***
В день нападения Харли больше не беседовал с пациенткой. Он прекрасно помнил все чувства, испытанные за несколько секунд: безумный страх, поиски выхода из ситуации, а самое пугающее — приятная дрожь, вызванная прикосновениями к телу цепких рук. Из-за неё он промедлил с атакой и едва не стал очередной жертвой Джокер. «Я бы с удовольствием просверлила вам горло дрелью», — при этих словах она дышала в ухо горячим воздухом, словно дразнила, ласкала его, и ускоренное биение сердца доктора было не просто волнением при столкновении с опасностью. «Да я ведь хотел её... так сильно и так недолго. Ничего удивительного: у неё красивая фигура, а у меня давно не было девушки, — рассудил Харли. — Рядом с ней я должен контролировать свои эмоции тщательнее... Сейчас уходить нельзя, чтобы не решили, будто я напугался до усрачки, но если будет совсем невыносимо, я всегда могу переключиться на другого заключённого с непростым прошлым». На следующие сутки в Аркхэме случилось новое происшествие: по пути к Джокер Харли стал свидетелем попытки побега Ядовитого Плюща. Каким-то образом злодей сумел найти растение и активировал сверхспособность, однако присутствовавший в тюрьме Дент, несмотря на протесты Гордона, велел охранникам поджечь травяные путы, тем самым жестоко обезоружив преступника. Его скрутили и снова упрятали в клетку; теперь поражённый Харли не смог пройти мимо. — Чëрт... мне жаль. — прошептал он, остановившись напротив решётки. — Это полная жесть... Ты как, чувак? Пами гневно сверкнул изумрудными глазами. — Иди нахрен, легавый, — ответил он, и через прутья на врачебный халат попали брызги его смачного плевка. Перед началом второго сеанса Харли был уверен, что Джокер не станет снова проделывать «фокус» с ручкой, поскольку повторяться было не в её правилах. Но возможность нового покушения на жизнь никто, конечно, не исключал. — Я знала, что вы придёте ещё. Вы бесстрашный человек, доктор. Сидя в стеклянном кубе на табурете, Харли наконец-то мог разглядеть черты лица Джокер — оно было замазано белым гримом, и только отходившие от уголков губ рубцы намеренно выделялись красным. Высокие скулы, тонкие тёмные брови, хитрый, как у ведьмы, взгляд выдавали в девушке на редкость харизматичную злодейку. — Мне нравится ваше имя, Харли Квинзель. Чуть изменить — и получится «Харли Квинн», созвучно слову «арлекин». Арлекин воспитывает клоунессу, ну не абсурд ли? — Я не собираюсь вас воспитывать. Я пришёл в надежде, что вы расскажете мне занимательную историю из детства. — И она поможет вам поставить диагноз. — Мне не очень интересен ваш диагноз, мисс Джей. Я хочу разобраться в человеческой природе, потому и стал психиатром. Хочу понять, какие события делают нас теми, кто мы есть. Извините за честность, но у меня нет цели вас вылечить. Джокер рассмеялась фирменным истерическим смехом. — Выходит, доктора Квинзеля самого надо лечить? Он явно до сих пор не разобрался в себе. Если вы действительно помешаны на историях из детства, я расскажу вам одну такую за то, что позабавили меня. — Она немного наклонилась вперёд, оставаясь в прежней позе лотоса, и подпëрла руками подбородок. — Мой папаша любил выпить, а когда пьянел, постоянно избивал мать. Однажды он не рассчитал силы — она ударилась головой о край стола, после чего мгновенно умерла. Папаша окончательно слетел с катушек: расхохотавшись, схватил кухонный нож и вдруг заметил меня. Я стояла в проходе, наблюдая, как растекается по полу кровь моей матери. «Да ты прямо вся дрожишь, доченька? — сказал папаша. — Почему же ты плачешь? Разве в жизни бывают поводы для грусти? Ты не должна расстраиваться: смеяться можно над чем угодно. Давай же, улыбайся, улыбайся! Я нарисую тебе улыбку». Он вставил лезвие мне в рот и сделал это — заставил улыбаться. Тогда я поняла, что папаша был прав: смеяться можно над чем угодно. Ночью я прирезала его, смеясь от того, что он меня недооценил. Харли физически ощутил ту ненависть, с которой Джокер говорила об отце. Он подозревал, что её детство было не из лучших, но никак не предполагал, что в отвращении вспомнит собственную семью, со времён колледжа отдалившуюся от него ещё больше, чем раньше. Потеря Барри, предательство Ника, равнодушие Шерон, безучастность бабушки и дедушки — вот что приходило ему на ум при этих воспоминаниях. «Я и впрямь пока лишь неопытный студент, — подумал он, — все чужие чувства пропускаю через себя». — Хэ-э-й, док... Вы в транс впали? Джокер щëлкнула пальцами перед его носом, и Харли не сразу осознал, что расстояние между ними значительно сократилось. — Я рад, что вы поговорили со мной на такую важную тему, — он, как ни в чëм не бывало, поправил очки и сделал пару записей в книжке. — Доверие поможет нам найти общий язык, раз уж мы обязаны проводить наши сеансы. — Не устраивайте здесь детский сад, доктор Квинзель; я профессиональная клоунесса, а не участница дешёвой постановки. Джокер легонько провела ладонью по его ноге. Харли невольно вздрогнул, отчего её улыбка расползлась шире. «Да что за хрень? Я же не школьник, который заводится с полуоборота. Смущаюсь, как прыщавый девственник, аж противно...» — Нужна помощь? — на всякий случай спросила ассистентка. — Нет, спасибо. — Харли скинул с колена женскую кисть, но Джокер не собиралась настаивать дальше. — О чëм вы, мисс Джей? — Без взаимности доверия быть не может. Расскажите о себе. «Отлично, контакт почти налажен. Необходимо рассказать правду, чтобы она увидела, насколько хорошо я понимаю её проблему». — Я тоже из неблагополучной семьи: мать злоупотребляла алкоголем, отец проигрывал все деньги в казино и ввязывался в разборки мафии, бабушка с дедушкой давно в разводе. У меня была любимая сестра, но она погибла пятилетней девочкой. Что касается друзей, все они оказались подонками — я одиночка. — Что произошло с сестрой? — Её... сбила машина. — Даже спустя годы Харли с трудом произносил вслух причину смерти Барри. — Водителя наказали? — Нет... его вины там не было. Она выбежала на красный свет светофора... Она не знала всех правил дорожного движения. — На какой же скорости он ехал, что не успел остановиться? — задумчиво пробормотала Джокер. — Правила дорожного движения — тоже закон. Неужели по закону можно безнаказанно убить ребёнка? Просто потому, что ты не нарушал предписания? В необыкновенном мире мы живём. «Пытается убедить меня в своей правоте? — Харли почесал за ухом ручкой. — Вряд ли ей есть дело до Барри, но, похоже, она не понимает, кто кого здесь лечит. Совсем за дурака меня держит?» — Вы правы, мир во многом несправедлив. Мне не раз приходилось наблюдать подобное, потому, наверное, большая удача, что я по-прежнему в здравом уме. Или же я просто неплохо поработал над собой. Джокер опять захохотала, откинув голову назад, и Харли решил, что когда-нибудь привыкнет к её поведению. — Вы-то в здравом уме? Стоило вам одолеть меня вчера, я поняла, какой вы в действительности, без притворства и лжи самому себе. — Это какой? — Я устала. Завтра скажу... если захочу. — Ухмыльнувшись, она вдруг поцеловала носок его ботинка. — Договоритесь, чтобы завтра мы были наедине. Вы и я. Или вообще не приходите. — Разве в данный момент мы не наедине, мисс Джей? — До свидания, док. После сеанса восхищённая ассистентка спешила поделиться впечатлениями. — Вы хоть и молоды, сэр, а всë-таки профессионал, — хвалила она. — У нас обычно одна-две встречи — и очередной мёртвый психиатр, а вы ей точно нравитесь. Как же вы умно завернули, мол, «мне вас лечить даром не надо» — не ожидала она такого! Я бы тоже вам поверила. «Да я сам уже не знаю, где говорил честно и где хитрил», — подумал Харли, фальшиво засмеявшись. — Спасибо, надеюсь, следующий разговор пройдёт не хуже. — Сэр, а вы всерьёз собираетесь идти на её условия? — Вчера она едва не совершила убийство, и ни вы, ни камеры видеонаблюдения не спасли бы меня, не будь я бывшим спортсменом, так что толку от охранной системы в Аркхэме мало. Кроме того, вы заметили, я ей нравлюсь.***
Бесчеловечное обращение с Ядовитым Плющом не давало покоя Харли, который чувствовал вину за то, что тот едва не сгорел заживо у него на глазах. — Ну что ты сюда ходишь, как на работу? — раздражённо спросил Пами, вновь увидев доктора возле решётки, однако злости в его интонации заметно поубавилось. — Заняться тебе нечем. — Это и есть моя работа, — усмехнулся Харли. — Ты получил вчера дополнительную порцию на ужин? — Так и знал, что без тебя тут не обошлось. Язык у тебя подвешен хорошо, раз они тебя послушали. — А ты запишись ко мне на сеансы, я и тебя всему научу. — Пошёл ты, — фыркнул Пами со смешком. Харли неожиданно вынул из кармашка бутон цветка и протянул его изумлëнному злодею. — Не букет, конечно, но, думаю, для первого свидания сгодится. — С катушек съехал? Я же тебя убить могу, гений. — Да. Можешь, — спокойно ответил Харли, направившись дальше, пока Пами продолжал стоять с бутоном в сжатой ладошке, недоумëнно смотря ему вслед. Убедившись, что новый психиатр смог немного разговорить преступницу и даже вызвать у неё симпатию, Дент разрешил выделить для третьего сеанса камеру с непрозрачными стенами. Кроме того, было решено отказаться от наблюдения и любого вида прослушки: Джокер ни разу ещё не позволила кому-то обвести себя вокруг пальца такими простыми уловками. «Скорее уж она убьёт мистера Квинзеля с жучком на халате, чем без него», — согласился Гордон с принимаемыми мерами. — Доктор Квинзель, вы мой герой, хоть и не носите чёрную маску, — прощебетала Джокер при виде Харли. Она ждала его на стуле, держа за спиной скреплённые наручниками запястья. — Жаль, мне не дают свободу действий, а за дверью стоит охрана, иначе я расцеловала бы вас: мне наконец-то позволили выбраться из стеклянной тюрьмы. — Вы тут временно, но не беспокойтесь, охрана нас не слышит. — Харли присел на другой стул, и теперь их разделял лишь деревянный столик. — Мне сказали, она среагирует, если я закричу, хотя мы оба знаем, что я и пикнуть не успею, появись у вас намерение убить меня. — Я не смогу никому навредить при всём желании. Да и не приходило ли вам в голову, что я не стала бы требовать встречи наедине с таким банальным планом убийства? — Приходило, потому я и здесь. Кажется, вчера мы остановились на детстве? Джокер внезапно встала, медленно шагнула к нему. Харли слегка напрягся, размышляя, имеет ли смысл забыть про гордость и закричать, чтобы его увели прочь от сумасшедшей убийцы. «Нет, не надо вести себя, как малое дитя... В конце концов, она скованная по рукам девушка, а я занимался спортом; я не похож на предыдущих врачей». — Хватит разбираться с прошлым, док, давайте поболтаем о настоящем. — Джокер залезла на стол и вытянула ноги. — О том, что... — Её ступня скользнула по бедру. — ...беспокоит вас прямо сейчас. — Прямо сейчас меня беспокоит моя работа. И ничего больше, — добавил Харли, попытавшись освободиться. Знакомое вожделение, пугающее и нездоровое, мешало сосредоточиться на главной мысли: перед ним прежде всего не девушка, а пациентка — существо бесполое. В следующий миг он тихо ахнул от того, что Джокер прыгнула к нему на колени и крепко обхватила его ногами. — Скоро в Готэме прогремит взрыв, — прошептала она в полураскрытый рот опешевшего Харли. — Я кое-где спрятала бомбочку, способную прорвать бетонную стену. Осталось два часа. Хотите узнать, где бомба? Нет. Вам же плевать на неё, по-настоящему вы хотите только меня. — Мисс Джей, вы увлеклись. — Харли аккуратно потряс девушку за плечи, чуть оттолкнув назад. Упоминание опасности не притупило его желание, зато нервы натянулись, как струны. — Для меня много значит то, что вы доверили мне свой секрет. Похоже, мы не зря тратили время на беседы, верно? — Это лишь часть секрета. Я скажу, где именно спрятана бомбочка, когда вы меня поцелуете. Улыбнувшись через силу, доктор погладил Джокер по подбородку так же нежно, как когда-то дотрагивался до сестры. — Мисс Джей, не следует так быстро развивать наши отношения. Если вы не против, давайте лучше поговорим, чтобы узнать друг друга получше. — Я всё о вас знаю, Харли Квинн. Вы одиноки, забыты семьёй, вашу работу не ценят, а все мечты давно разрушены. Предположу, что на личном фронте вы тоже терпите поражения, поскольку слишком много отдаёте партнёршам и слишком мало получаете взамен. Вы хотите любить по-настоящему, но вас постоянно предают, верно? Джокер порывисто поцеловала его в нижнюю губу, и Харли ударили сотни невидимых электрических разрядов. Тело отчаянно просило продолжения, но разум прекрасно осознавал абсурдность ситуации. «Хватит, остынь... Она тебя провоцирует. Вспомни о тех, кого должен спасти, идиот!» — Вы меня хорошо понимаете, мисс Джей. Я буду счастлив продолжить наше общение на взаимном доверии. Желаете для начала рассказать, где сейчас бомба? Могут погибнуть невинные люди. — Вот то, о чëм я упоминала вчера. Вы делаете вид, будто вам интересна бомба, а в действительности вам интересна я. Зачем вы строите из себя праведника, волнующегося за всех людей на планете? Вас заводит опасность, вы беспокоитесь лишь о себе и о тех, кто вам нужен. Почему вам кажется, что это неприемлемо? Мир слишком глуп и несправедлив, чтобы соглашаться с его правилами. А знаете что? Я скажу, где бомбочка, и тогда вы немедленно передадите информацию охране. Наше свидание, конечно, будет окончено, ведь переполох охватит весь Аркхэм. Что выбираете: жизни незнакомцев или меня? — Я хочу знать, где бомба. Джокер рассмеялась. — Ладно, мне даже нравятся упрямые мужчины. Тс-с-с! — Она снова перешла на шёпот. — Бомбы... нигде нет. Ну-у-у? Не всё ли равно? — Что значит «нигде нет»? — То и значит. Мне хотелось вывести вас на чистую воду, но вы по-прежнему врёте себе, доктор Квинзель. Ничего-ничего: даже такого, как вы, я научу думать и говорить одни и те же вещи. Харли внимательно посмотрел в зелëные, искрившиеся весельем глаза. Невозможно было определить, говорили они ему правду или лгали без зазрения совести. — Вы уверены, что сказанное вами ранее — шутка? — уточнил он нарочито печальным голосом. — Мне хочется верить, вы не из тех, кто постоянно предаёт меня. — Я пошутила про бомбу. Я люблю вас, доктор Квинзель.***
«Я люблю вас, доктор Квинзель». «Я люблю вас, доктор Квинзель». «Я люблю вас, доктор Квинзель». Ночью Харли ворочался в кровати, напрасно стараясь уснуть. Самовнушение уже не спасало от осознания, что Джокер притягивала его не только на физическом, животном и неконтролируемом уровне: слова девушки не выходили из головы. «Доктора Квинзеля самого надо лечить. Он явно до сих пор не разобрался в себе». «В необыкновенном мире мы живём». «Вы одиноки, забыты семьёй, вашу работу не ценят, а все мечты давно разрушены. На личном фронте вы тоже терпите поражения, потому что хотите любить по-настоящему, но вас постоянно предают». «Не стройте из себя праведника, волнующегося за всех людей на планете. Вас заводит опасность, вы беспокоитесь лишь о себе и о тех, кто вам нужен». Он думал, что лечит её, но за трое суток Джокер тщательно проанализировала его, чтобы теперь давить на больные точки. «Не стоило говорить с ней откровенно. Чего она добивается? Почему пытается изменить меня, вместо того чтобы убить? Если б я вылечил такую пациентку, то сразу понял бы, какова человеческая природа... Хотя, я уже сделал определённые выводы». Как и предполагал Харли, за тёмной душой скрывались трудные времена. Могла ли Джокер придумать историю о жестоком отце на ходу? Вряд ли ей было известно, что её психиатр тоже пережил предательство близких. «Она очень естественно отреагировала на мой рассказ про Барри: без напускного сочувствия к незнакомой девочке, но с выражением своей точки зрения... И всё-таки не верится, будто это могло произвести на неё впечатление». Куда больше вопросов вызывала уверенность Джокер в том, что Харли мог пожертвовать кем угодно ради нескольких минут рядом с ней. «Моё смущение сложно было не заметить, но она ведь не дура, чтобы принимать его за сильное чувство. К тому же, в остальном она ни разу не ошиблась... почти. Я не строю из себя праведника; никто не выбрал бы её, любой выбрал бы информацию о бомбе». «Мне хотелось вывести вас на чистую воду, но вы по-прежнему врёте себе, доктор Квинзель». Харли накрыл затылок подушкой, словно она помогла бы ему уйти от реальности. Двенадцать лет, семнадцать или уже за двадцать — он оставался тем, кто не может спасти ни сестру, ни пациентку, ни кого-либо ещё. В прошлый раз он подумал лишь о себе, выбрал приставку — и вот опять. «Я хочу знать, где бомба», — обыкновенная ложь, скрытая за подавлением собственного желания. Разве не искренне ему следовало хотеть исправления ошибки прошлого? А если нет, то, может, он просто никогда не был способен на это?..