Цирк уродов и полупрозрачная блузка

Нижняя пара глаз проморгалась от неприятных и давно уже забытых ощущений. Толстая чёрная линия прошлась аккуратной стрелкой по веку, подчеркнула прикрытый взгляд, залезла слегка на светло-фиолетовые тени, прервалась. Столас коротко прошипел от недовольства и окунул кисточку снова, чтоб она вобрала в себя больше подводки — а пока оценил своё творение. Не то. Что-то не так: он совсем отвык, похоже, с подростковых лет от этого резкого злого макияжа. Раньше получалось проще и естественней: когда он мог свободно бунтовать и не быть обсмеянным, униженным и посланым нахуй. Ребёнком. Со своим мнением и таким восхитительным максимализмом. Стелла ненавидела, когда он красил глаза, ненавидела, когда он говорил слишком мягко, ненавидела, когда он плакал, пел, смущался, ворковал и хихикал — ненавидела за всё и сразу. Ненавидела за то, что он является собой, за мягкость и манерность, за неловкие улыбочки и плавные движения руками. Она ненавидела, что он ведёт себя недостаточно аристократично, заставила сменить весь его гардероб на дорогущие, но совершенно безвкусные шмотки. Заставила избавиться от всей подростковой готики, которая «ещё до её рождения вышла из всякой моды», и всучила ему что-то своё, что, по её мнению, должно было придать муженьку статусности и строгости. Именно тогда Столас стал носить меха и такой банальный для королевских одежд красный вместо привычных чёрных и фиолетовых оттенков — не помогло. Она всё так же была недовольна. Ей нужен был другой — он понял спустя пару месяцев в браке. Её готовили к другому, она ждала другого — и осталась разочарованной: в жизни, в постели, в быту. Стелла хотела жёсткости. Стелла устроила её сама. — Что если… чёрные тени? — тихо пробормотал Столас, советуясь с отражением в зеркале. — Да, думаю, так будет лучше. И он мог вести список вещей, что её не устраивали, мог пытаться подстроиться и что-то исправить — но ради семи колец Ада, их было чересчур многовато. Начиная с того, что он ботан и заучка, и заканчивая тем, что он худой, как осина, и слабый физически — её не устраивало ни внутреннее, ни внешнее. Она возненавидела всю его чёртову сущность. «Жалкое подобие мужчины!» И вроде сама она была красивой. Вроде как даже довольно сексуальной — но то ли её скверный характер, то ли её острые предпочтения в сексе не позволяли Столасу иметь с ней хоть какую-то интимную связь. У них чудом появилась дочь — и Стелла распиздела каждому второму, что ради этого пришлось глотать Виагру и чуть ли не седлать его, делать всё самой. Какой позор. Какой это позор. Однако были и плюсы. На фоне такого ужасного опыта первый раз с Блитцем вознёс его куда-то в сторону Рая: с кольца Гордости всё равно недалеко. Его горячий шёпот между укусами, командный строгий тон, отточенные движения и рваный жёсткий темп — кажется, всего этого Стелла ждала от Столаса, и в этот ёбаный день он смог осознать, почему. Он извивался от каждого толчка, он молил о продолжении, он задыхался и кричал — а Блитц злобно затыкал ему рот и казался так ещё более желанным. Ещё больше охуенным. «Овладей мной» Блитцу хотелось отдаться без остатка, он затронул что-то глубоко спрятанное, скрытое принцем от своих и посторонних глаз — и в этом «что-то», кажется, скрывалось всё, чего ему так долго не хватало для счастья. Столас впервые был таким жадным. Впервые позволил себе такую честность. Впервые оголил свои «хочу». Поистине волшебная ночь, после которой он наконец-то смог приказать жене убираться из его жизни. И сделать самый правильный выбор из всех. — Он не обидится, надеюсь. Всё равно, наверное, про них уже забыл, — Столас достал с верхней полочки небольшую палетку, украшенную золотыми вензелями. Так обычно и выглядела дешёвая косметика, которую пытаются выставить за люкс: к сожалению только, пигментация всё равно подводила, выдавая полупрозрачное недоразумение вместо стойкого яркого цвета. Так и из этих шести оттенков чёрного (и чёрного с разноцветными блёстками) Блитц пользовался только одним: практически закончившимся в ноль и единственным, что мог перекрывать его красную кожу. Ну, для пробы пойдёт и такая. Он никогда не забудет свою реакцию на то, что Блитц тоже пользуется косметикой. В тот день его мир перевернулся с ног на голову, и, выражаясь простым языком, заставил охуеть от жизни. — А что ты ожидал? Меня с детства гримом мазали, ещё бы я не продолжил этим заниматься до сих пор! — усмехнулся тот, наблюдая как округлились у принца глаза от шока. — Ты просто такой… ну… как бы… «Мужественный» — не смог сказать Столас, замявшись. Из-за слов Стеллы и того, что он редко обращал внимание на окружающих его аристократов, в его голове укрепилось тождество «макияж равно баба». Бабой быть непозволительно и стыдно, если у тебя есть член между ног. Да ещё такой большой, как у Блитца. И это разорвало все его шаблоны к хуям собачьим. — Какая нахуй разница, какой. Это просто тени. Просто макияж. У меня и без того глазищи чёрные, но с подводкой и тенями выглядит ещё пизже, как будто три дня не спал и злющий из-за этого, как псина. Знаешь, как работнички мои ссатся, когда я крашусь?.. Нет. Он много тогда ещё не знал. Не знал, что Блитц универсал, и его самого неплохо так расплавляет от командного тона и посторонних предметов в заднице. Не знал, что в узких кругах своих старых знакомых из цирка он носит гордое звание маминого сыночка и любителя второсортных мюзиклов. Не знал, что так можно. Можно быть таким и производить впечатление уверенного в себе. Можно быть таким и вызывать у окружающих не усмешку, а тихое принятие и уважение. Он тогда даже понятия не имел, что положение человека в обществе ограничивается лишь его фантазией. Но Блитц сказал ему. И доказал. Так что когда пришло время для финального похода в суд, они оба были готовы. Оба вырядились в чёрные костюмы, драматично подвели глаза и закрыли их солнцезащитными очками. Столас откопал где-то шляпу флоппи, что дополнило его траурный образ на удивление уж слишком хорошо. И когда Октавия самым саркастичным и уставшим голосом из всех спросила: «На чьи, блять, похороны вы собрались?», он, переглянувшись со своим любимым бесом, просиял: «Моей женитьбы». — Итак, — протянул, чуть не мурча, Блитц в тот день, наполняя два бокала полусладким красным вином. Он без стеснения восседал на обеденном столе с ногами и довольно крутил хвостом, не боясь задеть им бутылки, каждая из которых стоила, как четыре его зарплаты, пока Столас ходил вокруг, пританцовывая в такт музыке и светясь от счастья. — Суд отклонил заявку на моральную компенсацию, лишил нашу дорогую лебёдушку титула принцессы и права наследства и запретил ей участвовать в жизни дочери из-за доказательств по поводу домашнего насилия и неоднократных попыток тебя ёбнуть. Столас, я считаю, мы сорвали куш. Добро пожаловать в холостяцкую команду! Принц принял протянутый ему бокал и нарочито печально вздохнул. — Я не холостяк, милый. Я разведёнка. «С прицепом», — дополнили они одновременно после секундной паузы. Столас захихикал, мысленно радуясь, что его дорогая звёздочка всё же осталась с ним, несмотря на все попытки её матери отбить её в зале суда. Но зал суда в ответ отбил ей по ебалу, ведь Блитц не зря несколько месяцев по всем углам скрёб доказательства, что именно Стелла заказала киллера по душу своего мужа. Легче всего было бы, конечно, привести туда самого Страйкера, но его, по совершенно странному, однозначно не зависищему от I.M.P. и Блитца стечению обстоятельств, в живых уже давно никто не видел. Зато половина Гнева имела честь лицезреть, как тот вёз Столаса на коне в своё логово, чтобы после там его и прикончить. А выбиванием показаний ему заниматься совсем не впервой и совсем не влом. — Кстати, про твой прицеп. Где Вия? — Ушла. Сказала, что оставит нас порадоваться нашей большой-маленькой победе вдвоём. Это же торжество нашей прекрасной непобедимой любви над моим бывшим браком, — он пожал плечами, а потом дополнил. — Ну, и ещё она сказала, что если мы будем в честь праздника особенно громко трахаться, то она сойдёт с ума и придётся устраивать уже похороны. Блитц залился громким смехом от такого комментария. Всё этой девчонке не нравится: ни родительские ссоры, ни громкий — зато довольно дружный — секс! Подростки — им не угодишь! — А что ты не сказал, что мы не собирались трахаться? — А мы не собирались трахаться? — Столас выдавил расстроенную моську. — Собирались ещё как, — тут же на лицо принца вернулась довольная улыбочка. — Но не при ней же. — Она на этот аргумент ответила, что ты и при ней можешь. А то она не знает наши пьянки и чем они кончаются. — У меня одного ощущение, что я ей не особо нравлюсь? Столас хихикнул в ответ, закатывая глаза. Да, пока Октавия не сильно привыкла к Блитцу и им ещё предстоит найти общий язык — но это не говорит о том, что всё так однозначно! Он держался мнения, что им всего-то нужно поговорить — и сейчас, смотря на эту ситуацию в прошлое, можно подтвердить: так оно и было. — Так, ладно, моя дорогая разведёнка, тост! — бес торжественно поднял руку с бокалом. — Эту злобную суку ты терпел незаслуженно долго, и я не знаю, как тебе хватило нервов не убить её — но это только подтверждает, что ты для неё слишком хорош. Столас, ты теперь свободен, в твоей жизни на одну головную боль меньше и я спешу тебе напомнить, что ты даже неплохо сохранился, так что я не позволю тебе скатиться в жалеющую себя и жрущую под телеком во вселенской депре жабу. Ты всё ещё прекрасный принц, а без этой шаболды рядом станешь ещё прекраснее. И ни одна мразь теперь не посмеет сказать тебе, что ты какой-то не такой — это ты уже можешь на меня оставить, я разберусь. Никаких больше Стелл, никаких истерик, никаких покушений! За твой развод и за счастливый финал вашего очень не счастливого брака! — За мой развод! — вторил Столас со счастливой улыбкой под звон хрустальных бокалов. В тот день они целовались и смеялись, танцевали и пели — вели себя, как малые дети, совсем не стесняясь ни прислуги, ни друг друга. С такими искрами в глазах Блитц, кажется, ещё никогда не звал его «мой». Теперь без остановки: мой Столас, мой принц, мой парень, мой совёнок, мой любимый, мой-мой-мой-мой-мой — очень много раз.

«I'm still standing after all this time Picking up the pieces of my life without you on my mind! I'm still standing yeah yeah yeah!»

Музыка играла громко, а они не старались петь красиво. Они кричали, что есть силы, отпуская эти ужасные годы, будто их никогда и не было, они кружились, будто в вальсе, пока Блитц сидел на руках Столаса и обнимал его за шею. Они дарили друг другу пьяные поцелуи и продолжали — это начало новой жизни, оно должно быть только таким!

«The Vegas lights The lies and affectations Sensation We're winning ‘til the curtain's coming down!»

Свечи — единственный источник освещения в комнате. Кроме них светились только их глаза и бледно-бледно — звёздная подсветка над головой. Пока они праздновали, дворецкий руководил тем, чтоб со стен сняли все портреты со Стеллой и предали их огню запоздалой справедливости. Последние воспоминания о ней должны быть уничтожены сегодня.

«Parasite Leeching off my pain, never satisfied 'Til I'm fully drained You're a parasite Playing with my name just to stay alive What a poor pathetic parasite!»

Блитц сам начал кричать строчки не знакомых его парню песен, шля его бывшую жену нахуй так, будто сам с ней развёлся. Где-то к третьему припеву к нему начинал присоединяться Столас, запомнив такие точные и злобные слова и выкрикивая их ещё громче, срывая к чертям свой голос. Да плевать. На связки, на сохранность чьих-то чужих ушей: этот момент — блять — полностью стоит того.

«Say goodbye to your Mr. Nice Guy You got your wish, he's rotting in Hell I'm up all night when you think I'm sleeping People pleasing's never good for your health SO GO FUCK YOURSELF!»

— Теперь я понял, почему ты такое слушаешь, — стараясь отдышаться, Столас прерывисто усмехнулся и откинулся на спинку стула. — Наслаждайся, детка, — хихикнул Блитц, похоже, не имеющий с громкими злыми криками на протяжении долгого времени ну совсем никаких проблем, и плеснул ему ещё немного вина. — Сегодня твой день. — Сегодня наш день, милый, — поправил его принц, приподнимая свой бокал и наклоняясь к столу, куда снова по-хозяйски сел бес, чтобы быть к нему поближе. — Благодаря тебе мне поверил суд, благодаря тебе я туда вообще изначально пошёл и благодаря тебе я сейчас абсолютно счастлив и готов свернуть все горы в Аду. За то, что я теперь официально только твой и за нашу нерушимую охуительную любовь! За нас, Блитц! — За нас, — пропел бес в ответ, и бокалы снова празднично звякнули. Но после первого же глотка его резко завлекли в поцелуй, от чего он даже пролил вино на рукав, не удержав равновесие, но не предал этому совсем никакого значения. Да похуй, кто-нибудь другой отстирает. Особенно учитывая, с каким рвением цепкие ручонки Столаса начали стягивать с него чёрную рубашку. С каким рвением в его рот пробрался горячий язык и как его прижали к столу, нависая сверху. Как принц перебрал магию светящимися пальчиками, и дверь сладко щёлкнула замком, убеждая: вот, теперь мы остались одни, Блитци. — Я надеюсь, Октавия сейчас нигде не икает, — криво усмехнулся бес, плавясь от прикосновений к телу. — Я надеюсь, ты оправдаешь её уход из дома сегодня громкими праздничными стонами, милый, — терпко прозвучал голос Столаса, наклоняющегося к его ширинке. — Хочу слышать, как тебе хорошо. — Только если ты меня заставишь. Блеф, разумеется: заставит ещё как. Блитцу на деле не надо много, особенно в сексе конкретно с этим демоном: Столасу повезло делать всё правильно, чувствовать тот самый темп, подбирать те самые слова, доводить до того самого состояния — и оно всё было настолько то-то-то, что хотелось кричать и рыдать от счастья. Нашёл себе принца на белом коне без коня. «Какая Стелла ебанутая», — он думал. Настолько же ебанутая, насколько пиздат Столас. То, каким взглядом он смотрел, когда проникал внутрь абсолютно любым из способов, то, каким внимательным и терпеливым был вне зависимости от позиции и ситуации, то, каким тоном говорил, в каком темпе дышал — всё было охуенно. Такое только с ним. Это его черты, исключительно. Как его можно было так задавить? — Не сдерживайся, Блитци… Этот ебаный демонический шёпот, который окутывал-облапывал-заполнял его со всех сторон, который появлялся, когда Столас был так близок к разрядке, что бросал контролировать даже внутреннюю аристократию — заставлял вздрогнуть, прижаться ближе, раствориться в его руках, ощущая только глубокие толчки в собственное тело, его сбивчивые вздохи и свои несдержанные стоны. Этот ёбаный шёпот наговаривал ему грязных приятностей о том, как мокро и узко внутри него, о том, как он горяч и прекрасен — и Блитц плавился в ответ на каждое «люблю». Этот ёбаный шёпот бежал мурашками по позвоночнику, когда его ласково трогали за хвост и особенно за его основание, забирался в уши, отражался эхом и не пропадал, сводя с ума тем, как его одновременно много и так мало-мало-мало, что приходится напрягать слух и внимать. Столас был огромный, его для Блитца было много, но в этом и заключался главный смысл. После Столаса он всегда мелко дрожал и умолял-просил-желал продолжения, но в этом и заключался главный смысл. После Столаса было охуенно. И никакого «после Столаса» в его жизни уже точно не случится. — Алло?! — послышалось из трубки раздражённым скрипучим голосом. Едва ли она не знала, кто звонил. Скорее её интересовало, что от неё вообще могло понадобиться после неудачного сегодняшнего суда. — СОСИ ХУЙ, СТЕЛЛА! — ПОШЛА НАХУЙ, ЁБАНАЯ СТЕРВА! И под совместный злобный ржач звонок тут же оказался сброшен. Столас осушил половину бокала залпом сквозь смех, забыв уже давно, какой это по счёту. В глазах расплывалось всё окружение, он даже на стуле сидел, пошатываясь, но какое же охуенное это было чувство: он послал её нахуй, он назвал её стервой, а его любимый парень просто в крысу сбросил звонок, не дав Стелле вставить и слова. От того, насколько это ядовито и по-сучьи, хотелось восторженно визжать. Казалось, каждая разбитая вдребезги тарелка и расцарапанная ухоженными когтями кожа стоили этого момента. Всё он сделал правильно. Пошла в пизду, Стелла. — Мы будем звонить Андрэ? — игриво поинтересовался Блитц, уже листающий телефонную книжку в поисках нужного номера, заведомо зная ответ. — Блитци-и-и, ну что за ужасы ты говоришь… — драматично протянул Столас, приставляя ладонь к клюву, как в дешёвом сериале по телеку. Бес заинтригованно промычал, качая трубкой из стороны в сторону и скалясь в довольной ухмылке. — Конечно, будем. Этот чёрт выебал мне все мозги, защищая свою дорогую сестричку — позвонить ему с посыланием нахуй это меньшее, что мы должны сделать, чтобы заставить его страдать. — У меня есть ещё кое-что, что может заставить его страдать, — не отвлекаясь от набора номера, Блитц приоткрыл принцу вид на внутреннюю сторону плаща, откуда очень сексуально выглядывала белая рукоять ангельского пистолета. — Ой, брось, не пачкай свои прекрасные руки его куриной тухлой кровью. — Жаль, а так хотелось. Я бы этот пистолет предварительно хорошенько смазал и засунул ему прямо в… А? Алло? АНДРЕАЛЬФУС, Я ЕБАЛ ТЕБЯ И ТВОЮ СЕСТРУ! Столас резко дёрнул на себя трубку. — ТЕРПИ ЭТУ ЁБАНУЮ СУКУ САМ, НЕ ЗРЯ ВАМ ОТ СУДА НИХУЯ НЕ ДОСТАЛОСЬ, КРОМЕ ВАШЕЙ ЧИСТОЙ ЛЮБВИ И КРЕПЧАЙШЕЙ ДРУЖБЫ! Блитц дёрнул её обратно, дополнил: — ДРУЖБА ЭТО ЧУДО, СУЧКА! И под совместное «ПОШЁЛ НАХУЙ» звонок так же оказался сброшен, а хихикающий бес — заключён в крепкие пьяные объятия. Как маленькие дети. Кажется, именно в тот день Столас наконец-то в полной мере ощутил, вспомнил и смог прожить, каково это: быть злобной принцесской-стервочкой. Хотя это была одна из немногих черт его характера, которую Стелле не удалось подавить до исчезновения, он до того часто получал за неё осуждающие комментарии, что начал делать это сам: засовывая острые фразочки поглубже и сияя в улыбке, когда предпочёл бы ответить лишь циничным взглядом свысока. Его знали как зашоренного призрака в Гоэтии. Как тень громкой и не обременённой хорошими манерами жены. Закрытого, тихого и чахнущего на глазах с каждой новой семейной встречей. Подойди к нему — отпустит пару будто заученных реплик и незаметно ретируется к столу с выпивкой и закусками. «Оставьте меня одного» — Хи-хи, а вот это уже другое дело, — Столас провёл пальцами по волосам, приглаживая их и любуясь собой в зеркало. Драматичные чёрные тени на глазах переливались сине-фиолетово-зелёными блёстками, подводка с острой длинной стрелкой подчёркивала его надменный ради наилучшего вида взгляд. Добавить немного белой пудры для имитации строгой благородной бледности — и эта сучка готова ебать всех несогласных с ней в рот. Столас улыбнулся — и с таким боевым раскрасом улыбка эта показалась такой надменной, хитрой, королевской, что самооценка вдруг взлетела в небеса от одного лишь осознания: «Я могу быть таким» Не нужно больше прятаться от Стеллы, не нужно натягивать меха на перья и маску согласия на лицо. У него теперь есть право на неприкосновенность и прекрасный парень, которого даже заводит, когда он ведёт себя по-сучьи. Ведь каждый раз, когда Столас показывал коготочки, Блитц довольно хихикал и говорил, что «безумно гордится своим богатым, пиздатым, а теперь ещё и начавшим уважать себя под конец жизни мужиком». Слова эти, конечно же, были пропитаны беззлобной иронией, но знающий, с кем он встречается, принц был уверен, что произносились они всегда абсолютно искренне. Кроме части про конец жизни. Они почти ровесники, и даже самому себе Блитц ни за что на свете не позволил бы назвать себя старым. — А что, если… Он игриво хихикнул и продолжил полосочки на глазах на верхнее веко (из-за чёрных теней они почти не различались, но это совсем не важно для его эксперимента). А потом, понаклоняв голову влево-вправо и пораздумав: аккуратно нарисовал на лбу большое сердце, очень пытающееся походить на клеймо цирка All-IMP. Посмотрел на себя в таком виде и рассмеялся. Нет, роль клоуна в цирке его любимого беса явно не пошла б ему к лицу. Зато это так мило. Теперь они похожи чуть-чуть больше. Когда Столас вышел наконец из ванной, предварительно смыв с себя весь макияж и следы своих нелепых забав, он обнаружил Блитца уснувшим на кровати за листанием новостной ленты. Он мило поджимал к себе ноги во сне, обнимая кусок одеяла хвостом и руками, будто это был его задержавшийся в душе парень, и недовольно жмурил глаза от горящего в спальне света. Но, видимо, так забегался за день, что не нашёл в себе сил его выключить. Столас тихонько взял в руки чужой телефон, чтобы переложить его с подушки на прикроватную тумбочку. Экран всё ещё горел (да так ярко, что начинали болеть глаза), значит Блитц уснул меньше получаса назад — он всегда жаловался, что тридцать минут это максимум работы его очередного нового мобильника без ухода в спящий режим. Говорил, что это тупо, ведь он даже ебётся в несколько раз дольше: но, пока телефон был цел, сделать ничего не мог. «Столас для него слишком хорош», — тут же зацепился взгляд за один из однотипных до безумия комментариев. Блитц, судя по недописанному и не отправленному сообщению, полному орфографических ошибок, хотел ответить: «Так и есть, но почему-то он один хуй выбрал не какого-нибудь тебя, а меня, умник недоделанный. Завидуй молча и соси». И это «так и есть» убивало. Блитц не хуже, Блитц другой. Но когда Столас пытался это доказать, он никогда не верил. Видимо, здесь опять придётся обращаться за подтверждением к «ебаным планетам» и звёздам — им бесёнок верил куда охотнее, чем собственному парню. «Нет, а вы все прикалываетесь? Принц Столас зашуганный подкаблучник, который и слова нормально выдавить не может. Он жены, блять, своей боится так, будто она его избивает дома — позорище какое-то, серьёзно. А Блитц не идеальный, конечно, но… Вы его видели вообще??? Он моя гей-паника. А ещё он, блять, к тому же, просто мой герой: очень удобно нашёл себе мужика-тряпку с толстым кошельком и живёт припеваючи в его доме. Гений» О как. Это что-то новенькое. Обычно Блитц не зачитывал плохие отзывы про Столаса, потому что понимал, чем это кончится: он выйдет из себя, найдёт этих выблядков по IP и грохнет без капли сожаления. А его «мужику-тряпке» потом опять разбираться с последствиями его заёбов. Нет, он, конечно, разберётся и слова плохого не скажет. Но так некрасиво. Однако, судя по всему, оградив себя от части комментариев, он создал в своей голове впечатление, что говном считают только его. Хотя на деле как минимум каждый четвёртый из них затрагивал Столаса и то, какие они ёбнутые — оба. Принц бегло пробежался глазами по строчкам. Все твердили в унисон: «Столас — тряпка, Блитц — мудак». «Столас — тряпка, Блитц — мудак». И ни капли правды. Он всё-таки выключил телефон и положил его на тумбочку, убеждаясь перед этим, что ровно на семь утра включено где-то двадцать будильников на полную громкость. Из-за работы любимого парня пришлось резко переквалифицироваться из совы в жаворонка, и это ощутимо било по всем его биоритмам — но не спать же им от этого в отдельных спальнях! Не переживут. Затем он осторожно поднял одеяло и отцепил от него Блитца, чтобы уже самому занять место мягкой и тёплой подушки для обнимания и накрыть их сверху. Не имея оперения, спать без одеяла, должно быть, достаточно холодно. Потом щёлкнул выключатель и задвинулась одна из шторок. Наверное, обладай Блитц такой магией, не мучался бы от некачественного сна под верхним светом. На одну проблему меньше пришлось бы решать, на миллион успокаивающих чашек чая меньше пришлось бы заваривать. Но идеально проскользнуть всё же не вышло. Блитц, проснувшийся, видимо, от внезапной смены яркости вокруг, что-то промычал, принимая позу поудобнее. Так, что где-то наполовину оказался лежащим на Столасе. Как обычно. Всё-таки, наверное, надо было спросить, что его так задержало, но пока он был способен лишь на неразборчивые звуки. — Чшш, спи дальше, мой хороший. Губы сами собой растянулись в улыбке. От ласкового шёпота он чуть весь не покрылся мурашками — но всё-таки вразрез словам начал негромкий разговор: — Ты там на кого дрочил так долго? Столас улыбнулся, поглаживая его по спине. — С чего ты взял, что я там на кого-то дрочил? — Мечта поебаться с горячим испанским актёром, которого ты увидел по ящику в очередном тупом сериале — это единственная логичная причина, по которой ты мог зависать полтора часа в ванной, вместо того, чтобы лежать в обнимку со своим любимым парнем и проваливаться в сказочный сон о том, как мы купим лошадь и будем жить с ней долго и счастливо. Столас ехидно прищурил глазки, прижимая его к себе ещё ближе. — Я мечтаю ебаться только с одним горячим бесом, Блитци, до конца дней моих. Прости, что заставил сомневаться в моей верности, наверное, торчание в ванной мне напоминает о том, как часто мы с тобой там трахались. Блитц, с самого начала этой беседы не испытывавший ничего даже отдалённо похожего на сомнение в верности Столаса, тихо рассмеялся. Но не отстал. — Так правда, ты чего там делал? Он протянул многозначительное «нуу», не зная, откуда начать. Объяснять, что наконец-то чувствует себя живым и свободным, было, откровенно говоря, лень, придумывать отмашки бессмысленно и не приведёт ни к чему, кроме увеличения числа вопросов. По правде говоря, он вообще-то планировал устроить сюрприз на манер «смотри, какой я охуенный у тебя теперь — сектор приз, Блитц Баксо!» и делиться своей идеей пока не собирался. Так что вместо объяснений, он спросил: — Как думаешь, мне стоит изменить образ? Блитц, похоже, нахмурился, не совсем осознав, как к делу относится этот вопрос. — Если хочешь, меняй. Столас остался неудовлетворён. — Нет… то есть… что бы ты поменял во мне, если б мог? Блитц с усилием разлепил глаза, поднял самый недоуменный взгляд из всех и приложил ему ладонь ко лбу. Холодный. — Ты не заболел, значит, ебанулся. Не повезло: простуду лечить легче, чем болячки на голову. Особенно учитывая, что нам их и без того хватает, — хмыкнул он. Сонливость сняло, как рукой. — Нет, ну если без приколов. Столас, ты в порядке? — Да..? Я просто хотел знать, каким ты хотел бы меня видеть? Есть ли во мне что-то, что тебе не нравится? И всё? Блитц ужаснулся ещё сильнее, на этот раз отодвигаясь от него с таким подозрительным ебалом, будто понял, что ему за полтора часа в ванной подменили бойфренда. Он не понимал, как сильно стоит беспокоиться: особенно учитывая, насколько с нихуя начался этот разговор и насколько глупо прозвучал поток вопросов. Но сам факт, признаться, уже пугал до усрачки. — Столас, мы об одном и том же тебе говорим? — тот похлопал глазками в ответ, не понимая, что не так. Блитц провалился в ахуй. Он серьёзно. — Ты ёбнулся?! Ты же ебаное ходячее произведение искусства — на тебе половая тряпка с двадцатилетним сроком использования будет смотреться охуительно горячо и сексуально! Ты буквально, блять, то, о чём я мечтать не так давно боялся, потому что кто б узнал, решил бы, что я поехавший — а ты спрашиваешь, что в тебе не так?! Блитц прекрасно помнил, каким недосягаемым ему казался Столас во времена их полнолунной сделки. Его идеальная осанка, отточенные движения и мягкие улыбочки одновременно отталкивали чем-то чужеродным и непривычным и притягивали тем, как сказочно и красиво ощущались. Он будто сошёл со страниц детских изрисованных книжек, ведь даже в идиотском мерче Лу-Лу-Ленда вокруг Столаса как будто порхали искры. Одних его жестов и мимики было достаточно, чтобы сказать, что он принц. То, как перед выполнением сделки, он попивал дорогущее вино, сложив ногу на ногу в выжидающей позе, заводило его с полтычка. Хотя, казалось, у Блитца, в отличие от его на голову поехавшего бати, на деньги как-то не вставал. На деньги — нет. На роскошь — да. Самым роскошным явлением в особняке Столаса был сам его хозяин. И даже когда он был раздражён или расстроен замашками от Стеллы, даже когда мялся и краснел — он был прекрасен, а Блитц влюблялся, и влюблялся, и влюблялся, и влюблялся… И как же было страшно это признавать. Столас — чистокровный аристократ с энергией богатого влиятельного папочки и робкого милого паренька с ранимой душой в одном флаконе. Где-то на три ступени выше на иерархической лестнице — так, что его сородичи ссатся даже близко подходить или назвать, случайно оговорившись, «Величество», а не «Высочество». А ему можно трогать. Можно целовать. Можно душить. Можно по имени, можно «сучка». Можно-можно всё: и даже говорить по душам ночами после секса. Столас так недосягаем, так желаем. До сих пор и навсегда. И несёт такую хуету. — Ну не может быть так, что тебе всё нравится. — Может, — возразил Блитц, всплеснув руками. — Никто не без греха. — Кроме тебя. — Ну Блитц! У тебя же явно есть какое-то представление об идеальном мне. Просто подумай, я уверен, ты сможешь что-то сказать. Бес глубоко вздохнул и прошёлся по нему раздражённо-изучающим взглядом. Закрыл глаза, размышляя. Открыл. Закрыл. Сверил «идеальную версию» и то, что видит перед собой. Мотнул головой в результате этого анализа и, положив руки на его лицо, приблизился своим. — Столас, это такой идиотизм, и ты даже не представляешь, насколько. У меня не просто нет твоей идеальной версии в голове, у меня буквально на слове «идеальный» в мозгах всплывает твоё совиное ебало. И я не знаю, что мне сделать, чтобы ты поверил, потому что для меня это мега-очевидно. Столас натянуто улыбнулся. — Я верю-верю… Спасибо. — Блять, за что?! — возмутился бес. — Тебе спасибо, что ты меня любишь и рядом с собой держишь, каким бы сомнительным партнёром я ни был. Ты… Ты блять. Ты придурок, вот твой единственный минус. Ты в себе не уверен, являясь при этом полярной звездой в небе, пятихаткой в кармане зимней куртки и патроном в «русской рулетке». — Последнее вроде не очень хорошо. — Смотря, какие у тебя планы, Столас. Но ты не обольщайся, тоже иногда можешь нихуёво мозг вынести по настроению, — принц рассмеялся уже искренне. Шутки Блитца он вообще очень ценил: не важно, что за тему они опять разгоняли в постели вместо походов к психологу. — Короче, прекращай. Ты самый пиздатый мужик из всех, и я не собираюсь брать эти слова назад, даже если с очередного шоппинга ты припрёшься в трусах с волком, который в цирке не выступает. — Чего? — Охуеть, ты даже не знаешь, что это такое. Как тебе удаётся обходить всё второсортное говно в жизни, поделись секретом, я тоже хочу таким быть. Столас хмыкнул. — Из второсортного говна в моей жизни была моя жена. Мне хватило, дорогой. Блитц хихикнул на холостяцком. Чмокнул в клюв. — Как же она тебя не заслужила, — а, подумав добавил: — И я не заслужил. Я не знаю и никогда не пойму, за что ты меня любишь, совёнок, но знай, что в любом случае я никто, чтобы тебе указывать, как выглядеть или вести себя. У меня даже желания нет. У меня есть желание просто жёстко наслаждаться тем, что ты мой на веки вечные, и бла-бла-бла, любовь-морковь. Какой кринж, не заставляй меня так распинаться из-за этой хуеты. А вообще… Он ехидно ухмыльнулся, выждав театральную паузу. Так случалось каждый раз, когда ему в голову приходила какая-то шаловливая идейка или шуточка — и он настолько заводился, что начинал по-кошачьи мотать хвостом, будто готовясь к нападению на беззащитную жертву. — Спроси ещё раз, — хитро протянул он. — Каким ты бы хотел меня видеть, Блитц? — Счастливым, — ещё один чмок. — Остальное по мелочи со шмотками и стилем ты сам придумаешь, главное, чтоб тебе нравилось, понял? Всё, спокойной ночи, мне на работу завтра. И нырнул вниз, прижимаясь к его груди, будто ничего не было, и не позволяя никому лицезреть свою смущённо-радостную улыбку от мысли: «Я реально сказал это, ахуеть-ахуеть-ахуеть». Вот только он не знал, что такое же «он реально сказал это, ахуеть-ахуеть-ахуеть» происходило в голове и у Столаса. — Спокойной ночи, мой любимый бесёнок, — чмокнул в лоб и тихо-тихо прошептал: — Ты самый-самый лучший. Люблю тебя. Очень сильно тебя люблю. Но Блитц сделал вид, что уже уснул, пытаясь справиться с букетно-конфетными бабочками в животе и ужасно громким сердцебиением. Придурок. «А я тебя сильнее»