Серебро под патиной

— Вот ты где… Нашла.       По оврагу комками катится грязь. Сверху по траве маленькие чёрные лужи и дорожка следов. Люмин слишком хорошо знает, что это: стоит острая вонь жжёного пера — в слизи, похожей на чёрное глянцевое масло, тонут их маленькие голубые завитки. Где-то вместе с частями плоти — ей хватает ума не трогать и не вдыхать резкий дым, но присесть и посмотреть получше всё же надо. Выдрал когтями, кажется. Опять… — Пропусти меня, — требует Люмин, обращаясь к густой завесе дыма.       Ничего. Слышно тонкий скрежет там, где концентрируются тени. Периодически что-то мерцает голубым, просвечивая дым на причудливые формы. Самая тёмная из них — довольно узнаваемая, обычно статная, а сейчас сгорбленная фигура. Хриплый кашель, плеск — вспышка выдаёт, как он плюёт в землю чем-то тягучим и пытается достать руками до спины. — Я тебя слышу. Пропусти! — требует Люмин громче и строже. — Не отвечаешь? Тогда я… Ай!       Стеклянное копье втыкается в землю и обламывается прямо под ногами. — Уйди, — Сяо тихо шипит из тумана, стараясь звучать нормальным. Он бы крикнул, но расцарапанное горло нещадно ноет. — Вот ещё, — злится она, расталкивая плечами туман. — Тут нечем дышать, — так же отвечает он, и сверху падает ещё три копья, преграждая путь. — Я уже не уйду, раз пришла, — вздыхает она, обходя копья прямо по лужам. — Дай хоть посмотрю. — Со мной всё нормально, — неохотно отвечает, звуча, впрочем, совершенно для неё неубедительно. — Ладно. Только не трогай.       Завеса где-то светлеет, рассеивается быстрее. Зажмурившись, Люмин пробегает её насквозь, и почти сразу же спотыкается о брошенное копьë. — А ну взгляни на меня, — резко требует она, заметив Сяо на земле. Игнорируя предупреждения и его злость, садится сразу коленями в лужу, сразу хватает за подбородок, тянет к себе. — Руку опусти.       Он прикрывает половину лица, которую разодрал когтями в желании содрать с себя кожу — она не оценит. Люмин, нахмурившись, хватает тогда за ладони, вертит их, считая клоки вырванных с мясом перьев. — Давно ты тут? — Не знаю, — честно отвечает он. — Время не чувствую. — Ты что с собой сделал? — ругает она, вытирая ладонью потеки чёрной слюны. — Я же сказал, не трогай! Вытирай. Он стаскивает с себя майку и пытается вытереть ей пальцы. — Ты что… Мать честная… — она останавливает его и заглядывает за спину — хребет продирается сквозь кожу. — Там ничего нет? — Сяо, вздохнув, спрашивает, смирившись, что она не станет слушаться. — Это ты разодрал? — Нет. Так что? Там, где лопатки. — Просто раны, — говорит она неуверенно. — Но серьёзные. — Это не важно. Если хочешь помочь, можешь… понаблюдать со стороны. Ты поймёшь, если что-то не то. — Я от тебя не отойду, — качает она головой, укладывая его, внезапно ослабевшего, на себя, — вот так. — Если ты надышишься… — Не волнуйся, — тихонько говорит она в висок, — восстанавливайся. Ты не один. Если вдруг что, я тебя защищу. Не ты меня, а я тебя. Понимаешь?       Он кивает, прижавшись к ней здоровой щекой. В голове, наконец, пусто. Кармическое проклятие, будь оно живым, изумилось бы наглости оставить рядом любимую женщину. Не самый тяжелый из пережитых им припадков, но приятного мало. Как Якше, приходится быть готовым — готовым пасть чуть ли не в любой свой шаг, но сбрасывать на кого-то ответственность за своё состояние? С появлением Люмин пришлось согласиться, что валяться в обмороке в канаве обязательно обернется её ругательствами, а потом постелью, из которой насильно не выпустят. — Можно, они замолчат? — шёпотом просит он, закрывая глаза.       Люмин кивает, даже если не видит и достоверно не знает, как обратиться, но по его рассказам… Впечатлить их не так-то сложно. — Лежи спокойно, — обнимает она.       Попробовать стоит — вряд ли ей что-то грозит. Она не слишком верит, что карма так опасна — может, по глупости, может, по безрассудству. Может, потому что главной её жертвой становится пока только несущий проклятие — и отговаривать Сяо терпеть приступы в одиночку уже вошло в плохую привычку. Впрочем, его контроль со временем только усилился, а её желание хотя бы чем-то помочь тому, кто помогает другим, даже если исключить их любовную тайну, тем более возросло.       Конечно, он был ей благодарен — но по-настоящему смочь положиться на неё Сяо сумел лишь не так давно — когда она позвала его побывать за границей Тейвата. Воочию убедившись, что её крепкой, владеющей мирами силы достаточно, чтобы справиться со многим, куда более сильным, чем карма, он сдался, и первые же разы освобождения от пытки прошли не так болезненно, как предыдущие.       Люмин тоже восприняла это со сдержанным восхищением — благодарность приняла, как нечто, что полагается за обязанность — и обязанностью и решила сделать. Только вот до него желание разделить ношу дошло искажённым и, возможно, не слишком бережным к его расшатанным нервам. Сяо первое время боялся, что навредит, следующее за тем время — что слишком расслабится, но потом Люмин объяснила, что даже если расслабится, она-то рядом никуда не денется, а раз может за себя постоять, то и кармы может не бояться. Так или иначе, в ней даже горело любопытство — и некоторое оскорбление собственной власти. Даже если она не могла встретиться с его мучителями лицом к лицу, говорить с ними она, кажется, могла. И ей хотелось, пожалуй, с ними поговорить. — Сяо, слышишь?       Вместо ответа очень тихий стон. — Осторожнее…       Она поняла, что он окончательно потерял сознание — держать на груди стало тяжело. Пришлось осторожно переложить на колени. Снова взглянув на спину, Люмин повторно поморщилась от ужаса — то ли последствия обращения, то ли собственные когти. Так и положила, лицом вниз, жалея его обычно бледное, но без изъянов тело, на котором срастаются любые раны: сейчас забитое, зацарапанное, разодранное в кровь — чёрную, залитое кармой — тоже чёрной, но масляной, щедро присыпанное сверху пером и роговой от пера плёнкой, которую когти смогли прорвать, пытаясь унять зуд. Когда он не хорохорился, а тихо лежал, слабым казался по-настоящему. — Я знаю, что вы здесь, — тихо обратилась Люмин во тьму. — Покажитесь… Хоть как-нибудь.       Она вздрогнула от секундного страха — прямо за спиной вонзилось очередное копьë, и сердце заколотилось, набирая учащённый ритм.       Взгляд упал вниз, на маску. Потянувшись к бедру, она отстегнула её и тихонько постучала ногтями — холодная и как будто упругая.       «Из чего она? — подумалось ей. — Это и не металл, и не дерево…» — Мне ведь не нужно её надевать… — забормотала она. — Да и вроде это только… Канал? Проводник?       Поводив пальцем, она прислушалась. Подносишь к уху — гудит. Хотя, скорее, напоминает свист ветра в простенке. Глубокий порывистый гул — и набирающий высоту шорох. Слышно, как по ветру хлопают ткани — измятые и изорванные. Новая ткань флагов от ветра раскрывается по-другому. Ветошь же пропускает потоки, стелется без сопротивления, позволяя швырять собой из стороны в сторону. Слышно стальной лязг — к этому звуку за жизнь она уже привыкла. Слышно стекло — видимо, копья. Их надрывный треск, потом звон. Криков, к её удивлению, не слышно — но спустя минуту она с ужасом понимает, почему. Их слишком много — настолько много, что наслаиваясь, они сливаются в единый общий гул, где нельзя вычленить ни одного, описать его или дать окраску. Такой ровный… Резонирующий где-то повышением, где-то, наоборот, октава его воя падает, и лишь отдельные звуки выдают то, что Люмин сумела понять — сколько же тут голосов? Несколько тысяч?       Она чувствует, что испугается, если задумается сильнее. Раньше ей уже приходилось бывать там, где бушуют потоки смерти — и даже бывать их началом. Не стоит погружаться в прошлое — сейчас она лезет туда, куда не просили. Сяо в любом случае попросил тишины — но не от них. От других голосов.       Люмин, собравшись с духом, греет маску ладонью. — Я услышу вас… Хотите говорить? Обращайтесь. Но сперва… Прекратите его терзать.       «Думаешь, запросто можешь приказать?»       Она вздрогнула, в самом деле услышав из тумана больше скрежет, чем голос. — Могу, — нахмурилась она. — И только посмейте спросить, что вам будет за молчание. Таких жадных тварей я уже видала.       «Молчи, прыгающая по звёздам. Бездной пахнешь. И как он тебе поверил? Мы его отговаривали… Потрогать Бездну — заманчиво. Я уже забыл, как её зовут?» — Он с вами не церемонится, и я тоже не буду, — Люмин глянула, как Сяо тяжело задышал сквозь сон, и заозиралась вокруг. Запах стал острее — она быстро поняла, что если сейчас же не расположит падших к себе, всё закончится очень плохо.       Волнение застряло в грудине: «Он погибнет, если я тоже засну? А другие?..» — Я знаю, что вы те ещё уроды, но какой смысл истязать собственный сосуд? Только за то, что теперь тащит на себе ваш гнев?       «Женщина-Сошедшая очень хитрая. Она пытается заговорить зубы. Мы ей не поверим? Почему мы должны тебя слушать? Почему должны отвечать?» — Вы себе тоже вредите. Не знаю, конечно, только предполагаю, но будь вы без него — давно развалились бы в пыль без всякой памяти и энергии. А он держит вас в себе — памятью о вас. И жалеет — даром, что толкаете на зло. Он сочувствует вам… А вы способны только требовать.       «Добрые сердца вынуждены терпеть злые, женщина. Ты даже не знаешь, какими мы были. Не обманывай себя. Не пытайся с нами водить дружбу. Не думай, что понимаешь мотивы.» — Там и понимать нечего, — отворачивается она от тумана, тревожно поглаживая Сяо. — Он достаточно про вас рассказал. И про желания ваши, и про вас самих.       «Ты всё равно не разделишь с ним бремя. Он закончит так же, как другие.» — Жаждете выбраться?       «Свобода близка. Первое, что я получу — тебя. Она же грязная лгунья. Даже наш тощий сосуд презирал её за ложь. У тебя даже тела нет, чтоб ей овладеть.»       Люмин усмехается, вспоминая, что есть вещи обыденные, а есть — настолько распространенные, что её уже ничуть не удивляют. У жаждущих разрушения есть похоть? Ничего нового. — Не подеритесь там, решая, кто первый.       «Молчи, Сошедшая.» — Я вас тоже прошу помолчать, — отзывается она грустно. — Дайте ему отдохнуть. Он же дал вам… возможность говорить и оценивать, что делают его руки и видят глаза. Это всяко больше, чем редкая тишина.       «У нас своя справедливость. Мы отличаемся от других. Твоего опыта не хватит, чтоб измерить. Ты обещаешь быть честной? Смешно.» — Да ничем вы не отличаетесь. Такие же, как все — потрошить, пожирать, расти. Иметь власть больше, чем у других. Самый простой путь — силой, и там, где власть дают знания, вы ничтожны и слабы. Он терпит вас, только потому что его власть над вами так же получена силой… И держит в себе, чтоб вы не причиняли зла тем, чья сила меньше вашей.       «Ты обрела над ним власть через знания. Она не лжёт!.. Неправда. Она купила его телом. Ты греешь постель каждому, кто приглянется. Как ты смеешь рассуждать про силу?» — Слюной не подавитесь, — хмыкает она. — Сяо…       Он не отвечает. Она легонько целует его нахмуренную бровь, и скатившаяся на него слезинка размывает грязь.       «Как трогательно. Ты так о нём заботишься, как будто он из равных тебе. Выглядит жалко. Касание Сошедшей похоже на пламя. Сделай так снова… Как горячо!.. Свет звезды жжëтся. Она сейчас спалит вас, идиоты. Заткнитесь уже. Внимайте ей...»       Люмин улыбается, поцеловав вторую бровь — Сяо хмурится куда меньше.       «Позволь спросить… Ты провела его за грань? Почему? Она любит его, разве не очевидно?.. Вот бы кто любил меня. Сошедшие не любят — только сравнивают. Не поддавайся ей.» — Вы же тоже там были, фактически, — задумывается она. — И всё видели.       «Почему его? В других мирах есть существа сильнее. Ты сильная и должна тянуться к сильным.» — Любовь не про это. Вы не поймёте — если были с ним и до меня.       «Ошибаешься, женщина. Он просит любить тебя. Держать скверну подальше. Твои дары ценятся не только им, но и нами. Прекратите, мне противно. Тебя просто никто не любит. Смирись — чтоб её любить, нужно живое тело.» — Иногда вы послушные, — улыбается она.       «Иногда ты не лжёшь. Когда рассказываешь про других. Про миры. Про силы. Про справедливость. Так ты покорила его. И нас. И других. Расскажи нам что-нибудь о себе.» — Я на самом деле благодарна вам, — нехотя отвечает она. — Он хоть и сомневается вечно, потому что тянете своими мнениями в стороны… и решать берётесь за него, а он вспоминает, что хозяин тела и собственных мыслей, с большим трудом, вы всё равно не однозначно злые. Как Сошедшая говорю, повидав разное, я знаю, что есть ненависть, а что — симбиоз.       «Симбиоз? Что это? Опять её умные словечки. Это сотрудничество. Она опять думает, что мы дружим? Отвратительно. Я хочу её. Я убью её. Сначала он. Всегда сначала он.»       Люмин поморщилась от их гула — он начал утомлять и её. Что-то подсказывало, что всему виной плотная взвесь дыма. Дышать действительно стало трудно. Пальцы дëрнули шнуровку платья, стащив его ниже груди.       «Она раздевается? Она согласна? Я же говорил, что она шлюха. Ей просто душно, тупицы. Замолчи. Женщина… Красивая. Одежда тебя не красит так, как нагота.»       Улыбнувшись, она стянула и шарф. — Он запретил вам смотреть… без обожания, ведь так?       «Так.» — Любите ли вы меня так же, как он?       Тишина, затем голоса по одному начинают соглашаться и умолкать, признавая поражение. — Ну вот и всё. Так бы сразу.       Она усмехается, думая, что раздетой в самом деле многого достигла, пусть и не всегда об этом вспоминалось с гордостью или чем-то подобным. Покраснев, она подумала, что Сяо про это не узнает, но он неожиданно заморгал и пустым взглядом зашарил по её лицу, груди и стянутому платью.       Она не придумала ничего лучше, чем накинуть на его лицо расшнурованный край лифа, и тихонько засмеялась. — Ты нормальная? — просипел он, шурша тканью. — Не совсем, — дарит она ухмылку. — Как самочувствие? — Лучше, — благодарно кивает он, перевернувшись на бок и обняв поясницу. — Но всё равно… Реинкарнация — больно. — Хочешь, станет легче? — помедлив, наклоняется она, роняя длинные пряди на грудь, складывает руки замком на грудине. — Жечь будешь? — неверяще усмехается он. — Знаю я, что вы умеете… — Откуда? — недоверчиво вскидывается Люмин. — Что ты знаешь про Сошедших?       Он молчит — то немногое, что знает, известно и ей. Всего-то, посмотрел со стороны и заметил, как раскалён солнечный шар — как ненавидит всякого, кто тянет жадные руки. Уверен, что она сожжёт и его, если захочет — вот и захотела. — Да не важно. Я люблю тебя — вот и всё, что знаю. Не знаю, какие другие, но ты… Божественная, не меньше.       Она прикрывает веки, подëрнутые золотым светом — едва не расплакалась. Поверить было сложно — но только не Сяо. Ему верилось безоговорочно и легко, как будто честность как качество приписано было первым именно к нему, и категория этой честности была… Самой весомой, пожалуй.       Слëзы всё равно начинают течь. — Эй, — поднимается на локте, тревожно и медленно.       Люмин комкает спиралью скрученную ткань под рукой — напряжённым животом Сяо чувствует, как хаотична и безвольна её хрупкая ладонь. — Они тебя не обидели? — Нет. — А плачешь-то почему? — Я тоже тебя люблю.       Ответить сложно, когда слабость не даёт встать, но поманить её поближе и поцеловать искусанными губами он всё ещё в силах.