***
На дворе стояла ранняя осень. И хоть деревья ещё не успели облачиться в золотые убранства, с каждым днём становилось всё дождливее и прохладнее. По утрам о приближающейся зиме напоминал серебристый иней, что выпадал на чуть тронутой золотом траве после промозглых ветреных ночей. В то утро Хуа Чэн, после очередной ссоры с родителями, сбежал из дома. Одетый в домашние потрёпанные штаны и толстовку не по размеру, он плёлся сам не зная куда, пока на глаза ему не попались скамеечки, укрытые мягкими подстилками. Как оказалось, в соседнем квартале открылась пекарня под названием «Лотосовый пруд», и владелец выставил скамейки для своих гостей. Одна из них стояла рядом со входной дверью. Особо не раздумывая, Хуа Чэн плюхнулся на неё. Идти ему всё равно было некуда. Лёгкий ветерок доносил до Хуа Чэна приятный сладковатый запах свежей выпечки. Мальчик несколько раз глубоко вдохнул этот аромат, словно стараясь насытиться одним лишь ветром. В животе предательски заурчало. На завтрак у него была только пощёчина и пара стаканов воды, спасибо, что кипячёной. Поудобнее усевшись на мягкой скамеечке, Хуа Чэн болтал ногами в воздухе, наслаждаясь приятным ароматом хлеба. Осенняя сырость то и дело пробиралась за ворот, заставляя мальчика поёживаться. Мимо сновали прохожие, и каждый из них был озабочен своим собственным маленьким мирком. По широкой проезжей части носились пёстрые автомобили. Хуа Чэн провожал людей взглядом, оставаясь незамеченным. День был серым и пасмурным, и люди — точно такими же, под стать этому унылому серому дню. Вдруг перед пекарней остановился внедорожник. Автомобиль был удивительного жемчужного цвета и невольно привлекал к себе внимание. Открылась передняя пассажирская дверь, и из неё появилась женщина средних лет. Незнакомка была одета в светлое манто, отороченное пушистым белым мехом, и длинную золотистую юбку. В её тёмных волосах, убранных в высокую сложную причёску, поблескивал филигранный золотой гребень с самоцветами. Длинные завитые локоны пружинили при каждом шаге. Женщина прошла мимо Хуа Чэна, оставляя за собой головокружительный цветочный шлейф духов, и скрылась за дверями кофейни. Хуа Чэн подумал, что так, должно быть, выглядят настоящие королевы. Следом за женщиной из машины появился мальчик года на три старше Хуа Чэна. Он был одет в соломенного цвета пальто длиной до колен и идеально выглаженные белые брюки. Хуа Чэн отчётливо помнил, как блеснули на пальто крупные серебряные пуговички. Ровные чёрные волосы мальчика длиной доставали плеч. Проходя мимо Хуа Чэна, незнакомец вдруг обернулся, ободряюще улыбнулся и подмигнул ему. «Наверное, так выглядит настоящий принц», — подумал Хуа Чэн в растерянности. От улыбки этого незнакомого мальчишки на сердце Хуа Чэна посветлело. Мальчик скрылся за дверями пекарни следом за женщиной в белом. Хуа Чэн машинально попытался расправить воронье гнездо на собственной голове и вдруг почувствовал себя невероятно грязным. Наверное, в глазах этих красивых людей он был похож на бездомного котёнка, прибившегося к кафе, прямо как в одном старом мультике. — Можно я присяду? — раздался вдруг голос рядом. Повернув голову, Хуа Чэн увидел того самого мальчика, которого он принял за принца. В руках незнакомец держал два больших бумажных стакана с крышечками-непроливайками и торчащими их них трубочками. На сгибе его правой руки висел бумажный пакет с рисунком в виде золотого карпа и лотоса. Точно такой же рисунок был изображён на вывеске пекарни. Хуа Чэн оглядел другие скамеечки, и те оказались пусты. Отчего-то мальчик решил подсесть именно к нему. Пожав плечами, Хуа Чэн подвинулся, освобождая место для гостя. — Извини, — смущённо усмехнулся «принц», присаживаясь рядом, — я… сегодня не успел позавтракать. А завтракать в одиночестве как-то грустно. Ты не против составить мне компанию? С этими словами он протянул Хуа Чэну один стаканчик. Хуа Чэн потянулся к напитку прежде, чем понял, что делает. Взгляд незнакомого мальчика был столь искренним и тёплым, что даже вечно настороженный Хуа Чэн растаял. — Вот и славно, — улыбнулся мальчик и уложил на скамеечку пакет, — бери, не стесняйся. Хуа Чэн взял трубочку в рот и сделал медленный глоток. Напиток оказался просто прекрасным. Ничего вкуснее он не пробовал в своей жизни! Сладкий тёплый чай с какими-то фруктовыми нотами и мёдом пролился в его желудок, словно благословенный нектар небожителей. Хуа Чэн от удовольствия закатил глаза. — Вкусно? — спросил мальчик-принц, потягивая свой напиток. — Очень, — тихо ответил Хуа Чэн, — спасибо, гэгэ. — Не за что. Я рад, — улыбнулся тот, — это чай с османтусом и мёдом. Мне он тоже очень нравится. Видя, что собеседник не спешит за угощениями, мальчик-принц первым нырнул рукой в бумажный пакет, достал оттуда мягкую паровую булочку и протянул Хуа Чэну. А себе вынул миндальное печенье и стал с удовольствием им похрустывать. Хуа Чэн отбросил прочь все сомнения и впился зубами в свою булочку. Внутри обнаружилась начинка из куриного мяса. Просто великолепно! Раз уж сегодня небеса послали ему своё благословение, к чему отказываться? В любом случае, терять ему было нечего, равно как и предложить взамен. Угощение оказалось настолько вкусным, что Хуа Чэн не заметил, как проглотил целую булочку ещё до того, как «принц» закончил со своим печеньем. Хуа Чэн уже без стеснения нырнул рукой в пакет и достал оттуда рисовые пирожные. В жизни он не ел ничего более прекрасного и чуть не проглотил собственный язык. Незнакомый мальчик улыбался, глядя на него, и только потягивал свой напиток, оставив в распоряжение Хуа Чэна целый пакет всевозможных угощений. Хуа Чэн в тот день совершенно точно был благословлён. Он в одиночку расправился со всей оставшейся выпечкой, к молчаливой радости своего соседа, который то и дело бросал на него задумчивый взгляд. — Хороший сегодня день, — говорил «принц», глядя на жующего Хуа Чэна и попивая свой напиток, — спасибо, что позавтракал со мной. В одиночку мне правда было бы грустно. — Я… это… это тебе спасибо, — едва прожевав, ответил Хуа Чэн, — я сегодня тоже не завтракал. Просто… просто захотел погулять с утра. Хороший день. — Ты живешь где-то недалеко? — спросил мальчик. — Ага, — кивнул в ответ Хуа Чэн. Взгляд «принца» вдруг остановился на груди Хуа Чэна. Мальчик рассматривал незамысловатое украшение, что висело на его шее. Утром Хуа Чэн убегал из дома в такой спешке, что совершенно позабыл снять и спрятать своё маленькое сокровище! — Какая красивая бабочка, — сказал он, — ты сам её сделал? — Да, — снова кивнул Хуа Чэн, прижимая к груди ладонь, — гэгэ нравится? — Очень изящно. У тебя определённо талант, — похвалил «принц». — Мои матушка и отец занимаются предметами искусства, и я знаю, о чём говорю. На самом деле, Хуа Чэн сплёл это украшение недавно из куска проволоки, найденной в кладовке. Он сам не знал, почему из всех возможных фигур он выбрал именно бабочку. Подвеска была дополнена капелькой из красного хрусталя. Пару недель назад Хуа Чэн нашёл на мусорке разбитую люстру и снял с неё все целые подвески и цепочки. Теперь у него дома в тайнике была припрятана настоящая хрустальная россыпь, из которой можно было сделать множество украшений. — Просто безделица, — буркнул он, — она ничего не стоит. — Не говори так, — пожурил его собеседник, — главная ценность любой вещи далеко не в стоимости, а в смыслах, которые в неё вкладывают. Кстати, ты знал, что даосский философ Чжуан-цзы в одном из снов увидел себя порхающей бабочкой? Проснувшись, он задался вопросом: «Был ли я до этого человеком, которому снилась бабочка, или я и есть бабочка, которой снился сон о том, что она была человеком?». А ещё бабочка означает бессмертие и… — Сынок, вот ты где! — мальчика «принца» вдруг окликнула женщина в белом, вышедшая из пекарни. В руке она держала массивную коробку, перетянутую алой ленточкой, — ох и заболталась я с тётушкой Ли Ян. Бежим скорее, а то на приём опоздаем. — Да, матушка, иду, — тут же ответил мальчик, поднимаясь со скамейки, и обратился к Хуа Чэну, — мне пора. Береги себя. Ещё увидимся! Мальчик развернулся и поспешил за матерью. Хуа Чэн поёжился от налетевшего холодного порыва ветра. Всякой сказке рано или поздно приходит конец. Он смотрел в спину удаляющегося «принца», ощущая крайнее смятение на сердце. Ещё мгновение назад он чувствовал небывалое тепло, а сейчас вновь остался один. И… что же означала бабочка? Хуа Чэн закрыл руками лицо и зажмурился. Может он сейчас откроет глаза и сам проснётся беззаботной бабочкой, порхающей с цветка на цветок под тёплыми лучами солнца? Может вся его жизнь — просто чей-то ночной кошмар? Просыпайся… давай же! На плечи Хуа Чэна вдруг опустилось что-то тёплое и мягкое. Обоняния коснулся приятный медовый аромат, словно сладкий нектар разнотравья. Осторожно открыв глаза, он встретился взглядом со своим недавним знакомым! Мальчик-принц набросил на плечи Хуа Чэна своё пальто. — Гэгэ, — Хуа Чэн с усилием моргнул, а потом вдруг потянулся к своей маленькой драгоценности и быстро снял её с шеи. Поймав «принца» за руку, он вложил украшение в его ладонь, — скажи, гэгэ, что ещё значит бабочка? — Чистую любовь, — ответил тот, зажимая свой подарок в ладони, — кажется, скоро пойдёт дождь. Поспеши домой, маленький братик, я не хочу, чтобы ты заболел. — Гэгэ слишком беспокоится об этом ничт… — Нет! — «принц» приложил палец к губам Хуа Чэна и не дал ему договорить, — послушай, братик, даже если сейчас тяжело, ты должен бороться. Я верю, что ты сильный. Ты справишься, ты станешь кем-то большим, кем-то гораздо большим! У тебя талант и призвание, поверь этому гэгэ. Хорошо? — Да, — Хуа Чэн осторожно снял с плеч чужое пальто и протянул обратно, — это же твоё. — Тебе нужнее, — «принц» снова накинул своё пальто на Хуа Чэна, — прими как подарок от чистого сердца и обещай мне, что не забросишь любимое дело. Обещаешь? — Да, — кивнул Хуа Чэн, сжимая край светлого пальто так крепко, что пуговица больно впилась в ладонь, — обещаю. — Вот и славно, — тепло улыбнулся мальчик и побежал обратно к жемчужному внедорожнику, припаркованному неподалёку. Хуа Чэн глубоко вдохнул аромат цветочного разнотравья. Если боги и существуют, то сегодня он точно повстречал одного из них. А если нет, что же… значит в этом мире существуют люди, способные наполнить своим светом чьи-то беспроглядные дни.***
Чудес никогда не случалось. Всё, чего к своим двадцати пяти годам добился Хуа Чэн, не было написано в звёздах, не было благосклонностью Небес. Всё, чем он владел сейчас, было выстрадано кровью и потом, бессонными ночами, его талантом и решительностью. События детства остались в далёком прошлом, лишь изредка долетая ночными кошмарами. Сегодняшний Хуа Чэн, владелец своей собственной жизни, смело глядел в будущее и строил амбициозные планы по развитию своего дела не только в Поднебесной, но и за её пределами. Чудес не случалось. Но то, что произошло сегодняшним новогодним вечером, иначе как божественным вмешательством назвать было нельзя. И это самое чудо сейчас очаровательно сопело на диване в доме Хуа Чэна, укрытое тёплым пледом. Огонь в камине мягко освещал его лицо, густые ресницы отбрасывали длинные тени на щёки. Хозяин дома безотрывно разглядывал умиротворённо спящего Се Ляня, пальцы покалывало от желания прикоснуться к его нежной коже, провести невесомым жестом по распущенным черным прядям волос. Но Хуа Чэн боялся потревожить хрупкий сон своего неожиданного гостя, да и не осмеливался бы дотронуться до Се Ляня без его на то одобрения. Се Лянь, Се Лянь… Его имя точно звон бубенчиков на императорских одеяниях, точно переливчатый плеск воды в отрогах чистого горного ручья. Звучит благородно и нежно. Хуа Чэн нестерпимо захотел запечатлеть его образ на бумаге. Сон к нему в ту ночь не шёл, и Хуа Чэн поднялся в мастерскую, чтобы взять там альбом для скетчей и карандаш. Вернувшись в комнату, Хуа Чэн присел на колени напротив дивана и погрузился в творческий процесс. «Интересно, какой костюм подошёл бы Се Ляню?» — размышлял он, нанося тонкие штрихи на бумагу. Наверняка что-то простое и неброское, что-то светлое и без открытых участков тела, но при этом благородное и без излишеств. Постепенно набросок стал складываться в цельную картину. На рисунке Хуа Чэна Се Лянь, одетый в белое ханьфу даосского монаха, стоял под цветущей вишней и тянулся рукой к тонкой распустившейся ветви. На голове его была бамбуковая шляпа доули с развевающейся на ветру полупрозрачной вуалью. Закончив со скетчем, Хуа Чэн устроился в кресле, сплетённом из ротанга, чтобы отрисовать несколько эскизов для новой коллекции. Было бы весьма провокационно создать коллекцию ханьфу и пригласить на показ моделей исключительно мужского пола. Может, посвятить новый проект битве Сяньлэ и Юнъани?.. Хуа Чэн сделал несколько пометок на полях на будущее и сам не заметил, как задремал. Хуа Чэн проснулся, когда первые лучи солнца коснулись его лица. За окном начинало светать, близился день. Подбросив пару дров в догорающий камин, Хуа Чэн направился на кухню, чтоб приготовить кофе и завтрак. Се Лянь беспробудно спал, и хозяин дома не стал будить своего гостя. Выпив накануне три больших стакана глинтвейна, Се Лянь, должно быть, видел чудесные сновидения. Хуа Чэн решил приготовить добротный завтрак для них двоих. Но едва он потянулся к подвесному шкафчику, где хранился рис, как из комнаты послышался голос. — Доброе утро, Саньлан, — сонно сказал Се Лянь, потягиваясь на диване. — Доброе, — отозвался Хуа Чэн. Он набрал стакан чистой воды и подал Се Ляню, — как себя чувствуешь, мой принц? Готова не болит? — Ха-ха! — Се Лянь взял стакан у хозяина дома и осушил одним махом, — почти… нет. Благодарю за беспокойство. Я… а который час? Се Лянь подскочил так резко, что Хуа Чэн от неожиданности вздрогнул. — Около девяти утра, — сказал Хуа Чэн. — О, Небеса! Жоэ! Как я мог забыть? Как мог… Се Лянь стал искать в комнате свои вещи. Ночью он переоделся в предложенный Хуа Чэном домашний халат, и теперь суетливо пытался понять, где и что лежит. Но как назло, ничего не попалось на глаза. — Жоэ? — переспросил Хуа Чэн. — Да, моя кошка. Её нужно кормить по специальному режиму, — пояснил Се Лянь — если сейчас выбегу, окажусь дома через… через два с половиной часа. — Не беспокойся. Я отвезу тебя, — спокойно сказал Хуа Чэн и набрал в смартфоне сообщение, — на сборы пятнадцать минут. И, полагаю, завтрак придётся ненадолго отложить. — Саньлан, ты сегодня не занят? — волновался Се Лянь, — я правда не затрудняю тебя? — Ничуть, гэгэ, — отмахнулся Хуа Чэн и подал Се Ляню вещи, сложенные аккуратной стопочкой.***
В первое утро Нового года улицы Лицзяна пустовали, как всегда бывает после больших и шумных праздников, плавно перетекающих из вечера в ночь. По свободной безлюдной дороге ехал алый внедорожник, направляясь в сторону южной городской границы. Туда, где находилось небольшое пригородное поселение под названием Каштановая Аллея. Сидя на заднем сидении, Хуа Чэн то глядел в окно на проносящиеся мимо пейзажи, то переводил взгляд на спутника рядом. Се Лянь дремал, удобно устроившись на его плече. Стоило только сесть в автомобиль и проехать с десяток ли, как Се Ляня сморил сон. — Инь Юй, не спеши, — тихо сказал Хуа Чэн. — Как прикажете, — ответил водитель, плавно сбавляя скорость Хуа Чэн задёрнул алую занавесь на окне и подвинулся так, чтобы уложить Се Ляня головой себе на колени. Тот спал так крепко, что даже не заметил перемены позы. Хуа Чэн укрыл Се Ляня своей чёрной накидкой и не смог отказать себе в маленькой вольности. Он невесомо дотронулся тёмной пряди Се Ляня, выпавшей из причёски. Спустя час с небольшим алый внедорожник припарковался у старенького домишки, что находился по адресу Каштановая Аллея, двенадцать. Крышу и двор невысокой одноэтажной постройки занесло снегом. От калитки до двери протянулась узенькая почищенная дорожка. Плетёная ивовая изгородь местами покосилась, но всё ещё крепко удерживала свои позиции, сопротивляясь переменчивой зимней погоде. — Гэгэ, мы приехали, — позвал Хуа Чэн, осторожно касаясь плеча Се Ляня. — А… спасибо, Саньлан, — сказал Се Лянь, сонно потирая глаза, — неужели я опять заснул? — Надеюсь, ты выспался, — улыбнулся Хуа Чэн. — Ты хочешь… зайти со мной? — предложил вдруг Се Лянь, принимая сидячее положение. — Благодарю за приглашение. С удовольствием загляну в гости к гэгэ, — кивнул в ответ его спутник. В доме Се Ляня было всего две небольшие комнаты и кухня. Скромные убранства было не сравнить с роскошью обители Хуа Чэна, однако этот дом был поистине милым и уютным, всё здесь отражало суть своего хозяина. Всё говорило о том, что Се Лянь был человеком непритязательным. Вместо камина в комнате стоял электрический обогреватель. Рядом у стены расположился старенький добротный диван. Прямоугольный журнальный столик, сколоченный из досок, стоял под окном, заваленный газетами и бумагами. С потолка вместо люстры свисала лампочка на проводе. Се Лянь пригласил Хуа Чэна присесть на диване и бросился что-то искать по дому. Он заглянул за диван, под него и под стол, отбрасывал занавески на окнах и исследовал подоконники. — Ты что-то потерял? — спросил Хуа Чэн, — я могу помочь? — Потерял Жоэ, — усмехнулся Се Лянь, — не волнуйся, это стандартная процедура. Моя кошка имеет привычку куда-то прятаться, и даже в этом доме находит всё новые места для укрытия. Она никуда не могла деться. Сейчас найду. Вопрос о том, чтобы позвать Жоэ по имени, застрял у Хуа Чэна в горле. Гость окинул взглядом обозримое пространство в поисках белой шерсти, но так ничего и не обнаружил. Похоже, эта зверушка и впрямь была мастером игры в прятки. — А! Вот ты где! — воскликнул Се Лянь из кухни. Поднявшись в места, Хуа Чэн направился навстречу Се Ляню. Тот держал на руках упитанную белоснежную кошку с пушистой шёрсткой и почёсывал её за ушком. Любимая питомица Се Ляня ластилась к пальцам хозяина. Когда Хуа Чэн подошёл совсем близко, кошка никак не отреагировала на его появление. Лишь выгибая шею подставлялась под ласку. Повнимательнее приглядевшись, гость заметил, что глаза у кошки имеют красноватый оттенок. — Жоэ — альбинос? — спросил Хуа Чэн. — Да, — Се Лянь усадил Жоэ на ворсистый коврик на полу и потянулся к шкафчику, где хранился кошачий корм, — наверное, ты удивился, когда я, вместо того, чтобы позвать её по имени, стал сам искать Жоэ. Загремела посуда. Се Лянь вытащил пакетик мягкого корма, выложил его на блюдечко и поставил на пол перед Жоэ. Следом он сменил воду в мисочке и поставил рядом. Кошка с аппетитом набросилась на угощение. Хуа Чэн не мог не отметить, что корм был элитной марки, для кошек с особенностями пищеварения. Се Лянь, сам иной раз голодая, находил деньги на дорогой корм для любимой белой красавицы. Этот человек и впрямь был поистине самоотверженным. — Я подобрал её совсем котёнком и сразу заметил неладное. Она не реагировала на звуки. Тогда я спросил у своего друга Ши Циньсюаня, не знает ли он хорошего ветеринара, и Циньсюань помог мне свозить Жоэ к врачу. В зачёт подарка на мой День рождения, ха-ха! — рассказывал Се Лянь, а сам в это время набирал воду в простой электрический чайник, — ветеринар сказал, что Жоэ — альбинос и от рождения глухая, к тому же очень плохо видит. Она может отличить день от ночи, но не более того. И ещё нашли кучу других сопутствующих болячек, так что врач сказал, что проще её усыпить, чем лечить. У меня и в мыслях не было усыплять Жоэ. Да, пришлось повозиться, чтобы её подлечить, но посмотри, Саньлан, какой она красавицей выросла! — До встречи с тобой я не думал, что в этом мире ещё остались люди с таким чистым сердцем, гэгэ, — Хуа Чэн с трудом подбирал слова. — Ты поистине поразительный человек. — Я просто такой. И я никогда не исправлюсь, — пожал плечами Се Лянь, — может, хочешь кофе? Правда, у меня только растворимый… — Не откажусь, — прозвучало в ответ. На самом деле, Хуа Чэн думал о том, что предложи ему Се Лянь выпить яд, он с удовольствием бы приник к его рукам и выпил всё до капли. Всё в этом человеке восхищало Хуа Чэна. Его открытость и доброта, его сочувствие и желание помочь ближнему, его непоколебимость. Только такой человек, как Се Лянь, отправился бы в Новогоднюю ночь на небо и землю, на север и юг, чтобы отдать посылку незнакомцу. Спустя несколько минут чайник закипел. Се Лянь достал из кухонного шкафа две простые белые кружки. Потом вдруг снова потянулся и взял ещё одну. Банка с кофе стояла на верхней полке, и, похоже, была далеко не самым популярным предметом на кухне Се Ляня. Он подпрыгнул, пытаясь достать коричневую жестяную банку, но вышло тщетно. — Я помогу, — сказал Хуа Чэн, подошёл совсем близко и дотянулся до кофе. Стоя в жалком цуне от Се Ляня, он испытывал жгучее желание коснуться хотя бы плеча юноши, но не находил в себе сил сократить расстояние. Ах, если бы только… — Спасибо, Саньлан, — голов Се Ляня вернул Хуа Чэна в реальность. Хозяин дома деловито возился с напитками на кухне. Когда кофе был готов, он передал одну кружку Хуа Чэну, вторая осталась на кухонном столике. Взяв третью кружку с кофе, Се Лянь дотянулся до бумажного кулька, что лежал на тарелке на подоконнике, вытащил оттуда горстку миндальных печенюшек и направился к выходу из дома. — Гэгэ? — удивился Хуа Чэн. — Ах, я просто подумал, что Инь Юю тоже было бы приятно выпить кофе и угоститься. Всё же он потрудился, чтобы привезти нас с тобой в такую даль, — простодушно пояснил Се Лянь, — он ведь не побрезгует? — Мой принц, ты так добросердечен и заботишься о каждом подданном. Конечно, Инь Юй будет рад, — Хуа Чэн встретился взглядом с Се Лянем. Хозяин дома от этого мимолётного взгляда чуть не выронил из рук свою ношу. Щёки его вспыхнули алым цветом. Чтобы скрыть смущение, он поторопился прочь из дома, туда где в красном внедорожнике водитель Инь Юй терпеливо ожидал дальнейших распоряжений. Пока Се Лянь относил угощение, Хуа Чэн, попивая свой кофе, заглянул в спальню. Под окошком стояла старенькая односпальная кровать, укрытая синим пледом со звёздами. На стене были приколочены книжные полки, заполненные всевозможными мелочами вроде фарфоровых фигурок, цветных камушков, разных монет и прочих безделушек. В углу спальни стоял деревянный торшер со старомодным тканевым плафоном, украшенным бахромой. Справа от двери на стене висели фотографии в незамысловатых рамках. Хуа Чэн хотел подойти поближе, чтобы их рассмотреть, но вдруг какой-то алый всполох привлёк его внимание. У изголовья кровати на кожаном шнурке висела бабочка, сплетённая из стальной проволоки. Подвеска была дополнена капелькой из красного хрусталя. Он потянулся к украшению и бережно взял его свободной рукой. Хуа Чэна проняла крупная дрожь. Дыхание его пресеклось. Узнавание было мгновенным! То самое украшение, что сплёл маленький Хуа Чэн и подарил незнакомому мальчику, так похожему на принца. Бросившись к фотографиям, он узнал на них и женщину-королеву в белом манто, и мальчика с ясными карими глазами. Хуа Чэн узнал бы его из тысячи. Нет, из десятков тысяч! Бах! Из ослабших рук Хуа Чэна выпала кружка с кофе и разбилась. Напиток разлетелся брызгами. — Саньлан?! — встревоженный Се Лянь подбежал к своему гостю прямо по мокрому полу и осколкам и стал с беспокойством вглядываться в его лицо, — Саньлан, что случилось? О, Небеса, ты так побледнел. Где болит? Вызвать скорую?! — Это был ты, — тихо произнёс Хуа Чэн, — вне всяких сомнений, ты. — Я? — Се Лянь перепугался ещё больше, но вдруг заметил свою бабочку у Хуа Чэна в руках. Лицо Се Ляня вытянулось в изумлении. — Однажды возле пекарни на скамейке сидел оборванец лет шести. Он думал, что в его жизни никогда не настанет рассвет, что ему суждено скитаться и нищенствовать… но в тот день чужой человек, совершенно незнакомый мальчик, с обликом, подобным юному принцу, подарил ему тепло и искру надежды, озарил негасимым светом. Оборванец пообещал ему быть сильным. Пообещал ему стать кем-то большим. Гэгэ, тот оборванец сдержал своё слово, — дрожащим голосом проговорил Хуа Чэн. — Ты… Саньлан, откуда ты… Нет, просто невероятно. Это и вправду ты… — по щеке Се Ляня скользнула непослушная слезинка, подошёл совсем близко и заключил Хуа Чэна в объятия. У самого уха Хуа Чэна раздалось тихое, — маленький братец, ты так вырос, ты молодец. Этот наследный принц может гордиться тобой. Хуа Чэн вдруг поднял Се Ляня на руки. Так легко, будто тот совсем ничего не весил. — Ах! — от неожиданности Се Лянь вскрикнул и покрепче обвил своего гостя за шею. — Гэгэ, Ваше высочество, здесь грязно, не пораньте ноги, — раздался шёпот возле уха Се Ляня. Хуа Чэн отнёс Се Ляня в комнату. Не в силах расцепить объятий, они вдвоём в тишине сидели на стареньком диванчике. В этот бесконечный момент им обоим казалось, что слова более не нужны и излишни. Се Лянь ласково гладил Хуа Чэна по волосам, путал пальцы в жёстких прядях. Сердце Хуа Чэна было готово выпрыгнуть из груди. Он сжимал руки на талии Се Ляня, прятал на его груди лицо, расчерченное беззвучными слезами, вдыхал едва слышный цветочный аромат его тела. Отчаянно знакомый, далёкий, казалось, навсегда потерянный аромат, словно сладкий нектар разнотравья. Он хотел сказать Се Ляню так много, но не находил ни единого слова. Хуа Чэн был уверен в одном: ни дня более Се Лянь не будет жить в нужде. Когда-то давно Се Лянь стал его путеводной нитью и негасимым светом, озарил собой всё его существо. Теперь Хуа Чэн был готов бросить к его ногам весь мир.