***
Обещание папа сдержал. Следующим вечером он вернулся с кучей вкусной еды и подробно рассказал Шерон, как обстояли дела. Его история действительно получилась запутанной, мрачной, с налётом гнетущей безысходности. Пока он говорил, Шерон очень сочувствовала ему и думала, что трудная судьба — это, наверное, что-то вроде налога на сверхспособности. Уоллес Рудольф Уэст родился в неблагополучной семье, где отец много пил, буянил и бил мать. Всё, что оставалось малышу Уолли — убегать от реальности в фантазии и восхищаться могучими супергероями. Больше всех ему нравился спидстер с говорящим прозвищем Флэш. При любом удобном случае Уолли брал у него автографы и стерёг их потом, как дракон — подземные сокровища. Как-то во время очередных школьных каникул он напросился на работу к своему дяде, мужу папиной сестры. Тот трудился в полицейской лаборатории экспертом-криминалистом, изучал улики. — Стой, ты же тоже... — перебила Шерон. — Подожди, не всё сразу, — папа жестом попросил её помолчать. Она послушно закрыла рот и затихла. В тот день бушевала гроза, и «экскурсия» закончилась тем, что десятилетнего Уолли ударило молнией — окно было приоткрыто, на пол натекла лужица дождевой воды... Когда он очнулся, то сразу же почувствовал: его тело изменилось. Под давлением обстоятельств дяде пришлось признаться, что все эти годы он был тем самым кумиром Уолли — Флэшем. Он показал племяннику, как пользоваться сверхскоростью, адаптировал его к новым особенностям физиологии и позже сделал своим помощником. Уолли с радостью занял эту должность — дома он не видел ничего хорошего, а с дядей было весело, интересно и относительно безопасно. — Ты так получил способности? — опять влезла Шерон. — От молнии? — Не совсем, — поправил папа. — От удара молнией в сочетании с определёнными химикатами. И дядя Барри тоже, представляешь?.. — он приобнял её за плечи. — Та же лаборатория, те же вещества... только облака другие и дата на календаре. — Но меня-то молниями не било, — Шерон передёрнулась. — Почему я такая? — Наверное, инопланетные гены твоей мамы дополнили мои, и вот... — М-да, — задумчиво протянула она и накрутила локон, как пружинку, на палец. Через несколько лет Флэш-старший трагически погиб — пожертвовал собой во время глобальной катастрофы. Уолли долго оплакивал не только дядю, но и собственную жизнь: его папа на тот момент уже умер, а мать впала в деменцию, потому что долгие нездоровые отношения ударили по её психике. Потеряв за короткий срок сразу трёх родных людей, Уолли едва не погряз в депрессии, но его спасли близкие друзья и должность Кид-Флэша: каждый день он помогал другим, чтобы вытащить себя, как барон Мюнхгаузен, за косу из болота. Так он вырос, окончил школу и колледж, а потом тоже решил стать экспертом-криминалистом — пошёл по дядиным стопам, продолжил его дело. Позже он присоединился к межпланетной супергеройской организации под названием Лига Справедливости, в которой занял дядину должность — мантия и обязанности Флэша буквально перешли ему по наследству. Поспешный, не слишком удачный выбор профессии вскоре принёс свои горькие плоды. Один из коллег Уолли — не эксперт по уликам, не лаборант, а психолог-профайлер, специалист высокого класса, намеренно поставил себе цель и вычислил его супергеройскую личность. Уолли, может, и справился бы с этим как-нибудь, но внезапно произошла новая трагедия: один из сбежавших преступников напал на того самого коллегу, избил его и сделал инвалидом — сломал ему позвоночник, лишил возможности ходить. Пострадавший мужчина умолял Уолли переписать прошлое — знал, что спидстеры это умеют, но он категорически отказывался, потому что глобальная история, как бы цинично это ни звучало, не стоила жизни одного человека. Бывший коллега озлобился и решил исправить положение самостоятельно: влез в музей, посвящённый супергероям-спидстерам, нечаянно сломал там особое устройство и таким образом тоже получил сверхскорость, но свою энергию он черпал из другого источника — противоположного по заряду, отрицательного. Исцелившись, тот запланировал отомстить Флэшу, забрать у «зазнавшегося» супергероя нечто очень ценное, чтобы он побывал на его месте и понял, каково это — пережить настоящую потерю. Преступник тщательно подготовился и похитил маму Шерон, пока она ехала на концерт. Она была беременна, но никто из участников событий ещё не знал об этом. Шерон, как эмбрион, развивалась быстро — человеческий организм не вынес бы такую перегрузку, но, во-первых, её мама была инопланетянкой, а во-вторых, злодей догадался, в чём дело, и подключил свою «добычу» к системам жизнеобеспечения, чтобы ни она, ни будущий малыш не погибли. Он удерживал их живыми по простым причинам: ему было интересно, что за существо родится у спидстера и инопланетянки, а ещё два близких человека дороже, чем один. Флэш, Супермен и Бэтмен вычислили, где прятался злодей, и ворвались к нему в укрытие. Случилась драка, во время которой противоположные энергии столкнулись, и в помещении возник портал. Маму Шерон втянуло в неизвестность — она была очень слабой, не могла сопротивляться; даже у Супермена не хватило сил выдернуть её оттуда. Портал поглотил её и моментально схлопнулся, не оставив после себя никаких следов. Похитителя задержали и заперли в особой тюрьме, но открыть портал повторно не удалось. Тогда Уолли попросил своего старого друга присмотреть за Ирвином и добровольно отправился в спидфорс, чтобы найти пропавшую беременную жену. — Не надо было, — пробормотала Шерон. — Что?! — папа дёрнулся, как от удара. — Почему? — Получается, тот человек добился своей цели: ты пошёл переписывать историю. — Нет, — возразил он, — я просто искал Аву в других измерениях. Прошлое менять нельзя, Шерон. Ни в коем случае. Кого бы ни похитили, кто бы ни погиб... нельзя. Иначе может произойти межпространственная катастрофа, и не одна. Конец света. — А мы как раз улетели на полтора десятка лет назад, — хмыкнула она. — Мама ничего мне не говорила, отчим — тем более. Я вообще не думаю, что он в курсе. Он бы посчитал, что мама чокнулась от переутомления, вот и всё. — Когда я вернулся из спидфорса, то оказалось, что меня не было целых четыре года, — папа нервно скомкал картонную упаковку от картошки фри. — К тому времени мой друг усыновил Ирвина и дал ему свою фамилию. Знаешь, Шерон... — он замялся. — В какой-то момент мы сблизились... уже не как друзья. — Ты что, голубой?! — она вытаращила глаза. — Офигеть! — ...бисексуальный, тогда уж, — он трогательно покраснел. — Мы были знакомы с самого детства, оба любили девчонок, но после этой трагедии... Оно как-то само вышло. Мы и сейчас живём вместе, но без Ирвина. Он взрослый, ему двадцать два, он учится на врача, нашёл себе девушку... Удачный парень получился, в общем-то, — с гордостью в голосе подытожил папа. — Не то, что я, чучело с поломанными генами? — Шерон, — он рассердился, — не говори так. Не принижай себя. — Ирвин так и остался с чужой фамилией? — Да, Грейсон. Ирвин Грейсон. — А его девушка знает, что он на самом деле синий и светится? — У неё тоже есть способности. Знает и не возражает — в любом случае, пока. — Я не хочу быть Шерон Грейсон, — закапризничала она. — Мне не нравится, как это звучит! — Тебя никто не заставляет менять фамилию, — удивился папа, — но ты можешь взять мою. Мы с Авой планировали назвать дочку, если она у нас когда-нибудь будет, Шерон Мэри. Шерон — в честь одной бабушки, а Мэри — в честь второй. — Мэри, — она сдавленно хихикнула. — Мэри, надо же. Хотя... я согласна! Ты сделаешь мне новые документы? Старые-то это... в две тысячи восьмом остались. — Да, конечно. — Буду теперь Шерон Мэри Уэст, — она откинулась на кровать, сложив руки за головой. — Класс. Шерон Уэст с Западного Побережья! — Со Среднего Запада, — поправил папа. — Я из Кейстоун-Сити, это в Канзасе. — Так тоже ничего, — Шерон рассмеялась. — Ни разу не была в Канзасе. — Как тебя звали в прошлом? — Шерон же, — она изумлённо взглянула на него. — Я имею в виду, полностью... Она назвала ему своё второе имя и фамилию. Папа уточнил, не желала ли бы Шерон их оставить — они показались ему довольно редкими, более запоминающимися, чем «Мэри» и «Уэст», но она была непоколебима. Новую жизнь, по её мнению, следовало начинать с чистого листа и свежих документов.***
Дальше в безумном темпе понеслись странные, но увлекательные дни. Сначала Шерон лечилась: терпела капельницы, уколы, бесконечные анализы крови, проводила внутри томографов какое-то немыслимое количество времени... В процессе реабилитации она познакомилась с местной звездой, Суперменом, и другими супергероями, которые иногда появлялись на базе. Их — в ярких, разноцветных нарядах и со смешными прозвищами — было так много, что Шерон не успевала всех запоминать. Они чётко разъяснили ей несколько важных вещей: приставка «супер» у героев и злодеев означала то, что их возможности превышали человеческие. Любой, кто решался занять какую-либо сторону, невольно делил свою личность на «гражданскую» и «костюмную»; смешивать их и раскрываться было категорически запрещено. Шерон это правило показалось бредовым, но спорить она не стала. Она побаивалась амазонок, инстинктивно тянулась к инопланетянам и поражалась, насколько причудливыми могли быть сверхспособности: кто-то уменьшался до размера муравьиной лапки или, наоборот, увеличивался в разы, кто-то менял плотность тела и становился прозрачным, кто-то летал, кто-то заколдовывал растения... В мире, где она выросла, о таком даже в книгах не писали — разве что, снимали комедии. Постепенно Шерон научилась есть за четверых и рассчитывать калории на каждую порцию. Так отпала необходимость в капельницах и зонде для питания. Но на этом папа не успокоился: вместе с мистером Уэйном они принялись тестировать физические возможности Шерон. Они заставляли её то бегать на дорожке, то крутить педали велотренажёра, пока кардиомонитор обрабатывал данные... Как она поняла позже, результаты обследований их расстроили, потому что на базу пригласили человека в самом странном костюме из всех, что Шерон успела повидать — в красной старомодной куртке, чёрных штанах и длинном зелёном плаще с капюшоном. Его глаза прикрывали почти такие же очки, как у Барта, а на лбу сверкал символ в виде полумесяца. Она едва не расхохоталась — по её мнению, супергерои негласно соревновались друг с другом в том, кто нелепее и неудобнее оденется. Мужчина представился доктором Мид-Найтом. Он подробно расспросил Шерон о её детстве, путешествиях между мирами, болезни и восстановлении... О чём они с папой и мистером Уэйном бурно совещались за закрытой дверью чуть позднее, Шерон не знала — присутствовать при разговоре ей не разрешили. Во время своего следующего визита доктор Мид-Найт ввёл ей прямо под кожу несколько чипов — в шею, под ключицы, в запястья и щиколотки... С каждым его движением Шерон взвизгивала от ужаса; к тому же, процедура была болезненная. Чтобы успокоить её, папа объяснил, что похожую систему когда-то ставили её маме: чипы были предназначены для поглощения излишков энергии. Кроме того, поле, которое они формировали, не давало Шерон разгоняться и использовать сверхскорость в быту. — Хорошо, что прогресс не стоит на месте, — папа погладил сердитую Шерон по волосам, — в моём детстве было сложнее. Строить капсулу, как у Барта, тебе уже поздно, а Супермен когда-то изобрёл очень полезную вещь, он был рад помочь ещё раз... — Вы меня ограничиваете! — обиделась Шерон. — Эй, — он строго нахмурился. — Ты видела, что бывает, если не ограничивать. Потерпи, зайчик, это не навсегда. Она подчинилась, потому что пережила незабываемую боль и до дрожи боялась повторения тех эпизодов. Когда вся база была исследована вдоль и поперёк, мистер Уэйн основательно устал от Шерон, а Супермен наконец вынес вердикт — «девочка здорова», папа забрал её к себе домой. В качестве короткой экскурсии они прогулялись по чистым, светлым и гостеприимным улицам Метрополиса, а потом уехали в Кейстоун-Сити, где их нетерпеливо дожидался некто Ричард Грейсон. Тот оказался очень симпатичным мужчиной: стройным, подвижным брюнетом с лучистыми голубыми глазами и обворожительной мягкой улыбкой. Имя идеально подходило под его характер: вроде бы, Ричард, но при этом — Дик. Ричард был заботливым, участливым и суетливым, как будто беспокоился сразу за целый мир; ни бесконечный поток каламбуров в его речи, ни напускное веселье не могли скрыть его природную нервозность. Шерон, похоже, ему понравилась — ну, или хорошее воспитание мешало ему взять и высказать ей в лицо все претензии. А они, несомненно, накапливались, потому что её несносный характер даже тибетского монаха выбил бы из равновесия, что уж говорить о простом человеке без сверхспособностей. Вооружившись купленными мистером Уэйном медицинскими справками, Шерон отправилась в обычную районную школу. Ей категорически запретили занятия физкультурой, потому что повышенные нагрузки с чипами в теле могли привести к непредсказуемым последствиям, и разрешили есть прямо во время уроков, чтобы уровень глюкозы в её крови не падал. Шерон осознанно не заводила друзей — не хотела подставлять их под опасность, и по вечерам скучала в одиночестве. Дома её никто не обижал, не третировал, не гнал на улицу, но она быстро поняла, что не вписывалась в тесный мирок папы и Ричарда с их своеобразными повадками и шутками, понятными лишь им двоим. Это было иронично: мама и отчим слишком серьёзные, а папа и его супруг — слишком смешные. Шерон всё удивлялась, как Ричард так долго проработал следователем и не озлобился, не зачерствел, не выгорел... Двое полицейских, каждый день сталкивавшихся с людской жестокостью, на протяжении десятилетий сохраняли в себе частичку добра и непоколебимую веру в справедливость; Шерон не оставалось ничего, кроме как восхищаться ими. Что касается её самой, через пару месяцев она вновь полезла на стены от тоски. Анонимность Интернета затерялась в далёком прошлом, и чаты, которые Шерон когда-то обожала, вымерли; теперь любой сайт при регистрации требовал чересчур много личного. «Засвечивать» в Сети свои реальные данные она категорически отказывалась, поэтому спряталась за чужим именем, загрузила в качестве аватарки фото случайного котёнка и молча читала комментарии, написанные кем-то другим. Пальцы горели от нетерпения, душа жаждала споров, но её останавливала мысль о том, что её моментально вычислят, и, если учитывать то, из какой она была семьи... Вместо реальной жизни мимо неё текла виртуальная — ерунда, вроде бы, но Шерон всё равно грустила, оказываясь «за бортом». По ночам она выбиралась на улицу через окно своей спальни и просто бродила по кварталу, раздумывая обо всём подряд. Уровень преступности в Кейстоуне был низким, а ещё в минуту опасности папа мог телепортироваться прямо к Шерон — это входило в список способностей спидстеров, поэтому она ничуть не боялась, что на неё нападут, и подолгу гуляла в темноте, дышала свежим воздухом, компенсируя потраченное в плену больничных стен время. Поиски мистической площадки с озером и соснами не дали никаких результатов, но Шерон многого и не ждала. Путешествовать туда, находясь в параллельном мире, всё равно было бессмысленно: тайна её детских кошмаров крылась не здесь, не во вселенной, спрятанной внутри красного коридора, так что Шерон пока что — не навсегда — оставила эту тему в покое. Её старший брат, Ирвин, четыре года назад поступил в медицинский университет и перебрался из Кейстоуна в Централ-Сити. В кампусе он познакомился с девушкой, у них постепенно завязались отношения... Позже они съехались — вместе сняли уютный домик в пригороде, и Шерон иногда наведывалась к ним в гости, если ей разрешали. Брат и его девушка поили её сладким кофе, кормили попкорном и чипсами, расспрашивали об успехах в школе и планах на будущее... Но Шерон чувствовала, что всё это — не более чем проявление вежливости, и не задерживалась надолго, чтобы не стеснять родню. — Кто-нибудь ещё в курсе, что ты синий и не с Земли? — как-то полюбопытствовала Шерон. Внешне Ирвин был очень похож на маму: высокий, бледный и сухощавый, с тёмно-каштановыми волосами до плеч, большими ладонями и длинными ногами — на первый взгляд, ничего не выдавало в нём инопланетянина; он скорее напоминал проповедника, художника или искусствоведа, но никак не врача. — Нет, — он закурил и выпустил дым в приоткрытую форточку, — если ты об одногруппниках и преподах. Папины друзья в курсе, конечно. Я вырос у них на глазах. — Ирвин! — возмутилась Шерон. — Ты почти целый доктор и должен знать, что курить вредно! — Это не табак, — усмехнулся тот, стряхивая пепел на улицу. — Ещё лучше!!! — И, если уж тебя интересует моё мнение, как врача, то у табака гораздо больше негативных побочных эффектов... — Тьфу на тебя, — Шерон расстроенно разгрызла леденец, накинула куртку, вышла в прихожую и спрыгнула с крыльца на газон, потому что ей было лень спускаться по ступенькам. — Мне пора домой! — Ты бегом? — Ирвин окликнул её через окно. — Нет, мне нельзя, — она поморщилась. — На автобусе, тут же совсем недалеко. — Смотри, зови, если что. — Он прицельно метнул то, что осталось от самодельной сигареты, в уличное мусорное ведро, и погасил свет в комнате.***
В окружении супергероев Шерон провела без малого три года. Взрослея, она не особо прибавила в росте — мистер Уэйн сказал, что причиной тому стало неправильное лечение, которое она получила в другом мире. Конечно, Шерон расстроилась, потому что с детства мечтала быть высокой, как мама. Когда она, согласно результатам очередного обследования, окрепла достаточно для того, чтобы вновь пользоваться сверхскоростью, доктор Мид-Найт вытащил систему чипов из её тела. Папа и Барт, не медля, сразу же взялись за её супергеройские тренировки. Костюм Шерон придумала себе сама. Она старалась сделать его не таким нелепым, ярким и броским, как у остальных: не алый, а бордовый, с серебристыми вставками там, где у папы и Барта поблёскивали золотые. Её, как ученицу, брали на разные повседневные миссии — вытащить людей из горящих зданий, срочно эвакуировать машины с разрушающегося моста, создать поток воздуха, о который могла бы разбиться гигантская волна... Шерон чувствовала себя значимой, важной, и ей нравилось то, что она делала. Но так было не всегда. Со временем ей открылась другая, неприглядная сторона её новой реальности: вокруг каждого супергероя формировался свой индивидуальный круг преступников. Герои ловили злодеев, запирали их в тюрьмы, потом преступники сбегали, герои снова задерживали их и отправляли за решётку... Всё это казалось Шерон нелогичным и глупым. Она считала, что любой человек заслуживал шанс на исправление, но ровно до того момента, когда он сознательно и добровольно принимал решение нарушить закон снова. Рецидивистов Шерон откровенно презирала и не понимала, почему их нельзя было либо заточить так, чтобы они точно не улизнули из тюрьмы, либо показательно жестоко казнить, чтобы продемонстрировать их товарищам, как поступать не нужно. Она долго вынашивала в себе эту мысль, не осмеливаясь её озвучить, пока однажды не сорвалась и не поссорилась с папой. — Двадцать человек ранены! Двадцать! — кричала она. — А всё почему? — Шерон... — он попробовал её перебить, но она, разъярённая, не слышала никого, кроме себя. — Зачем вы их жалеете? Ну, заперли уродов в Айрон-Хайтс, так что с того? Оттуда даже трёхмесячный младенец сбежал бы, судя по новостям! — Ты хочешь предложить какую-то альтернативу? — папин голос стал строже. — Да, — Шерон вздёрнула подбородок, как это любила делать её мама. — Убейте кого-нибудь из вашей шайки, самого вредоносного. Прям казните его на площади, как в кино. Его дружки испугаются и перестанут страдать тягой к разрушениям. — Шерон, что ты такое говоришь! — папа схватился за сердце. — Мы не убиваем, это же самое первое правило! Героя от злодея отличает как раз то, что он не переходит черту. — Зато злодей постоянно занимается этим, и ему очень нравится! — Моя бабушка говорила, — он сделал шаг ей навстречу, — что если следовать принципу «око за око», то весь мир ослепнет. — Отлично, — Шерон хлопнула в ладоши и демонстративно отвернулась. — Давай погладим человека, который сегодня взорвал закусочную, по голове, и скажем ему, чтобы он больше никогда так не делал. — Он уже под стражей, и... — ...и заранее готовится смыться из тюрьмы, — она устало вздохнула. — Знаешь, пап, я всегда рада помочь тем, кто пострадал от природных катастроф, пожаров или даже политических конфликтов. Но вот эти ваши сомнительные игры в кошки-мышки... Я отказываюсь в них участвовать. Насовсем. Точка. — Шерон, — за её спиной внезапно возник Ричард, — можно тебя на минутку? Я хочу кое-что тебе показать. Вернее, кое-кого. — Дик, не надо, — робко возразил папа. — Надо. Пойдём со мной, это недолго. Шерон, предчувствуя неладное, побрела за ним. Ричард привёл её в закрытую обычно гостевую спальню, отворил дверцы шкафа, порылся на полках и достал несколько старых фотографий в деревянных рамках. Он посмотрел на них со странным выражением лица и, осторожно держа их перед собой, будто они от лишнего движения могли рассыпаться в пыль, уселся на маленькую тахту рядом с Шерон. — Это мой бывший преемник, неродной младший брат. Его звали Джейсон. — Ричард бережно вложил фотографии ей в руки. — Он рассуждал точь-в-точь, как ты. — И что? — она, приподняв бровь, внимательно оглядела фото крупного юноши с тяжёлым, недружелюбным взглядом зеленовато-серых глаз. На втором снимке был он же, но уже взрослый: черты его лица огрубели, на бледной коже отпечаталось множество шрамов, а чёлка частично поседела — среди тёмных волос торчала, как птичье перо, светло-серая прядь. В уголках обеих рамок печально чернели траурные ленты. — Вы не говорили о нём раньше. — Джейсон... плохо закончил, — он помедлил и нахмурил брови. — Его убили, когда он был твоим ровесником. Через несколько лет он воскрес, но вместо того, чтобы извлечь уроки и... — ...воскрес? — от неожиданности Шерон икнула. — Да, но это отдельная история, а я сейчас о другом. Джейсон продолжил следовать своим принципам и в итоге снова умер — его застрелили. Мы не успели спасти его... да и он сам не спешил принимать от нас помощь. — На вашем месте я не торопилась бы горевать по нему, — она вернула Ричарду фотографии и встала. — В смысле?.. — тот растерялся. — Мало ли, вдруг он опять вылезет с того света, раз уже научился... — Шерон! — лоб и щёки Ричарда залила гневная краснота. — Немедленно извинись! Да что с тобой сегодня?! — Так, так, что у вас случилось?.. — папа, естественно, прибежал на шум. — Только без драк! Слышите? Без драк! — Повтори, пожалуйста, свою рекомендацию, — процедил Ричард. — Я говорю, — Шерон развела руками, — что странно навсегда хоронить человека, который воскресал дважды! Он может объявиться и в третий раз! — Ты совсем не поняла, что Дик хотел до тебя донести, — папа горестно вздохнул и попытался обнять её, но она увернулась. — Я всё ещё не играю в кровавые догонялки с преступниками. — Шерон упрямо сжала ладони в кулаки и попятилась. — А если вдруг я поменяю мнение, то скоро кто-нибудь из ваших злодеев нечаянно сломает шею. — Шерон, — папа побледнел, а Ричард схватился за стену, — ты же не серьёзно? — Я... не знаю, — растерянно пробормотала она. Её пыл внезапно погас. — Мне... надо подумать. — Тебе стоит пока отложить мантию супергероя, отдохнуть и взвесить всё, — папа подошёл к ней вплотную. — Мы слишком рано взвалили на тебя такую ношу. Это... в первую очередь моя вина. Прости меня, Шерон. Прости нас. — Да, наверное. — Присмирев, она всё-таки разрешила отцу себя обнять. Шерон действительно была не готова брать на себя ответственность за чьё-то убийство — по крайней мере, сейчас. Ричард убрал фотографии на место и в несвойственном ему мрачном молчании покинул комнату. Шерон стало стыдно, совестно, по её спине и плечам пробежал неприятный холодок. Она крепче вцепилась в папу, надеясь найти хоть какое-нибудь утешение, но в её душе по-прежнему было пусто, пусто и горько. Ореол романтики, которым был окружён образ любого супергероя, безвозвратно развеялся, рассыпался тем вечером в труху. Шерон больше не стремилась бороться за справедливость — это сражение теперь казалось ей искусственным, навязанным кем-то извне. Даже в своём юном возрасте она внезапно поняла, что мир не чёрно-белый: он был соткан, как восточный узорчатый ковёр, из оттенков серого цвета, в нём крылось много граней и полутонов. Да, убивать плохо, но правильно ли сохранять жизнь массовым убийцам, которые повторяли свои злодеяния снова и снова, ни капельки не раскаиваясь и не щадя жертв? — «Казнить нельзя помиловать. Запятую поставь сама». Всё чаще Шерон думала о том, что мама, в отличие от Ричарда, быстро вправила бы папе напрочь промытые супергеройской пропагандой мозги и повернула бы его энтузиазм в нужное русло. Отцу не хватало жёсткости, а в маме её было через край — они бы уравновесили друг друга, сработались, стали бы прекрасной командой... Ну, или Шерон попросту соскучилась по семье, в которой выросла. Когда неясное поначалу чувство стало интенсивнее, острее, она разрешила признаться себе в этом — громко и отчётливо проговорила вслух: «я хочу назад, в прошлое». С её плеч тут же свалился невидимый камень, стало легче дышать, напряжение вокруг глаз разжалось. Шерон, покопавшись в себе, поняла — она была лишней среди этих существ в плащах и масках, ей не подходили их перекошенные, вывернутые законы и правила. А ещё она, вопреки всем наставлениям, всерьёз вознамерилась переписать историю и предотвратить ту катастрофу с порталом. Окончательно обнаглев, она порылась в папиных вещах и нашла контроллер, которым мама переключалась из «боевого» режима в безопасный, «человеческий» — его когда-то забрали из убежища похитителя вместе с остальными уликами. Шерон не знала, для чего он ей, но думала, что он мог бы оказаться полезным, если бы к маме внезапно вернулись сверхспособности, и та нечаянно приняла бы свой инопланетный облик. — «Во всём виноват тот папин коллега! Если бы не он, у меня сейчас была бы нормальная семья — мама, папа, Ирвин и я, без всяких отчимов, Ричардов и Замен! Надеюсь, мама не нашла внутри себя чипы и не вырезала их, потому что тогда никакой контроллер не поможет...» К побегу Шерон готовилась долго и тщательно. Её главной целью было попасть в две тысячи тринадцатый год и не допустить трагедии с похищением мамы. О подробном, поэтапном плане действий она пока не задумывалась — набросала лишь два размытых сценария. Оказавшись в нужном времени и месте, она могла бы обезвредить злодея заранее или даже убить. Но Шерон, во-первых, не знала его имени и фамилии, а во-вторых, ей не показывали его «гражданский» портрет — папа подозревал, что она способна на радикальные меры, и обезопасил преступника, скрыв его личность; это значительно осложняло ей задачу. Запасной план выглядел гораздо проще и не требовал ничьей крови. Он заключался в том, чтобы как-нибудь удержать маму дома и не дать ей выехать на концерт. Шерон видела и воспринимала спидфорс не совсем так, как другие спидстеры — наверное, из-за примеси инопланетных генов, но понемногу, мелкими шажками, она разбиралась в том, как он был устроен. Каждый коридор представлял собой отдельный параллельный мир; они не пересекались и не сливались друг с другом. Однако течение времени внутри них всё ещё оставалось для Шерон большой загадкой. — «Так, — рассуждала она. — Меня, по идее, зачали в красном мире, и родиться я должна была в нём же, но портал случайно перенёс нас с мамой в зелёный. Значит, для того, чтобы вернуться в прошлое, я должна держаться внутри красного коридора и не ломать его, но когда именно мне нужно будет выпрыгнуть, куда, и каким образом? Как не застрять опять в той ужасной пустоте? Даже если папа спасёт меня ещё раз, то скорость у меня после такого точно отнимут — навсегда, для подстраховки...» Разумется, Шерон догадывалась, что её попытаются перехватить. Она взяла с собой два упакованных в кольца сменных костюма — мало ли, вдруг ещё пригодятся? — отошла подальше от дома и изо всех сил бросилась бежать. Папа почти сразу же погнался за ней, кричал, чтобы она остановилась, что это опасно для всех, чуть позже к нему присоединился и Барт... Но Шерон была непреклонна. В этот раз она держала курс на восток, к Метрополису, и представляла лицо мамы: бледное, строгое, с резкими скулами и тяжёлой нижней челюстью, воссоздавала в памяти цепкий взгляд её туманно-серых глаз. Когда папа обучал её, он рассказал ей о любопытной особенности спидстеров, из-за которой и они, и их близкие старели медленнее, чем обычные люди: потерявшись где-то между мирами, спидстеры могли выбраться из западни, ориентируясь на образ любимого человека. С непривычки у Шерон ничего не получалось, она быстро устала, отчаялась, подумала, что не сумеет снова преодолеть скоростной барьер, что её первое путешествие было исключением, случайностью... Но тут небо опять обрушилось на землю, и Шерон с облегчением обнаружила себя в ярко-алом коридоре. Дорожка под её ногами выглядела плотнее, чем стенки — через них виднелись извилистые параллельные пути других цветов. Шерон резко развернулась и побежала назад. Она совершенно не понимала, что ей делать; в ушах назойливо звенели, отвлекая, голоса папы и Барта. Не сбавляя темпа, Шерон зажмурила один глаз — упорно рисовала, как пейзаж с соснами, на мысленном холсте мамино лицо. Внезапно в тонкой стенке коридора промелькнул почти прозрачный участок. Она замедлилась, пригляделась внимательнее... Отчего-то ей показалось, что там она могла бы просто выскочить наружу, ничего не повредив и не разрушив. Прямо на бегу Шерон оттолкнулась от пола и попробовала протиснуться в «зазор», сгруппировавшись в воздухе за долю секунды. Хрупкую поверхность исчертила паутина трещин, следом раздался звон, и мерцающие красным светом осколки брызнули во все стороны. Шерон завизжала и прикрыла лицо руками, инстинктивно защищая глаза; от удара её отбросило к противоположной стенке. Она поднялась на ноги и осторожно, стараясь не наступать на обломки, приблизилась к отверстию. Из него ощутимо тянуло холодом; темнота угрожающе заползала внутрь — заклубилась по полу струящейся дымкой. Шерон сделала ещё один шаг к краю, и тут её с неистовой силой поволокло вниз, словно со дна разноцветного лабиринта вынырнул разбуженный шумом гигантский осьминог, обвил её ноги щупальцами и потащил в своё логово. В стремительном полёте между мирами Шерон протаранила своим телом ещё одну преграду, и всё вокруг на миг залило зеленью. Только тогда она осознала, что совершила роковую ошибку. Покидать красный коридор было ни в коем случае нельзя. Рассыпавшиеся повсюду красные осколки смешались с зелёными и обагрились кровью. Сочетание этих цветов напомнило Шерон о Рождестве, которое она когда-то любила; её захлестнули боль, ностальгия и страх, захотелось плакать... Пробив зелёный коридор насквозь, она очутилась где-то за его пределами и приготовилась тонуть во тьме. Однако в этот раз её падение продлилось недолго: спустя считаные секунды небо над ней прояснилось, светящиеся полосы исчезли, и она, как пушечное ядро, угодившее мимо цели, грузно шлёпнулась в пышные, буйно цветущие кусты. Кажется, один прут вошёл ей прямо под ребро — бок Шерон пронзила острая боль, и она хрипло вскрикнула. Зажав рану ладонью, она попыталась перекатиться на спину, но её силы заканчивались — в глазах темнело, мышцы стали ватными. Последнее, что Шерон услышала перед тем, как отключиться — доносившийся издалека возмущённый собачий лай.***
Она пришла в себя на том же месте — застряла, скрюченная и ободранная, в густом кустарнике. Над её головой радостно чирикали птицы — «эй, ты, хватит валяться, а ну просыпайся и пой с нами!» Кое-как, потому что земля норовила уплыть в сторону, Шерон сумела встать на четвереньки и аккуратно, цепляясь за упругие ветки, поднялась на ноги. Голова кружилась, во рту пересохло, её всю трясло — нужно было срочно съесть что-то сытное, иначе истощённый путешествием организм мог опять провалиться в кому. Морщась от ужаса и боли, она выдернула из-под ребра шершавый обломок тонкой ветви. Из раны вытекло несколько капелек крови, которые тут же впитались в бордовую ткань костюма. Одна из них попала на серебристый пояс, и Шерон нервно смазала её перчаткой. Шатаясь, как пьяный матрос во время шторма, она медленно побрела по улице. С каждым шагом квартал казался ей всё более знакомым. Когда она доплелась до участка, окружённого живой изгородью, её словно ударило током. Вместо путешествия в прошлое Шерон вернулась домой — в Сиэтл. — «Что я сделала не так?! — про себя взвыла она. — Плохо представляла маму? Выскочила из красного коридора не в ту сторону? Почему я опять в зелёном?!» Погода быстро портилась. Небо затянулось густыми многослойными тучами, из-под них задул, разгоняя птиц, ветер — собирался дождь. Шерон робко приподняла дрожащую от слабости руку и позвонила в домофон у ворот, запоздало пожалев о том, что не сообразила поймать какого-нибудь прохожего и спросить у него, какой сейчас год. Но отступать было уже поздно, потому что из динамика раздался родной женский голос: — Кто там? Не молчите, пожалуйста. — Мам, — просипела она, — мама, это я, Шерон. — ...Шерон? — сдавленно переспросила та. — Да, Шерон... Мэри... Уэст, — кое-как выговорила она. В следующий миг её ноги подогнулись, она упала, распластавшись на асфальте, и всё вокруг исчезло.***
Шерон не хотела просыпаться — ей было так тепло, мягко и удобно, что она с удовольствием провела бы в этом чудесном месте целую вечность. Но её желудок гневно урчал, и, как назло, в воздухе разливался аромат свежеприготовленной еды. Шерон, словно маленький щенок, дёргала носом и вертела головой, но сон побеждал, и она отключалась снова. Чуть позже она принялась беспокойно шарить руками вокруг себя, не открывая глаз, и удивилась — большая подушка, пушистое одеяло... Больно наткнувшись локтем на что-то металлическое, Шерон вздрогнула и очнулась. Когда она вспомнила, куда попала, из её горла вылетел стон. Она лежала, заботливо укутанная в плед, на диване. Пока она была без сознания, с неё сняли сапоги, маску, перчатки и обработали особенно глубокие порезы. На первый взгляд, гостиная их дома в Сиэтле осталась прежней — те же обои, шторы с похожим орнаментом... Только мебель пестрела новенькими чехлами из дорогого материала. Над аркой входной двери висел неуклюже выполненный акварелью пейзаж в простой деревянной раме. Шерон решила, что его на каком-нибудь уроке нарисовала Замена, и родители, чтобы порадовать её, увековечили этот «шедевр». Металлической штукой, о которую ударилась Шерон, оказалась тележка с едой. Когда до неё дошло, что это гастрономическое великолепие предназначалось ей, то она, как оголодавший дикий зверь, накинулась на содержимое тарелок — наверное, даже рычала в процессе. От сытной еды ей моментально полегчало — исчезла слабость, мысли прояснились... Шерон утёрлась полотенцем, откинулась на подушку, медленно осмотрела комнату ещё раз и лишь тогда заметила, что всё это время у её ног, не издавая ни звука, сидела мама. Та не то, чтобы постарела — осунулась, скорее, выглядела уставшей, больной и измождённой. Первый же вопрос, который она задала, заставил Шерон содрогнуться: — Как там Уолли? — Ты что... помнишь?! — позабыв о недомогании, она вскочила, нечаянно зацепила тележку, та накренилась, и пустые тарелки со звоном разлетелись по паркету. — Какого чёрта... — Мне показали видео из больницы. — Приглядевшись внимательнее, Шерон увидела, что мама плакала, и это зрелище поразило её до глубины души. — Когда я по кадрам пронаблюдала процесс твоего побега, у меня в голове будто взорвали бомбу. Я притворилась, что мне плохо, спряталась в туалете, как маленькая девочка... А потом вдруг поняла — в кабинке слишком светло, — она говорила нарочито медленно, наверное, чтобы не сорваться. — Я подошла к зеркалу... — Я знаю, что ты на самом деле синяя, мам, — прошептала Шерон, достала из кармашка на поясе маленький контроллер и вложила его ей в ладонь — холодную, напряжённую. — Подумала... вдруг это тебе пригодится. Мама с силой оттолкнула её, сгорбилась и разрыдалась во весь голос. Шерон застыла с открытым ртом, как будто её заморозили в этой позе. Ни разу в жизни мать не плакала при ней, не давала эмоциям волю: даже когда мистер Уэйн сказал ей, что у Шерон не было шансов выжить, лицо мамы осталось непроницаемым. Она хотела обнять её, но мама резко вскинула руку вверх, показывая этим жестом — «не приближайся». Шерон отодвинулась подальше и начала поднимать вылизанные ею же до блеска тарелки с пола, чтобы отвлечься. — ...так что, как там Уолли? — через несколько минут мама утёрла слёзы манжетами рукавов и повторила свой вопрос совершенно обычным тоном. — Какой сейчас год? — невпопад уточнила Шерон.***
В зелёном мире шёл две тысячи одиннадцатый, самое начало июня. Шерон почти попала в цель, но... ошиблась, покинула зачем-то границы красного коридора. С момента её загадочного исчезновения минуло три года. Сбежавшую из реанимации Шерон искали все: полиция, федеральная служба безопасности, частные детективы... Само собой, мероприятия оказались бесполезными, и мама официально объявила свою старшую дочь умершей. У Шерон от таких известий отвисла челюсть. — Мам, но почему... — Я поняла, что ты внезапно получила сверхскорость и убежала в спидфорс, — она нахмурилась. — Шанс на то, что ты выберешься оттуда, был мизерный. Я выждала год, потом выкупила из морга тело бродяжки твоего возраста, мы надели на неё парик, загримировали... — Мама! Прекрати! — На центральном кладбище есть твоя могила, — та как будто не слышала её. — Мы можем её демонтировать, если захочешь — прямо завтра. — Класс, — проблеяла она. — Конечно, я захочу! Кто в здравом уме будет ходить к себе же на могилу?! — «Это мой бывший преемник, неродной младший брат. Его звали Джейсон. Он рассуждал точь-в-точь, как ты», — в её ушах вдруг зазвучал голос Ричарда Грейсона. Она ни разу не пересекалась с тем дважды убитым парнем, но что-то подсказывало ей — он запросто мог бы явиться на кладбище, чтобы отпраздновать там своё возвращение из мёртвых. — Пожалуйста, Шерон, — мама схватила её за запястье, — Уолли... Путаясь в датах, событиях и собственных мыслях, Шерон заговорила. Она честно доложила маме, что после их пропажи папа четыре года скитался по спидфорсу, а потом, вернувшись, отчаялся и вышел замуж за своего старого друга. Тот как раз успел подсуетиться и усыновил Ирвина, они вырастили его вместе... На имени «Ирвин» мама опять расплакалась и прижала ладонь ко лбу. Шерон подумала, что ей, наверное, было невыносимо больно вспоминать о ребёнке, который навсегда остался в параллельном мире. Увлечение брата не табаком Шерон решила сохранить в тайне; рассказала только, что Ирвин учился в медицинском университете Централ-Сити и жил со своей девушкой в съёмном доме. Они оба старательно игнорировали свои мета-гены, не желая бегать по крышам в плащах и масках и бороться за абстрактную справедливость. Судя по выражению лица мамы, такой расклад событий её вполне удовлетворил. — Ма, — Шерон понизила голос, — а местному мужу ты показывала свой синий облик? — Нет, — та мотнула головой. — И я буду тебе признательна, если ты... — ...ты правда собираешься это скрывать?! А Замена?! Вдруг она тоже посинеет и засветится, м? — Не должна. Ирвин родился таким сразу. — Два разных биологических вида дали потомство, — Шерон повторила фразу, которую неоднократно слышала от папы, Ричарда и мистера Уэйна. — Ты про Рут? — уточнила мама. — Да. — Мы старались, но не смогли зачать естественным путём. Пришлось прибегнуть к искусственному оплодотворению, — бледные щёки мамы порозовели от неловкости. — Замена-Из-Пробирки, — тут же съехидничала Шерон. — Или Кибер-Замена?.. Рут-Конструктор! — Перестань ёрничать, будь добра. — Зачем ты вообще её родила? Ты же не любишь мужа! Тем более, теперь, когда ты вспомнила, кто мой папа! — Любви, как в кино, может, и нет, — мама приподняла бровь, — но я благодарна ему за всё, что он для меня — для нас — сделал. Мы не чужие друг другу люди... даже если со стороны так кажется. А Рут я родила, чтобы мне было, для кого жить в этом мире. Ты грубо, но верно подметила в самом начале — замена. — Мам... Та внезапно обняла её, и Шерон снова замерла, затаив дыхание. Она помедлила немного и несмело обняла её в ответ — нет, не боялась получить внезапный удар током, просто раньше маме и в голову не пришло бы лезть к любой из дочерей с непрошеными ласками. — Как же ты похожа на Уолли, — она с нежностью очертила ладонями лицо Шерон, — наш маленький рыжик, солнышко... — Я звоню девять-один-один, — испугалась Шерон. — Повод к вызову: моя мать сошла с ума и бредит. — Ты так и не поняла, почему я сторонилась тебя, когда ты была маленькой?.. — с грустью поинтересовалась та, отдёрнув руки. — Не очень, — призналась она. — От страха, — наклонившись к ней, прошептала мама. — Я забыла, откуда ты взялась, мой родной город неправильно выглядел на карте, ещё и этот телепорт в прошлое... Я боялась тебя, Шерон. Боялась, что твой отец — кем бы он ни был — отыщет нас и придёт за тобой. Боялась, что мои фальшивые документы вычислят, и меня посадят в тюрьму; что кто-нибудь подаст на меня в суд за украденные песни, что всё это разом всплывёт... — Украденные... песни? — Шерон почувствовала себя так, будто её ударили по затылку чем-то тяжёлым и тупым. — Когда до меня дошло, что я застряла в девяносто четвёртом году, с амнезией и слишком беременная для аборта, я стала думать, где раздобыть денег на жизнь, — мама растёрла ладони друг о друга и попыталась натянуть жёсткие манжеты рукавов на пальцы. — И однажды сообразила: многие популярные хиты, которые музыкой-то назвать сложно, ещё не написаны, так что у меня есть фора. — Вот так схема! — искренне восхитилась Шерон. — Я б ни за что не догадалась. — Я выбрала конкретный стиль, чтобы не распыляться на всё сразу, и работала по памяти. Приняла предложение именно из Сиэтла... потому что хотела уехать подальше от Нью-Джерси и замести следы. С этой же логики согласилась выйти замуж и сменила фамилию. Постепенно, когда якобы мои композиции стали продаваться за хорошие деньги, я начала лепить себе биографию с нуля. Нашла подходящую больницу, потом — школу, съездила в тот городок, побеседовала там с чиновниками... — То есть, теперь ты и за взятки переживаешь, — прищурилась Шерон. — Я не принадлежу этому миру, — в мамином голосе звучала боль. — Всё, что я могу — купить себе место в нём. — Не знаю, реально ли тебя отсюда вытащить... — ...не надо, наверное, — мама опустила голову. — Если ты говоришь, что с Уолли и Ирвином всё в порядке... то мне вообще грех на что-то жаловаться. Деньги, аудитория, здоровые дети... — Это сейчас здоровые, — буркнула Шерон. — Пожалуйста... — Ладно, ладно, я отвязалась, — она поморщилась. — Предлагаю срочно начать придумывать, с какой именно луны я свалилась обратно. — Я люблю тебя, Шерон, — внезапно призналась мама. — Люблю... как умею. Я всю жизнь корила себя за то, что не попрощалась со своей мамой... — С бабушкой Шерон? В честь которой ты меня назвала? — Да, с ней. Она позвонила мне и пожаловалась, что ей плохо, а я торопилась на занятия и сказала ей, чтобы она срочно вызвала медиков. Я думала, что перезвоню ей вечером, и мы поговорим, но... Это оказался сердечный приступ. Мама умерла в больнице через несколько часов. — Мне жаль, — Шерон смогла выдавить из себя только эту скупую дежурную фразу. — С тобой я тоже не попрощалась. Я приезжала каждый день, но стоило мне заболеть и остаться дома... — Мистер Уэйн, который учёный, а не Бэтмен, как-то раз пришёл ко мне в палату. — И что? — И сказал, что ты сочинила какую-то чушь про путешествие во времени, лишь бы не говорить правду про моего отца. Мам, ты же раскрылась, чтоб меня спасти, и это... это... Они разревелись в унисон. За окнами гудел ветер, дождь стучал по крыше, будто хотел прибить её к полу второго этажа, но ни Шерон, ни её маме не было никакого дела до плохой погоды. Все давние детские обиды, злость и ревность испарились, утекли через форточку, утонули в уличной канаве. — Я тоже тебя люблю, — пробормотала Шерон маме прямо в грудь, — сильно.