Просто держать тебя

К Утехе они подошли уже в сумерках, когда на небе зажигались первые искорки ещё непривычных, не имеющих имён созвездий, отражаясь в спокойных водах озера Кристалмир. Бледная холодная луна слабо освещала дорогу, но одному из путников помогало острое эльфийское зрение, а другому в основном то, что места были родными. За те несколько месяцев, что Танис не был в Утехе, здесь не многое успело измениться. Только строительство неподалёку от городка привлекло его внимание, но он уже слышал, что там будет — усыпальница погибших в битве с Хаосом. Непривычно для мирной Утехи, где и на кладбище вместо памятников высаживали деревья, напоминая, что жизнь продолжается. Надвинув поглубже капюшон коричневого дорожного плаща, Танис опустил голову, чтобы не быть случайно узнанным. Даламар в своих чёрных одеждах неизменно привлекал к ним внимание, но наотрез отказался от других цветов, как подобало чёрному магу и Главе Конклава. Поначалу Танис ещё пытался его переубедить, но пару раз плеснуло болью в миндалевидных карих глазах — и он перестал. Делать ещё больнее не хотелось, а тёмный эльф и так тяжело переживал то, что лишился магии. От ран Даламар оправлялся долго. Без возможности использовать магию всё теперь было долго. И в путь смогли отправиться, когда лето уже клонилось к концу. Танис предлагал ещё задержаться, дождаться, когда раны окончательно перестанут беспокоить Даламара, но тот настоял на путешествии сейчас, опасаясь в противном случае не добраться на Южный Эргот до наступления холодов. Конечно, они могли отправиться на остров кораблём прямо из Палантаса, тем более что после войны город снова оживал, и судоходство возобновилось в привычной мере. Но тут уже Даламар настоял на более извилистом пути, включавшим в себя Утеху и встречу с Палином Маджере. — Понимаешь, мы ведь не просто к кагонести собираемся, — сказал он Танису, когда они, разложив карты прямо на кровати в спальне эльфа, планировали маршрут. — Мне нужно отыскать магию, а она может быть где угодно. Эльфы народа Кагонести всегда по-другому её использовали, и я надеюсь, что их способы ещё действуют. Но я бы хотел узнать, не сказал ли шалафи что-нибудь Палину. — Почему не спросить у него самого? Рейстлин не говорил, где его искать? — Шалафи не собирался возвращаться. — Даламар покачал головой и грустно улыбнулся. Если бы Рейстлин сейчас был здесь, возможно, было бы проще. — В случае победы он собирался оставить этот мир по собственной воле. Ему было тяжело остаться без магии, и теперь я как никто его понимаю. Но, может быть, прощаясь с Палином, шалафи рассказал что-то. В конце концов, именно он узнал о том, что планировали боги, а племянник и его будущее для него имели значение. — Меня в Утехе могут узнать, — напомнил Танис. Пусть сейчас он и не походил на себя прежнего, тщательно сбривая прорастающую, хоть и медленнее, чем у людей, щетину, не скрывая острые уши, одеваясь на эльфийский манер, но в городке, где он провёл столько лет, было немало его знакомых. И в первую очередь, семейство Маджере. Вряд ли Карамон так легко поймёт, почему Танис предпочитает числиться в мертвецах. И всё же после долгих обсуждений идти в Утеху Танис согласился. Не последнюю роль в этом сыграла близость городка к Квалинести, а значит, там можно было узнать свежие новости не через десятые руки. Они знали про позорный мир с Рыцарями Такхизис, на который Гилтаса вынудил совет, но что творилось в закрывшейся от людей стране эльфов сейчас, известно было мало. Танису хотелось знать, что его родные в безопасности, насколько это возможно в их положении пленников собственного государства. А уж с Карамоном он как-нибудь договорится. В конце концов, тот тоже был отцом и должен был понять причины, двигавшие другом. Но ничуть не меньше в этом путешествии полуэльфа волновал Даламар. Отпускать его одного не хотелось, без магии он вряд ли был способен защитить себя — в обычных условиях сражаться врукопашную чародеям не полагалось, да и много ли навоюешь небольшим разрешённым кинжалом. Разве что от мучений себя избавишь. Про телохранителя он не шутил. От Палантаса до Нового моря добрались верхом, останавливаясь на ночёвки на постоялых дворах и попутно собирая всевозможные слухи. В первую очередь, о магии, но и о том, что происходило в мире помимо этого, они теперь знали немного больше. А было неспокойно, как всегда бывает после войны. Соламния сильнее всего пострадала от воинства Тёмной Королевы, но и в других местах не везде были мир и покой — эльфы, гномы и люди так и не стали союзниками вопреки стараниям Таниса, и теперь это только осложняло ситуацию. Впрочем, их путешествие прошло на удивление мирно, лишь пару раз пришлось отбиваться от мелких банд грабителей, явно собравшихся из местных крестьян. Сильного ущерба они нанести не смогли, Танис для них был слишком умелым воином. Да и у Даламара, как выяснилось, были ещё козыри в рукавах мантии — как он потом со смехом объяснял, запомнил несколько полезных фокусов из историй шалафи о его приключениях. Переправившись через Новое море по узкому проливу, от Перепутья в Утеху шли уже пешком — лошадей продали на том берегу, не собираясь возвращаться в ближайшее время в Соламнию. Путешествовать по Абанасинии тоже не собирались, только добраться до Утехи, а после обратно к морю, чтобы найти корабль, который отвезёт их на Южный Эргот. Этот путь был не таким долгим даже пешком, тем более для Таниса, ещё в молодости избродившего почти всю Абанасинию. Сейчас он удивительным образом чувствовал себя именно тем юнцом, перед которым открыты все дороги — возможно, потому что за спиной снова не было ни родины, ни близких. Только жизненный опыт. Прежние сомнения настигли его только в Утехе, когда они поднимались по длинной лестнице в «Последний приют». Как встретит его это место теперь? В таверне было шумно и многолюдно — так, как и должно быть в правильные мирные времена. Не только местные жители, множество путешественников, строителей усыпальницы, гномы и даже эльфы были здесь. Танис ещё ниже натянул капюшон, пропуская Даламара вперёд. Тёмный эльф, впрочем, тоже не открыл лица, подходя к официантке с вопросом о свободной комнате для них двоих — были ли они, комнаты, при таком обилии посетителей? Танис уже начал присматривать столик, чтобы хотя бы присесть и обсудить, что делать дальше, но, как назло, все неприметные уголки были заняты, а в центре их разговор и колоритные фигуры наверняка бы привлекли ненужное внимание. На Даламара уже и сейчас оглядывался кое-кто из сидящих, памятуя о чёрных жрецах Такхизис. От недобрых взглядов их спас Карамон, без помощи официантки углядевший новых посетителей от своего хозяйского места у барной стойки. И не только углядел, но и узнал. — Даламар, какими судьбами? Не иначе, в Вайрет? — довольно громко поприветствовал он, двинувшись к ним, по пути вытирая ладони о полотенце и протягивая руку для пожатия тёмному эльфу. Имя на посетителей подействовало неоднозначно, кого-то успокоив, а кого-то заставив вздрогнуть и отвести взгляд. Но хотя бы за шпионов или врагов их теперь не принимали. — Есть дела здесь неподалёку, по пути завернули, — спокойно ответил эльф, пожимая протянутую руку, словно это было для них привычно. Самообладания его хватило не удивиться, с чего это Карамон, не особо его любивший, вдруг воспылал столь добрыми чувствами. — Идёмте, поговорим в более спокойной обстановке, — Карамон, окинув опытным взглядом запылённую одежду, заплечные мешки обоих и оружие Таниса, кивнул в сторону коридора, ведущего из зала таверны к комнатам. — Да и вам наверняка хочется отдохнуть с дороги. Коротко дав указания официантке, он повёл друзей извилистым коридором в дальнюю часть гостиницы — туда, куда обычно селил Таниса по приезде в Утеху, да и других близких друзей и хороших знакомых. Было ли это признаком расположения к гостям или все ближние комнаты уже были заняты постояльцами, Карамон не сказал. Он вообще подрастерял свою словоохотливость, как только они вышли за пределы общего внимания. — Ты слишком бросаешься в глаза, Даламар, — заговорил он только тогда, когда все трое были в комнате, а дверь закрыта. Поставив на стол подсвечник с горящими свечами, взятый в коридоре по пути, Карамон строго посмотрел на эльфа. — Это может навлечь на тебя неприятности при нынешней ситуации с магами. Спрашивать, что он имеет в виду, было бы глупо: Карамон — отец мага, кому как не ему знать, что магия пропала из мира. Даламар и не стал, скинул свой мешок около одной из кроватей и спрятал руки в широких рукавах, словно закрываясь. Капюшон снимать он не торопился, предпочитая прятать полученные в битве шрамы на лице, и этим до горечи самому себе напоминал шалафи. — Я пришёл поговорить с Палином именно об этом, — ровным голосом сказал тёмный эльф. — Палина сейчас нет, — покачал головой Карамон. — Они с Ашей отправились в Гавань, должны вернуться послезавтра. Тебе придётся подождать. Если, конечно, ты не торо… Танис?! — воскликнул он с болью в голосе, прервавшись на полуслове. Танис, в отличие от Даламара, плащ снял, повесив его на спинку второй кровати, и хоть стоял спиной к другу, явно оказался похож на себя прежнего. С виноватой улыбкой на лице он повернулся и увидел, как изменилось вдруг выражение глаз Карамона. — Простите, я обознался, — произнёс он вдруг и отвёл взгляд. — Если ты не узнал меня, друг мой, есть шанс, что не узнают и другие, — ответил Танис, всё так же виновато улыбаясь, и глубоко вдохнул, увидев надежду на лице Карамона. — Да, это я. Но это долгая история, так сразу не расскажешь. — Так ты не умер? Но Лорана… В этот раз Карамона прервал короткий стук, после которого дверь тут же отворилась. Даламар и Танис ожидали давешнюю официантку с водой, а может, даже и Тику, но никак не того, кто вошёл. — Ша… шалафи? — Настал черёд тёмного эльфа застыть в изумлении, во все глаза глядя на закутанную в чёрную мантию фигуру, опиравшуюся на чёрный посох с золотой драконьей лапой на верхушке. — Здравствуй, Даламар, — привычно тихим, почти шепчущим голосом отозвался Рейстлин. — Танис, не ожидал увидеть тебя. — Могу сказать то же самое. Я слышал, ты решил уйти за Грань. — Танис, в отличие от Даламара, не был удивлён так сильно. Выживать, когда никто не ждёт, было очень в духе Рейстлина Маджере, он всю жизнь этим занимался. — Решил, — кивнул маг. В неровном свете свечей блеснули золотая кожа и серебро волос, не давая обмануться и принять его за кого-то ещё из Чёрной Ложи. — Но вышло по-другому… *** Открыв глаза, Рейстлин обнаружил себя на дороге, до боли знакомой. Именно по ней он много лет добирался из Утехи до своей магической школы и обратно, когда погода и здоровье позволяли ему это путешествие. С тех пор, конечно, прошло очень много лет, но дорога, с которой начался его путь в магию, до сих пор была узнаваема. Словно вернулся в детство. И настолько же легче было на душе, не отравляемой больше тёмным магом, присосавшимся к ней и тянущим саму жизнь, взамен даруя странные злые мысли и желания. Рейстлин не мог бы сказать точно, когда дух Фистандантилуса оставил его окончательно — это было в том долгом, исцеляющем сне, что стал воздаянием за его жертву. Но сейчас он это чувствовал так же отчётливо, как тогда, когда очнулся в ответ на зов Даламара, решившего сделать его страшилкой для его же племянника. Духа Фистандантилуса в нём больше не было, да, но не было и магии. Рейстлин попытался найти в себе отголосок того жара, что сжигал его душу с самого детства — но вместо него была пустота. Не холод, нет, больше не холод, но пустота, в которой нечему было отозваться на его мысли и желания, ложившиеся на язык знакомыми формулами. Но ведь он с самого начала знал это, об этом он сам сказал Палину. Привычная магия покинула мир, боги Лун больше не ответят чародеям. И всё же, даже понимая, что не один он лишился магии, Рейстлин не мог так сразу смириться с новым положением дел. Он действительно не собирался возвращаться, но Паладайн решил по-другому. Рейстлин помнил его последние слова. — Я не собираюсь ждать, когда ты соизволишь войти в Реку Душ, — с совершенно фисбеновскими интонациями проворчал он. — И оставлять тебя здесь без присмотра тем более не собираюсь, кто знает, что ты измыслишь от скуки. Твоему брату, между прочим, отмерен ещё немалый срок жизни. Поэтому знаешь что? Отправляйся-ка ты домой. Придёшь вместе с Карамоном. А заодно исправим одну чужую ошибку… Паладайн подмигнул не успевшему возразить Рейстлину, и всё поплыло перед его глазами, а потом он оказался на этой знакомой с детства дороге. Светлый бог даже любезно доставил его почти к самой Утехе, пройти оставалось совсем немного, и Рейстлин отправился в путь. С каждым шагом его тело словно вспоминало, как это — быть живым. Передвигаться шаг за шагом, чувствуя, как под подошвами сапог пружинит земля, вдыхать тёплый утренний воздух с запахом листвы, чуть пожухшей от жары, но ещё живой и зелёной. Эта мысль вдруг заставила споткнуться на ровном месте. Живая зелёная листва. И трава, пусть и тяжело переживала жару, не рассыпалась в прах под его взглядом. Рейстлин нашёл на обочине нежный сиреневый цветок и смотрел на него, не моргая, пока глаза не заслезились, и лишь тогда смог поверить — он больше не видел, как течёт время и мир умирает. Так вот о какой ошибке говорил Паладайн! Что ж, это хоть немного смягчало необходимость жить как обычный человек — видеть он теперь тоже мог как все. И всё же даже его простое человеческое зрение было не так остро — возможно, из-за сидения ночами за книгами. А может, он не ожидал встретить брата идущим к озеру, но Карамон увидел его первым и, уронив пустые вёдра, побежал навстречу. Впрочем, узнать издалека фигуру в чёрной мантии с посохом в руках было не так и сложно. — Рейст, ты вернулся! — срывающимся голосом прошептал он, прижимая брата к широкой груди. Объятия его были судорожно-крепкими, но Рейстлин вытерпел это стоически, почти невесомо обнимая в ответ. В конце концов, именно из-за брата он не смог уйти из этого мира. — Я вернулся, братец. Если ты сейчас сам не отправишь меня обратно к праотцам, — наконец сдавленно произнёс Рейстлин, когда в медвежьей хватке брата стало совсем уж трудно дышать. Тот чуть не отпрыгнул, резко опуская руки, чем вызвал на тонких губах чародея кривоватую, но тёплую ухмылку. — Идём домой. — Карамон широко улыбнулся и на этот раз осторожно приобнял брата за плечи, словно боясь, что, если отпустит, тот исчезнет. — Тика приготовит завтрак. Рейстлин позволил обнимать себя весь путь до «Последнего приюта», сам впервые за долгое время желая знать, что нужен кому-то. Мир больше в спасении не нуждался, магии у него не было, и братская любовь — единственное, что держало в этом мире. То, что Карамон ждал его домой и что сам он не пожелал уйти за Грань, не дождавшись брата. День возвращения показался Рейстлину невероятно длинным и очень шумным. За завтраком собралась вся семья, включая Ашу, тепло принятую всеми как возлюбленную Палина. И Рейстлин наконец познакомился с племянницами, которых так не довелось увидеть в прошлое посещение Утехи. Он с трудом отговорил Карамона устраивать праздник на весь город, но каждый, кто заходил в тот день в таверну, оповещался о возвращении Рейстлина Маджере. В чужих взглядах читались настороженность, любопытство, а где-то и страх, и Рейстлин, не выдержав, сбежал в ту небольшую комнатушку, которую традиционно называли его комнатой и где он был лишь однажды. Здесь, среди свитков, книг заклинаний и артефактов, он чувствовал себя лучше, чем под взглядами людей. Здесь он был почти дома, жаль, что места было маловато для того, чтобы поселиться совсем — среди памяти о том, кем он когда-то был… Вытащить его оттуда смог только Карамон. Они словно поменялись местами, и теперь Рейстлин спокойно следовал за братом, куда тот скажет, впервые в жизни не видя перед собой чёткой цели. И чуть не впал в ступор на предложение выбрать себе комнату по вкусу. Комнат в большом строении, совмещавшем в себе и дом Маджере, и гостиницу, и таверну, было очень много — даже без занятых их хозяевами слишком много. Рейстлин уже думал ткнуть в первую попавшуюся у дальнего, семейного, крыла, но наткнулся на лестницу, винтом завернувшуюся вокруг толстой валлиновой ветви — она вдруг напомнила ему о палантасской башне, хоть и была почти полной её противоположностью. И вела она в единственную комнату. — Это была детская мальчишек, — тихо сказал Карамон, глядя на пустые кровати у стен. — Я думал, кто-то из них останется здесь, но… Палин не захотел, а больше и некому… Рейстлин заметил, как засияли влагой глаза брата, и положил ладонь на его плечо, желая поддержать. Пусть самому ему никогда не доводилось испытывать отцовские чувства, но при мысли о погибших племянниках, которых он никогда не знал, он чувствовал сожаление — возможно, сожаление о собственной жизни, которую не прожил здесь. — Мне жаль, что я не успел познакомиться с ними. Пойдём, я поищу себе другую комнату. — Тебе понравилась эта, я же видел, — вскинулся Карамон, прогоняя тень боли. — Оставайся. Мне… будет легче, если она не будет пустовать. Да и здесь тебя мало кто потревожит. — Хорошо, — покладисто согласился Рейстлин и сел на край одной из кроватей. — Тика сохранила её для меня, — Карамон сел рядом и достал из-за пазухи свёрток, в котором оказалась резная табличка со знаком, оповещающем о том, что хозяин помещения маг. — Она ещё из старого дома, и раз ты вернулся… Повесим её на твою дверь. — Я ведь больше не маг, ты помнишь? — тихо и почти равнодушно отозвался Рейстлин. Эта мысли причиняла ему боль, но он всеми силами заставлял себя смириться с неизбежным. — Я теперь абсолютно бесполезен, Карамон. Вернуть магию мне не под силу, сражаться я не умею, помогать тебе по хозяйству у меня вряд ли хватит здоровья. Я не хотел уходить, не дождавшись тебя. Но теперь я просто не представляю, что мне делать в этом мире. — Помнится, в юности ты неплохо готовил целебные зелья, — напомнил Карамон. — Из великого мага, почти ставшего богом, превратиться в простого травника? — Рейстлин горько усмехнулся, чувствуя, как сжалось сердце. — Уж лучше бы я и дальше спал в Бездне… Он думал об этом весь вечер, не в силах вырваться из мыслей даже за шумным семейным ужином с обещанным ему Карамоном мясным пудингом. А уж в тишине немного прибранной и избавленной от лишнего теперь его комнаты Рейстлин и вовсе провалился в воспоминания. Детство и юность помнились прекрасно, вспыхивая в душе прежней жаждой знаний. После память всё больше пестрела провалами и словно мутью подёрнутыми картинками. Но до последнего он пытался помогать людям, пока… пока не слился с Фистандантилусом. Он ведь наивно думал, что заберёт себе лишь знания тёмного мага и победит наконец сдавливающую душу чужую волю. Но сейчас, заглянув в себя, Рейстлин сам ужасался некоторым своим поступкам и тем чувствам, что им владели. Конечно, он никогда не был добрым и предпочитал нанести удар раньше противника, но эта жажда власти над всем миром ему не принадлежала, хоть и звучала так привлекательно, нашёптанная «внутренним голосом», что он поверил в это желание. Но гораздо больше ему бы хотелось, чтобы мир просто оценил наконец его талант в магии и принял не как опасную диковинку, но как живого человека. И, быть может, полюбил его хоть немного. Но любил его только Карамон, теперь не с удушливой заботой, но спокойной и безусловной, прощающей братской любовью. И, пожалуй, Палин — они почти не были знакомы, но всё же племянник мог понять его и ценил ум и знания. Если так подумать, по сравнению с прошлым это уже было больше, чем он имел прежде. А другие люди — было ли ему какое-то дело до них? Они не ценили его помощь, но разве в тот страшный мор он опустил руки и отказался спасать жизни? Нет! Утро Рейстлин начал с посещения огорода на заднем дворе «Последнего приюта». Палин разводил там целебные растения, но их было совсем немного, и, в отличие от самого Рейстлина в юности, он явно не увлекался выращиванием чего-то редкого и сложного. Но это можно было исправить со временем. Когда Палин хоть немного оторвётся от Аши и вспомнит о своём предназначении. Правда, раскопать новые грядки Рейстлин его загнал, не дожидаясь, пока схлынет первая влюблённость — не тратить же здоровье самому. А пару дней спустя Тика сшила ему новые рубахи и штаны, неизменно чёрные, чтобы удобнее было копаться в грядках. Взяв их в руки, Рейстлин вспомнил алую в блёстках мантию, сделанную Тикой для выступлений, и самое счастливое время в его путешествиях. Тика тоже приняла его в семью, и это оказалось, внезапно, не менее важно, чем прощение от Карамона. В маленькой комнатке, ставшей когда-то местом паломничества магов со всего Ансалона, Рейстлин как полноправный хозяин теперь устроил кабинет-лабораторию. Среди оставленных посетителями даров нашлось несколько полезных свитков и книг о растениях, остальное было убрано в сундуки, чтобы освободить место под сушёные травы и приготовление лечебных смесей. Да, Рейстлин не мог больше подчинять себе силы мироздания, но он всё ещё мог оставаться чародеем, целителем, пусть и тёмным. Его опасались белым, его боялись красным, чёрным его хотя бы уважали. А значит, он мог хоть немного оставаться собой. *** Рейстлин моргнул, стряхивая невольные воспоминания о первых днях после возвращения в Утеху. — Я расскажу, когда услышу вашу историю, — пообещал он. — Но сначала вы умоетесь и поедите, — вспомнил Карамон о долге хозяина, отточенном за долгие годы владения «Последним приютом».