…
Тишина приятно обволакивала пространство. Можно понять, о чем речь, если представить пустой зал, запах резины и железа, ковровое покрытие с мелкими резиновыми ворсинками, огромное зеркало и шикарный вид белобрысого высокого парня со спины. Он пришел. Это, на самом-то деле, не удивительно: в местных кругах Хольцева знали, как человека, который, несмотря на все остальные характеристики, всегда держал слово. Но, Марс все равно раз пятьсот прокручивал, какие отговорки Хольцев придумает, чтоб с ним не заниматься. В вариантах была даже черепно-мозговая, в том смысле, чтобы оставить травму Марселю и закрыть его в больничке на неопределенный срок. Однако, судя по всему, Хольцев снова блестяще держал себя в руках. Или здесь был какой-то подвох. Марс — не дурак. Конечно, — и не провидец, — но, тем не менее. — Bonsoir, Victor. – произнес Марс имя Хольцева на манер родного языка и тот перестал сосредоточенно лупить грушу. На нем были боксерские перчатки, шорты до колена, обтягивающая мышцы белая майка и напульсник. Челка слегка взмокла — видимо, он здесь давно. Если не час, то минут тридцать — точно. Хольцев равнодушно развернулся и зачесал влажные волосы назад. Марс залип на этом движении и открыто улыбнулся: — Модель, ничего не скажешь. — Еще какая. — скептично кивнул Хольцев, медленно стягивая перчатки и не сводя спокойного взгляда с француза, — Ты хоть раз в жизни занимался чем-то? Я про борьбу. — Нет, — усмехнулся француз, — лупил, как придется. Вроде, помогало. — Хорошо. — Виктор опустил перчатки на пол, и Марс неосознанно проводил их взглядом. — Начнем? — Прям сразу? Даже не разогреешь мне мышцы? — горячо прошептал Марс, надеясь зацепить, но Хольцев после встречи с родителями, видимо, оброс броней. Ага. До первого срыва. — Зачем? Мы их каждое утро на зарядке греем и на тренировках по два раза. — хмуро глянул Виктор исподлобья и приподнял руку у лица. — Встань так. Марс оглянулся. Наверное, от растерянности, потому что искренне ждал подвоха — до самой двери ждал, что здесь что-нибудь начнется. — Встану даже раком, если ты попросишь. — съязвил Марсель и уже через пару секунд ощутил тот самый «подвох». Хольцев не изменился в лице. Подошел ближе, напоследок коротко бросив: — Уклоняйся. — а потом резко, с разворота зарядил локтем по скуле. Француза отбросило влево и щека вспыхнула болью, а на лице заиграла привычная непрошеная улыбка. Конечно, это же Хольцев. Видать, его план — согласиться на «стрелу», как это называют местные, и замаскировать ее под тренировку. Чтобы можно было бить, но, вроде как, из лучших побуждений. Марс поднял голову. Хольцев снова стоял в спортивной готовности и сосредоточенно глядел в переносицу. У него это как способ давления — так оппонент теряется, потому что не понимает, в какой глаз он смотрит. Только, на Марса не действовало — с ним в полицейских участках по миллиону раз такие вещи испытывали. А еще в голове вдруг мелькнуло осознание, зачем Хольцев так рано пришел в зал. На груше хорошенько отрепетировать, чтобы его, Марса, не убить ненароком. — Теперь с правой. — «предупредил» Виктор и, не дав ни секунды на размышление, выкинул правый кулак. Марс согнулся пополам, пытаясь отойти — бил тот явно не в полную силу, это чувствовалось. Если бы хотел, как тогда, в туалете, Марсель бы уже в нокауте валялся. — Такой себе из тебя учитель, — выпрямляясь, просипел Марс, — половое воспитание, наверняка, преподавал бы лучше. — Ты трепаться пришел, или тренироваться? — дернул бровью Хольцев совершенно спокойно. Но Марс-то был в курсе, что это спокойствие липовое. Не с ним, не с Марсом. С другими — да, возможно, но сам француз мастерски выводил Хольцева на эмоции. Решил и сейчас попробовать: чего терять-то. Съязвил: — Стелиться. — а когда Виктор кивнул, словно чего-то такого и ждал, Марс вдруг кинулся к Хольцеву и запрыгнул с разбега, повалив того на пол. Белобрысый развернулся слишком резво, каким-то невиданным образом поменялся с Марселем местами и придавил сверху, сжимая одной рукой шею, а другую подняв в воздухе. Такой сильный. Такой быстрый. И все это внимание — ему. Несколько точных выверенных ударов — и у Марса снова разбита губа. Дышать нечем, рот мгновенно наполнился кровью, пока внутри, под ребрами снова заелозило где-то за диафрагмой. Он почувствовал, что снова улыбается, но в этот раз уже не больно. Как же ему это нравится. Его доводить — нравится. И сила его — тоже. При абсолютно идентичной с Марсом комплекции. Хольцев по-прежнему не менялся в лице, только дышал чаще и смотрел сосредоточеннее, будто пытался Марселю диагноз поставить, или хотя-бы для себя решить, стоит ли букашка внимания. А может, можно просто задавить ботинком и оставить валяться на полу в зале. Рука на шее разжалась так резко, что Марс словил флешбек — как тогда, в туалете, стоило вдохнуть порцию кислорода после минуты пребывания в ледяной воде, как легкие сковывало от напряжения. Закашлялся так сильно, что не заметил, как Хольцев встал и навис над ним. А когда глянул в темно-карие глаза, Марса снова смех разобрал. Ну не избавиться от него Хольцеву, что ни сделай. Тот пытался — видно, что сильно пытался, и вообще не понимал, че с таким отчаянным делать, раз на нем ничто не работает. Марсель для себя решил, что стерпит — от Виктора профита получить можно в разы больше, чем потерять. Лицо — это не проблема. Заживет. Что бы он там кому ни говорил, мордашка — это последнее, что его вообще заботило. Марс поднялся с пола, снова встал в полузащитную стойку и вскинул брови. Хищно провел языком по верхним зубам — знал, что Хольцева это бесит. Поманил жестом, мол, готов. Тот шагнул навстречу и быстро заработал руками, комментируя каждый удар. — Лицо. Живот. Грудина. Боковой. Прямой. — на «прямом» Марс в очередной раз упал на пол, откинув голову от удара, и неосознанно зажмурил глаза. Снова выдавил улыбку, хотя больно было просто невыносимо. Нельзя этого с Хольцевым показывать, тут не сработает. — Ну че, поучился? — мрачно стряхнул челку Виктор, расхаживая вокруг, как тигр по клетке. Марс снова, не без труда, встал на ноги. Мог бы, вообще-то, все-таки и подраться ради приличия, оставить на морде Хольцева пару отметин, но тогда шансов на то, чтобы уйти отсюда живым стало бы в разы меньше. У Марселя своя стратегия — одному ему известная. — Нет. Пока не понял, давай еще. — усмехнулся Марсель и неосознанно провел пальцем по открытой ране на губе. А потом демонстративно слизал кровь, высунув кончик языка. Хольцев сперва не изменился в лице, а потом глянул как-то странно и вдруг медленно вышел из бойцовской стойки. Сложил руки в карманы, опустил голову. Для эффекта неожиданности, может. А может, просто устал. — Тебе нахуя это все? — грузно выдохнул. Очевидно, все же — второе. Марсель в ответ лишь весело оскалился. Еще один мозгоправ нашелся, им бы с Заимниковым в дуэте в белых халатах отплясывать. — Не понимаю, о чем речь, mon cher. Бей, я уклонюсь. — Да не уклонишься ты, долбоеб. — устало выдохнул Виктор. И прозвучало это так честно и открыто, впервые за все время, что Марс даже забыл, в какую сторону язвить собирался. — Тебе реально надо, чтобы я тебя учил? Марс неопределенно дернул плечом: — Реально надо. — Зачем? — серьезно так, кажется, впервые без подтекста на «втащить». — Потому что ты это умеешь. А кроме тебя у меня здесь дружков с такими способностями нет. — Как ты меня, бля, назвал? — скривился Хольцев, — Мы не друзья, картавый. Марсель будто бы не услышал: — Друзья-не друзья, а учить меня ты согласился. — Я это сделал, чтобы ты отстал. — помрачнел Хольцев, запихивая руки в карманы еще глубже. — И херни не творил. — Херни? — хохотнул Марсель, и Виктор снова устремил на него свои черные глазюки. — Это какой? Равнодушные, пустые, расчетливые. И почему-то очень теплые. — Ты специально делаешь все, чтобы меня довести? Хочешь проверить, способен ли я на что посерьезнее таза с водой? Марс хотел было соврать, но получилось только угол рта снова в подобие улыбки дернуть. — Ну да. Хольцев приклеился взглядом к его глазам — намертво, как кукла, на добрых секунд 20. А потом выдохнул как-то озадаченно, пробубнил на мате и зачем-то подошел к Марсу. Оценивающе смерил взглядом. Скрипнул зубами и на грани слышимости, плохо скрывая злость, произнес: — В последний раз спрашиваю. Скажи, как есть. Чего ты хочешь? — В смысле? — усмехнулся Марс. Он реально понятия не имел, что у этого Виктора на уме, но, судя по логике мышления, дебри там лютые. — В смысле я не поверю, что ты просто так решил заниматься со мной боксом. После всего. — надавил. — Говори, что тебе надо в конечном счете. Ты это делаешь — чтобы что? Подставить/довести до драки и спихнуть в деканат перед отборочными/ментально выебать? Чтобы что? «Скорее орально» — подсказал несмолкающий юморист в сознании Марса, но он сдержал язык. Вроде у них клеилось некое подобие разговора. — А с чего ты взял, что я буду делать что-то из этого? — будто бы искренне удивился Марс, и у Хольцева, кажется, последние шаблоны треснули. Он нечитаемо уставился в глаза и просипел: — А что, у тебя поводов нет? Для мести. У тебя на роже этих поводов штук десять еще заживает, как минимум. Марсель лишь расширил глаза: — Я упал. В туалете полы скользкие. Пошел пьяный мыться, тазик захватил, с лица начал. Голова от алкоголя закружилась, в воду провалился, стал захлебываться. А ты меня, такого неудачливого, спас. Ты не помнишь разве? — невинно ухмыльнулся Марс. Хольцев рассматривал его своими сканерами минуты две: даже голову набок наклонил, как в день их знакомства. Затем все же выдохнул, подошел ближе, глядя в глаза, и хмуро пробубнил, неохотно ставя Марса в правильное положение: — Руки перед собой сделай, долбарь. Корпус прямо, колени подогни. И стал учить по-настоящему.…
Последнюю неделю жизнь кардинально подбросила устоявшееся бытие одного белобрысого парня и перевернула на 180 градусов. Лопатин как с цепи сорвался — вынес все мозги и Виктору, и Тищеву, и даже пресловутому Орленко, который вообще по жизни меланхолик и на разборки-то ходил за компанию. Парни рыскали по всем каналам, включая личные знакомства Павла с местными «Верхами». К слову, именно эти знакомства и помогли добыть те самые ключи от запасного выхода в Д, через который Хольцев выволок пьяное тело картавого около двух недель тому. Сегодня в институте какое-то мероприятие, посвященное подготовке к Новому году. Его группу даже в честь этого с занятий сняли. Не потому что преподы расщедрились на лишний отдых, а потому что их самих запрягли сидеть в жюри и оценивать программу на новогоднее представление. До праздника еще далеко, но, зная студентов и их «ответственный подход», лучше начинать уже сегодня. Хольцев долбанул по торговому автомату, когда тот отказался выпускать газировку. Банка со звоном приземлилась вниз, а потом — сладко пшикнула от вскрытия. Терпеливо подождал, когда пена опустится и, наконец, отпил, уставляясь в мерно падающие за окном снежинки. Ноябрь кончился, стартовал обратный отсчет. Этот Мосс, наверное, уже охуел от местного климата и сидит в общаге, завернувшись в три шубы. Кстати, как раз-таки лягушатник в последнее время поутих и Хольцеву не надоедал. То есть, как. Надоедал, конечно, но, в сугубо отведенные часы, как и условились — два раза в неделю по расписанию, в районе восьми вечера. Иногда в зале были не только они, а еще и другие студенты, которые косо поглядывали на этот странный дуэтик. Марселю было, как всегда, по барабану. Хольцеву тоже — его задачей было научить эту французскую шваль закрывать лицо. И причина не только в том, что оно у него… не в том, какое оно. А в том, что ссадины вызывали много вопросов. Хольцев с детства во всем виноват. Даже если не он — все равно на него подумают. Взять хотя-бы отца. Виктор ни на секунду не сомневался, что тогда, в комнате, он с подозрением косился на картавого не из сочувствия, а в глубоких попытках распознать на французской роже почерк сына. Он устал от всего. От всех. До тренировки оставалось время, поэтому не торопился на автобус, а предпочел подумать в тишине. В коридоре как раз никого не стало после звонка — часть убежала на пары, а другая, более взволнованная и творческая — потоком утекла в актовый зал и закрыла двери с той стороны. Было идеально, пока в кармане вдруг тихо не пиликнуло оповещение. Хольцев сдавленно сматерился, обнаружив попавшую на джинсы каплю сладкой газировки, поставил банку на подоконник, от греха, и бегло прочитал сообщение: Неизвестный номер: «Угадай, кто» Хольцев чуть не взвыл. Ага, успокоился он. Просто нужного момента ждал, когда у Виктора снова эмоциональные качели начнутся. Вы: «Тебе кто мой номер дал?» Неизвестный номер: «Он мне приснился. В развратном и жарком сне» Хольцев округлил глаза, сжав зубы и воспользовавшись тем, что никто в шаговой доступности не увидит все, что у него с лицом творится. Вы: «Ты охуел, мы договаривались. Днем ты со мной не говоришь.» Неизвестный номер: «А я и не говорю. Печатаю» Вы: «Еще одно сообщение — и можешь забыть про бокс» Хольцев пялился в телефон еще с минуту, но сообщений больше не было. Понятливый этот картавый, хоть и не всегда этим пользуется. Виктор собирался было убрать мобильный в карман, но, подумав, нажал на иконку «изменить» и зачем-то ввел в поле «Блядин». Теперь хоть будет знать, если этот ебанутый, не дай бог, позвонить решит, чтобы сразу скидывать. Виктор потянулся к газировке, но гаджет снова подал признаки жизни и он сматерился уже вслух, увидев первую букву «Б» на входящем. — Блять. Отъебись ты. — нервно прошептал под нос и скинул номер, проклиная того, кто спалил его Марселю. Найдет, убьет, башкой в толчок сунет и к батарее примотает за так называемое инфоцыганство. Телефон тут же завибрировал снова и Хольцев, уже психуя, выдал прямо в трубку: — Я тебя, сука, в бан кину. Не звони сюда. — Ладно… — послышался на том конце неуверенный женский голос и Виктор, нахмурившись, глянул на экран еще раз. Сердце испуганно пропустило удар. «Блонда». Не «Блядин», а «Блонда». Она. Телефон чуть из рук не выскользнул. Он перехватил его лучше и прижал к уху, сменив тон. — Привет… — Виктор себя словно со стороны услышал: настолько голос перехватило. — Привет. — Ты… — не сразу сориентировался Виктор. И завис. Этот номер у него с одиннадцати лет забит. И недоступен уже года два. Сосредоточиться получилось спустя полминуты. — Ты где сейчас? Родители обыскались. — Я далеко. От них. Такой знакомый, такой родной. Только, будто грубее стал — от сигарет, возможно. Или просто, от того, что она выросла и изменилась. А манера их общая, немногословная, осталась. Сердце подступило к горлу и слова как-то поперек встали. В душу вселилось чувство, будто она может скинуть трубку в любую секунду, прямо сейчас, в любой миг. Вот-вот сбросит, если он не скажет что-то. — Я это не тебе сказал. То, что… про бан. Я обознался. — Я поняла. — послышалось спустя секунд десять. Виктор на нервах заходил кругами. Банка с газировкой громко шипела, выпуская пузырьки, и этот тихий, на грани слышимости, звук мешал думать. В голове просто опустело. Кроме навязчивой мысли зачем-то намертво вцепиться в телефон больше ничего не осталось. — Так, где ты? — хотел сделать голос суровее, под стать отцу, но вместо этого он предательски надломился. — Вик… Имя сорвалось как последний лист с обсохшего дерева за окном. Легко и совершенно не умышленно. Голос на другом конце упорно молчал. Виктор даже несколько раз проверил, что звонок еще идет. — Вика. — Ты в вузе? — Ну да… — Я внизу. — почти прошептала девушка, а Хольцев головой дернул так резко, что аж закружилась — словно она реально могла быть вот прямо внизу, у него под ногами. Или голова совсем не от этого закружилась. Он даже не понял сперва, куда бежать, просто рюкзак подхватил и прижал телефон сильнее. — Спросила у знакомых, где ты учишься… Антон сказал, что тебя можно здесь найти… Голос сестры в динамике становился все тише, потому что заглушало сердце. Пульс колбасил уже не в горле, а в ушах, пока он миновал нестерпимо длинные лестницы. Он так не бегал даже на тренировках. Даже на отборочных в том году. Он так даже на соревнованиях вряд-ли побежит, потому что от скорости и бомбящих в груди чувств не получалось сосредоточиться и пол все время заставлял спотыкаться. Он даже чуть кубарем не полетел на последних ступенях, когда вбежал в холл и увидел со спины длинные светлые волосы. — Витя? — шепнула девушка одновременно в динамике и в паре метров от него. Вика обернулась именно на звук отдышки, когда Хольцев палевно подкрался сзади — резко и как-то дергано, совсем не свойственно ей. Им обоим. На все стало похуй в один момент. Кристаллически. Его изощренное, изнаночное отражение, смелое и очень хрупкое, самое дорогое, с застывшими слезами на глазах смотрело в ответ.…
Они шли в молчании минут десять. Не потому, что не знали, что сказать, а потому что сказать надо было слишком много, настолько, что в голове не укладывалось. Виктор знал, что у них там с родителями случилось — почему она исчезла. Не знал только, за что она так с ним самим. За что она оставила его. — Ты как сквозь землю провалилась. Ни в одних чатах, не в онлайне, не в доступности. — сквозь зубы процедил Виктор, когда они присели в парке недалеко от центра и принялись распечатывать кексы. Кофе был еще слишком горячим, решили начать со сладкого. Она любила эти кексы еще с тех пор, как выпали первые молочные зубы. Виктор к сладкому относился ровно, но сегодня был особенный день. Особенный, мать его, день, который случается раз в два года. — Я боялась, что он отследит меня по цифровому следу. Сменила номер, а этот телефон оставила…чтобы был. — Или чтобы найти меня. — с плохо скрываемой надеждой в голосе пробурчал Виктор. — Или чтобы найти тебя. — серьезно глянула сестра в ответ. — Не сердись на меня, я должна была побыть одна. Ты не представляешь, каково мне было… — А ты представляешь? — вдруг с неожиданной агрессией перебил Виктор, и девушка едва заметно съежилась. Он сразу стал тише. — Ты была всем. Ты была, блять, единственной, в ком я не сомневался. А потом ты уехала. Но даже тогда я был рад, что мы могли переписываться, что ты была на моей стороне, когда больше никто не был. «Ты была мной» — мысль утонула в голове вместе со стыдливо прикрытыми глазами. Вика сидела и молча слушала. На фоне заснеженного города ее белая куртка и светлые длинные волосы выглядели призрачно, словно она могла в любой момент исчезнуть, поэтому Виктору очень хотелось потрогать. Проверить, убедиться, что она здесь, что не исчезнет. Но, он не мог. Что-то мешало. Разделяло их двоих, как зеркало отделяет человека от его отражения. — А потом, — продолжил Виктор, не глядя на нее, — ты отключила все. Они молчали еще несколько минут, пока сестра в некой прострации откусывала кекс. Он последовал ее примеру. Со стороны они, наверняка выглядели как двое из лорца, одинаковых с лица. Даже жевать начали синхронно. — Ты не скажешь ему, где я? — Я и сам не знаю, где ты. — мрачно отозвался Виктор, упорно не смотря на сестру. — Живешь, учишься, существуешь… Еще что-то делаешь. Я уже ни черта о тебе не знаю. Вика зашарила по карманам. Сигареты ищет — подсказал внутренний голос. Виктор равнодушно достал почти целую пачку и протянул. — Давись. — Мерси, — грустно усмехнулась Вика, а Хольцев скривился: — Фу. — Что такое? — Язык неприятный. Да и произношение у тебя хромает. — Да что ты? — съязвила сестра, затягиваясь. — А как надо? Покажи, раз такой умный. Виктор покосился на нее и в груди вдруг на секунду потеплело, потому что она смотрела на него с отдаленно знакомым огоньком в глазах. Там еще что-то осталось. Может, в них обоих что-то от тех времен осталось. — Я не смогу это выговорить. Это… от носителей более слащаво звучит, не знаю. — Часто французскую речь слышишь? — спросила Вика. И Хольцев фыркнул в ответ: — Ага, приходится. Селят всех подряд… — Покажи, как надо. — настаивала сестра, азартно отпивая кофе и обжигая язык. Виктор тоже про него вспомнил — надо бы пить, а то на холоде и отморозиться не долго. — Ни за что. — развеселился он. — Я на этом суппостатском если и заговорю, то только под дулом пистолета. — Ну давай. — подначивала Вика, — Давай, я жду. После недолгих уговоров Виктор сдался. Сделал самую паршивую интонацию, на которую был способен, и выдавил: — Мерси боку, мон ами, мувьет, бля-бля… Вика прыснула. — Не делай такое лицо, это ужас. Ты себя видел? Виктор представлял, как выглядел. У него от кривляний даже челюсть свело. Стоило, наверное, и улыбаться иногда, чтобы рожа так не затекала. Как сейчас, например. Она переехала в другой город. Это Виктор узнал позже из их разговора, хотя он и так догадывался, что «подальше от родителей» — это явно не соседняя улица. После колледжа отец заставил ее вернуться обратно домой, а когда это случилось — душил, и шагу не давал ступить. Это Виктор уже не из разговора, а так, что называется, по опыту. Она устала задыхаться и сбежала — сначала к подруге, а когда он ее нашел, — насовсем. Видимо, без Виктора ей одной пришлось не сладко. Отец просто переключился. Сместил фокус внимания с одного «раздолбая» на другую «неблагодарную нахалку». Может, они с матерью так внезапно и приехали, потому что надеялись каким-то образом застать ее здесь. — Они кстати, тоже тут. — бросил Виктор, когда они с сестрой снова гуляли по скверу. Увидев напряжение, поспешно добавил, — Проездом. По работе. — Я тоже проездом. Надеюсь, не пересечемся. — нервно хохотнула Вика и вдруг остановилась. Виктор тоже остановился. Сначала ему показалось, будто Вика обо что-то споткнулась, но, потом увидел, что она повернулась всем корпусом. Обняла так резко и так сильно, что легкие сперло — только, явно не от стальной хватки. Она его была ниже больше чем на полголовы и мельче раза в два. — Ты же еще на моей стороне? — промычала неразборчиво ему в куртку, но Виктор понял. Крепче сжал сестру в объятьях, давя, как в детстве, то самое, рвущееся из глаз, за которое наказывали сильнее. Одними губами сказал: «конечно». Она не слышала, но итак знала, что он не мог ничего другого ответить. И никогда не сможет. Она скоро уедет. Опять. И от этих мыслей руки превратились в тиски. Кажется, он ее даже от пола оторвал и придушил чуть-чуть, но она терпеливо молчала и тоже, тоже сжимала. И плакала без звука. Как и раньше. Начинало темнеть. Уже пять часов, пора возвращаться. Телефон завибрировал и Хольцев подавил желание дернуться и отключить, не глядя. Это дебильная музыка, которая только на звонке Лопатина стоит. Он звонил редко и всегда — по делу. — Я сейчас. — отвернувшись, чтобы Вика не видела, пробормотал Хольцев, украдкой смаргивая что-то. Она кивнула. — Не ходи за мной, мне надо по личному там… — снова кивнула. — Я вернусь быстро, буквально вот, на пару метров отойду. Посиди на скамейке. — Я подожду. — сказала Вика и как-то опустошенно приземлилась на лавку. Виктор принял вызов и почесал широкими шагами как можно дальше, чтобы слышно не было. — Да. — Братан, я выяснил, кто это. Кто ну, спалил нас, в деканат стукнул. — И ты мне ради этого звонишь? — усилием воли не повысил голос Хольцев, ограничившись предупредительным рычанием. На том конце повисла напряженная тишина. Да что за день, блять. Все звонят, и еще слова из них не вытянешь. — Кто это? — чуть остыв, уточнил Хольцев, совсем отвернувшись от сестры. Напоследок мазнул только взглядом по ее маленькой фигуре, которая издалека казалась еще меньше. — Сердюченко какой-то. Вроде, Миша. Он из Д, я уточнял. Поэтому тогда сныкался так быстро. В своей комнате засел и переждал, а нас потом, сука, спалил. Блять, глаз ему на жопу… — снова завелся Лопатин. Хольцев осадил его низким басом: — Уймись. Щас я приеду и разберемся. Мне пока не до этого. — С девчонкой, что-ли, гуляешь? — Сестра у меня приехала, дебил. — терпеливо прошипел Хольцев, теряя самообладание. — Она меня ждет, сидит. — Познакомишь? — Нет. — Ладно. — обиженно просипел Кирилл. — А че с пацаном-то делать? Может, схему с французом попробовать? Этот-то хилый, сразу обосрется… Хольцев скрипнул зубами. — Мы больше никого топить не будем. Надо что-то такое, чтобы не нажаловался, но и не сдох. А то нас точно отстранят, если у него в башке не отложится. Пойдет и стуканет снова. А если попробуем, как с картавым, он и в буквальном смысле обделаться может. Ты будешь его дерьмо лично с кафеля соскребать? — Неа…- промямлил Лопатин менее уверенно. — Тогда че, как обычно? Просто пиздим? — Нет. Меня ждите. — чуть повысив голос, надавил Хольцев. — Без меня ничего не начинайте, его выманить из комнаты надо сперва, чтобы прессануть. Он же не дебил совсем после такого по коридорам в открытую шляться. Ты его поэтому так долго и искал. Сегодня ничего не начинайте, надо время выбрать, а пока накидайте варианты, что с ним можно сделать, чтобы не слишком серьезно, но на очко присел. Ну и, желательно, с постели встать не смог дня три. Я его лично по стенке размажу, надо только головой подумать и понять, как не попасться. Логика ясна? — Ясна. — Ну все, раз ясна, чешите… — Хольцев удовлетворительно кивнул, попутно оборачиваясь. Приготовился скинуть звонок, как вдруг увидел перед собой Вику. Прямо в метре от него. Она все это время за спиной стояла. Голос Лопатина еще приглушенно раздавался из телефона, повисшего в руке, когда Хольцев, все же не глядя, сбросил несчастный вызов. У Вики было бледное лицо, а у него — отчего-то похолодевшие пальцы. — Что? — не своим голосом спросила Вика, нахмурив брови. А Хольцев лишь напряженно выдал: — Я сказал тебе сидеть на лавке. — Кого вы топили… кого ты топил? — Я никого не топил, Вика. — дрогнувшим голосом ответил Хольцев и попытался сделать шаг к сестре, но она, очевидно, восприняла его иначе, потому что ее глаза вдруг расширились от ужаса. Это был тот самый «шаг». Отцовский. — Я слышала, — отступила Вика, опустив голову, — я только что слышала, как ты это сказал. Что вы обсуждали? — Мы ничего не обсуждали, Вик. — Хольцев уже нервно подался вперед, пытаясь осторожно взять сестру за руку, но та выдернула ее и продолжила морозить глазами снег под ногами. — Ты кого-то топил? Ты. Конкретно. Мне плевать на остальных. Хольцев сжал кулак, который так и не дотянулся до сестры. Стиснул зубы, потому что хотел соврать, но не смог. Ей просто нельзя врать. Ни по совести, ни по чему-либо еще. Поэтому интонация вышла чужой и слишком отчаянной: — Я сказал тебе подождать меня там. Это было сложно? А в следующую секунду, когда Вика подняла глаза, она уже не видела Хольцева. Вернее, видела, только не Виктора, а другого — того, от которого сбежала в другой город, сменила номер и выпала из его мира на несколько лет. А потом сказала самое последнее, что Виктор когда-либо готов был от нее услышать: — Ты стал, как он. — и в глазах было столько разочарования, что Виктору в один момент захотелось отмотать назад, не брать трубку, или, еще раньше — не ходить на ту гребаную тусовку. Чтобы не было сейчас поводов стоять здесь, перед ней, и чувствовать себя чем-то даже еще меньшим, чем самый обыкновенный кусок дерьма. — Ты че несешь-то? — скрипнул зубами Хольцев, но девушка развернулась и быстрым шагом направилась прочь, к остановке. Хольцев драпанул за ней, пару раз чуть не поскользнувшись на свежем снегу, лежащем на толстом слое льда. Увидел издалека ее автобус и в психах крикнул: — Вика! Вик, пожалуйста, Вик! — паника вдруг накрыла с головой. Она здесь. Но она больше его не видит. Виктор почти догнал ее и снова попытался схватить за руку, но сестра развернулась быстрее и крикнула: — Что этот парень сделал? За что вы с ним так? — За дело. — стиснул челюсть Хольцев. — За дело, Вик. И на ее лице мелькнула тень понимания. А потом — улыбка, косая, в сторону. И прошлое, напополам расплескавшееся в глазах. — В кого отец тебя превратил? — теперь уже с презрением и холодно сказала сестра. — Ты так хочешь ему угодить, или настолько боишься, что становишься тем, кого ненавидел? «За дело» говоришь? Это за какое? — Какая разница. — сглотнул Виктор, косясь в сторону автобуса на светофоре. — Я тупо хочу выжить. И чтоб в меня не тыкали пальцем, если я не нравлюсь, не называли… никак чтобы не называли, ясно? И иногда проще сделать так, чтобы тебя боялись, чем чтобы понимали. — Кто внушил тебе такую хрень?! — повысила голос сестра, широко хлопнув длинными белесыми ресницами, — Мы всегда были вместе, и проблемы решали вместе. Какая разница до остальных, если у тебя есть я?! Я была на твоей стороне, всегда. На остановке было пусто. И внутри — тоже. — Я так вырос. — потоптавшись, опустил голову Хольцев и медленно, с расстановкой, выплюнул, — Меня так воспитали, когда ты свалила в свой колледж. Я изменился. И ты тоже не строй из себя святошу. Могла бы и маякнуть мне хоть как-нибудь, если бы тебе не наплевать было. Могла бы приехать гораздо раньше. Хоть что-то сделать, а не гаситься от семьи, как от прокаженных. Сестра поджала губы, кивнула и направилась к подъезжающему автобусу, а Виктор не пошел за ней, потому что не имел права. Он же знал, что у нее были причины. Он бы и сам свалил от родаков в колледж, если б мог, а получилось только поныкаться от отца в военном училище, в которое тот приезжал без малого каждую неделю. Двери закрылись, пряча чужие слезы, скрытые за длинными белокурыми волосами, а Виктор так и стоял, пока внутри что-то рвалось. Билось кусками, раздирая клетку из ребер. Она уехала. Будто и не возвращалась. Виктор смог уйти оттуда лишь спустя минут десять после того, как ее автобус окончательно скрылся за поворотом.