Навь: сказания и легенды. Василиса.

      В подземельях кощеевой крепости было темно и холодно, да так, что до костей пробирало. И тихо. Будто в склепе.       Василиса спускалась по каменным ступеням, светя под ноги мудреной вещью, которую Вига назвала светильником — к большому хрустальному шару было приделано кольцо, за которое Василиса светильник и держала, а внутри трепыхался живой огонек.       За спиной безмолвной тенью шел Иван то и дело вздыхая, будто вел ее по приказу хозяина на казнь. Василиса на каждый его вздох оглядывалась, но получала в ответ тоскливую улыбку. Когда они наконец дошли до самого низа, то изо рта девочки вырывался еле видимый пар.       — Ну и холодина, — Василиса зябко передернула плечами и обхватила себя руками. Ноги в новеньких сапожках не так сильно мерзли, как тело под тонкой рубахой.       — Это чтобы домиуса всякие опыты мудрёные не протухли почем зря, — фыркнул оборотень.       — Какие еще «опыты»?       — Потом у него спросишь — сам расскажет.       Темный провал подземелья пугал до дрожи.       По полу стелился лёгкий белесый туман, стены местами влажно блестели чем-то темным, похожим на смолу, — и Василиса очень не хотела проверять смола ли это — то там, то здесь слабо светились грозди диких самоцветов. Из одной темницы сочился красноватый свет, неровно пляшущий отсветами по стене.       Девочка снова оглянулась на Ивана, который опасливо стриг ушами. Оборотень кивнул в ответ. Туда им надо.       В темнице было светло, но жутко. По стенам и в воздухе плавно парили все те же светящиеся гроздья самоцветов, но все они здесь ярко горели алым. От этого резкие черные тени казались живыми.       Ведьма висела посреди темницы, прикованная цепями за руки, которые ей развели в разные стороны самоцветными грузелами. Грузела, как и все остальное здесь, сияло алым.       «Они из неё силу тянут,» — догадалась Василиса.       Ведьма улыбалась. Жутким клыкастым оскалом, который когда-то был добродушной улыбкой, когда Рада только пришла к ним в деревню.       Прошлым летом.       Никто бы в жизни не догадался, что эта красивая молодая женщина с сыном-отроком — жуткая кровожадная навья тварь. По началу за ней бобыли так и увивались, все обхаживали молодую вдову-погорелицу, которая пришла к ним из соседнего села. Позже к бобылям прибавились и женатые, в открытую уже распушавшие хвосты перед одинокой красавицей. Бабу уже хотели погнать с деревни, когда за нее вступился Никита, василисин отец, взявший их к себе. Мол, понимает он ее горе, тяжко одному дитя растить без помощи. Зимой и сам от горячки помер, оставив Василису на попечение Рады. А дальше…       Дальше начался кошмар. Липкий и тягучий, который по началу таковым и не ощущался. Все началось с мелких ссор и препираний, дальше больше, и вот седмицу назад Рада почти из дому Василису выставила. И каждый раз это сопровождалось обвинениями со стороны мачехи едва не во всех смертных грехах: и на руку она, Василиса, не чиста — таскает у бедной Рады последние гроши, и лентяйка распоследняя — на печи валяется, пока ее Дёмушка в поле спину гнет, и огрызается на мачеху почем зря… Только вот вранье все это было. Василиса, как любили повторять соседки, была вылитая Любава, а та — ну просто сама кротость. Парни так вообще уверены были до ейного замужества, что девка немая.       И вот сейчас Рада не мигая смотрела на Василису своими черными как беззвёздная ночь глазами, улыбаясь хищным оскалом. Константин стоял чуть поодаль, у широкого каменного стола, на котором были разложены книги, всякие хитроумные склянки, амулеты и гроздья самоцветов, слабо пульсирующих лазурью. Хмурый и задумчивый навь держал в руках массивную книжищу, на корешке которой сверкали все те же самоцветы.       — Притащил ее, чтоб язык мне развязать? — каркнула ведьма, звякнув цепями, но ее тут же осадил длинный, отливающий лунным светом, изогнутый клинок, мелькнувший у самого носа. Змей.       Горын грозной тенью возвышался слева от пленницы. Одного взгляда на него было бы достаточно, чтобы язык отнялся от страха. Но Василиса отчего-то облегченно вздохнула, увидев, что и змей был здесь. В окружении троих взрослых навьев мачеха уже не казалась ей таким ужасным и страшным чудищем.       — Я тебе, гадюка, твое жало с радостью укорочу, коли болтать лишнего вздумаешь… — Змеев меч опасно качнулся в вершке от ведьминого рта. — Ты мне только волю дай.       — Нет, Рада, — Константин оторвался от книги, чтобы смерить ту равнодушным взглядом, — все, что могла, нам ты уже сказала.       — А я еще скажу! — рявкнула она. — Ты сгинешь, колдун! Сгинешь, и костей твоих не останется! И ты, змей! Все вы! А меня…       — Да-да, заберет Великая мать, ты повторяешься, — перебил ее чернокнижник, отгоняя от себя самоцвет, словно муху.       Василиса с приоткрытым ртом наблюдала за тем, как камни парили по темнице, будто пылинки. Но вот желания дотронуться до них они не вызывали…       — Кощная мать и твоя мать тоже, колдун, — прорычала Рада, не отрываясь от Василисы. Девочка старалась глядеть куда угодно, лишь бы не в эти мертвые черные глаза. — Даже ее…       Ведьма что есть сил подалась вперед, громыхнув цепями, но самоцветы делали свое дело, так что она лишь едва качнулась. А вот Василиса шарахнулась назад, врезаясь в грудь стоявшего за ней Ивана. Рада каркающе расхохоталась, за что получила от Горына резкий и короткий удар в бок.       — Не стыдно тебе, змей, на глазах дитятки мать-то бить? — прокашляла она, лукаво улыбаясь.       — Не мать ты мне, — прорычала Василиса, дрожа то ли от страха, то ли от гнева. — Не смей себя так называть…       — И кто ж мне запретит? Эти что ль? Али ты?       Нави переглянулись меж собой.       — Так кабы не светляки эти чернокнижные, они б у меня тут в ногах ползали да как ягнята блеяли, — снова хищный оскал расколол ее лицо кривой линией. — Колдун же только тут в темнице такой страшный, а на войне было совсе-е-ем не так, да, колдун? Там вы за спины змеям да берегиням прятались, как крысы. А потом, как к людям примкнули, так вообще носа на поле брани не казали! Только и могли, что указы отдавать!       — И это говорит та, кого вообще там не было, — хмыкнул Константин.       — Я билась со змеями! Я и мои сестры! — Рада горделиво вскинула подбородок, раздувая ноздри. Самоцветы у ее головы вспыхнули сильнее. — О, как мы были сильны, никто нам не был страшен!       Горын опасливо покосился на камни, затем на чернокнижника — тот лишь еле заметно мотнул головой.       — И сейчас не был бы, не приди эти! — Рада злобно сверкнула глазами, — Все мне испортили! Сыночка моего сгубили, твари бессердечные!       — Поделом сыночку твоему, — глухо ответила ей Василиса. — Поделом выродку проклятому.       Снова звякнули цепи, но в этот раз на лице Рады была оторопь. Она не верила своим ушам. Василиса же теперь смотрела ей в глаза, полная праведного гнева. Он горел в ней так пылко, что казалось сейчас вспыхнет одежда.       — Что ты сказала?       — Я сказала, — медленно повторила Василиса, делая шаг к мачехе. Змей напряженно замер, готовый в любой миг рубануть ведьму мечом и закрыть собой девочку. — Что по делам своим твой паскудник получил. И надеюсь, что подыхал он так же, как ты меня хотела со свету сжить — по кускам в чьей-нибудь пасти.       Раду затрясло. Самоцветы вокруг яростно запульсировали.       — За каждую мою слёзку, — медленно продолжала Василиса, — за каждый удар, что он мне отвесил по твоей указке, за все… Очень надеюсь, что рвали его жила за жилой, как вы мою деревню…       У Ивана на затылке волосы встали дыбом, а хвост сам собой распушился от ужаса.       Когда домиус рассказал ему, что ведьмы сотворили с деревней, откуда была Василиса, он едва не завыл. Улицы больше походили на скотобойню, залитые кровью и остатками тел, которые ведьмы принесли в жертву Кощной матери, чтобы задобрить ее.       Но сегодня этой жертвы ей было недостаточно, поэтому Горын и еще пара змеев спалили там все до тла, пока несколько чернокнижников и берегинь во главе с Константином сдерживали разбегающихся тварей, не давая им ускользнуть. Кроме Рады. Ее посол Нави приказал взять живой.       — Просто ответь: за что? Что мы вам сделали? — выдохнула Василиса, чувствуя, как по щеке скатывается слеза.       — Да ты сама уже сказала, доченька, — издевательски выплюнула ведьма, — Просто. Вы просто подвернулись нам под руку…       Нечеловеческий вопль прокатился по всему подземелью, отскакивая эхом от стен.       Вопила Рада.       Горын не выдержал того, как в ужасе расширились полные слез глаза Василисы, и пылающей змеевым пламенем рукой разом сломал ведьме несколько ребер, сжав ее за бок. Запах паленой плоти ударил всем в нос, заставив задохнуться кашлем.       — Горын! — Константину пришлось оттаскивать друга от вопящей ведьмы, пока тот заживо не сжег ее. — Остановись!       — Да я ее…       — Успокойся, так ты ей не поможешь, — он развернул разгневанного Змея к себе, заглядывая ему в глаза. — Слышишь?       Ведьма обессиленно повисла на цепях, продолжая поскуливать. Василиса испуганно прижималась к Ивану, пряча лицо у оборотня на груди. Горын тяжело дышал, пытаясь заглушить пожар гнева внутри. Все просто вопило о том, чтобы спалить тварь живьем, чтобы она больше не смела издеваться над Василисой и причинять ей боль, даже словами.       Константин шевельнул пальцами и пара самоцветов возле обожженного бока Рады погасли, кожа на ее сломанных ребрах быстро посветлела и разгладилась.       Это было главной проблемой во время войны — мертвочары. Ведьмы, изначально бывшие лишь одной из слабых колдовских ветвей нави, когда-то давно начали пользоваться ими, поднимая усопших людей из могил в угоду себе.        Сначала просто в качестве науки, изучая, как она взаимодействует с навьим огнем и чернокнижными заклятьями. Потом, почуяв, что мертвочары дают в разы больше могущества, стали тайком приносить жертвы Маре — той, кто создала Навь, — Великой Кощной матери. Чтобы та делилась с ними частицами своей силы. Но эти игры с божеством быстро вышли из-под контроля, ведь все в мире состоит в равновесии, а за силу приходилось платить. И сила мертвочар не стала исключением — ведьмы стали сходить с ума, становясь изуродованными людоедами, братоубийцами и жестокими фанатиками, жаждущими положить на кровавый алтарь своей Матери весь мир. За это их лишили титула нави и изгнали в Пустоши.       Ныне же Раде почти удалось достучаться до своей госпожи, но их прервали, а потому сила у нее была невелика — лишь залечить собственные раны. В полную свою мощь мертвочары вступали только после жертвы, принесенной определенным образом. Кем и должна была стать Василиса. Ведьмы же посчитали, что тати свое дело сделают, и принялись заранее пировать удачный ритуал, вырезав всю деревню.       — Ну уж нет, Рада, — Константин резко встряхнул ведьму за подбородок, — умирать ты будешь не так быстро.       Тварь осоловело моргнула, приходя в себя.       — Я хочу, — тихо начал чернокнижник, — чтобы она уяснила — мы с тобой разные. Василиса, подойди.       Ведьма оскалилась ему в лицо, но не рискнула даже шевельнуться — этот изничтожит и глазом не моргнет.        — Да ты ж полюбуйся на нее, колдун, — хихикнула тварь, — чего с этой овцы неразумной взять? Все блеяла: тя-а-атенька! Тя-а-атенька! Смотреть было тошно. До чего вся из себя хорошая, паскудина…       Константин удивленно покосился на девочку, а затем снова на беснующуюся ведьму.       — Да гори ж ты тогда, синим пламенем, тварь окаянная! — рявкнула сквозь слезы Василиса.       Горын хотел уж было дернулся всадить в бок ведьмы меч, но не смог и пальцем пошевелить — все его естество замерло от животного ужаса. Самоцветы вокруг Рады ярко полыхнули лазурью, сама ведьма округлила черные глаза, будто ее обухом по голове огрели. А потом…       Тело твари действительно вспыхнуло ярким лазоревым пламенем, которого тут никак не должно было быть. Потому что единственная, кто мог его вызвать, сейчас выпускала злость на ратной площадке, молотя посохом чучело.       Навий огонь пожирал тело визжащей и извивающейся ведьмы ровно так, как должен был. Как это сотни раз видел и Константин, и Горын. Василиса же этого уже не видела — она мешком рухнула на руки Ивану, стоило ей только выкрикнуть свои слова.