспользоваться любым шансом, чтобы поднасрать. Так и вышло, как Хольцев и предполагал — как только он перестал ждать подвоха, объявился пиздец. Вполне себе живой и свежий, без признаков болезни, с татуировками, серьгой в правом ухе и ядовитым, до трясучки выбешивающим, оскалом. Смотрит ему в глаза слишком долго — как если бы пытался взглядом до мозга доковырять и взорвать его нахер. А француза ничего не берет. Он молча проходит мимо Хольцева и, к ужасу последнего, протягивает руку его отцу. — Забыл представиться. Марсель Мосс. Друг Виктора. — скалится довольнее, когда отец пожимает в ответ. — Владимир Георгиевич. Спасибо, что проводил. А то в ваших коридорах заблудиться — нечего делать. Француз понимающе кивает, отвечает нечто вроде «и не говорите», а Хольцев словно превращается в кочергу. К такой ситуации жизнь его пиздец не готовила. Слишком сразу они все появились. Еще полчаса назад спал себе спокойно, а сейчас — и предки, и у этого резко лихорадка кончилась, а изобретательность, походу, началась. Они не предупредили. Это проверка, а никакой не сюрприз. Только, за два года они ни разу не приезжали. Ограничивались смс раз в пару дней и видеозвонком раз в месяц. Щас-то вдруг чего? — Марсель Мосс, — обаятельно подплыл картавый к матери Виктора и учтиво поцеловал протянутую руку. — Анастасия Степановна. — мать чуть вздрогнула от таких изысканных манер, а Хольцев напряженно глянул на отца. Тот, видя подобную картину, лишь заинтересованно усмехнулся. — Француз, да? — Oui, monsieur. — Вы… — растерянно мотнул головой Виктор, — в коридоре встретились? — Нет. — отмахнулся отец, глядя на часы, — Молодой человек предложил проводить до твоей комнаты, когда через охрану шли. — У тебя такие воспитанные друзья, — зачарованно захлопала ресницами мать Хольцева, пока тот намертво примерз глазами к Марселю. Предложил проводить. Он даже не знал, где Виктор живет. До этого, блять, момента. — Как тебе в России? — спросил отец, присаживаясь на кровать рядом с матерью. Француз воодушевленно затараторил: — О, très belle, ваш климат, погода, архитектура, влюбился в Россию, как никто. Лютые морозы — моя страсть. Виктор скрипнул зубами и уставился в пол. Пиздит, как дышит, черти бы его драли. Понятное дело — он специально, чтобы Хольцева побесить. И ему эта выходка дорого обойдется. Не в воде. В дерьме утопит. — А с лицом что у тебя, парень? — сощурился отец, и Хольцев просто не смог снова не поднять глаза на француза. Выждал, когда тот демонстративно глянет в ответ, и едва заметно сжал челюсть, взглядом намекая: съеби отсюда. Однако французская мразь съебывать не торопилась. Марсель снова закосил под дурачка и только шире улыбнулся: — Были проблемы с местными. Иностранцев не любят. Виктор благородно вступился, вот, так и подружились. Он весь такой обаятельный, залетел со своими манерами и улыбочками, напрочь отключил мразоту и врубил искусство обольщения на сотку. Виктор прикрыл глаза. Блять, он никогда больше не будет материться, бить людей или вести себя как подонок, пусть только француз сейчас свалит на все четыре стороны. — Вступился, говоришь. — одобрительно окинул взглядом Виктора отец. Тот лишь развел руками. — Ну ты же знаешь, какой я. — усмехнулся. — Не могу смотреть на несправедливость. — Да, это точно. — задумался о чем-то своем отец, задержавшись на глазах Хольцева, а потом дернул голову к вновь затараторившему французу. — Я давно хотел познакомиться с родителями Виктора, он про вас ничего не рассказывал, сказал только, что вы потрясающие люди. Хотел лично посмотреть, вот, даже забежал перед тренировкой. — У вас сейчас тренировка? — уточнила мать, и Хольцев чуть не отвесил себе рукой в лобешник. Вот он — спасательный круг. С максимальным упорством затолкав позорную, еще из детства тянущуюся слабость, постарался не измениться в лице. Максимально не выдавая радости от облегчения, сказал: — Да, уже совсем скоро, поэтому думаю, нам лучше позже пообщаться. Скиньте адрес, я приеду туда, где вы остановились. — Мы проездом, по работе. Потом времени не будет. — кинул отец, не глядя на сына. Вместо этого он Мосса разглядывал. Виктору этот взгляд не понравился. — Скажи, Марсель. А как тут Виктор вообще устроился? Поделись своим дружеским мнением. Марсель сперва рот приоткрыл, словно уже готов был ответить, а затем — медленно, как в самом страшном сне, потянул губы в оскал, который мать Хольцева наверняка тоже приняла за улыбку. И у Виктора полопались красные лампочки внутри, будто осколками врезаясь ему в кожу. Вдруг вспомнилось все, что случилось неделю назад — так отчетливо, будто он буквально только что вернулся из того проклятого туалета и услышал то самое игривое и даже снисходительное «мувъет». — Как…устроился? — с улыбкой психопата переспросил лягушатник, на секунду глянув на Хольцева. С этой своей дерзкой картавой «р». А Хольцев просто стоял и смотрел на него, искренне надеясь, что за каменным лицом не видно его унизительного, но зато, такого искреннего, страха. — Да. — подтвердила мать, — Как он учится, как в спорте? Вы в одной группе по легкой атлетике? Француз вдруг отвис, стал серьезнее и закивал. — Виктор — один из самых быстрых в группе. Верю, что он покажет себя на отборочных. Мы на разных направлениях учимся, поэтому здесь не могу сориентировать, но думаю, его результаты вас не разочаруют. — а потом вдруг на секунду повернулся к Хольцеву и коротко подмигнул. От этого жеста внутри что-то екнуло. То ли от облегчения, то ли напротив — от ужаса. — А девушка у него есть? — вклинился отец, и Хольцева передернуло. В какой-то момент к нему все вернулось. Будто ему снова 13, а отец только что протянул ему журнал и ласково предложил в него заглянуть. Будто он снова еще чуть-чуть — и грохнется в обморок. Марсель вдруг задержал на нем взгляд и смотрел, кажется, целую вечность. Испытывал перед смертью. Давал максимально насладиться этим ощущением: «смотри, я пришел, именно в тот момент, когда ты меньше всего ждал». «Именно тогда, когда самое время». — Нет. — медленно сказал картавый, не сводя взгляда с оцепеневшего лица Хольцева. — У него и не может быть ее. — Почему? — пожал плечом отец. — Мы чего-то про него не знаем? И пульс в одночасье подпрыгнул к горлу. Ему поверят. Вот они-то точно ему поверят, что бы он ни сказал, потому что с детства так повелось: Хольцев всегда был хулиганом, всегда виноватым. И если здесь, в интернате слова француза не воспримут серьезно, то на родителей это не распространяется. Сейчас он втопчет его жизнь в могилу. Одним предложением. — Не знаете. Вы многого про него не знаете. — снова по-блядски усмехнулся Марсель, и Хольцев всеми силами сдержался, чтобы не дернуться к нему и не зажать рот. А потом — не долбануть лицом обо что потверже. От ужаса просто было некуда деться — хотелось бежать, бить, кричать, лишь бы не стоять, потому что чем дольше он находился в шаговой доступности от отца, тем сильнее засасывало в детство. Где ремень, спокойный ледяной взгляд и ничем не объяснимый, позорный страх. Отец повернул голову к Виктору и приподнял бровь. — Ну так, сейчас узнаем, да? — и чуть улыбнулся. На этом моменте Виктор реально чуть не рухнул в обморок. Зачем-то глянул на француза, а тот, как-то странно разглядывая всю эту картину, вдруг отмер и снова весело защебетал: — Не знаю, стоит ли родителям говорить, наверное, стоит, да? — учтиво уточнил у Хольцева, впервые открыто обратившись к нему, а тот лишь сглотнул. От внутренней дрожи получилось только неопределенно кивнуть. Он его убьет. Он его просто убьет, если его самого здесь не прикончат. — Ни одной юбки не пропускает, стыдно сказать. — шутливо-осуждающе помотал головой Марс и с досадой глянул на его мать. — Не хочется быть доносчиком, но, раз уж вы сами спросили, говорю, как есть. Прости, Ви, мне пришлось. — затем картинно закатил глаза и глянул уже на отца, — Я было, глаз на одну девчонку положил, так он и с ней замутил. Бабник ваш сын, каких свет не видал. А девушки — натуры тонкие. Им не нравится такое. — снова обаятельно повернулся к матери и та, как Виктору показалось, слегка покраснела. Виктор даже не сразу отмер. Не понял сперва, что ничего такого не случилось, потому что руки дрожали. Благо, в карман засунул, чтобы видно не было. По лицу не поймешь — слишком натренированный, а вот руки могли бы выдать с головой. — Витя. — закатила глаза мать, но отец ее оборвал: — Пусть. По молодости можно, с кем не бывает. И Виктор вовремя вспомнил, что чтобы не выдать напряжения надо тоже иногда что-то говорить. Рассказал про институт, про посвят, умолчав, по сути, вообще обо всем, кроме алкоголя. Уточнил, где сестра — отец на это лишь пожал плечами и как-то тоскливо посмотрел в сторону, но Виктор не обратил внимания. Обсудили родственников, смерть чьей-то собаки, а после — быстренько свернули дискуссию с обещанием созваниваться раз в месяц и писать в праздники. Им тоже уже бежать надо было. Все как-то быстро кончилось, не успев начаться. У Виктора от облегчения даже чуть ноги не подкосились, как только дверь в комнату захлопнулась с той стороны. А затем из-за спины послышался гиенистый, завывающий смех. Марсель, до сих пор стоявший в углу комнаты, согнулся и заржал в полный голос: — Tu verrais ton visage! Нет, это невыносимо…ахахах… Хольцев так и стоял лицом к двери, в некой прострации. Все закончилось, они уехали, ничего не случилось. Кроме, разве что, того, что его только что поимели. Жестко, во все дыры, без капли вазелина. Эмоционально и ментально выебали. Это запросто мог бы быть уже двадцатый инфаркт. — Ты… думаешь, это смешно? — плохо контролируя интонацию, поинтересовался Хольцев, не поворачиваясь. Сердце еще приходило в себя. — Я думаю, что не такой ты и крутой при папочке. — язвительно процедил Марс, просмеявшись, и Хольцев медленно повернулся. — Заткнись лучше. — Он у тебя кто, военный? О да, militaire… — француз издевательски ухмыльнулся, проведя языком по верхним ровным зубам. — Ты поэтому его так боишься? — Я его не боюсь. — ровно ответил Виктор, все же сжав подрагивающие кулаки. В нахальную рожу хотелось прописать со всей дури, но что-то останавливало. Может, то, что это все надолго сейчас затянется, а у него тренировка уже через 15 минут. Ему вообще не до этого. Но, он слушал зачем-то, только челюстью ездил туда-сюда, чтобы снова стать хладнокровнее. А француз его хладнокровие пополам гнул и на хую вертел. Наклонил только голову набок и, сощурив глаза, закивал: — Дем сказал, ты меня искал. Вот он — я. Ты что-то сказать хотел? Говори, я весь во внимании. — оголил зубы разве что не до десен. — Хотел, чтобы ты нахуй шел. — все же сделал тот самый «шаг», который случайно у отца перенял, и процедил: — Если не боишься боли, побереги хотя бы улыбку. Стоматологи нынче дорогие, а я могу выбить тебе пару спереди. — Это ведь только подтверждает мою теорию. Ты, может, и не гей, но что-то такое у тебя есть. Иначе с чего ты так психуешь? Боишься, что папаша прознает про твои грязные увлечения? Хольцев вернул себе былое спокойствие, все же дошел до француза и толкнул к стене, а затем — сильно заехал куда-то под ребра. Тот сразу осел на пол, от неожиданности даже растеряв всю спесь. А Виктор медленно сжал чужие волосы и дернул наверх, заставив того посмотреть ему в глаза снизу. — Ты этого добиваешься? — равнодушно уточнил, — Чтобы тебя пиздили? Скажи честно, ты мазохист? Если хочешь, я договорюсь с парнями, будут привязывать тебя к перекладине и лупить вместо груши. Марсель, как-то странно сглотнул и вдруг глянул перед собой, на уровень его ширинки. А потом закусил губу, едко ухмыльнулся и Хольцев сразу разжал руку. Отошел подальше. Он, блять, невменяемый. Ему даже если смертью пригрозить, вряд ли подействует. — Ты ебнутый. — раздраженно выдохнул, — Просто не подходи ко мне. — А если твои родители приедут снова, можно прийти? — как бы невзначай поинтересовался француз и издевательски скорчил умоляющую мину. — Ну пожалуйста. Очень уж они мне понравились. Хольцев только закатил глаза, а затем — глянул на часы и тут же заметался по комнате в поисках формы. Сегодня опаздывать реально нельзя. — Катись. — на бегу кинул французу, доставая из-под кровати кроссы и в спешке засовывая в них ноги. Этот-то гад уже в форме был. Виктор бы никогда не подумал, что может настолько устать кому-то угрожать. Что кто-то вообще в принципе после первого раза полезет за вторым. А картавый, судя по всему, вообще кайфовал не на шутку. И его кайф стоил Виктору железной выдержки, нервной системы и огромных усилий не присесть в тюрьму за убийство. — Да я бы с радостью, вот только нам с тобой в одну сторону. — с азартом оскалился Марсель и присел на корточки напротив Хольцева. Тот слишком резко вскинул голову, на секунду отрываясь от дела. Вблизи видно, что у него кожа идеальная. И глаза не такие карие, как у Виктора, а с примесью ебанутого огонька, немного отливающие рыжим на свету. Его лицо вдруг оказалось как-то странно близко и смотреть на кровоподтеки и запекшиеся ссадины стало… неприятно. Так, будто это не его рук дело. — Тебе хули от меня надо? — серьезно спросил Хольцев с некой обреченностью. Его не убить. Не потому что невозможно, а потому что, видите ли, по закону не положено. Но, только это могло бы его «исправить», на него же нихрена другого не действует. — Даже не знаю, mon cher. Давай дружить? Хольцев от такого заявления чуть шнурки не оборвал. Не завис только потому что напоминалка на наручных часах оповестила о начале тренировки через 5 минут и он, наспех завязав как придется, дернулся к выходу. Марсель — за ним. — Ты больной? — шипел Хольцев, быстрым шагом минуя коридор, — Не знаю, какие у тебя беды с башкой, но я тебе говорю, бля, не отвяжешься, тебя не найдут. Здесь вокруг лес, бездомные собаки, снег и сугробы. Они прошли уже половину пути до зала, как картавый вдруг завел руку за спину и прошептал: — Там сзади не твои дружки идут? — а потом резко ущипнул Хольцева за задницу, и первое, что тот сделал — все же, не успев проконтролировать лицо, диковато обернулся. Сзади никого. Даже не сообразил, что только что учудил лягушатник, не до этого было — буквально на секунду сердце снова кульбитнуло от волнения, а сейчас возвращалось в норму. Неприятно так, словно один раз ударило и забыло, как биться. Француз, как ни в чем не бывало, уточнил: — Отказываешься, значит? Они уже ускорились, перебежками минуя лестницы и других, прущих по своим залам, сонных студентов. Хольцев перешел на легкий бег, француз тоже не отставал. Даже странно, что в таком-то состоянии он нормально функционировал. Если б не подбитая рожа, и не сказать было, что неделю назад его чуть не порешили, предварительно хорошенько отпиздив и пару раз чуть не доведя до комы. — Да. — бросил Хольцев, остановившись перед дверьми в последний коридор. Осталось 3 минуты, нормально. — Хорошо. — пожал плечами Марсель и Виктор обернулся. За последние пару недель уже усвоил, что этот тон ничего хорошего не предвещает. — Что «хорошо»? — засверлил француза взглядом. Тот, тоже слегка запыхавшись, неопределенно махнул рукой в воздухе. — Хорошо, в следующий раз подсыплю тебе конный возбудитель в чай, чтобы парни из твоей комнаты… Договорить Хольцев ему не дал. Обернулся бегло, чтобы никого рядом не было, и толкнул к стене, пережав локтем шею. Прорычал тихо: — Ты не отъебешься, да? — и пережал сильнее, когда француз с оскалом медленно мотнул головой, — Дружить, говоришь? Окей, давай дружить, только если я вдруг замечу, что ты ко мне свои пидорские яйца катишь, отрежу, затолкаю в глотку и скажу, что так и было, усек? Отпустил француза так резко, что тот снова было чуть на пол не упал, но удержался — за Виктора схватился. Тот равнодушно стерпел физический контакт. Выждал, когда картавый откашляется и вздернет челку, поправит ворот футболки, на секунду открыв взору кусок татуировки, а затем — вперится ответным взглядом. Таким дерзким и совершенно невменяемым. — К твоему величайшему сожалению я не минет тебе предлагаю, а сделку. — Какую? — скрипнув зубами, спросил Хольцев. Выпад про минет предпочел терпеливо пропустить мимо ушей. — Хочу в бокс, научи меня. — Ты охуел? — не сдержался Виктор. — Ты итак кого угодно уложишь. — Много по лицу получаю. — ухмыльнулся Марсель, дернув заживающей ссадиной на щеке. Виктор, кажется, только сейчас задумался, что француз, помимо того, что дерется без тормозов, вообще не умеет уклоняться. Если попытаться вспомнить — даже не пытался ни разу. — Не попадать в пиздец не пробовал? — Виктор опомнился и брезгливо скинул с себя картавого, который до этого момента неосознанно держался за его одежду. — Да когда это я попадал? — развеселился тот. — Класс. — закатил глаза Хольцев. — Это все? — Да. — пожал плечом тот. — И ты не доебываешь меня днем. Не говоришь со мной, не смотришь в мою сторону… — И не дышу с тобой одним воздухом. — нараспев закончил француз. — А ты пару раз в неделю учишь меня уклоняться от ударов. — Убедил. Урок первый. — Хольцев флегматично выкинул кулак в чужое лицо и, услышав сдавленное «merde», удовлетворенно кивнул. — Реакция у тебя на нуле. Стало легче, правда. Всего на секунду, так, выпустить пар. Француз расправился и хрипло засмеялся. У него точно не было нервных окончаний, иначе как объяснить такое, у Виктора просто не хватало фантазии. Он поймал себя на мысли, что французу идет подбитая морда — как будто дополняет образ распущенной мрази, основательно поехавшей с катушек. С ним на самом деле хочется… что-то сделать. Что-то сильно плохое. Хуже, чем они уже пытались. — Легче? — как будто понимающе уточнил картавый, потирая скулу. Хольцев, не сразу вынырнув из размышлений, кивнул. Наверное, француз и сам прекрасно знал, как бывает охота ему прописать. Виктор глянул на часы — осталась минута. По внутренним часам Ильича — всего 30 секунд. Поднял глаза на француза и быстро заговорил: — Если нас сейчас на зарядке вместе поставят, ты никакой хуйни не выкинешь. — тот кивнул, — И как с родаками сегодня: тоже, — снова кивок, — И про то… — Виктор осекся, — и вообще ни про что, ни в какую сторону, сука, не говоришь. Что бы там тебе в башку не пришло. Понял? — Mieux que jamais. — снисходительно улыбнулся Марсель. — И ты меня учишь. — Да. — выдавил Хольцев, скрипя зубами. — И тогда я тебя учу.