***
Разошлись они чуть меньше полудня назад на перекрестке: Горын поехал к себе, а Василиса — по указанию Кощея. За чем дисципул ехала — было большой тайной, как Змей не пытался из нее выудить — не смог, молчала как рыба об лед. Теперь же, пребывая в тишине и одиночестве, девица размышляла, с чего начать. Искать украденные своими предшественницами артефакты было той еще морокой. Домиус сам толком не знал ни где сейчас злополучный артефакт, ни его похититель. Радовало лишь одно — на них одинаково хорошо откликался баюнов глаз. Костяной шарик с переливчатым желто-зеленым самоцветом начинал юлить и светиться, стоило искомому амулету оказаться поблизости. Сейчас же глаз покоился в небольшом мешочке на груди дисципула и не подавал признаков жизни. Василиса разглядывала разложенную на коленях карту. Выбор у нее был не велик: либо дальше по дороге до Уключников, либо свернуть здесь, проехать через лес и начать искать в Водянке. В любом случае, искомый артефакт был где-то в округе этих двух деревень. Прикинув в уме, что до Уключников надо будет делать привал и ночевать в лесу, Василиса решила начать с Водянки. Маленькая деревенька, ютившаяся между трёх сливающихся речек и окруженная целой россыпью мелких лесных озер, была буквально в трех верстах, если ехать напрямик. — Ну, дружочек, поехали в Водянку! — девица нежно причмокнула и толкнула коня мягкими пятками сапог. Лес был не в пример гуще того, где обычно тренировалась Василиса. Видать, из-за питавших его сверх меры озер и речек. Чар тут не ощущалось, всякой дряни (ни живой, ни мертвой) тоже не было; токмо птицы, деревья и… девочка. Девица придержала увлекшегося сочной травой коня. Ну да, как пить дать, девчонка, годков эдак десяти от силы. Чуть западнее, меньше пятидесяти локтей, притаилась в кустах. Василиса сделала вид, что что-то ищет в чересседельной сумке, а сама еле уловимым движением заставила ветку в тех кустах громко хрустнуть. Из кустов ойкнуло. — Уж не аука мне тут попался? — наигранно поинтересовалась девица, теперь и правда нашаривая в сумке яблоко. — Али может, арысь? Али леший? Детишки в соседней с Кощеевой крепостью деревне от души веселились, когда Василиса в очередной раз натыкалась на них в рощице и играла с ними в угадайку. Но эта кроха даже не хихикнула, вместо этого она молча вышла из кустов и грозно нахмурилась. Светловолосая, босая и в подпоясанной рубахе. Потерялась? — Ты кто такая? — недовольно спросила девочка. Василиса от такой наглости даже растерялась, едва не выронив яблоко. — Да так, мимо еду… — Вот и едь! — перебила ее девочка. Дисципулу она нравилась все меньше и меньше. — Нечего тебе тут делать, тятька ругаться будет! Василиса убрала яблоко, медленно спешилась и взяла Дымка за уздцы. Конь подозрительно покосился на находку и нехотя зашагал за хозяйкой. — А тятька у тебя кто? — Самый тут важный! И… и главный! — Лесник? Али староста деревенский? — конь косился на девочку так, будто увидел раззявленную волчью пасть и неохотно переставлял ноги. — Вроде того! — пискнула малявка, снова важно задирая нос. Василиса чуть прищурилась и резким движением схватила девочку за тонкую косицу. Та заверещала, а затем рванула так, что, не держись дисципул за узду, волочилась бы за за ней волоком. — Пусти, морда ослиная! — ревела девчонка, пытаясь достать Василису прозрачными кривыми когтями. — Ага, чтоб ты меня тут до темноты кружила, а потом в бочаг с гнилой водой завела? — Ух, гадина! — лицо девочки вытянулось, побледнело и пошло мелкой перламутровой чешуей, а глаза из водянисто-серых вдруг стали желто-зелеными. Когтистая лапа просвистела в пяди от Василисиного лица, — вот услышит тятька, вмиг тебя проглотит и косточки выплюнет! — Подавится твой тятька огнём навьем, пока глотать будет, — возле лица беснующейся мавки вспыхнул на руке дисципула серебристо-синий цветок пламени. Водяница тут же заскулила, прикрываясь от чар. — Убери-и-и-и, страшна-а-а-а — заладила она. — Убери-и-и-и! — Клянись, что вреда не причинишь! Мавка не сводила с пламени расширенных от ужаса зрачков. — Клянись! — Икрой мамкиной клянусь! — Как надо клянись, — Василиса тряхнула водяницу за шкирку. — Водой живой, мертвой и ключевой, — захныкала та, — Омутом родным и Великими Водами! Клянусь слово перед тобой держать и зла не мыслить. Пусти-и-и-и, стерва-а-а-а… Дисципул погасила пламя на ладони, отпустила позеленевшую косу и хорошенько поддала сапогом мавке под зад. Та кубарем покатилась в кусты, из которых недовольно зашипела. — Имя у тебя есть? Из кустов сдавленно защелкало, пару раз булькнуло и коротко свистнуло. — А человеческое? — Иго́рка, — буркнули кусты. Василиса погладила коня по бархатной щеке. — Что ж ты, Игорка, по лесу шастаешь? Мавки в это время обычно в реках плещутся, да парней за носы водят. — Много ты, я гляжу, мавок видала! — Игорка снова приняла человечную личину и вылезла из укрытия, поправляя рубаху. Теперь она была чуть старше и к рубахе добавились штаны с сапогами точь-в-точь Василисины. — Достаточно, чтоб морок ваш узнать. Странно, что тебя кликать никто из своих не научил. И как чародея от простого человека по нюху отличить… Мавка потупила потускневший взгляд. Нехорошая догадка кольнула Василису ледяной иглой. — Как давно ты одна? — Стока зим, — глухо выдала водяница, показывая оттопыренные четыре пальца. — Люди? — Нет. Лихо.***
Пока ехали до Водянки, Игорка, которую Василиса кое-как усадила на коня, рассказала, что четыре зимы назад что-то начало портить воду в их плёсе. Сначала со дна ушли все сомы и раки, затем пропала рыба помельче, а затем… — Погоди, — девица осадила рассказ мавки. — Как это утопленницы не обращались? — Ну вот так, — пожала Игорка плечами — Плавали там, как к грузилу привязанные, даже не всплывали. Ну тятька и поплыл смотреть, от чего в его реке русалок да мавок новых не появляется. — И? — Сгинул. Мы думали, чай утопиц людям поплыл вертать, но нет. Пропал, будто и не было. По спине у Василисы пробежал мороз. Кощей говорил, что такого просто не может быть. Любая утопленница обращалась мавкой или русалкой. Любая. Крещеная, староверка, басурманка — любая. Навь брала свое, возрождая души. «Что умерло в воде, то в воде и вернётся», — повторял домиус, когда к нему прибегал очередной молодой вдовец, чья недавно разродившаяся жена решалась утопиться, или убитый горем родитель, потерявший на хмельных гулянках кого-то из детей. Никогда нежить не поднималась из утопленников — они принадлежали Великим Водам. — А с какой деревни эти утопицы? — Дык у них на лбу чай не написано было. — А плёс ваш где? Игорка кивнула в сторону видневшихся за деревьями крыш. Значит, ровно под Водянкой. — Заедем в деревню, еды возьмем, да поспрошаем чего. Водяница удивленно покосилась сначала на Василису, потом на сумку, откуда она ранее выучила здоровенное розовобокое яблоко. — Так у тебя этой еды… — У меня да, у тебя — нет, — дисципул осадила Дымка и осторожно, чтобы не уронить и без того неуютно сидящую на коне Игорку, спешилась. Взяв его под уздцы, девица повела скакуна по устеленной досками дороге, ведущей к деревне. На улице ожидаемо было безлюдно. В месте, где на промысел выходят задолго до рассвета, ближе к обеду уже тихо, как на погосте. Вдоль домов сушились сети, перемежаясь с бельем и полуготовой солёной рыбой. Тут же богатыми бусами вялились на солнышке и ягоды с грибами. У дальнего дома сидела, оперевшись на клюку, древняя сморщенная старуха. Василиса помогла Игорке спешиться и вручила ей поводья. — Доброго денечка, бабушка! — Василиса низко, насколько смогла, поклонилась старухе, которая даже вида не подала. — Есть ли где у вас тут заночевать? Тишина. Бабка неподвижным болваном продолжала сидеть и щуриться на другой конец селения. — Она точно живая? — шепнула подошедшая Игорка. — Чую — живая… — Да вы не старайтесь, она у нас глухая, — послышался за спинами молодецкий голос. — А с прошлой весны еще и слепая. Как дед помер, так и сидит у дома до поздней ночи. Паренек, чуть выше Василисы, стоял, облокотившись о плетень и разглядывая гостей. — Заночевать ищете где? — Да, — Василиса глянула на обомлевшую от юнца Игорку, — ищем. Нам и сеновал сойдет. — Так откуда тут сено? — фыркнул он, с интересом глядя на порозовевшую мавку. — Вон, у гончара Архипа заночуйте, он против не будет. — Гостеприимный такой у вас гончар? — Ага, как помер так стал. Повесился. Сразу после жены-утопленницы.***
Это было нехорошо. Не ночевать в доме покойников, — Василиса ещё и не в таком месте по указу домиуса ночь проводила — а то, что их было сразу двое. Повесился с горя? Аль перепил? А жена как же? Утопилась? Или случайно утонула? Дисципул сидела на лавке за столом и думала, глядя на тлеющую лучину. Пропавший водяной, не вернувшиеся утопицы, теперь эти ещё. Эх, поспрашивать бы, да могут не понять. Мало того, что девки одни ходють, так ещё и всякие страсти выспрашивают, чай не задумали ли они чего? — На вилы подымут, — вспомнила девица слова змея. На печи заворочалась Игорка. Василиса тяжело вздохнула и поднялась из-за стола — сна не было ни в одном глазу. На улице было прохладно и тихо, только с берега доносился тихий плеск. Тишина осязаемой дланью давила на уши. Дисципул напряглась. Где это видано, чтоб в середине лета не было слышно у воды ни одной лягушки?! Девица прошлась вдоль заросшего берега, тревожно вслушиваясь в тихий плеск воды, перебиваемое редким звоном комаров. Как вдруг… — Не спится? — голос Матвея, их провожатого сегодня, раздался откуда-то из камышей. Василиса едва не осела на земь, хватаясь за сердце, но быстро взяла себя в руки. Она так сосредоточилась на том, чтобы учуять хоть какую-то живность, что просто забыла про людей. Да и несло их духом с деревни, чего на них внимание обращать? — Есть такое, — девица едва слышно прочистила горло и попыталась вглядеться, откуда же говорил парень. — Садись, в ногах правды нет, — он помахал рукой и выдал своё расположение. Матвей сидел на неприметных в сумерках мостках, с которых местные бабы полоскали бельё днём. Рядом с парнем в хитрой рогатинке торчала удочка, а рядом — кульки с семечками и шариками жмыха. Видать, прикармливал. Василиса неслышно прошлась по мосткам, села возле парня и свесила ноги к воде, едва не касаясь её носками сапог. — Клюёт? — девица зачерпнула ладошкой пузатых семян и проследила за тонкой колышащейся на лёгком ветерке жилкой, уходящей в темноту воды. — Так я не ради рыбы, — хмыкнул парень, — ты гляди, какая ляпота. Он кивнул на противоположный, высеребряный почти полной луной берег. Деревья чёрными кудрями склонялись к бликующей воде, будто пытались поймать мелкую рыбешку света. Там и тут мелькали быстрые тени летучих мышей. Где-то в дали заухала далёкая сова. — Ляпота ляпотой, но как-то тихо здесь, — издалека начала дисципул, нарочито передергивая плечами и закидывая в рот пару семечек. — Эт да, — вздохнул Матвей, повторяя за собеседницей, а затем зычно сплевывая шелуху в воду, — раньше-то оно как было? Куда удило не кинь, то кваканье недовольное, или птицу какую спугнешь, а ща-ас… Он многозначительно махнул рукой и снова закинул семечек в рот. На простецком лице читалось умиротворение, должно получиться… Василиса слегка прищурилась, сосредотачиваясь на том, как мысленно касается висков парня ладонями и будто баюкает его. Тот чуть заметно улыбнулся сам себе. — А чего так? Царь-сом что ль поселился? — Да какой там! Сама видишь, — махнул Матвей, расслабленно разваливаясь подле девицы. — У нас тут даже карася сейчас не поймаешь. — А рыба тогда откуда? — Дык это, — парень утер нос рукавом, — с соседнего притока. Версту с вершком по течению и лови не хочу. Обратно, токмо, грести приходится муторно. — И давно так? Матвей поскреб затылок, взъерошивая волосы, и задумчиво посмотрел на Василису. — Да как пару осеней назад тут навья девка с каким-то мужиком проезжала, так и пошло. Бабки говорят, мол, наколдовала она, холера, чего. Сначала рыба пропала, а потом и девки стали. Токмо, думаю я, девки-то с хахалями своими отсель поразбежались. Сама видишь, глухомань тут… ой! А че это? Парень ткнул пальцем Василисе в грудь, где из-под рубашки пробивался слабый зеленоватый огонёк. А вот это уже не хорошо… Девица мягко коснулась его руки. — Светлячок, Матюша, забрался. А ты — спи, поздно уже. Внутри Василисы все напряженно зазвенело, наполняя ее слова силой. Матвей осоловело моргнул пару раз и кулем повалился спиной на мостки, разрождаясь молодецким храпом. Девица облегченно вздохнула и полезла под рубаху. Баюнов глаз пульсировал светом, будто настоящий светляк, а стоило дисципулу положить его к себе на ладонь, как шар тут же повернулся зрачком в сторону реки, чуть левее. — Стало быть, не с хахалями девки разбежались.